Медвежонок

— Пап. Детский голос прорывает темноту вокруг. Чонгук подскакивает и шарит руками вокруг себя, ещё не проморгав с глаз сон. — Ну па-а-ап, — Бэкхён посмеивается, когда Чонгук криво притягивает его и вжимает попкой в свою грудь. — Всё в порядке? — Голос жутко хрипит со сна, Чонгук морщится от лёгкой стянутости в горле и мягко опускает тело ребенка из рук. Тот сразу же шебуршится, а Чонгук наконец начинает осознанно видеть: вокруг уже светло-светло, будто Тэхён и не закрывал на ночь стекла, но те и правда затемнены. Просто на улице вовсю светит солнце, а Чонгука сразу же тянет улыбаться: он столько дней просыпался в темноте, как будто в консервной банке. Дома же намного лучше. Так по-родному и столько приятных воспоминаний в воздухе. — Мы дома, — Бэкхён усаживается прямо на бедра Чонгука и улыбается довольным котом. Он явно доволен происходящим так же, если не больше, чем родитель. — И попросим у Тэхёна на завтрак фрукты, — улыбается ему в ответ Чонгук, а после, аккуратно подхватив сына, падает на спину и утягивает его к себе под бок. На удивление, кажется, что Чонгук выспался. Бэкхён явно разделяет его желание ещё поваляться и почти сразу стихает, на что Чонгук улыбается и мягко укрывает его по плечи. Наконец он переводит взгляд на спящего за ребенком Тэхёна и понимает, что очень давно не видел его таким беззащитным. Тэхён во сне кажется очень юным, только в начале своего пути. Будто не он тут сильный и могущественный человек в стране и почти что в мире. У него мелко дрожат ресницы, словно он наблюдает за чем-то во сне, а Чонгук снова улыбается — так тепло быть рядом с ним в такие моменты, видеть таким, каким никто в мире больше не видит. Чонгук и правда самое слабое его место, потому что наедине с ним Тэхён позволяет самому себе быть слабым. Желание полежать с закрытыми глазами — ладно, возможно еще поспать, — вдруг превращается в желание наблюдать за Тэхёном. У него то уголки губ немного опадут вниз, словно сон начал расстраивать, то глаза под веками неспокойны. Чонгук наблюдает долгие минуты, не сводит взгляда, мягко пытаясь дотронуться до его души. Он впервые делает это, когда Тэхён спит и сам не тянется к нему. Подобравшись близко к нему, Чонгук начинает чувствовать тревогу, а слега дотронувшись — почти сходит от неё с ума. Что бы там ни снилось Тэхёну, проснется он точно разбитым. Переложив задремавшего между ними Бэкхёна с другой от себя стороны, Чонгук аккуратно, чтобы не разбудить, укладывается около Тэхёна и касается ладонью его плеча на пробу — проснется ли от прикосновений. Старший никак не реагирует, отчего, держась близко и стараясь направлять в него свою любовь в душе, Чонгук мягко касается всё того же плеча губами. Тэхён снова не реагирует: ни физически, ни морально. С каждым поцелуем Чонгук чуточку смелеет и нагло нарушает его пространство, рассыпает их по всему плечу и ключицам, груди. Он впервые касается кого-то так, впервые ощущает губами исходящее от чужой кожи тепло — и впервые млеет от интимной близости. Но Чонгук не хочет возбудиться или возбудить Тэхёна, напротив, ему нравится больше уютная, чем пошлая связь, поэтому за собой он не оставляет меток. Навалившись на Тэхёна, Чонгук почти полностью забывается в его тепле и запахе, удобно устраивается, закинув ногу поперек бедер мужчины, и вплетается пальцами в волосы, пока губы находят чужие, ещё спящие. Чонгук не замечает, как сходит чернота из его соулмейта, пока не чувствует, что тот полностью успокоился — ему больше не снится что-то тревожное. Маленькая победа, полная любви. Довольно чмокнув Тэхёна в висок, Чонгук прижимается щекой к его волосам, всего на минутку прикрыть глаза — он и сам разомлел от собственной ласки. Из темноты Чонгук во второй раз выбирается от тепла. Он разлепляет глаза, сразу же понимая, что минутка по-видимому превратилась в час, а то и два — и не только для него, но и для Бэкхёна. Во сне Чонгук не сменил позы, поэтому лежит, всё так же обвитый вокруг Тэхёна, а проснулся — от руки мужчины, поглаживающей его по бедру. — Доброе утро, — Тэхён жутко хрипит со сна, будто он не просто наблюдал за кошмаром, но и кричал в нем. — Привет. Чонгук снова мажет губами по его виску и лениво приподнимает голову, чтобы увидеть как Бэкхён подлез за его колени и прямо на одеяле спит калачиком. Наверняка замерз. Тяжело вздохнув, Чонгук роняет голову обратно на подушку Тэхёна, решив, что если ребенок так спал час точно, пара минут уже роли не сыграют. — Боялся, что я сбегу, пока ты спишь? — Ну мы же не переспали, чтобы ты от меня сбегал, — Чонгук цыкает и толкает Тэхёна носом, улыбаясь от его озорства. Почему-то приятно, что с ним Тэхён может так шутить, да и Чонгук чувствует, что он в отличном настроении. Помогло его средство от кошмаров, точно помогло. — Прости за вчерашнее, Чонгук, — рука Тэхёна вдруг замирает на его коленке и, хоть и чувствуя резкую волну грусти Тэхёна, Чонгук улыбается. Как правильно его руки смотрятся на Чонгуке. — Прекрати, — юноша обрывает его, стоило только мужчине набрать воздуха в грудь. — Я понимаю и прощать тебя абсолютно не за что. Всё хорошо, Тэхён, ты имеешь право чувствовать любые эмоции. Я всегда на твоей стороне. Рука вновь начинает мягко путешествовать по его бедру, а Чонгук ложится вплотную к голове соулмейта, уперевшись лбом в его волосы. — Хорошо, — Тэхён просто соглашается с ним и, вряд ли это стоит называть очередной причиной чувств Чонгука к нему, нет, но всё же Чонгук обожает в нем эту черту — он не тратит зря ресурсы, соглашается, когда это уместно, пусть это и значит принять поражение от какого-то сопляка. — Надо вставать. Боюсь даже смотреть на будильник. — После подъемов в семь утра там сегодняшнее пробуждение было отдушиной. Чонгук чмокает усмехающегося Тэхёна в волосы и первым аккуратно садится, чтобы не задеть ребенка. Бэхкён тоже просыпается и сразу начинает улыбаться, понимая, где он. Здесь они оба уже чувствуют себя дома — от этого Чонгуку становится слишком тепло в груди. Он знает, что Тэхён понимает его в этот момент, и рад их связи, потому что сколько бы Чонгук ни произнес слов, Тэхён никогда бы не прочувствовал, как важно им двоим наконец иметь свой дом. — Медвежонок, — Тэхён садится следом и притягивает Бэкхёна к себе, крепко прижимает к груди и целует пару раз в волосы. — Тэхён-а? Из них двоих Бэкхён кажется серьезнее и взрослее в этот момент: Тэхён напоминает всклоченного воробья, с его торчащими в разные стороны волосами, отекшими глазами и хмуро-милым взглядом. Улыбаясь от своих мыслей, Чонгук ненавязчиво разглаживает волосы Тэхёна. Убедившись, что внимание второго родителя все его, Бэкхён вполне серьезно продолжает, не смущается, не мямлит. — Пожалуйста, купи на завтрак нам фруктов вкусных, — Чонгук гордится им и даже кивает, показывая большой палец. Малыш смотрит на папу и почти сразу маска его взрослости падает, он краснеет и смущается, следом падая лицом в грудь Тэхёна, чтобы спрятаться. А тот улыбается так нежно и прижимает за голову к себе ближе, обещая купить ему любые фрукты растущие в мире. По пути на кухню, Тэхён, очевидно растрогавшись действиями маленького человека, не менее трогательно не спускает того с рук и просит Чонгука заказать фруктов — сам не может, руки заняты более важной ношей. Чонгук со смешком идет чуть позади них и старательно добавляет в корзину странные фрукты, типа “питахайя”, которые ему диктует Тэхён. От времени доставки в двадцать минут ему становится не по себе, — да тут лифт только десять минут поднимается! — так что на сумму заказа юноша решает не смотреть, быстро жмет на оплату привязанной картой и выходит из приложения. И всё же, богатая жизнь не для него. Видимо, пока что. Чонгук отстает от них напротив панорамного окна в гостиной. За окном настоящая зима — небо серое настолько, что едва видно огни фар далеко внизу, а реку и то не видно вовсе. Пожалуй, оно и к лучшему, ведь с такой высоты было бы видно кордоны у престижного района и разрушения там, через реку. — Чонгук? — Тэхён окликает его слева, на что Чонгук кивает, еще немного буравя стекло задумчивым взглядом. Сколько же всего миновало с момента, когда он влюбился в этот вид. Сколько еще минует до момента, пока он сможет жить без страха. Не вынуждая Тэхёна забрать его руками — или за руку, или на, как Бэкхёна, — Чонгук идет к ним на кухню. Мужчина, усадив ребенка себе на бок, роется в холодильнике, уже привычно выглядя так, будто заключает сделку на миллионы долларов. — Расслабься, это просто еда, — Чонгук, проходя мимо, целует его в оголенное плечо, а после и Бэкхёна в лоб. Тэхён фыркает на его слова и перемещает несколько стеклянных контейнеров — Чонгук замечает внутри облака плесени. — Тут нет ничего свежего, — вынув очередную, небольшую тару, Чонгук крутит ее в руках, понимая вдруг, что это готовил он сам. Достаточно много недель назад. — Ты вообще возвращался сюда? — Поставив его обратно в холодильник, Чонгук окидывает тот взглядом и понимает, что съедобного в нем примерно ничего. Соусы, которые бы не испортились, Тэхён не ест, а его эко-продукты уже давно испортились. — Нет, — Тэхён перехватывает удобнее Бэкхёна и делает шаг назад, заставляя Чонгука чувствовать на себе его внимательный взгляд. Боясь задать следующий вопрос, юноша присаживается и открывает морозилку, благо там находит некоторые запасы креветок и мяса. — Я расскажу, — Чонгук, даже спиной чувствует, как Тэхён озадаченно смотрит на ребенка. Держать его на руках и обсуждать, где он пропадал всё это время явно не кажется ему хорошей затеей. И правильно, честно говоря. Бэкхён сильнее всех пострадал из них троих. И сейчас он заслуживает хотя бы не слушать напряженные голоса взрослых и, возможно, ссору. — В гостиной на столе раскраска, — подсказывает юноша, вскрыв курицу и отправив ее в микроволновую печь на разморозку. Чонгук, как ни в чем не бывало, кладет перед собой деревянную доску для мяса, острый нож для него же, такой же комплект для овощей, чтобы порубить их мельче — так Бэкхён любит. Пока микроволновка мирно гудит сбоку, он выуживает из шкафчика банку риса и тщательно промывает его под теплой водой, смотря как она окрашивается в молочный. Раз за разом Чонгук наливает, полощет и выливает воду, пока она не становится белой. Отправив заготовку в рисоварку и поставив на плиту сковороду, он ждет. То ли Тэхёна и его рассказа на непроснувшийся и голодный желудок, то ли пока разморозится курица. Первым дожидается он Тэхёна. Мужчина приваливается рядом к столешнице поясницей и скрещивает руки на груди. Он не смотрит на Чонгука, что уже напрягает. — Так? — Юноша первым начинает разговор, не желания растягивать его. И так проснулся уже уставшим, хочется отстреляться и пойти наконец в кровать, снова спать. — Меня арестовали, когда вы пришли. Агенты поднялись в офис и просто выставили мне обвинения в терроризме. Доставить в центр не успели, мои адвокаты указали на клевету в мой адрес и выставили ответный иск, — Тэхён усмехается, всё ещё смотря пустым взглядом напротив. Прокрутив в руках грудинку, Чонгук укладывает ее на доску и начинает шинковать, не найдя плохих мест, чтобы вырезать. — Объявили, что отпускают меня, но в машину подсел премьер-министр. Отвезли меня в загородный дом, отобрали всю одежду и технику, было никак не связаться с вами. Я просил оставить тебе хотя бы любое сообщение, чтобы ты знал, что я в порядке, но не мог. Чонгук вскидывает голову, закончив с курицей. Тэхён смотрит уже на него, и вчерашний противный страх снова кутает его. Только заглянув в непривычно грустные глаза, Чонгук понимает — он чувствует себя виноватым за тревоги Чонгука там, в лагере. — Ты даже не знал, где мы, — юноша лишь пожимает плечами, ощущая себя слишком уставшим, чтобы снова утешать Тэхёна. — Я надеялся, что в Пусане. Юнги бы отвез вас в его квартиру там, я был в этом уверен. Ничего ему не ответив, Чонгук слабо толкает его ладонью в бедро, чтобы включить плиту. Мясо на горячей сковороде почти сразу начинает шипеть, этот звук не совсем подходит под разговор — вот они обсуждают революцию и ее исход, а вот единственное в доме съестное жарится. Контраст такой же, как между ними двумя. — Я всё ещё ни в чем тебя не виню, — чувствуя что-то давящее на Тэхёна, Чонгук ему мягко улыбается и подтверждает слова быстрым поцелуем. — Просто устал, чтобы яростно тебя успокаивать, прости. — Тебе было сложно, — в Тэхёне снова колыщится что-то болезненное, но сковывающая вина отходит немного назад. — Отдыхай побольше. — Да, — Чонгук цепляется за руку мужчины и кладет ту себе на бок, вынуждая подступить ближе и прижаться к его спине, пока он жарит курицу с соусом. — Ты говорил, что был с разными людьми и президентом, что тебе рассказали историю и сдали ополченцев. — Если обобщать, то да, так и было, — Тэхён встает плотнее, чем его притягивал Чонгук, обнимает двумя руками за живот и прижимается скулой к его макушке. По телу юноши пробегает легкая дрожь от его тепла. — Отчет по дням мне не нужен, ладно уж. Что дальше, Тэхён? Юнги в реанимации, Сонпё может быть где угодно и делать тоже что угодно, Бэкхён болен, в стране вообще начинается революция… Он же не сможет ее добиться, да? Не свергнет ведь власть? — Сможет. Революционеры всегда нарушают закон, они преступники. Сонпё не остановится и перешагнет эту черту. Думаю, он будет организовывать теракты в гос учреждениях, внушать населению свою правоту и переманивать их на свою сторону. Он не пойдет на договор. Только на полную смену власти. От его слов, мягким, хриплым со сна голосом, Чонгука будто окатывает ледяной водой изнутри. Он представляет этот страх, когда идешь по улице и не знаешь, вернешься ли домой, не станешь ли случайно жертвой очередного заявления революционера. Представляет шум за окном, крики и выстрелы, голод из-за страха и нехватки еды. Но не чувствует подобного в Тэхёне, нет. Резко обернувшись, Чонгук сталкивается нос к носу с ним, заглядывает в темные глаза и понимает, что ответ на свой вопрос получит только утвердительный. — Ты собираешься остановить его и всё исправить? — Да. Также вынудить правительство раскрыть информацию о соулмейтах и легализовать исследования, подобно некоторым другим странам. Но, — Тэхён мягко улыбается, обхватив его щеки. — Это сделаю я. Не ты. У тебя болен сын, ты поедешь в Швейцарию к моим родителям в лучшую клинику и вылечишь его. Чонгук, едва дыша, закрывает глаза — чувствует как падает и разбивается сердце. Дальше без Тэхёна. Опять. — Это будет ненадолго, — Тэхён, очевидно, почувствовал какой волной боли окатило Чонгука. — Мы будем всегда на связи. — Тэхён, — у Чонгука голос сипит и, только почувствовав это, он понимает, что на грани слез. — Не надо, не говори всего этого, иначе я не смогу сдержаться. — Хорошо, — руки мужчины притягивают Чонгука лицом в его грудь. — Сколько у нас времени? — Чем быстрее вы уедете, тем лучше. Но реши это сам. Чонгук глубоко вдыхает в себя запах Тэхёна: немного геля для душа и терпкий кожи. Чувствовать своей кожей его — очень приятно. От мужчины веет теплом и защитой, какие бы страшные слова он не говорил. Несколько минут он только дышит его теплом, словно старается наполниться на будущее. На то явно долгое время, — пусть это будет даже две недели, — что им придется быть далеко. Чонгук пытается найти причины, чтобы отстраниться, кажется минут через пять. Он не маленький испуганный мальчик, чтобы его утешать — пусть внутри себя так и ощущает. Ему нужно быть сильным, не только ради Бэкхёна, но и Тэхёна — ему тоже сложно и страшно. Мучения Чонгука заканчиваются, стоило тихому звонку разрастаться в кухне. Парень отскакивает от Тэхёна из-за неожиданности, а тот лишь с приподнятыми уголками губ смотрит на него несколько секунд, только после этого доставая телефон из кармана спальных брюк и отвечая на звонок. — Доброе утро, Чимин, — Чонгук, только заробевший от несколько глупой реакции на мелодию, заинтересовано вскидывает голову. Тэхён этого точно не видит, но телефон отводит от уха и включает громкую связь. — Я… Не знаю, стоило ли вам звонить, прости, если помешал, я правда не хотел. Юнги перевели в палату, но он пока явно искусственной коме. Я не понял всё, что мне объяснял господин Мин, но это вроде нужно, чтобы его тело сейчас восстановилось. В целом прогнозы вроде неплохие, через несколько суток его выведут из комы и он должен будет очнуться, но может и не очнуться, тогда это будет уже настоящая кома… Чонгук слушает тихий лепет Чимина, содрогаясь внутри. Если он был на его месте, а на месте Юнги — Тэхён или Бэкхён, Чонгук бы не мог бы даже дышать спокойно рядом. Хочется утешить Чимина. — Спасибо, что позвонил, — Тэхён отвечает практически сразу, стоит Чимину прерываться на глубокий вдох, — уверен, господин Мин сделает всё возможное ради него, поэтому тебе не стоит переживать. Едь домой, Чимин. — О нет, я, кажется, — голос с той стороны прерывается и Чонгук точно знает, что Чимин сейчас смотрит на бледного и смертельно спокойного Юнги на койке. — Кажется, некуда мне возвращаться. Нет больше дома. Не без него. — Чим, — Чонгук цепляется за запястье Тэхёна и это немногим отрезвляет. Его, родное, рядом и живое. Как бы ужасно это не было, но Чонгук рад, что там сейчас не лежит кто-то из его любимых. — Давай мы приедем? Побудем с тобой, и я вещи соберу, купим покушать тебе. — Не надо, — у Чимина голос теплеет, будто он улыбается. То, что он может улыбаться, смотря на лежащего в косе Юнги, ещё сильнее сжимает Чонгукову душу в тиски. — Вы тоже устали, отдыхайте. Тем более я тут теперь свой, мне дали одежду и провели в столовую для персонала, даже показали, где они спят в ночные смены и где душ. — Но всё-таки… — Не нужно, Чонгук. Но я могу иногда звонить? Тэхён снова обнимает Чонгука за плечи. Только почувствовав его тепло вокруг себя, младший понимает, как он замерз. И не факт, что из-за температуры вокруг. — Конечно, Чим. Звони хоть каждый час. — Мы рады помочь любым образом, — Тэхён подхватывает его слова, и это так приятно. Чонгук ведь не обязан со всем справляться один. Они теперь есть друг у друга. — Спасибо, правда. Я пойду наверное поем и попробую заснуть, думаю вечером позвоню. Тэхён убирает телефон, когда Чимин сбрасывает. Его рука все еще лежит на плечах Чонгука, а тот смотрит куда-то сквозь пол, слыша и чувствуя его рядом. Странно пытаться жить после того, что случилось. Как можно пожарить курицу на завтрак, если часов шестнадцать у его виска стоял пистолет, а близкому другу вкололи яд. — Чонгук, — Тэхён вытягивает его из этого состояния, будто за руку, только в душе. Кутает в себя, в реальность. Пожалуй, быть истинными соулмейтами в их мире — проклятье. Но как же это потрясающе ощущается между ними. — Да, я знаю, — Чонгук тяжело вздыхает, чувствуя, как рука Тэхёна немного движется вместе с его ребрами. — Всё знаю, но от этого не легче. — Давай отдохнем. Поедим и поедем в парк. — Хорошая идея. Рука Тэхёна соскальзывает на лопатки и подталкивает Чонгука встать перед ним. Мужчина вглядывается в глаза, а Чонгуку уже почти что не неловко от этого — он его душу чувствует, чего уж такого может найти в глазах. Хотя, признаться, не понимать и не знать Тэхёна, чувствовать его заботу, припорошенную льдом, было увлекательно.

•••

— Как ты? Чонгук даже не вздрагивает от низкого голоса за спиной. Он следит за темным джипом, который сложно различать в темноте, когда он выезжает из-под света фонаря, соберающимся повернуть от набережной в высотный район, и чувствует себя преданным, будто пес детства предпочел пойти поесть, а не поиграть вместе. — Нормально. — Я ведь чувствую. — Тогда должен знать, что это даже ”хорошо” в сравнении с тем, что было неделю назад. Шаги Тэхёна почти не слышно — он в одних из любимых плюшевых носков Чонгука. Цветных, но не таких ярких, какими были раньше. Застирались со временем. — Мне жаль. — Только попробуй сказать, что тебе жаль, что мы — истинные, — Чонгук провожает наконец повернувшую машину взглядом и склоняется ближе к коленям, уперевшись в них щекой. Так ему видно скрытые домашними брюками ноги Тэхёна. — Или что тебе достался именно я. Тэхён наконец опускается рядом с ним, сложив ноги в позе лотоса. Только в отличие от Чонгука, он поворачивается лицом не к окну, а к нему. — За то, что тебе достался я, — Тэхён говорит, как всегда спокойно. И из-за этого Чонгуку становится тревожно. — Глупости говоришь. А это не свойственно тебе, не пугай. Чонгук закрывает глаза, снова избегая его взгляда — пусть вокруг и темно, но Тэхён точно видит всё, что ему там нужно. — Чонгук, — младший упорно не открывает глаза, хотя чувствует, что Тэхён хочет этого. — Родной. — Ради чего? — У Чонгука голос срывается. Так болезненно, до проникновенного шепота — он чувствует, что Тэхён содрогается от его мольбы в нём. — Я не знаю, — на щиколотке появляется тепло — Тэхён накрыл ее ладонью. Вместо успокоения, Чонгуку становится хуже: он снова, как и весь день вместе, думает о том, что потеряет это. Завтра, послезавтра, пусть через неделю — через преступно мало. Ему жизнь нужна, каждый день. Заниматься скучной, такой надоедливой рутиной: работать, отдыхать, растить ребенка. — Как ты можешь не знать, Тэхён? Ты заставляешь меня уйти, уехать с больным ребенком на руках в чужую страну, пока ты тут будешь вести революцию. И ты не знаешь ради чего? — Это сложно. Что-то бОльшее, — Тэхён, впервые на его памяти, бормочет. Его рука шествует до коленки юноши и рядом шелестит одежда, когда Тэхён подсаживается ближе. — Нас обманывают всю жизнь. Тебя обманывали. Не давали жить лучшей жизнью. Что если бы с тобой не нашлись? Жили бы даже не зная, что способны так любить. — Тэхён, — Чонгук старается придать строгости голосу, но явно сидя на полу в абсолютной темноте, уперевшись щекой в подтянутое колено, он не выглядит так, словно его стоит слушать. — Наши чувства никак не причастны к этой войне. Не смей их вмешивать. — Ты стал смелее, — Тэхён, почему-то, улыбается внутри, хотя Чонгук, пусть уже не горит, но тлеет в своей грусти. — Наши чувства не причина, ты прав. Я жажду справедливости, возможности и права выбора. — Даже если твоей семье оно не нужно? Чонгук, вдруг, понимает, что не для него менять мир. Ему важны те, кого он любит. А будь необходимость и возможность, Чонгук бы просто сбегал с ними подальше от опасностей. И то, что Тэхён хочет обезопасить чужих ему людей, пусть даже и ценой своей семьи, делает очень больно. Но ведь смысл соулмейтов — дополнять друг друга. — Я жил с родителями, до семи лет. Самый ужасный возраст, потому что я помню мелочи до сих пор. Они сокрыли вторую беременность, а после и ребенка, если бы рассказали, то пришлось бы делать аборт, — Чонгук поджимает ненадолго губы, пытаясь вспомнить их лица. Но он помнит лишь чувство. С ними были тепло, уютно и весело. Ему хотелось постоянно играть, а потом вернуться домой на обед, получить поцелуй от мамы. Почему-то это он помнит, но лица — их нет. Может быть помнить их было слишком больно, поэтому его мозг и стер их. — Они выбрали умереть. Должно быть верили, что смогут выехать в страну, где можно иметь двух детей, не знаю. Но они не смогли, об том стало известно. Меня забрали у них, как и моего брата, ему было два месяца. Больше я не видел ни его, ни родителей, — голос, стоит отдать ему должное, тверд. По напрягшейся руке на колене и затаившемся в душе Тэхёну, Чонгук понимает: он знает, что нарушивших этот закон предают казни. — Я смутно помню день, когда меня забрали. Просто была любовь, семья, дом, а потом я уже в общей комнате мальчиков, голодный, потому что там за еду нужно побороться, и простывший. Мне не хватило носков. Тэхён, кажется, едва дышит, Чонгук ведь тихо говорит, прислушивается. — Было тяжело, но я справился. Наверное. В четырнадцать меня перевели в Сеульский приют: я выигрывал многие олимпиады и меня отправили учиться. Тут стало лучше: уже своя комната, пусть метр на метр, хорошая одежда и тепло. В шестнадцать нас повели открывать банковский счет, меня и ещё двоих ребят, на всякие там призовые. Это был обычный день, мы поехали на метро. Когда мы выходили, станцию перекрыли. Семеро вооруженных человек, — у Чонгука будто перед глазами стоят новости с тех дней, будто он видит это со стороны. — Они перекрыли выход и взяли в заложники всех, кто был на станции. Мы сидели около шести часов. Тишину иногда нарушали их крики и угрозы. Конечно, помимо нас там были дети. Даже младенцы. Им-то не объяснишь, что такое молчать, что опасно. Один из малышей начал плакать и мама не смогла его никак успокоить. Они пристрелили сперва мужчину, что был с ними. А за нас всё равно не дали выкуп, даже после убийства. Малыш кричал дальше. Они хотели выстрелить и в него, — Чонгук видит как на каменный серый пол тяжело ступают ботинки. — Мама с ребенком сидели недалеко от меня. Мужчина пытался вырвать младенца, но женщина скрутилась вокруг него. Выстрелили в нее и малыш сразу замолчал. Мы подумали, что они оба тоже мертвы Прямо передо мной. Чонгук немного поднимает взгляд и видит, как в его сторону медленно растекается красное пятно крови. Он боится пошевелиться, поэтому она пачкает его серые кроссовки, пропитываясь навсегда в них. — Что-то началось после этого. Они ушли к туннелям, а девушка, она была жива. Еле развернулась и посмотрела прямо на меня. У нее, знаешь, почему-то вытекала кровь из уголка губы, — она лежала почти что в метре, щекой на ледяном полу, умирая среди толпы. — Ребенок, она защитила его. И молча протянула мне. Или не мне, может просто кому-то. Но никто не двигался с места, тогда я… Я взял его. — Чонгук- — Нет, Тэхён, дай мне закончить, — юноша наконец открывает глаза, рассеивая пустой взгляд девушки, что навсегда застыл на нем. — Мне было шестнадцать, когда Бэкхён оказался в моих руках. Ему было четыре месяца. Нас доставили в больницу после высвобождения, а его, конечно, определили в приют. Я уговорил врачей сказать мне куда и почему-то пришел. Он казался мне таким грустным и одиноким, как и я, пока не смирился с этим. И вдруг я понял, что не могу дать ему смириться с тем, что он один и ему придется выживать. Я стал часто приходить к нему, просился бесплатно помогать в их приюте, чтобы быть рядом. Научился кормить, менять подгузник, мыть. Растить. В восемнадцать меня устроили в университет, хотя с шестнадцати я перестал быть лучшим. Я бросил его, чтобы устроиться на несколько работ и платить директору приюта, чтобы Бэкхёна никому не отдали. Чонгук поднимает взгляд и сталкивается с впервые таким открытым и грустным Тэхёна на его памяти. Тэхён никогда не прочувствует то, что довелось пережить Чонгуку — и это нормально. Никто никогда не сможет прочувствовать этого. Но попытаться понять — да. Поэтому Чонгук, гуляя за руку с Тэхёном и Бэкхёном, решил, что будет говорить, чтобы дать понять себя. — Вот об этом я говорю, Тэхён. Семья — это всё, что есть в жизни. Ты рос с ней, в богатстве, любви. Возможно, у тебя тоже было сложное детство, но тебя любили, ты знаешь, что это такое, — Чонгук поджимает губы, наконец позволив себе улыбнуться, пусть и слабо. Тэхёну тяжело всё это слышать, а Чонгуку хочется поддержать его. — И я узнал, что такое любовь и забота. С тобой. Поэтому я не дам лишить меня этого опять. Я уже взрослый и могу принимать решения. Либо мы уезжаем втроем, либо не уезжаем. Тэхён не отвечает — обдумывает, наверное. А Чонгуку и не нужны прямо сейчас слова. За эти несколько лет он научился не нуждаться в чужой поддержке, рассчитывать лишь на себя. Внизу снова появляется джип, и Чонгук почему-то снова провожает всю видимую ему дорогу его взглядом, улыбнувшись от мысли, что он будто ангел, защищающий часть этого пути. — Чонгук, — Тэхён и правда жалеет его — это чувствуется. Жалость, она будто отдает немного кислым. Хочется скривиться, челюсть почти ощутимо сводит. Едва сдержавшись, чтобы не усмехнуться — странно, что Тэхён выдает такие предсказуемые чувства, — Чонгук прерывает его, шлепнув вслепую рукой. Кажется, куда-то по низу живота, хотя возможно и ниже. — Не надо, Тэхён. Я не для этого рассказал тебе. — Говоришь так, что не рассказал бы в противном случае. — Не рассказал бы, — Чонгук привычно пожимает плечами, Чимин уже не раз говорил ему все эти слова. — Потому что мне не нужно вот это вот всё. Жалость, эти взгляды и слова, что я такой сильный и молодец, а судьба вот у нас сука. Я рассказал, потому что ты знаешь, насколько я люблю Бэкхёна, и теперь знаешь, через что мне пришлось пройти ради этой любви. Это просто придаст вес моему решению, оградит меня от твоих “подумай лучше” или “ты ещё юн, поверь так будет лучше”. — Знаешь, — Тэхён настолько неожиданно обнимает его за плечи, что Чонгук подпрыгивает на месте. Воспользовавшись опустившим с испугу коленки Чонгуком, Тэхён притягивает его к себе, плотно прижимая куда-то к груди. — Ты мог просто сказать мне о твоем желании. Не нужно иметь чего-то страшного в прошлом, чтобы я уважал твои чувства в настоящем. Его руки уютно окутывают Чонгука. Даже не будь Тэхён до неприличного богат, не будь влиятелен, просто в его теплых объятиях Чонгук чувствовал бы себя в самом безопасном месте во всем мире. Он ютится, компактнее скручиваясь, совсем не стесняясь уложить на ноги мужчины свои и переплести их руки. — Ты ничего не скажешь, хотя я перечу тебе? — Ты не перечишь, — голос звучит так, словно Тэхён ласково улыбается. — Могу сказать, что переживаю за тебя и здоровье Хённи, но я найду хороших врачей в любом городе. Если нет, тогда привезу их. — Мы обязательно поедем к твоим родителям, когда ты закончишь свои дела. Хочу познакомиться с теми, чьи гены сотворили такого умного красавца. Чонгук улыбается. Так ярко, отпустив все переживания дня. От него словно оторвался груз, дав распрямиться и вдохнуть полной грудью. Хорошо, что Тэхён понимает и уважает его — несмотря на их разницу. Получить уважение от такого человека, как он, многое на самом деле значит, и не из-за чувств Чонгука к нему. Странно, что Тэхён взрослый, самодостаточный, богатый и до ужаса умный, но понимает и уважает ничего не добившегося и едва выжившего в этом мире Чонгука. — Обязательно поедем. Родители будут рады узнать тебя и медвежонка. Придется пару ночей побыть в их доме, пока они не насладятся ребенком. Будут в восторге. — Не велика беда, — Чонгук прикрывает глаза и улыбается, под веками видя почти что снежную идиллию: Бэкхён в родных руках, окутан любовью во всем, от подарков до объятий, смеётся и этим заставляет улыбаться пожилую пару, сидящую рядом на ковре. Немного, оказывается, нужно для счастья. Всего-то семья, пусть даже и не единокровная. — Что будет дальше, Тэ? Когда это всё кончится? — Зависело бы это только от меня, ничего бы не вышло наружу, — Тэхён приятно зарывается лицом в волосах, немного щекоча этим кожу, которая сразу же успокаивается под его губами. Ладно, возможно для счастья нужно ещё немножечко ласки. — Мы будем добиваться, чтобы информация про соулмейтов была открыта, чтобы наша страна имела свободный доступ к мировой сети, чтобы у нас были отменены законы, о подборе пары, возможно, добьемся разрешений на двух детей в семье. Чонгук слушает его, верит, конечно, каждому слову. Только для него это всё звучит похоже на “мы запустим поезда на Марс”. Возможно, конечно. Только в другом мире. — Это будет долгая борьба, — младший тяжело вздыхает и окончательно расслабляется, чувствуя, что сон, смешанный с усталостью, уже забирает его в свои лапы. — Я умею играть. Теперь у меня на целых две причины больше справиться быстрее. — Ты ведь, — едва разделив глаза, Чонгук немного отклоняется, полностью доверив удержать себя Тэхёну. Кольцо его рук приятно греет лопатки. — Не проиграешь? — Нет, — Тэхён с уверенностью улыбается ему. А Чонгук верит. Потому что Тэхён не вяжется с образом тюрьмы или изгнания. — Засыпай, Чонгук. Тебе нужно хорошо отдохнуть, — прошептав эти слова, Тэхён легко притягивает Чонгука обратно к себе. Поцелуй, почти детский, в лоб, видимо приносит с собой покой — Чонгук сразу же закрывает глаза и расслабляется.