Красный Буй и его обитатели

Начало осени – в Красном Буе это время, когда всё население, способное передвигаться без посторонней помощи, собирает мокрые грузди. У каждого есть своё заповедное место. Но имеется среди краснобуйских сопок несколько распадков, забираться в которые – опасно для жизни: это места, облюбованные белорусскими партизанами. Вот, в одном из таких таинственных мест и бродил, собирая годные к засолке грибы, минёр Иван Немирович, приходившийся Козлевичу двоюродным братом, с какой стороны – партизаны не знали, а может, по привычке, скрывали. Ваня жил один, и компанию ему составлял его пёс – белый бультерьер по кличке Борделло. Он пришёл в деревню года четыре назад, откуда – неизвестно, долго шатался по улицам, присматривая двор, в котором ему захотелось бы поселиться, и пугал краснобуйских дворняг. Наконец бультерьер устроился у крыльца старшины запаса Немировича, да так у него и прижился. Старшина впустил нового друга в дом, постелил ему ватный тюфячок у печки, и кормил тем же, что ел сам. На картошке, любимом блюде Немировича, Борделло разжирел до размеров хорошего кабанчика. Хозяина он, по-видимому, искренне полюбил, помогал по хозяйству, возя тележку, таская дрова в поленницу, а из прогулок по окрестностям деревни не возвращался без пары фазанов или диких уток. В походах за грибами он выполнял функции учёной свиньи, ищущей трюфели. Ваня со своим четвероногим компаньоном собирал грузди в одном из «своих» распадков, когда в кустах раздался подозрительный шорох. Ваня ни хрена не слышал, но движения, по-видимому, чувствовал кожей, или чем-то ещё, потому что поднял голову – страшно бывшему минёру не было. Из-за зелёно-рыже-розового бересклета, заплетённого «бешеным огурцом», высунулась каска. Потом вояка показался целиком: ступал он очень осторожно, и в руках у него имелся миноискатель. Вояка вышел на тропинку, за ним – ещё двое, шедшие за предводителем след в след, как индейцы. Очевидно, это были бойцы из той самой части, точного местонахождения которой и рода войск, к которому она принадлежала, не знал никто, включая самих бойцов. Замыкала цепочку личность в штатском, привязанная тросом к последнему из военных за талию, и глазевшая по сторонам с совершенно отсутствующим видом. Ваню компания не заметила. Предводитель маленького отряда пихнул следующего за ним, тот – третьего, а третий повернулся к одетому в штатское: - Эй, вундеркинд, как хоть эта штука выглядела? Штатский молча посмотрел сквозь него, а предводитель заметил ворчливо: - Опять он в ауте. Бесполезно. Что он говорил, пока в себя не ушёл? - Железка, говорил. Маленькая, с пятирублёвку. Майор велел найти, похрен, что тут везде мины… Знать бы хоть, что за железка и для чего она, чего ради нас в партизанский район погнали… Сроду сюда было не велено ходить… - Нейрокинетический ретранслятор, - неожиданно сказал штатский. Военные переглянулись. - Чего он сказал? - А хрен его знает. О, да он, кажется, в себя пришёл! - Придёшь тут, - заметил штатский, молодой парень, рыжий, высокий, с голубыми глазами и выступающими скулами. По запаху Немирович определил в нём бету. – Когда тебя на верёвке на минное поле тащат. - Так ты ж сам его где-то тут посеял, микро… ретран… Ну, эту твою железку. Для чего она хоть? - Грубо говоря, для передачи мыслей на расстоянии, - сказал «вундеркинд». На вояк это не произвело впечатления: - Понаизобретают всякой хрени, а ты потом шатайся по партизанским распадкам с миноискателем, как дурак, да трясись, чтоб на мину не нарваться… Чего ради его вообще в части держат, перпетуум мобиле этого? - Чего-чего… Полковника спрашивай, я-то откуда знаю. Как в аут уйдёт, так начинает всякую хуету изобретать, потом выйдет – и сам не помнит, для чего та хуета. А у нас вокруг потом творится не пойми что… Радары врут, спутники падают… Я сам не читал, но говорят, будто в районной газете пишут, что у нас тут эта… Как её… Аномалия. Газета у полковника лежит, свежая, за март. Бета в штатском и вида не подавал, что слышит разговоры военных о нём. Он всё так же глазел по сторонам, только уже осмысленно, и посреди обмена вояк сердитыми репликами о нём самом и его предках громко сказал: - Вон он, прибор, вон лежит. И указал прямо под ноги Немировичу. Увидев – только теперь – партизана, военные переполошились: предводитель принялся тыкать в сторону Вани миноискателем, на манер копья, второй в отряде пытался достать со спины винтовку, но она зацепилась за какую-то часть его сбруи и никак не хотела отцепляться. Третий не мудрствовал лукаво и спрятался за спину штатского. Последний остался невозмутим. - Прывiтанне, - дружелюбно сказал старшина Немирович. – Чого вы раскудахтались, добры люди? Та забирайце свою железку, и боле тут мине не мусорите. - Ага, забирайте, - опасливо сказал предводитель команчей. – А сам на мине стоит. Подойдём – и капут… - Шо ж ты дурак-то такой? – ещё более ласково спросил старшина. – Чого бы я стоял на мине, шоб меня самого вместе с вами ухайдакало? Нашлы героя, я ж минёр, а не лётчик. От же народ… Иди, забырай. Борделло, который всё это время смирно сидел у ног хозяина, проследил за движением руки штатского и тоже увидел маленький блестящий предмет. К несчастью для поискового отряда, бультерьер был тварью любопытной – он сунул вперёд свой точёный нос, лизнул штучку – и маленькая железяка исчезла в его утыканной зубами широченной пасти. - А-а! – предводитель команчей ткнул пальцем в старшину и его пса. – Он её слопал!!! - Чого? – старшина тоже взволновался, но не за предмет, а за собаку. – Борделло, ты чего там съел, поганку, что ль? Я ж тебе скока раз говорил - не жри поганки! Бультерьер принял виноватый вид и отступил назад, глядя на хозяина с видом ангельской невинности. Морда его казалась улыбающейся – он, очевидно, пытался придать ей добродушное выражение, но, поскольку был бультерьером, то ухмылка выходила наглая и хищная. Тем временем предводитель отряда военных не удержал в руках миноискатель, и тот вылетел у него из рук и скрылся в непролазном орешнике, вспугнув с полдесятка сорок и тетёрку. Вояки испуганно застыли: это означало, что дальше они не смогут сделать ни шагу. Немирович некоторое время созерцал сбившихся в кучку военных с невозмутимостью, сделавшей бы честь Говинде Свами, а потом окликнул Борделло, свернул на свою тропинку и отправился дальше по грибы. Дальнейшая судьба оставшихся на заминированном ими с Эдуардом Казимировичем участке вояк из таинственной части его не волновала. Нечего шататься по чужим грибным местам. Возглавлявший отряд лейтенантик дрожащим голосом скомандовал: - Кру-гом… И по старым следам. И что миноискатель посеяли – товарищу майору ни слова. Всё равно никто не знает, сколько их у нас на самом деле. А старшина, набрав полную корзину груздей, вернулся в деревню. Грибы он засолил – их получилось очень много, и недели через две за бочонком в обмен на деревянную домашнюю утварь и свежезакопчённых ленков заявился Брыся. Он постучал в калитку, никто ему не открыл, и Брыся принялся шляться туда-сюда вдоль забора. Время от времени он подпрыгивал, пытаясь разглядеть за забором хозяина подворья, и выкликал: - Старшина-а! Открывай, это я! Добрыня! - Ну чего ты орёшь? – раздался вдруг со стороны калитки чей-то голос, сильно напоминающий брюзжащий баритончик доктора Прощая. – Знаешь же, что хозяин слышит плохо. Прав Иваныч, как ты только жив ещё с такими мозгами. Богатырёша огляделся в поисках источника звука, но никого не увидел, кроме Борделло, сидевшего в открытой калитке и придерживавшего сильной кривой лапой деревянное резное, обитое железом полотно. С минуту похлопав глазами, Брыся снова принялся оглядываться, и снова его внимание привлёк тот же голос: - Ну чего ты ангелов ловишь, дурилка? Здесь я, иди в калитку, долго я её держать буду? Я в привратники не нанимался. - К-кто это? – с нарастающей в голосе истерикой спросил богатырёша. – Кто говорит? - Кто-кто, Жак-Ив Кусто! Ты будешь заходить или нет? Хозяин в огороде, картошку подкапывает. Брыся помотал своей идеально круглой головой. Решительно никого, напоминающего Кондратия Прощая, да и вообще человеческое существо, на улице не наблюдалось – только у перекрёстка Ленина стояла с авоськой и пучком свекольной ботвы медсестра Галя Петровских, но она была, во-первых, далеко, а во-вторых, Галино щебетание ни при каких усилиях не смогло бы превратиться в прононс Кондратия. В Брысиной тыковке фейерверком замелькали мысли о том, что вот и сошёл он с ума вслед за Тихоном, вот, и голос уже слышится… Причём голос Прощая, ничего хуже и придумать невозможно. Ну почему это не мог быть чей-нибудь приятный голос, например, Николенькин или Тимы Солнышкина, ну, или на худой конец, Виктора Ивановича, всё-таки друг. Оторвал его от этих размышлений тот же мерзкий баритончик: - Так, Брыська, ты меня извлёк. Ты не от обезьяны произошёл, как все люди, а от коровы, прям троюродный племянник Лавинии. Идёшь или нет, чмо?! Брыся на этот раз следовал за звуком – и тот привёл его к калитке. В ней в той же позе и с тем же саркастическим выражением на морде сидел Борделло. Поведя влажным чёрным носом, бультерьер подпёр калитку своим мускулистым телом и отчётливо сказал тем самым голосом: - Считаю до трёх – и закрываю калитку. Раз… Два… Э-эй, ты куда это? Последнее восклицание было обусловлено тем, что богатырёша, недолго думая, по обыкновению свалился в обморок. Когда он пришёл в себя, краснобуйская осень снова расцветала над ним, и белым пятном на фоне яркой листвы возникла голова Борделло со свисающим из зубастой, как у акулы, пасти длинным розовым языком, похожим на ломтик ветчины. - Пёсик… - Слабым голосом пробормотал Добрыня. – Ой… Не знаю, что это со мной случилось, мне в последние дни вообще что-то нехорошо… Перетрудился, наверное. Богатырёша принял сидячее положение и помотал своей шарообразной башкой. - А всё Витёк со своим огородом. Свёкла, морковка, прополка, засолка, с ума сойти. Мне показалось, что ты разговариваешь. - Чо это – показалось? – обиделся Борделло. – Я разговариваю. Нельзя, что ли? Уж мне есть чего сказать, побольше, чем некоторым. - А-а… А-а-а… - Брыся пытался сказать что-нибудь членораздельное, одновременно силясь не свалиться снова в отключку. – А лаять ты разучился? - Да нет, - Борделло пару раз скребнул себя по толстому боку задней лапой. – Гавкаю, как и раньше, я просто тебя не хотел пугать. - Ну да, - обречённо согласился омега. – Ничего страшного, подумаешь, говорящая собака… В этот момент в калитке возникли две фигуры: двухметровая прямая, как молодой дубок, принадлежащая бывшему сержанту Швецову, и чуть пониже, плечистая и кряжистая – старшины Немировича. Первый сказал: - Брыська! У тебя что – опять припадок? Чего ты в пыли разлёгся? - Добрыня, - весело сказал партизан. – А чо ты не зашёл, мы драники заводим… Помог бы жарить, а потом чаю бы с нами попил. - Ваня, - осторожно сказал богатырёша, прикидывая, в каких выражениях лучше сообщить о беседе с Борделло, чтобы его не сразу сочли буйным сумасшедшим и не связали – у этих двоих разговор короткий. – Иван Матвеевич… А ты в последнее время ничего необычного за своим псом не замечал? - Чого не замечал? – переспросил Немирович. – Борделло как Борделло. - Ваня, - прошептал решившийся Брыся. – Он со мной только что разговаривал на чистейшем русском языке… - А на каком ему с тобой разговаривать – на иврите, что ли? Дак ты ж не поймешь. Брыся сглотнул: - Ваня, ты что – не понял меня? Он разговаривает!!! - Так это с ним давно уж, - сообщил Швецов. – Они с Иваном возле части, видно, оказались, и Борделло там какую-то штуковину проглотил. И заговорил. - Да, так и было, - подтвердил бультерьер. – Я вообще-то долго не хотел хозяину сознаваться, думал – высру эту хреновину и умолкну, а вот хрен там. Не высирается, зацепилась там за что-то. Ну ничего, есть от этого и польза, я смог озвучивать свои мысли в доступной людям форме. Ну, конечно, все я озвучивать не стану, зачем скандалистом слыть, меня и так не очень-то любят. Зато могу у хозяина жрать попросить, и нахер послать кого надо, а то раньше приходилось за жопу хватать. Последней фразы Брыся не расслышал, так как всё же свалился снова в обморок. Очнулся он в медпункте, куда его доставил Виктор Иванович, и где и.о. главврача Конь в халате поверх пальто воткнул ему капельницу с физраствором. Это действие он проделывал с любым пациентом, с чем бы тот ни попал в медпункт – с алкогольной интоксикацией ли, с ушибом копчика или колотым ранением, нанесённым рогами Лавинии. Вторым обязательным действием, производимым акушером с болезными, был анализ мочи. - Вася, - тоненьким голоском обратился к эскулапу богатырёша. – Вась… А сумасшествие лечится? - Нет, - отрезал Конь. – Тихон неизлечим. - Да это я знаю… Но он, похоже, меня заразил. Я тоже того… С глузда двинулся, Вася. Со мной Борделло разговаривал… - Н-да? – скептически произнёс акушер. – А меня этот собачий сын уверял, что беседует только с достойными людьми. - Как?! – возопил Брыся, подскакивая на кровати – его решительным жестом вернул обратно сидящий рядом на тумбочке бывший сержант. Богатырёша натянул простыню до самого носа. – И ты тоже с ним разговаривал?! - Он мне всё объяснил, - проворчал Конь. – Он приобрёл способность к вербальному контакту после поедания и последующего невысирания некого наноприбора, созданного в военной части. По-моему, вполне логичное объяснение. Ну, а поскольку я отмечаю у себя удивительную ясность рассудка и твёрдость памяти, то и тебя в этой связи нельзя посчитать умалишённым. Ты, конечно, идиот, но не псих. Это я тебе гарантирую. - А какая разница? – полюбопытствовал Швецов. - Большая. Психи сидят в специальных заведениях. А идиоты, вроде Брыськи, по улицам толпами бегают. И к сожалению, формально их запирать не за что. - Сам дурак, - обиженно сказал богатырёша, довольный тем, что рассудок всё-таки остался при нём, во всяком случае, пока. – Ну, раз так, то я пойду? - Ну иди, - флегматично сказал Конь. – На учёт я тебя поставил, в следующий понедельник полотенчико в зубы и ко мне на приём. - Это зачем ещё? – подозрительно спросил Добрыня, вылезая из-под простыни. - А зачем ходят к репродуктологу? Наблюдать беременность. - Какую ещё беременность, ты чего несёшь? - Отмахнулся богатырёша. – Я не мог залететь, у меня в этот раз течка всего три дня была, и те Тихон в Уйске был. Ну, машину нёс. Я никаким сексом, кроме тантрического, не занимался, а от него не залетают. - Ясно, - пожал плечами акушер. – Из космоса принесло. Бывает. - Брыська, - Виктор Иванович тряхнул приятеля за плечи, отчего голова у того мотнулась на шее, как подсолнух. – Какой тебе тантрический, ебанушка ты с погремушкой, ты в залёте! Признавайся, дурак, с кем трахался? - Витя! Да клянусь своей мамой, польской женщиной… - Нет у тебя никакой мамы, твоего папу зовут Антон! Мы с тобой с детства соседи, мне-то не заливай про маму, эпилептик! С кем ебался, тебя спрашиваю! - Ни с кем!!! – заверещал Брыся. – Только с Говиндой тантрически… Ну, конечно, мы там немного усовершенствовали процесс, для большего постижения гармонии космоса… Ой-ой, так это что ж – выходит, и от тантрического секса можно залететь? - Да потому, что никакой это был не тантрический, а обыкновенная ебля, я ж тебя помню, какой ты с того сеанса пришёл! Ты такой только после траха бываешь, блядина ты космическая… - Мама, - прошептал Брыся. – Прав был Говинда, не надо было отклоняться от ритуала. Как же мне теперь… Ой, а Тиша?.. Богатырёша свалился в третий за день обморок. Конь, не меняя выражения лица, накрыл его простынёй с головой, а бывший сержант сказал вполголоса: - Ну всё, харе кришна ему теперь.