I Stole A Secret From Your Lips

Поскольку воздух, вероятно, это самое важное, что нужно людям для выживания, он слишком часто воспринимается как должное теми самыми существами, которые его вдыхают. Включая самого Гена. К настоящему времени он уже должен был бы дорожить кислородом как истиной роскошью, ну, после того, как его клиенты тут и там душили его и затыкали ему рот; но он, по крайней мере, думал, что в лаборатории обстоятельства несколько иные. — Можешь снять маску и респиратор, Менталист. Ты не умрешь, господи.  Несмотря на заверения, Ген решает подождать, пока ученый снимет собственный респиратор, прежде чем осторожно снять свой. Холодный порыв свежестерилизованного, теперь однонаправленного воздуха достигает его ноздрей, когда Ген вдыхает, но он едва сдерживает смех, когда замечает, как его и Сэнку грудные клетки поднимаются и опускаются совершенно синхронно. — Твоя лаборатория становится в десять раз более жуткой, когда пахнет больничной палатой, Сэнку-чан.  — И ты предпочитаешь вдыхать грёбаный метан, а не стерильный запах больниц? — Конечно, нет. Я слишком хорошенький, чтобы так рано умереть. — В ответном стоне Сэнку Ген улавливает намек на его возраст, когда снимает лабораторный халат. — Ой, знаешь, мы бы не задохнулись тут, если бы ты правильно закрыл вентили… — И, возможно, газа не накопилось бы так много, если бы ты не забыл включить HEPA-фильтры, — напоминает Сэнку. — Сколько я себя помню, это ты у нас тут заботишься обо всей предварительной и послелабораторной подготовке, Менталист.  — Хм. Туше, Сэнку-чан, даже если «сколько ты себя помнишь» означает, что ты, вероятно, помнишь, даже время, когда был младенцем. — Даже несмотря на то, что на него сейчас возложили вину, Ген не чувствует ни капли обвинения в его словах. Он застенчиво улыбается, вешая оба халата обратно в шкаф. — Хе. Ну, ты прав. Ах, но с другой стороны, ты наконец-то смог протестировать тот набор для анализа воздуха, который лежал без дела уже несколько месяцев.  Сэнку откидывается на стойку, приподняв бровь. — А если бы это не сработало? Это был мой первый прототип, Менталист. Он мог выйти из строя с той же вероятностью, что и сработать.  — Но главное, что это сработало! Бесполезно думать о последствиях, если их никогда не было. — По мнению Гена, набор для сбора проб и анализа воздуха марки Senku, вероятно, выглядит скучнее по сравнению с теми, что уже циркулируют на лабораторном рынке. В качестве прототипа неуклюжий металлический цилиндр больше похож на детский конструктор лего, чем на настоящее высокотехнологичное оборудование, но Ген уже умел смотреть на творения Сэнку куда глубже и дальше внешнего вида.  Иногда Гену нужно напоминать себе, что ученые обладают такой же силой для творчества, как и самые именитые художники на земле. И если Ген видит в Сэнку ремесленника, который гнет и лепит Науку, как расплавленное стекло, то он видит лабораторию как его холст, а все, что в ней есть, - как само произведение искусства. — У тебя снова этот взгляд, — внезапно говорит Сэнку с безупречно аналитическим тоном.  Комментарий дает понять Гену, как долго он завис на наборе для сбора проб. — Когда ты успел превратиться в такого дрянного романтика? В последний раз я слышал эту фразу по телевизору, на киноканале, который я никогда не смотрю, в фильме, который я никогда не вспомню, хоть убей.  Сэнку усмехается, ковыряя в ухе. — Я просто имел в виду, что у тебя всегда такой взгляд, когда мы заканчиваем проект или эксперимент для работы. Тц, ну… Как будто ты малыш, который видит всё в первый раз.  Ген занимает место рядом с Сэнку, позволяя своей руке едва касаться его руки, стараясь не прислоняться к каким-либо приборам. — Не могу себя за это винить. Ничего не могу с собой поделать, когда ты проворачиваешь все эти изобретения и проводишь анализы, как будто это так же просто, как кубик Рубика два на два. Это потрясающе. Ну, ээээ, ты мог бы, ну, ты мог бы назвать меня предвзятым, но это… — И вот опять. Ген вздыхает. — Опять. Но… разве ты тоже этого не чувствуешь? Я имею в виду, я предполагаю, что ты, конечно, чувствуешь, потому что ты - тот, кто делает все в лаборатории. Чего я до сих пор не могу понять временами, но... О, как бы мне это сказать? — Ген мнётся на месте, морщит нос, когда видит легкую весёлую ухмылку и замешательство в глазах Сэнку. Он пробует еще раз. — Я думаю... Я думаю, это похоже на волшебство, Сэнку-чан. Ухмылка растет. — Волшебство.  — Да! Это магия! Я не понимаю половины того, что ты делаешь, и тем не менее, когда мы заканчиваем что-то, что угодно, даже если это просто ещё один антибактериальный тест или что-то ещё в этой твоей проклятой радиационной комнате, это кажется… потрясающим. Глобальным. Реальным. Например, как создать целый аэропорт из воздуха, чему я даже не удивлюсь, если ты это сможешь... — Мы не сможем, нет. — Но мне кажется, что ты смог бы. Как будто ты можешь сделать практически всё, Сэнку. Ты меня восхищаешь. — Ген идеально видит всю лабораторию с того места, где они стоят. Ген позволяет каждой детали этого места запечатлеться в памяти, не обращая внимания на крошечную улыбку, которая медленно появляется на его губах с каждой секундой. — То, что мы с тобой здесь делаем, ощущается лучше, чем сон. И еда. И секс, если уж на то пошло… — Хм. Значит, у тебя не было хорошего секса. Ген, должно быть, ослышался. — Прошу прощения?.. Взгляд Сэнку не отрывается от пола, такой же неподвижный, как и руки, скрещенные на груди, и его бедро, опирающееся на стойку. Он застыл, но продолжил. — Если ты думаешь, что что-то неосязаемое, например завершение проекта, лучше, чем что-то осязаемое, например секс, значит, тебе не повезло.  Заинтересованный, Ген поворачивается лицом к Сэнку. Он нахмурился, но уголки губ неосознанно приподнимаются. — Хм. Неожиданно. Что ж, теперь мне интересно узнать твои аргументы, Сэнку-чан. Легкий оттенок красного окрашивает кончики ушей ученого; цвет, который, как понимает Ген, слегка проступает и на щеках Сэнку, когда тот, наконец, поднимает голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Это довольно редкое зрелище, даже теперь, когда Ген замечает румянец на его лице чуть чаще, чем раньше.  Ученый начинает свое выступление с того, что прочищает горло и смотрит не совсем в глаза Гену, а чуть поверх. — Ну, сама простата состоит из двух больших нервных пучков. Головка члена имеет 4000 нервных окончаний, а клитор — вдвое больше, несмотря на меньшую площадь поверхности. И нам еще предстоит учесть другие эрогенные зоны, которые различаются у каждого человека. Секс почти гарантирует, что по крайней мере один или несколько из этих нервных центров будут подвергаться физическим раздражителям, а рецепторы в этих тысячах и тысячах нервов будут преобразовывать каждый стимул, предположительно, в удовольствие, при условии правильного воздействия. Не говоря уже о всплеске половых гормонов и серотонина,  вызывающих химические реакции, которые должны вызывать еще более приятные ощущения. — Возможно, неосознанно, но Сэнку бросает быстрый взгляд на Гена, прежде чем закончить свой спич. — Однако ты прав, предполагая, что я знаю чувство, о котором ты говорил. Я бы не сказал, что это волшебство, скорее... удовлетворение. Наверное, от предшествующего нервного возбуждения. Но я не могу представить, как, объективно, завершение проекта, вызывающее только неосязаемые эмоциональные реакции, должно ощущаться лучше, чем физические, а иногда и эмоциональные реакции, биологически вызванные сексом.  — Я полагаю, все зависит от партнера, — отвечает Ген, не отрывая взгляда от Сэнку. — У меня вот отличный партнер по науке.  Его слова заставляют Сэнку ещё сильнее покраснеть и снова отвести от него взгляд, но вызывают за собой короткую серию смешков. — Ты слишком высокого мнения обо мне, менталист. Просто подожди, пока у тебя не появится лучший сексуальный партнер, и, может быть, ты дважды подумаешь о том, чтобы называть меня «отличным партнером по науке».  Ген мысленно усмехается, но держит иронию этого заявления при себе. — Возможно, Сэнку-чан. Может быть. Хэй! Может, ты даже захочешь завтра побыть моим вторым пилотом и найти мне кого-нибудь, если действительно хочешь доказать свою точку зрения… — Пфф. Я не собираюсь играть в сваху, Менталист. Особенно на свадьбе большого болвана. Забудь о чертовых доказательствах. — Как по сигналу Сэнку легонько подталкивает Гена в направлении двери. И как раз вовремя, судя по стрелкам на наручных часах ассистента. — Тебе пора идти, если ты планируешь вовремя приехать завтра. Дорога отсюда до часовни займет пару часов только из-за дурацких пробок… — И тебе следует не забыть погладить свой костюм… — Вот дерьмо. — Сэнку останавливается и щурит глаза, когда они подходят к двери. — Верно. Этот проклятый костюм… — Но я думаю, что ты прекрасно выглядишь в костюме! Я уже немного устал от флюидов «злого ученого» от лабораторного халата, а ты? Сэнку тонко улыбается и позволяет вырваться из груди нескольким тихим смешкам. — Я заставил тебя работать сверхурочно в тот единственный раз, и ты называешь меня злым ученым? Ген пожимает плечами и делает шаг к двери. — Ты знаешь, я знаю много людей, которые считают образ «злого ученого» довольно сексуальным. Ты вот секси в своем лабораторном халате. Я мог бы тебя подцепить- — До свидания, менталист, — выдавливает Сэнку сквозь смешки и широкую беззаботную улыбку, прищурившись из-за двери. — А теперь иди, или эти двое будут уже женаты к тому времени, как мы туда доберемся. Ген подсознательно отражает улыбку собеседника и кивает. — Мм. Ты уверен, что тебе не нужно, чтобы я помог закрыть лабораторию? У меня еще есть несколько минут.  — Нет, — подтверждает Сэнку, махнув рукой. — Я закрою лабораторию попозже вечером. Просто... приходи сюда завтра с кольцами, хорошо? Ген тихонько смеется, позволяя своим пальцам задержаться на двери, другой рукой крепко сжимая телефон в кармане. — Не смею это пропустить. Спокойной ночи, Сэнку. Учёный чуть прикрывает дверь, но останавливается, оставив маленькую щель.  Затем он улыбается и через долю секунды шепчет: — Спокойной ночи, Ген.  Дверь закрывается. Щелчок двери не заставляет Гена торопиться. По логике вещей, он должен нервно глядеть на часы и спешить прочь, чтобы привести себя в презентабельный вид для следующего пункта в плане дня. Вместо этого Ген обнаруживает себя приклеенным к полу всего в нескольких дюймах от металлических дверей лаборатории, и он ничего не ждет. Он представляет, как Сэнку, вероятно, будет монотонно смеяться над ним, даже, может быть, назовет его идиотом, если он найдет его на том же месте через несколько минут после их прощания. Большая часть Гена хочет, чтобы Сэнку снова открыл дверь и нашел его там. Может быть, он снова пригласил бы его внутрь с саркастическим поддразниванием, чтобы провести последнюю процедуру, прежде чем весь следующий день будет потрачен на свадьбу. И ту часть Гена, ту часть, которая хочет чего-то, чего он не должен хотеть, он будет продолжать отрицать и презирать. Он будет.  В самом деле, он обязательно выразит свое отвращение к этой части себя, развернувшись на каблуках и направившись обратно на первый этаж комплекса, уверенно оставив позади лабораторию. Как он и должен был сделать сразу. Он расправляет плечи и торс, чувствуя, как атлас нижнего белья под одеждой трется о его кожу. В ванной Ген недоумевает, как нанесенная утром подводка для глаз теперь выглядит поблекшей, умоляя о повторном нанесении. Пудра прекрасно скрывает усталость на его лице, а бальзам и блеск придают соблазнительное сияние его пересушенным губам. Несколько капель духов завершают образ, на случай, если какие-нибудь стойкие стерильные ароматы лаборатории решат последовать за Геном на улицу. Потом звонит его телефон. Ген снова хмурится из-за того, что надеялся получить уведомление от ученого, но тут же отмахивается от мыслей, чтобы наконец настроиться на правильный лад. Я приехал, говорится в сообщении. Сигнал для Гена покинуть комплекс и начать своё шоу. Он выходит из него с новой силой, со вторым дыханием. Его шаги кричат о его безупречной уверенности, взгляд полон особого намерения, улыбка исполнена сладко-зловещей сывороткой. Металлически-черный BMW, ожидающий у дверей, отбрасывает резкие белые блики, мерцающие в глазах Гена. Он позволяет себе обратить внимание на плавные контуры автомобиля и на окно, которое медленно опускается, открывая владельца на водительском сиденье. Телосложение и черты лица этого человека рисуют такой простой, очевидно-знакомый портрет, который может быть у любого другого клиента Гена. Вероятно, ему за тридцать, но определенно еще далеко до пятидесяти, у него прямые черные волосы, челка, почти закрывающая глаза, щеголеватый темно-серый пиджак и брюки, а также серебряные аксессуары повсюду, где только можно. Ген улавливает оттенок красного в его радужках, когда мужчина поворачивается, чтобы осмотреть свой товар. Ген задерживает дыхание при виде цвета его глаз, убеждая себя, что существуют сотни оттенков красного. Возможно, у клиента более темный оттенок. Мрачный, грязный, граничащий с коричневым, как красноватая глина, но уж точно не малиновый. Так почему же это всё ещё напоминает Гену о нем? — Асагири Ген? — спрашивает клиент, на что Ген отвечает вспышкой экрана своего телефона, чтобы показать ему их переписку в качестве доказательства. — Надеюсь, сэр, это не доставило вам особых хлопот — приехать за мной сюда, — напевает Ген. Он упирается руками в окно и наклоняется вниз, позволяя своему свободному пальто и рубашке чуть сползти, чтобы лишь украдкой увидеть его нежную кожу и белый атлас, облегающий ключицы.    Красновато-карие глаза улавливают это. — Нисколько. Ты даже облегчил мне задачу. Я проезжаю здесь каждый вечер, возвращаясь с работы. — Ген знал. Он бы не предложил за ним заехать, если бы это поставило клиента в невыгодное положение. Дверь открывается. —Залезай. — Ген скрывает дрожь от того, как кондиционер просачивается сквозь тонкую ткань, усугубляясь осенними ветрами.  — Рад быть полезным в эту ночь, сэр. — Он официально начинает эту ночь с самого простого трюка, который знает, и теперь дышит им, как кислородом. Быстрым резким движением Ген перекладывает цветок паслена, спрятанный в его рукавах, на ладонь. Традиционный подарок. — Или ты бы предпочел, чтобы я называл тебя по-другому? Пальцы мужчины дергаются от этого движения, тут же отдергиваясь и принимая изящный белый цветок. — Хм. Как мило. И немного причудливо. Спасибо. И сэр — нормально. — Ну, Ген и не ожидал другого от генерального директора крупной технологической компании. Ген проводил исследования по всем своим клиентам. В конце концов, исследования никогда не предназначались исключительно для науки; а клиенты Гена обычно очень удобно появляются на первой странице результатов Google. Как раз перед тем, как Ген приступает к новым трюкам, перед ним появляется тонкая пачка банкнот, менее волшебная, чем цветы, которые он только что материализовал. — Это половина. Это ведь так работает, — он поворачивает голову к Гену, — верно? Кажется, у его клиента большой опыт общения с такими мужчинами, как Ген. Он улыбается. — Как великодушно. — Ген берет купюры и плотно засовывает их в карман, но при этом его пальцы свободно сцеплены с пальцами клиента. — Я должен показать вам, насколько я вам благодарен, сэр, — томно говорит он, позволяя свободной руке стянуть пальто с плеч и «случайно» задирая воротник рубашки чуть ниже, чем следует. Он подносит руку клиента к губам, запечатлевая холодный поцелуй на среднем пальце, более теплый - на костяшке, позволяя своему языку слегка подразнить запястье. Когда Ген слышит дрожащий выдох мужчины, он делает паузу. — Но мы ведь не хотим, чтобы нас арестовали до того, как начнется веселье, не так ли? — Ген ухмыляется, глядя на напряженные плечи клиента, когда его взгляд скользит по нескольким прохожим, идущим мимо машины. — О, что скажут люди? Клиент с силой вырывает руку из податливой хватки Гена, чтобы крепко сжать руль, нажимая на педаль, не теряя ни секунды, ни слова.  Раньше Ген получал огромное удовольствие, играя в такие маленькие игры перед главным событием, но в последнее время ему требовалось больше усилий, чем обычно, чтобы убедить себя, что ему всё ещё весело.  То, как его клиент сосредотачивается на дороге — жестко и слишком контролируемо — утешает Гена из-за отсутствия текущего по венам адреналина. Гену почти тоскливо. Но судя по тому, как само присутствие Гена уже отвлекает мужчину от всего вокруг, эскорт уже знает, что бразды правления полностью переходят в его руки. Формула никогда не меняется: каждый клиент так же предсказуем, как и предыдущий. Единственным, кто когда-либо действительно бросал ему вызов, был…  — Там ты живешь? — внезапно спрашивает клиент, как только он приходит в себя; прервав ход мыслей о том, о ком Ген не хотел бы думать прямо сейчас.  Ген позволяет своим пальцам лениво играть с более длинными прядями своих волос. — О, нет. Просто навещал друга, вот и все. Мужчина поднимает бровь. — Друга или другого клиента до меня? Ген чувствует собственничество в этих словах. Малую толику. — Хм. Возможно, раньше такое могло бы быть. Но теперь я изменил свою трудовую этику. — Он наклоняется ближе. — Подумал, что для нас обоих будет намного лучше, если сегодня я буду принадлежать только вам, сэр. — Ген осмеливается положить руку на его одетое в пиджак плечо, и еще больше приблизить губы к уху. — Всю ночь, и только ваши руки на моей коже. И больше никого. — Мужчина сглатывает, и Ген ухмыляется. — Я весь твой.  По тому, как клиент крепче сжимает руль после того, как эскорт возвращается назад, Ген понимает, что ему удалось. За все время их поездки не было сказано больше ни слова, но Ген не нуждался в словах, чтобы увидеть своего клиента насквозь, ясно, как божий день. Глубокое дыхание, сжимание и разжимание пальцев, мимолетные взгляды и ноги, которые не решаются оторваться от педали.  Нетерпение.  Ген не устанет смотреть на это.  Возможно, в этой работе ему больше всего нравится видеть нетерпение в своих клиентах. Это едва уловимое отчаяние, которое они не могут контролировать, жажда наконец-то получить приз, который уже находится в пределах их досягаемости. Сэнку всегда хватало терпения.  Ладно, сейчас это не имеет значение. Нетерпение работает как воздушный шар. Он наполняется и наполняется, но все же даже у воздушных шаров есть предел того, сколько воздуха они могут вместить. Можно либо проверить границы и рискнуть, что он взорвется, либо выпустить воздух, чтобы немного снизить давление. Ген видел оба случая у своих клиентов, но нынешний относится ко второму. Ген напрягается всего на миллисекунду, когда чья-то рука медленно скользит по его бедру на светофоре. Пальцы ползут очень осторожно, пробуя воду, медленно продвигаясь к внутренней стороне его бедра. Клиент позволяет легкому, как перышко, прикосновению превратиться в крепкий захват, оставляя вмятину на темной джинсовой ткани, даже не глядя на свою работу. Уже заявляя права на Гена еще до того, как эскорт смог начать предлагать себя. «Все мое», Ген практически слышит, как мысленно говорил его клиент. Ген снова и снова прокручивает воображаемые слова в своей голове и сосредотачивается на тепле, просачивающемся сквозь ткань в его кожу. Он надеется, что это замаскирует любые упрямые воспоминания, связанные с руками определенного ученого, с другим теплом, которое он чувствует только тогда, когда он с… Нет.  Пока светофор все еще красный, Ген позволяет смелости взять верх над своими действиями в надежде избавиться от отвлекающих мыслей. Одним плавным, медленным движением он направляет руку своего клиента от бедра к промежности. Он переплетает свои пальцы с пальцами мужчины, наслаждаясь тем, как дыхание важного генерального директора сбивается при этом прикосновении. Внимание, которое когда-то было сосредоточено на дороге, полностью переключилось на сцену, разыгрываемую Геном, чьи полуприкрытые глаза ловят взгляд клиента. Он проводит пальцами по контуру своей прикрытой джинсами длины, медленно и неторопливо углубляясь в прикосновение с томным вздохом всего один раз, прежде чем загорится зеленый свет. Потом отпускает.  Ген не возражает, когда машина резко дергается, когда он дал клиенту немного почувствовать, что же будет дальше. Он с глубоким удовлетворением наблюдает, как стрелка спидометра поднимается все выше и выше, пока не достигает предельной скорости. Мягкое жужжание двигателя не делает ничего, чтобы приглушить густой стон, исходящий от мужчины, который заканчивается тяжелыми вдохами, которые мягко наполняют автомобиль. И все из-за одного этого простого трюка. Прикосновение ничего не возбудило в Гене, даже если оно раззадорило его клиента. Он может изобразить румянец и симулировать желание. Он может играть с пуговицами чужой рубашки и незаметно покусывать мочку уха своего клиента, когда на дороге заканчиваются фонарные столбы, освещающие то, чем они занимаются. Он может позволить своим пальцам творить чудеса с облегающими брюками другого, ожидая, когда же его собственные джинсы тоже почувствуют стеснение в паху. И он может каждую минуту умолять себя перестать думать о Сэнку.  О его красных глазах. О его теплых руках. О том, как костюм на свадьбу облегает его бедра.  После этого поездка к уединенному, закрытому, современно построенному дому его клиента становится одновременно и быстрее, и медленнее. Каждая молекула нетерпения, которую мужчина так тщательно сдерживал, выплеснулась наружу в ту же секунду, когда он закрыл за собой большую стеклянную дверь. Ген уже предвкушал, как его прижмут к матовому стеклу, уже ожидал, что пара губ и влажный язык будут блуждать по его челюсти и вниз по шее, пока сильные руки удерживают его на месте. Непреклонность мужчины достигает своего апогея, когда его одетая длина резко трется о приспущенный член Гена.  Ген больше не чувствует прохладного осеннего бриза, когда стоит зажатым между дверью и быстро нагревающимся телом. Его кожа еще больше согревается руками, блуждающими под рубашкой, и горячим дыханием на каждом участке кожи от шеи и выше. — Можно, я тебя поцелую? — задыхаясь, спрашивает клиент, посылая осторожные вибрации краснеющей коже Гена. Ген поднимает более высокого мужчину за подбородок, пытаясь заглянуть прямо в его мутно-красные глаза и обнаруживая, что не может в них смотреть без боли где-то за грудиной. — Что угодно, сэр, — заявляет он, вместо глаз глядя в его блестящие губы, которые тут же врезаются в губы Гена, не теряя ни секунды.  Ген познал сотни вкусов. Его губы знают уникальную сущность каждого мужчины и женщины, с которыми он был, и заранее лелеют мятную сладость освежителей дыхания. Его язык сохранил сладость булочек с дыней и шипучей колы, до сих пор помнит вкус растворимого кофе в несвежей посуде и наваристый бульон в маленькой раменной. Этот клиент выбирает универсальную жевательную резинку, вероятно, чтобы чем-то занять себя на скучных презентациях и на корпоративных встречах, и самое обычное вино, чтобы отпраздновать превосходство над конкурирующими компаниями. Обычный вкус. Легко забываемый. Мягкий, если противопоставить его вкусу с высоким содержанием химических остатков, которые едва ощущаются на кончике языка.  Когда они оба отрываются друг от друга глотнуть воздуха, поцелуй прерывается, и этот обычный вкус исчезает со вкусовых рецепторов Гена. Эти глаза смотрят на него в ответ, расширенные зрачки почти поглотили оскорбительный красный цвет, темные волосы растрепались, а щеки покраснели спелыми вишнями. — В спальню. Сейчас.  С каждым шагом падает все больше слоев одежды. Пиджак падает на пол рядом с гостиной. Галстук свалился на подлокотник кушетки. Пальто отдано на милость короткой прихожей. Джинсы и брюки падают на ковер. Рубашка небрежно падает на толстое пуховое одеяло.  Еще несколько беспокойных облизываний и укусов покрывают шею Гена, когда они оба падают в постель. Большие пальцы с силой тянут воротник рубашки эскорта вниз, открывая ему больший участок кожи для исследования. Ген сопротивляется искушению оттолкнуть мужчину назад и запретить ему оставлять на его шее и ключицах какие-либо заметные следы. Черный, синий и фиолетовый на бледной коже ужасно сочетались бы с лососево-персиковым мотивом свадьбы. Ген напоминает себе об этом. Последние нити самообладания генерального директора рвутся вместе с нитями топа Гена. Он срывает с Гена рубашку с осторожностью малыша, разрывающего рождественский подарок, обнажая белый комплект атласного белья, немного прикрывающий грудь и промежность Гена.  Сцена зависает, когда это делает клиент.  Ген наблюдает с пустой, ничтожной гордостью, как расширенные зрачки жадно впиваются в это зрелище. Сильные, но костлявые руки нежно гладят белоснежную фигуру Гена на темном пуховом одеяле, которое при правильном освещении кажется темно-зеленым.  — Тебе идет белое, — его пальцы погружаются в тонкую талию Гена, в то время как другая рука обводит очертания мышц и костей на плече Гена, спускаясь все дальше и дальше и останавливаясь прямо у лоскутка ткани, украшающего его грудь.  Ген знает, что обычно происходит дальше.  Он ахает, когда большой палец трется о его сосок через ткань. По взгляду собеседника Ген понимает, что действие не имеют ничего общего с процессом, а скорее связаны с любопытством. Глаза клиента прикованы к реакциям Гена больше, чем к движениям его пальцев, — он с большим интересом наблюдает за тем, что с Геном делает каждый щелчок, потирание или щипок. Ничего, кроме бизнесмена, изучающего продукт.  Или учёного, заинтересованного в своем эксперименте. Блядь, да почему все должно возвращаться к нему? Ген резко понимается. Неожиданный толчок застает мужчину врасплох; он открывает рот, когда Ген плавно взбирается к нему на колени. Они оба задыхаются от дразнящего трения хлопковых боксеров и атласного нижнего белья, и Ген видит, сколько самоконтроля требуется генеральному директору, чтобы удержаться от того, чтобы потереться о Гена прямо сейчас.  Ген устраивает шоу, хотя обычно это слово ассоциируется со смертельными трюками и обманными иллюзиями, но это творит чудеса, повышая качество обслуживания, которое может предоставить эскорт. Так что Ген старается смотреть прямо в глаза своему клиенту, игнорируя малейшие признаки болезненной тоски, когда он медленно, но верно тянется за спину. Опытные кончики пальцев находят узел застёжки на его выгнутой спине. Он тянет и наблюдает, как эти неправильные красные глаза отрываются от пристального взгляда Гена и падают на расстегнутую одежду. Гену не нужно подсказывать другому, чтобы он сам потянулся за белой тканью; осторожно сдвинув гладкие бретельки вниз, обнажив розовые нежные соски, соблазняющие сделать больше. Теперь с меньшей осторожностью и большей уверенностью клиент опускает голову, чтобы провести языком по левому соску Гена, пока его пальцы играют и дразнят другой. Ген продолжает переключаться между настоящими и фальшивыми стонами, беззастенчиво потирая их пока одетые эрекции друг о друга в рамках шоу. Когда его клиент начинает отвечать на его толчки, Ген воспринимает это как сигнал, чтобы переходить к следующему действию.  Ген быстро наклоняется, чтобы засунуть палец за пояс боксеров мужчины. Осторожно он вытаскивает раскрасневшийся член своего клиента, крепко обхватывая пальцами его основание. Он усмехается про себя, когда клиент прерывает свои манипуляции с его сосками ради лихорадочного стона. Тяжело дыша, он прижимается лбом к груди Гена, когда тот начинает тереть головку его члена, наблюдая за тем, как на кончике уже формируется капелька преякулята. Сквозь бессвязные стоны и вздохи, которые смогли вызвать умелые пальцы Гена, он делает еще один шаг и наклоняется, чтобы быстро, дразняще, лизнуть головку. Эффект мгновенный. Рука тяжело опускается на затылок Гена, бедра и живот сжимаются от трения языка Гена о его член. В головке члена 4000 нервных окончаний, сказал Сэнку. Ген доказывает это прямо сейчас, когда лижет полоску по всей длине, только для того, чтобы в конце взять всю головку в свой горячий рот. Ноги генерального директора трясутся, а его голосовые связки издают хрипение, граничащее с криком. Ген втягивает щеки и вращает языком. Опытные губы, творящие чудеса на его члене, заставляют мужчину запутаться пальцами в волосах Гена, опуская его голову вниз и снова поднимая, в темпе, установленном клиентом. Ген лишь слегка давится каждый раз, когда головка касается задней части его горла.  Ген помнит, что с его волосами обращались иначе. Он помнит, как теплая рука в перчатке осторожно заправила длинные белые пряди ему за ухо перед тем, как он наклонился, чтобы посмотреть в микроскоп. Если не можешь  их заколоть, то хотя заправь их вот так, подсказывает память; сбивая Гена с толку фантомными ощущениями мягкости, в то время как реальность встречает его чем угодно, только не этим. Ген открывает заплаканные глаза, наблюдая, как его клиент в последний раз оттягивает его волосы назад, поднимая голову Гена и отрывая его от налившегося члена. Неподготовленного к дальнейшему развитию событий, Гена толкают и отбрасывают назад на одеяло. У него нет времени, чтобы успеть понять, что более высокая фигура теперь нависла над ним, хорошо накачанными руками удерживая себя прямо над эскортом. Одной рукой он держит оба запястья Гена над его головой, а другой роется в ближайшем ящике в поисках презервативов и смазки.  По крайней мере, Гену не нужно напоминать этому человеку о безопасности. Уже что-то.  Возбуждение глубоко затуманивает все остальные чувства клиента, и он щедро смазывает палец лубрикантом и отводит тонкую атласную нить белья Гена в сторону. Холодный, покрытый смазкой палец слегка касается входа Гена, когда мужчина наклоняется, чтобы еще раз задеть зубами мочку уха экспорта, шепча «Подержи это для меня», прежде чем быстро надавить. Ген шипит и выгибается от внезапного вторжения, позволяя себе подчиниться прихоти своего клиента. Следующие события четко обозначены: базовые и рутинные. Достаточно скоро к первому пальцу присоединяется еще один, отважно, но нетерпеливо разрезая его ножницами. Эскорт скулит, когда особенно острый изгиб находит его простату, а затем два пальца становятся тремя. Возможно, было бы полезно потратить больше времени на подготовку, но Ген знает, что его голос на данном этапе неуместен.  Клиент еще больше отодвигает белый атлас, когда, наконец, вытаскивает свои мокрые пальцы. Ген готовится, когда чувствует, как кончик защищенного члена мужчины касается его входа, а затем зажмуривается, когда он, наконец, входит. Несмотря на то, что он шипит от внезапного растяжения, Ген по-прежнему держит ситуацию под контролем. Так он себе говорит. Даже если кажется, что это далеко от истины. Он знает, что можно было бы сделать больше, чтобы облегчить боль от неподготовленного траха, но большего он сделать не может. Ничто не может повлиять на происходящее сейчас, когда его запястья находятся под жесткой милостью больших рук, его ноги сцеплены на мускулистых плечах, эрекция заключена в атласные кандалы, уши атакованы шлепками кожи о кожу, задница подвергается насилию со стороны глубоких, грубых толчков, и сама поза, которая просто вопит о том, что его вклад, его мнения, его желания сейчас не будут иметь значения. Это имело бы значение в лаборатории. С Сэнку. Так было всегда. Ген ненавидит то, что его разум не перестает возвращать его в эту богом забытую лабораторию, даже когда он должен сосредоточить каждый уголок своего сознания на своем шоу для клиента. И на самом клиенте. Но остановить естественный поток мыслей становится все труднее, когда текущая ситуация не позволяет ни разуму, ни телу ничего иного, кроме как подчиниться и просто быть использованными. И Сэнку тоже использовал его, утверждает разум. В чем разница, если и тут, в этой постели, и там, в комнате с белыми стенами, заполненной веществами и оборудованием, которое Ген все еще пытается понять, на него сыплются приказы? Что такого особенного может быть в работе, где Гену платят меньше за более сложные действия, чем ему платят большие деньги за то, чтобы он просто лежал, сидел или стоял и подвергался насилию со стороны незнакомцев? Сэнку использовал его, чтобы проводить свои эксперименты быстрее и эффективнее. Сэнку использовал его, чтобы иметь больше рук на в лаборатории. Предлог работать над более важными процедурами, пока Ген занимается второстепенными вещами. Сэнку использовал его,Ген отчаянно пытается убедить себя в этом, и все же ему кажется, что он отчаянно себе лжет. И… и он лгал.  Потому что Сенку его не использовал. Такой потрясающий человек, как он, не заслуживает ни крохи той клеветы, которую Ген хотел на него наслать. Сэнку не использовал его. Сэнку работал с ним. Сэнку рассказывал Гену об анализе креветок и гамма-излучении, он научил его титрованию, пусть он и понимал всё со скоростью улитки. Сэнку позволил Гену ужинать с ним и не обращал внимания ни на какие дразнящие подколы и саркастические комментарии. Сэнку смотрел на него с теплотой. Сэнку достаточно доверял Гену, чтобы дать ему запасную ключ-карту, достаточно, чтобы позволить Гену увидеть даже намеки на уязвимость, достаточно, чтобы надеяться, что Ген добровольно сохранит эту уязвимость в секрете. Сэнку позволил Гену увидеть и свою улыбку, и свою неуверенность, он позволил встретиться с его друзьями и относился к нему так, как будто знал Гена всю свою жизнь.   Господи, Ген его не заслуживает.  Ген же позволил Сэнку увидеть хотя бы частичку своего настоящего «я», и это всегда будет намного больше, чем он показывал кому-либо еще. Ген называл Сэнку «не своим клиентом» больше раз, чем он может сосчитать. И до сих пор он никогда не понимал, насколько много это значит. Ген хочет, чтобы это продолжалось. Он хочет позволить Сэнку больше. Быть с Сэнку ближе.  Но он его не заслуживает.  Ген тяжело вздыхает от осознания этого факта, и этот вздох мужчина сверху неверно истолковал как реакцию удовлетворения и удовольствия. Непреднамеренный подъем боевого духа, который (к счастью) напомнил Гену о реальности, в которой он сейчас живет. Ген позволяет себе превратить этот жалкий вздох в полузадуманный стон, в подтверждение впиваясь пальцами в руки и ноги своего клиента. Глубже. В свою очередь, генеральный директор подсовывает подушку под эскорта, чтобы приподнять бедра, чтобы ему было удобнее наклониться и еще раз прикоснуться губами к губам Гена.  — Ты прекрасен, — отрывисто и торжественно заявляет он между поцелуями и толчками. И все же, несмотря на абсолютно дурацкую искренность в его голосе, Ген ничего не чувствует. Только неприятные ощущение от того, как его член трется о гладкую ткань, и болезненные — от того, как его простата стимулируется снова и снова под этим новым углом. Ген часто задается вопросом, что, когда и как это всё с ним произошло. Он хочет знать, что случилось с тем приливом экстаза, когда клиент попадал под влияние кончиков его пальцев и волшебства его голоса. Он хочет знать, когда он начал отдавать предпочтение коротким двухчасовым сеансам, вместо щедрых, богатых людей, которые хотели, чтобы Ген остался на всю ночь. Он хочет знать, как он позволил себе потерять этот контроль, эту силу, это желание подняться. Ген хочет знать, почему сверкающий блеск тел, потерявших самообладание, в мгновение ока превратился в тусклый, сплошной серый цвет — цвет, который он уже слишком часто видит на стенах своего собственного дома. Должна быть причина, по которой закат с 40-го этажа жилого комплекса вдруг кажется ярче, чем восход солнца из больших панельных окон особняка. По мере того, как толчки его клиента с каждой минутой становятся все более и более беспорядочными, Ген держится, как утопающий, отчаянно нуждаясь в опоре. Он крепче обхватывает руками мускулистые плечи мужчины и запускает пальцы в его волосы. Он поднимает подбородок и горячо прижимает лицо своего партнера к месту соединения своих шеи и плеч. В этом положении Ген может угодить очевидной склонности мужчины к собственничеству и симулировать лихорадочное отчаяние. Здесь Ген может распевать пустые стоны на просторе темной комнаты и игнорировать определенную боль и неприятные ощущения. Здесь он может отпустить действие хотя бы на долю секунды, и никто не узнает. Здесь ему не нужно будет видеть эти глаза, которые слишком похожи по оттенку на те, что смотрели на Гена с большей добротой и заботой, чем любой другой человек.  Ген знает, что этой его карьере однажды придет конец, но в последнее время один вопрос слишком громко и часто врывается в тишину его разума. Когда он хочет, чтобы это закончилось? Должен ли он ждать, пока молодость перестанет так быстро затягивать его раны на коже и питать силой его руки и ноги? Должен ли он ждать, пока он сломается так, что страшно даже вообразить, и уйдет по необходимости? Не будет ли с его стороны слишком глупо пожертвовать всей этой уверенностью, и рискнуть славной жизнью, окунаясь в неопределенность? Может ли он ждать? Действительно ли это все еще то, чего хочет Ген? Ха. Есть ли у него вообще свобода выбора? Если бы не вздохи и стоны, которые он время от времени издавал, Ген рассмеялся бы. Ген был бы в лучшем случае наивен, если бы считал лабораторию правильным выбором. И все же иногда он ловит себя на том, что хочет, чтобы это было так. Ген признает это с чистейшим чувством стыда, но он часто задается вопросом, как бы все обернулось, если бы он изначально был настоящим ассистентом. Не прятал ни засосы, ни шрамы.  Имел достаточно знаний в биологических и физических науках, чтобы дать Сэнку в десять раз больше, чем та жалкая помощь, которую он может дать ему сейчас.  Иногда он задается вопросом, мог ли он встретить Сэнку при других обстоятельствах. Как завсегдатай маленького магазинчика Джоэла-чана и Касеки-сана, как школьный друг, который время от времени все еще поддерживает с ним связь, или даже как фокусник, случайно выбравший из толпы ученого в качестве добровольца. Почти постоянно Ген задается вопросом, каково было бы не лгать тому, кто не заслуживает обмана, который Ген в него швыряет на каждом шагу.  Ген ненавидит обманывать Сэнку.  Когда Ген наконец признается себе, что часть его жаждет другого пути, выбора, перемен,  он ожидает, что мир прямо сейчас взорвется и поглотит его целиком. Но монохромная гамма комнаты остается прежней, а запах секса в воздухе не увядает. Отсутствие подтверждения его желания само по себе кажется признанием.  Это похоже на руку на его плече, поддерживающую, говорящую ему, что, возможно, он может хотеть чего-то другого, кроме той жизни, которая у него есть. Может быть, он имеет на это право? Ген хочет… он хочет-  Еще один резкий толчок яростно отбрасывает Гена обратно в реальный мир. За каждым небрежным движением следует еще одно, потом еще одно, и все это ужасно несвоевременно и не в ритме. Резкие движения внутри него вызывают все большее и большее трение о его собственный истекающий член, посылая через него сверхстимуляуцию, которая заставляет щипать его слезные протоки и угрожает их пролитием. Ген ничего не может сделать, кроме как слабо цепляться за широкое тело, накинутое на него, и ждать, пока его клиент закончит свою одиночную гонку.  Все догадки Гена о его нынешнем клиенте приходят к правильному заключению в тот момент, когда он отрывает голову от шеи Гена и с жадным стоном завладевает губами эскорта. В промежутках между скользящими зубами и агрессивным языком, раздвигающим губы Гена, он тихо урчит: — Мой. Весь мой. — Мужчина не выпускает его из хватки, его бедра встречаются с бедрами Гена все быстрее и быстрее, он бормочет бесконечный поток восхвалений, призванный, чтобы сердце Гена затрепетало и наполнилось теплом. Но все, что это делает, - это заставляет Гена желать, чтобы эти сладкие слова, что пахнут цветами, были сказаны ему другим голосом, а затем немедленно сожалеть о том, что посмел этого пожелать. Ген кончает как раз тогда, когда кончает его клиент. Время вокруг них останавливается, и оба замирают. Их глаза закрываются, а губы смыкаются. Дрожащие руки цепляются за сильные плечи, как за спасательный круг, а усталые ладони обхватывают залитое слезами лицо, как будто оно принадлежало любовнику, а не платному секс-работнику на одну ночь. Это фальшивка. Синтетика. Этот мужчина был с ним не более искренен, чем был с ним сам Ген, напоминает он себе.  Клиенту не нужно знать, что в кульминационный момент их мимолетной истории в голове Гена возникло другое лицо и он мысленно стонал другое имя. Ген держит глаза закрытыми, ожидая, пока утихнет тупая боль, как только клиент вытащит свой член. Усталость нарастает быстрее, чем раньше, возможно, даже сильнее, чем у его клиента, который плюхается на подушки рядом с эскортом. Ген отказывается найти в себе силы, чтобы соблазнить его на еще один раунд или прочитать язык его лица и тела после оргазма, чтобы раскрыть его историю, что обычно его увлекает. Он просто делает то, что Сэнку никогда не перестает делать. Считает. Мысленно Ген считает секунды оглушительной тишины. Он считает, сколько секунд требуется клиенту, чтобы снять использованный презерватив, завязать его и кинуть в мусорное ведро. Он считает, сколько времени потребуется, чтобы жгучая боль между ног стала достаточно сильной, чтобы он больше не смог её скрывать. Он считает, сколько секунд потребуется, прежде чем его клиент, наконец, скажет ему: «Вам пора уходить», голосом, лишенным всей той страсти и эмоций, которые были в нем всего несколько минут назад. Потому что все, что происходило в последние часы, было ничем иным, как шоу, которое он устроил для клиента. Действие, которое доставляет удовольствие, когда актеры еще на сцене, но которое начинает смущать, как только выключается свет и закрывается занавес.  Ген садится и поворачивается к мужчине рядом, осмеливаясь в последний раз взглянуть в эти безжизненные красные глаза. — Моя плата, сэр. Измученный вздох сопровождает ленивую попытку мужчины дотянуться до кошелька, что лежит открытым на тумбочке. Скомканные купюры беспорядочно падают Гену на колени, и он презирает то, как жалко он сейчас выглядит, собирая наличные в ладонь — усталый, грязный и голый — со смятого одеяла, влажного от пота. — Спасибо, сэр. — Ген всегда вкладывал так много себя или, по крайней мере, часть себя во вступительные и заключительные акты своего шоу. Но сегодняшний вечер напрашивается стать исключением из правил.  Забавно, каким безжизненным в своей работе он стал после встречи с кем-то, чья страсть может заправить ракету до Луны и обратно.  В груди ноет от мыслей о Сэнку, но не думать о нём он не может.  Ген встает и вытирается, когда клиент в постели поворачивается к нему спиной. Он хватает свою разорванную и запачканную одежду, спасает чудесным образом целое пальто, в то время как сам съеживается от ощущения испачканного спермой атласа, прижатого узкими джинсами. Он уже может сказать, как тяжело ему будет выйти сейчас в холодную ночь в одном только пальто, прикрывающем голую кожу.  Добираться до дома на общественном транспорте, будучи таким потрепанным, принесет гораздо больше вреда, чем пользы. Несмотря на то, что у Гена нет желания вызывать такси, Ген чувствует, что должен это сделать для создания иллюзии уединения. Еще одна дополнительная статья расходов для выполнения этой его работы делает решение о переменах проще. Может быть, не сама лаборатория.  Может быть, не та работа, которую он прямо сейчас там делает. Но Ген хочет сделать настоящий выбор. Пока что он может закрыть глаза на риски и невозможности. Может быть, он присмотрится к новым квартирам после свадьбы? Может быть, продать что-нибудь из его неприличной одежды и уменьшить количество вещей, чтобы они смогли поместиться в обычном жилом помещении. У него может быть квартирка рядом с офисом, где он сможет практиковать фокусы и представления, будь проклята неопределенность.  Он не знает, когда его «может быть» превратится в «наверняка», но «может быть» — достаточно хорошее начало, чтобы по-новому взглянуть на жизнь.  Сделать новый выбор. Выбрать Сэнку. Хорошо. Ген выбирает Сэнку.