Медвежонок

Связь между соулмейтами и правда со временем укреплялась. Хотя бы в этом ему не соврали. Чонгук часто просто знал, что Тэхён в порядке. Что он сыт, что выспался, что ему не больно, что ему не страшно. А вечерами, очевидно, когда у них обоих появлялось свободное время, они общались друг с другом. Чаще всего это было похоже на игру, кто кого любит сильнее. Только вместо слов "я сильнее" и "нет, я" они обменивались волнами эмоций. Сперва это была будто сплошная мешанина, но в ней ясно было понятно одно — тепло. Тэхён первым смог показать Чонгуку что-то более конкретное: юноша ощутил, как у него покалывают кончики пальцев от предвкушения. Тэхён дал ему трепет внутри, который вызвал в голове Чонгука представление того, как они встретятся. Как он заглянет в миндальные глаза и утонет в эмоциях, которые они будут делить на двоих. Он растерялся в ответ и послал что-то очень объёмное и тёплое. Уверен, что для Тэхёна это ощущалось, как будто большая пушистая собака прыгнула на него сверху и повалила на пол. Кажется, Тэхён улыбался в ответ, может, даже смеялся. Такие вечера стали для Чонгука отдушиной. Он общался с любимым человеком, он знал, что тот в порядке, что он жив, что с ним всё хорошо, что он точно так же с трепетом ждёт встречи и точно так же сильно хочет поддержать, поделиться своей любовью. Сперва Чонгук даже забылся. Он делал то, что ему говорили каждый день, не проявлял никакой инициативы и просто ждал вечера. Когда чувствовать чужие эмоции в самом себе стало немного привычнее, сердце отдало управление обратно мозгу, и Чонгук понял, что всё-таки раз он здесь, раз Тэхён не беспокоится о том, как его найти — а значит знает, где он, — нужно что-то делать. И Чонгук стал послушным. Он делал абсолютно всё, что ему говорили во время тестов. Делал даже больше. В лагере стало появляться больше людей — ополчение где-то собирало народ, рассказывало всю эту информацию, и в какой-то момент людей стало настолько много, что их лагерь стал местом записи, а людей отправляли в другие лагеря. Чонгук уверен, что за несколько недель внутри страны появилось минимум с десяток таких мест — их влияние росло слишком быстро. Получив доверие, Чонгук стал вызываться помочь. Убирался в лабораториях после смен, помогал делать бумажные дела, всё больше и больше погружаясь в процесс того, что происходило вокруг. Самым важным для него всё равно оставались любимые, но он почти не виделся с Чимином, снова слишком мало ел и был уверен, что как только Тэхён его увидит, будет ворчать, что Чонгук стала ещё более худым, чем был при знакомстве. Чонгук каждый день слушал, смотрел, читал, проводил время с сыном и мало спал ночью из-за ментального общения с Тэхёном. Но всё же сил в нём было в разы больше, чем в первые дни в этом месте. С каждым днём он всё больше понимал, что происходит вокруг. Не только в этом месте, не только в лагере, а в их стране, возможно, даже во всём мире. Чонгук слышал о том, как планировалось не то чтобы похищать людей, но всё-таки приводить их сюда без их желания. Он наблюдает изнутри, как болтик за болтиком они разбирают страну, но тихо, чтобы не привлечь внимание правительства. Чонгук погружался в свою работу всё глубже и глубже, в какой-то момент выделившись среди других истинных упорством. Сонпё всё больше обращал на него внимание — пока лишь рассматривал Чонгука и его рвение быть лучшим издалека. И, хоть этот человек был не особо приятен, Чонгук начал стремиться к нему, пытался завоевать внимание. Чонгук мог рассказать обо всех делах лаборатории, он знал любые прорывы, которые смогли сделать учёные, например, упрощение выявления генома истинных в крови. Дни стали обычными буднями, каждый день повторялся, как вчерашний, жизнь утекала сквозь пальцы, словно песок. Чонгук редко пересекался с друзьями, а когда такие встречи выпадали, он оказывался слишком измотан происходящим, чтобы что-то им рассказывать. В целом, это не нужно было, Чимин прекрасно понимал всё творящееся с Чонгуком и знал, что если будет что рассказать, то Чонгук прибежит к ним даже ночью. — Чонгук? Неожиданный оклик застал юношу в коридоре по пути из столовой до комнаты. Это был один из немногих вечеров, когда он общался с друзьями, забыв обо всём вокруг, позволил себе смеяться вместе с ними, позволил всем вместе провести время с Бэкхёном, как будто сейчас выходной и можно отвлечься ото всех рутинных забот. Хоть ему и было безумно интересно, Чонгук не лез туда, куда его не звали. Поэтому в обычное время ощущение, что за ним постоянно следят, пропало — Чонгук не делал ничего плохого. Разве что общался со своим истинным соулмейтом и никому об этом не сказал. Но узнать об этом никто и не мог. Поэтому Чонгук обернулся, силясь сохранить на лице максимальное спокойствие. Перед ним стоит Сонпё, с не самым приятным видом. — Здравствуйте, — Чонгук вежливо кланяется, но остаётся настороже. — Ты не занят сейчас? Едва сдержавшись, чтобы не кинуть тоскливый взгляд в сторону комнаты, которая отведена для занятий с детьми, Чонгук отрицательно качает головой. — Пойдем тогда в мой кабинет, я хочу обсудить наши успехи. Направившись следом за мужчиной, Чонгук внезапно поймал себя на мысли, что его тревога все-таки никуда не делась. Наоборот, она будто сильнее начала разрастаться, пока через несколько секунд Чонгук не ощутил еще и не свою тревогу. Тэхён будто нервничал в ответ на нервы Чонгука. Похоже это на море — привлекал к себе внимание волнами, то накатывающими, то уходящими обратно. Чонгук невольно улыбается и медленно выдыхает, успокаивая себя изнутри и будто говоря, что всё с ним в порядке. Будто бы сомневаясь в этом, чужие чувства пульсировали несколько мгновений внутри него, а после нехотя пропали. Тэхён успокоился. Легко прикрыв глаза, улыбается внутри себя, точно зная, что Тэхён почувствовал это и окончательно успокоился. — Садись, — Сонпё указал на тот самый диванчик, на котором Чонгук сидел в тот день, когда ему сказали что у него есть истинный. — Тебе налить? — Нет, спасибо, — Чонгук послушно садится на край дивана, пока не расслабляясь. — Надеюсь, ты не против, если я буду? Тяжёлый удался день,— Сонпё пожимает плечами и наливает себе в стакан алкоголя до самых краёв. Сев за стол, он тяжело вздыхает и вновь направляет взгляд на Чонгука. — По твоей первой реакции стало понятно, что Менгёль и правда не твой истинный. Ты понимал это, а я всё никак не мог понять, почему ты настолько рвёшься построить связь между нами. Так ответь мне Чонгук, почему? Чонгук обводит взглядом практически пустой кабинет. Большой рабочий стол, заваленный бумагами, посреди которого стоит монитор, шкаф с огромным количеством разных ящиков, диванчик, на котором сидит. Абсолютно ничего такого, за что можно было бы зацепиться взглядом. — Потому что у меня есть истинный,— почему-то решает не рассказывать правду о том, что он знает, кто его истинный. Чонгук всегда плохо врал, его ложь очень легко уличить, поэтому он даже не сомневается, говоря правду, но без подробностей. — Здесь оказался я, мой ребёнок и наши друзья. Поэтому я уверен, истинный тоже появится здесь. "Ведь Тэхён во что бы то ни стало сделает это", — этого Чонгук уже не стал произносить вслух. — Справедливо, — мужчина быстро усмехается и отпивает из стакана. — Когда у вас появится связь, ты поймёшь, почему столько людей рискуют всей своей жизнью ради этого. — Думаю, что уже понимаю. Я не хотел бы, чтобы мой ребёнок всю жизнь прожил рядом с человеком, с которым его обяжут это сделать против воли, а не которого он выберет сам или которому ему даст природа. — Они отравляют детей, Чонгук, — Сонпё говорит эти слова уставшим голосом, даже отчаянным. Чонгук хмурится, впервые услышав это. Какой смысл в отравлении детей? — Эту дрянь, которую они вводят при рождении, из-за которой мы думаем, что у нас у всех есть соулмейты, она убивает людей. С каждым годом становится всё хуже, точнее с каждым поколением. Как будто люди всё хуже и хуже сопротивляются этому препарату. Он вызывает необратимые последствия. Ты слышал теорию о том, что рак появился только после того, как люди придумали прививки? Тяжело сглотнув, Чонгук упирается взглядом в шкаф, не в силах смотреть в глаза мужчины. И видеть, что тот не врет. Едва ли человечество сделало прорыв в науке настолько, чтобы лечить рак или хотя бы его предотвращать. Но зато они сумели создать новую болезнь. Как это похоже на людей. — Вот и я сидел с таким же лицом, когда обо всём этом узнал,— Сонпё вздыхает и делает крупный глоток. — Конечно, не знать про истинность и жить с теми, с кем тебе обязывают перспективы, — не очень. Но знать, что тебя отравляют, что отравляют твоих детей, знать об этом и быть не в состоянии с этим что-то сделать — совсем другое. — Почему вы, — Чонгук прерывается и поднимается на ноги, без спроса наливая во второй стакан виски и делая большой глоток сразу же. Горло обжигает будто огнём, но он даже не морщится. Что, если он болен? Хотя за себя Чонгуку не так страшно. Что если его ребёнок с каждым днём умирает? — Почему вы не сказали сразу? — Мы проверяли. Это серьёзное обвинение, нельзя без доказательств говорить об этом. Мои коллеги последние несколько лет искали подтверждение этой теории и не так давно нашли его. Они исследовали миллионы людей, и теперь мы будем с этим что-то делать. Мы будем бороться за наших детей, мы будем бороться за их здоровье и хотя бы за возможность прожить десяток лет. — У вас здесь есть, чем выявить эту болезнь? — Переживаешь за сына, похвально, — Сонпё улыбается, но после кивает. — За твою помощь проверим и тебя, и твоего сына, и друзей ваших. Слова мужчины больше похожи на ультиматум или на шантаж. Чонгук узнает это — когда у тебя нет выбора. Но он даже не задумывается об этом. Теперь для него не стоит вопрос о том, является ли он частью восстания. Вернее хочет ли он ей быть. Прикусив себе губу, Чонгук не обращает внимания на очередные тревожные волны от Тэхёна. Он чувствует чужую тревогу, но внутри он в ярости и испуган, не может обуздать это, не говоря уже о том, чтобы утешить другого человека. Чонгук будет бороться. Если потребуется, он даже убьёт за своего ребёнка. И не послушает Тэхёна внутри себя, который кричит, будто здравый разум.

•••

С того дня, как Чонгук узнал о болезнях детей, он еще трепетнее стал относиться к Бэкхёну. Даже сейчас, наблюдая, как он спокойно играет на одеяле на полу, Чонгук представляет, что ощутит, когда поймет, что может его потерять. Неизлечимая болезнь. Родители хоронят детей. У него снова и снова пробегает неприятный холодок по коже. Ночью, уже в привычное время, Тэхён не понимал причин его тревоги. А как тут ее объяснишь? Слова нужны, а не чувства, чтобы причину-то объяснить. Но он все равно поддержал, будто обнял. Чонгуку стало легче в тот момент, пока он не проснулся один на один с малышом, которого так или иначе у него снова пытаются отобрать. Чонгук пытался ему сказать, что он тоскует. Будь Тэхён рядом, ему было бы спокойнее и не так страшно, а с их новой связью даже не представить, каково будет общаться лично. Он уверен, Тэхён решил бы любые проблемы. В конце концов он может просто взять Бэкхёна и отвезти лечиться в самую лучшую клинику мира, а Чонгук что? Договорился, чтобы в подпольном лагере его исследовали. Они вообще смогут найти болезнь, если она есть? Чонгук глухо стонет и роняет голову на свои руки, скручиваясь. Мозги плавятся, эхо тревожности Тэхёна, который волнуется за его состояние, немногим даже раздражает. — Папа? Полив в собственной голове себя ругательствами, ведь перед Бэкхёном нельзя показывать слабость, Чонгук выпрямляется и смотрит на него. Глазки, пусть и с узким размером, но все равно бусинки, круглые щечки и нос кнопкой. Такая преданность и переживание в глазах, хотя он еще даже не знает, что всё это такое. Тэхён резко появляется волной тепла внутри. Едва сдержав облегеченный стон, Чонгук улыбается — он так утонул в своем “нужно быть сильным ради ребенка и засунуть куда подальше слабости”, что видимо засунул их прямиком в Тэхёна. — Я люблю тебя, медвежонок. — Чонгук сползает на пол и, сев по-турецки, раскрывает объятия. Тут же ярко улыбнувшись, Бэкхён откладывает свой конструктор и немного неловко поднимается на ножки, топая в двух шерстяных носочках прямо в Чонгука. Он буквально плюхается на его грудь и заливисто смеется, когда Чонгук крепко-крепко обнимает и немного качает. Тэхён внутри будто облегченно вздыхает. Чонгук целует сына в макушку и, прикрыв глаза, представляет, как поцеловал бы и Тэхёна. В ответ он чувствует чужое удовлетворение.

•••

— И ты только сейчас говоришь об этом! — Чимин, конечно же, снова кидает в Чонгука смятой салфеткой. В этот раз Чонгук успевает выставить перед собой руку. Еще неделька здесь, и он научится ловить их на лету. — Я не был увер- — Но ты ведь уверен уже неделю и молчал! — Чимин снова кидается, а Чонгук молча принимает свою участь и дает ему попасть в левый глаз. Увидев его лицо, Бэкхён снова хохочет и улыбается, потирая папе ушибленный глаз, пусть тот даже и не болел. Смотря на Чимина одним глазом, Чонгук понимает — будет еще один залп и, если дать ему попасть, то последний. Юнги же молча улыбается ему, когда Чонгук переводит взгляд, моля о помощи. — Окей, Тэхён твой соулмейт. И где он сейчас? Сощуривщись, Чимин без сопротивлений изымает чай Чонгука и выпивает его. Запивает стресс, а Чонгук боится снова нарваться. — Это не так работает. Я не читаю его мысли и у меня нет локатора, чтобы знать где он. Салфетка не летит, отчего Чонгук облегченно вздыхает и помогает Бэкхёну намазать на черный хлеб масло, показывая, как правильно его нужно с ножа класть на кусочек. — Чонгук, вот неужели ты не понимаешь, что сказав такое, нужно объяснить! Юнги улыбается еще шире, а Чонгук кидает на него более подозрительный взгляд. Кажется, они проходили между собой ссоры, отчего Мин понимает, как медленно вскипает Чимин. — Попробуй сам, — передав ножик Бэкхёну, Чонгук поднимает взгляд на друзей и хмурится. — Ну, это сложно объясн- — А ты попробуй! — Чим, — Юнги, видимо, касается его коленки и Чимин тут же сбавляет обороты. Чонгук подозрительно оглядывает их, но решает промолчать, чтобы не отхватить еще больше. — Закройте глаза и вспомните что-то. Не знаю, как у вас, но у меня перед глазами как будто все в темноте, а в середине появляется то, что я хочу вспомнить. Как фильм что ли, только объемный. А теперь попробуйте так понять ваши чувства прямо сейчас, — открыв глаза, Чонгук сталкивается с прямыми взглядами друзей, которые смотрят на него со смятением. — Там тоже все вокруг как будто темно и есть я, а в моем теле мои эмоции. Там, ну, любовь, страх, счастье. А Тэхёна я чувствую так, как будто его чувства — это волны, которые лижут мое тело. Как, знаете, когда на берегу стоишь и море касается стоп. Вот так с ним, только всего тела: он будто появляется из этой темноты, касается меня и уходит обратно. Он может сильнее меня захлестнуть, может слабее, но я всегда как будто чувствую, что он там, где-то рядом, живой и в порядке. Замолчав, Чонгук окидывает их взглядом, но на лице Чимина лишь яркое непонимание. Юнги просто в растерянности, смотрит куда-то сквозь Чонгука. — Я бы сейчас матернулся, — через почти минуту выдыхает Чимин, видимо пытавшийся все это время представить объяснения Чонгука. — Это… Удивительно. Не знаю, что будет, когда мы будем рядом, но с каждым днем он как будто все ближе ко мне. Мне не нужно закрывать глаза и сосредоточиваться, чтобы знать, что он чувствует. Наверное, в итоге я буду чувствовать его также сильно и ярко, как себя? — Скорее всего, да, — Юнги отмирает и улыбается, так открыто и искренне, как в их первую встречу. Он рад за друзей, за их, пусть и в таких обстоятельствах и пока не устоявшееся, но счастье. Чонгук даже смущается от такого искреннего счастья за него и тут же чувствует, как потеплело от Тэхёна. Тэхён скучает по его смущению.

•••

К своему обследованию Бэкхён относится неоднозначно. Поэтому в качестве моральной поддержки они прихватили Юнги — во-первых, чтобы подглядел результаты и понял то, чего Чонгук не понял бы, а во-вторых, он устроился "работать" с детьми и, что неудивительно, нашел с ними контакт. Конечно, ведь его соулмейт (зачеркнуть) возлюбленный обожает детей. Временами Чонгуку становится грустно, что они не соулмейты. Но, кажется, самих Юнги и Чимина это едва ли беспокоит. У них всё равно появляется своя связь: Чимин вот понимает некоторые выражения на лице Юнги, а тот очень легко считывает настроение Чимина. Так что Чонгук старается успокоить себя — всё-таки, как бы ни была прекрасна и удивительна его связь с Тэхёном, в таких условиях это бремя. — Боишься? — Юнги, взявший Бэкхёна за левую руку, в то время, как правой тот цепляется за ладонь папы, тянет его вверх и отрывает от пола, заставляя улыбнуться. — Немножечко, но это доктор. Его нужно бояться! Чонгук с улыбкой косится на мужчину, который едва сдерживает "Я ведь не страшный!". — Нет, Хённи, их бояться не нужно. Они помогают людям и делают их здоровье сильнее. — Правда? "Не совсем", — в этот раз Чонгук сдерживает себя. Он не сомневается, что в общем и целом врачи помогают, в особенности Юнги, но, всё-таки, не во всех случаях. Не в тех прививках, которые они ставят младенцам. В кабинете для обследования их встречает хмурая женщина, отчего Бэкхён начинает переживать ещё больше. Он озирается, будто ищет уголок, в котором можно было бы спрятаться. Из-за его испуганных глаз у Чонгука ритм сердца сбивается, он подхватывает сына на руки, давая хоть как-то укрыться в своей шее. — Возьмём кровь, сделаем УЗИ, если что, отправлю обследоваться дальше. Кто отец? Или оба? — Она оглядывает их и вопросительно вскидывает бровь. Чонгук едва успевает осознать вопрос, как Юнги натянуто улыбается и кивает: — Оба. Он тихо усмехается, когда на него впиваются две пары одинаково удивлённых глаз. Юнги подталкивает Чонгука к креслу около столика с инструментами и сажает на него сверху Бэкхёна, больше похожего на испуганного котенка.

•••

Из кабинета Чонгук выходит уставшим настолько, будто не спал всю неделю до этого. Взятие крови, УЗИ и неприятные пальпирования едва ли понравились Бэкхёну — пусть малыш и не плакал, но был на грани и сдерживался из-за Чонгука. Чонгука, который смотрел на его мокрые, красные глаза и сдерживался уже сам. Этот час они пережили только благодаря Юнги, который единственный был в состоянии говорить с врачом, понимать его слова и давать внятный ответ. Чонгук вяло реагирует на волну тревоги от Тэхёна, чем вообще его не успокаивает и получает еще больше тревоги, крепко прижимая к себе трясущегося ребенка. — Так, — Юнги разворачивает его за плечи, стоило им отойти немного от кабинета. — Чего нервничаешь? Всё хорошо. — Издеваешься? У него есть эта дрянь, — загробным, но ровным голосом отвечает Чонгук. — Она есть, да, но не факт, что будет развиваться или как-то сказываться на его здоровье, — обернувшись, Юнги проверяет, как подействовали слова на Чонгука, и, не увидев никакой реакции, подбирается ближе. Теплые ладони мужчины ложатся на плечи. Не те, которые так необходимы, но, все-таки, от чужого тепла приятно. — Ты не один, Чонгук. Юнги будто озвучивает его мысли, и от того, как это звучит от другого человека, становится немыслимо хорошо. Впервые Чонгук не только понимает это, но и чувствует. — Пока что ничего страшного не происходит. Если и будет происходить, то у нас есть пара лет, чтобы подготовиться, — Мин притягивает его к себе и прижимает настолько крепко, насколько позволяет Бэкхён между ними. Малыш тоже устал и боится, тоже обнимает мужчину за шею и льнет ближе. Интересно, а он также сильно хочет, чтобы на месте Юнги оказался Тэхён? — Спасибо тебе, — куда-то в плечо шепчет Чонгук и чуть-чуть спокойнее выдыхает, слабо откликаясь Тэхёну. Поймет ли тот, как сильно Чонгук тоскует по его теплым рукам?

•••

Чонгук впервые за жизнь понимает то, что показывают по новостям. Раньше он не придавал этому значения, но сейчас видит ту ложь, которую они вкладывают в голову людям. Как диктор искажает интонацию, заставляя людей чувствовать, что хорошо, а что плохо; как каждое описание действия ополченцев зовется “ужасным” или “непозволительным”; как они ничего не говорят о реальных успехах восстания и проигрыша правительства; как лгут, что это сиюминутно и закончится уже завтра. Хотя Чонгук более двух недель здесь и понимает: это не закончится завтра. Он почти со всем лагерем собираются в столовой, когда их "отряд" был послан на атомную электростанцию. Они не террористы, чтобы устраивать там опасные стычки или убивать людей. В конце концов, они борятся за правду, за правое дело, поэтому каждый причастный к восстанию человек переживает о том, как пройдет. Где-то далеко, в других таких же лагерях, не только в округе Сеула, а по всей Корее, сотни тысяч людей так же стоят у телевизора. В других странах миллионы людей так же перебарывают свои нервы, ожидая новостей. Чонгук редко задумывается о масштабе происходящего, но стоит ему осознать их, представить эти огромные толпы людей, и его берет гордость. Они справятся, победят. Ради их детей и светлого будущего. Если сегодняшний отряд справится, если заставят сотрудников АЭС поверить им, то, возможно, правительство наконец поймет всю серьезность и выйдет на переговоры. Чонгук уже давно понял, что сами повстанцы не справятся. Они слишком медленно и не очень удачно проводят тесты, и, наверняка, чтобы исследовать соулмейтов и найти лекарство им потребуются десятки лет, а не месяц. Сонпё и другие руководители, которых Чонгук не знает, тоже понимают это, отчего огласка проблемы — то, чего они добиваются. Раньше в это слабо верилось, но, оказывается, нынче информационные войны имеют куда больше толка. Больше людей, больше внимания, переговоры с правительством, которому хватит ресурсов на всё, что требуют корейские ополченцы. И всё-таки, Чонгук не политолог, но ему кажется, что те пятнадцать миллионов ополченцев по всему миру могли бы уже что-то изменить в мире. Почему они еще не сделали этого?

•••

Маленькая победа внезапно скрылась. Телеэфир перебили, всем, кто был в столовой, любезно напомнили о комендантском часе и отправили в комнаты. Чем закончилось? Очевидно, провалом, которого никто не ждал. Чонгуку от это мысли горько. В его руках Бэкхён заснул через минуту после ванны, но даже обнимающий его сквозь сон ребенок не успокаивает. Так привычно: они двое, темнота вокруг и немного света фонаря в щелке штор, жестковатый матрас и мягкие волосы ребенка, которые Чонгук поглаживает. Вот только неоправданные надежды душат. Их не услышал мир, они не взяли под контроль атомную станцию последние недели подготовки впустую, исследования снова стоят на месте. И Бэкхён болен. Юнги, Чимин, знакомые врачи, Сонпё — все как один говорят, что ничего страшного. Бэкхён живет полной жизнью, он в порядке (кроме небольшой худобы из-за детского дома), так смысл переживать? А Чонгук вот переживает. Переживает за то, что будет через год-два-пять, когда внезапно они поймут, что медвежонку становится плохо, что он умирает, а помочь ему нельзя. Что он будет увядать в руках папы, толком и не увидев мир. Надежды получить лекарство рухнули этим вечером, так же внезапно, как и диктор новостей сменился на серые помехи. У Чонгука руки до сих пор трясутся. Но он закрывает глаза, прижимает маленькое тело ближе к себе и медленно выдыхает, готовый провалиться в сон. И наконец понимает, что же его еще гложило. Он не чувствует Тэхёна. Чонгук от внезапности осознания подскакивает на кровати и жмурится, вслушиваясь в себя. Он весь вечер в напряжении, последние дни в переживаниях за ребенка, а сейчас вообще подавлен как никогда сильно в своей жизни. За весь вечер он ни разу не почувствовал Тэхёна. Ни его переживаний, ни его спокойствия, ни его успокаивающего тепла. Чонгук не чувствует, есть ли Тэхён. Не чувствует, жив ли. Пять минут протекают будто вечность в аду. Он копается в себе, в каждой чертовой эмоции, взывает, как только может, пытается пробраться в самого Тэхёна — но встречается лишь с темнотой вокруг. Тэхёна нет. Еще полчаса Чонгук нервно меряет шагами комнату и ждет. Пока Тэхён освободится от дел, которыми, видимо слишком увлекся, поэтому и не выходит на связь. Еще через час Чонгук молотит кулаком в дверь. Кожа жжется от мелкой текстуры, об которую он ее сдирает, кости ноют от силы ударов. По ту сторону раздается ворчание Юнги, но, стоило ему открыть дверь, сон сходит с лица. Он бледнеет и за грудки затягивает Чонгука в комнату, чтобы не наказали за нарушение комендантского часа. Чонгука трясет. Он вырывается из хватки друга и нервно измеряет шагами уже эту комнату. Такого же размера. — Господи, Чонгук, — Чимин стонет, когда Юнги включает свет, а Чонгук все никак не успокаивается и не объясняет своего поведения. А как он объяснит, каково это — остаться одному — людям, которые и так всю жизнь одни. Которые не понимают, что такое истинное одиночество, потому что не знают обратного. Как он объяснит им, каково потерять часть своей души? Юнги ловит его. Чонгук утыкается лицом в его плечо и понимает, что он задыхается. Задыхается от слез. Он оплакивает Тэхёна, потому что его больше нет. Его не существует. Он умер, забрав с собой не часть души — всю ее, сердце и смысл существования. — Его нет, — сипит не своим голосом в плечо друга. И захлебывается в боли. До Чонгука не доходят отрывки голосов. Он будто бегает сломя голову внутри себя, кричит в темноту, просит хотя бы чуть-чуть, но показаться. Ответом служит пустота. — Мы идем на кухню за успокоительным, — как ребенку говорит Юнги, отодвинув за плечи Чонгука и смотря ему ровно в глаза. Успокоительные не помогают. Чонгук все равно задыхается, ходит по помещению, пока не бьется носом о стену и не разворачивается. Пока не застывает среди столов и холодильников в тусклом свете. Пока не осознает до конца — Тэхёна нет. Чимин закрывает его рот своей ладонью, обрывая крик. Не успевает поймать, когда Чонгук падает на колени и рыдает, прижавшись головой к полу. Вот он — ад на земле. Вместо души, твоей любви, твоей жизни нет ничего. Просто исчез. Был и не стало. Чонгук не знает время, не чувствует его, не понимает, оно для него бесконечно. Его резкий вскрик прерывает давящую тишину. Рука лежит на предплечье, судорожно его сжимая — оно горит, по нему катится теплыми струйками кровь, которая пульсацией вытекает из раны. Обеспокоенный Юнги склоняется перед ним. Вглядывается в лицо, а потом на руку. Тянет убрать пальцы и показать, но Чонгук шипит от боли и не дается. — Чонгук, пожалуйста, не пугай нас еще больше, — молит Чимин, такой же вымотанный, как и сам Чонгук. — Тамщ, — Чонгук не может говорить, жмурится от физической боли, огнем горящей по всей руке, до кончиков пальцев, и стреляющей в спину. — Блять, как же больно! — Я не понимаю, — шепчет Юнги, пробегая пальцами по шее Чонгука. Чимин понимает одновременно с Чонгуком. Физическая боль вытеснила темноту. Это боль Тэхёна. Он ранен. Юнги удается уговорить Чонгука снять кофту и показать руку, но, вопреки его ощущениям, там лишь красная полоска. Похожа на заживший шрам, Юнги долго смотрит на нее, в итоге лишь разводит руками и просит подробно описать боль. — Похоже, глубокий порез, — дослушав Чонгука, сидящего на краю стола, выдает свой вердикт. — Или пулевое. Точно не перелом, даже не открытый… Чонгук будто научился заново дышать, будто сумел увидеть мир после слепоты. Теплый, пусть и едва ощутимый огонек жизни Тэхёна так привычно рядом внутри, что хочется плакать уже из-за этого. Как же хорошо. Чимин для профилактики дает еще успокоительного и заваривает чай: он работает помощником повара, поэтому знает каждый уголок. Придя немного в себя, Чонгук пытается связаться с Тэхёном, но мужчина не откликается — в руке до сих пор болит, но лучше чувствовать его боль, чем ничего вообще. Чтобы немного облегчить боль в руке, Юнги дает ему лед в полотенце, поит теплым чаем и даже выпрашивает у Чимина немного сладкого. Последнее скорее прихоть, чем способ снять боль, но все-таки становится полегче. Чонгук покорно держит рукой свою припарку, прихлебывает чай и будто смотрит в глубь себя, ожидая весточки от Тэхёна. Хоть какой-то, кроме жуткой боли в руке. Он даже не думает о том, что случилось — находится в прострации, не видит перед собой ничего и едва ли слышит сдавленные голоса друзей. Внезапно его дергает изнутри. Как будто дурное предчувствие, все снова сворачивается в клубок и ноет, выкручивает, давит. Отставив от себя наполовину пустую кружку, Чонгук соскакивает со стола и замирает на месте. Он теряется на несколько мгновений, а после идет в столовую. В окна пробивается свет фонарей с улицы, из-за теней каждый стол выглядит настолько зловещим, будто монстр сидит с его тени. Чонгук пересекает непривычно пустое помещение и выходит в коридор. Будто ищейка, он смотрит по сторонам, пытаясь понять, куда его тянет, и все идет-идет-идет. Сам не знает этих коридоров, впервые здесь оказывается, но идет. Чимин шипит сзади, прося вернуться, дергает за плечо, ведь если их заметят — накажут. Тут нельзя находиться даже днем, не то что ночью. Но Чонгук стряхивает его руку, шикает в ответ и продолжает путь, пока не открывает последнюю дверь — в тот самый холл, ведущий на улицу. Здесь они впервые вошли в лагерь, информацию о них занесли в базу данных, забрали часть вещей. Чонгук не замечает, что они здесь не одни — где-то в углу притаились тени. Не замечает вообще ничего, чувствуя лишь, как ниточка, которая вела его, внезапно лопается. Она приносит опустошение, Чонгук замирает посреди темной комнаты, не зная, куда ему податься дальше. — Так, пойдем-ка отсюда, — едва слышно говорит Юнги и кладет руку на его плечо, мягко поворачивая в обратную сторону. Но ноги Чонгука будто прирастают к месту, не дают ему сдвинуться. — Юнги, подожди… Что-то не так, правда, — Чонгук пытается понять, что именно, но он лишь чувствует. И, дав чужому в себе волю, он скидывает с себя руку Юнги и разворачивается на пятках. Взгляд упирается в большие двери, ведущие на улицу, ровно в тот момент, когда они отворяются. Чонгук не замечает, кто заходит, его просто тянет туда. Из темноты выныривают две фигуры — одна из них пережимает свое предплечье, а вторая, подхватив его, помогает идти. Шаг за шагом. Чонгук не сводит с них взгляда. Он срывается на бег, когда сталкивается с родными глазами. Тэхён улыбается и отталкивает от себя чужого человека, устремляясь навстречу. Чонгук не отличает свою радость от его. Его захлестывает их счастьем, когда он сталкивается с позабытым теплом и в полные легкие вдыхает родной запах.