Красный Буй и его обитатели

Приключения бывшего сержанта в городе. Часть 2. Боб довольно робко подошёл к омеге – проверить, всё ли с гостем в порядке. Юлик снова оказался наполовину лежащим на полу – Вахмурка добросовестно держал свою половину на весу. Виктор Иванович ругнулся вполголоса и взял швабру наперевес, как копьё. Нож в почти полной темноте коридора он использовать не решился бы – попадёшь ещё в кого-нибудь хорошего, а не плохого. А людей в мире бывший сержант подразделял именно так. Дальше по переходу арки шли в молчании, умолк даже Вахмурка, только сопел, но и сопение в его исполнении было каким-то нецензурным. Юлик теперь стукался головой о Бобовы обрезанные унты. Следующий за аркой коридор освещался только луной в окошко. В этом таинственно-призрачном лунном сиянии на подоконнике виднелась какая-то грузная фигура, что-то неразборчиво бормотавшая себе под нос. Фигура оборотила круглую голову в сторону вошедших, несколько секунд приглядывалась к ним, а затем с воплем «Эврика!» вдруг сорвалась с подоконника и с поразительной для её габаритов скоростью понеслась по коридору. Витя, несмотря на некоторую склонность к квадратно-гнездовому способу мышления, обладавший великолепной реакцией, инстинктивно занёс швабру, приготовившись к самообороне – незнакомец мчал навстречу им с мощью хорошего паровоза. Но внезапно слоновий топот стих – не добежав трёх шагов до путников, фигура распахнула дверь и скрылась в тёмном чреве комнаты. Оттуда ещё несколько раз донеслось до их слуха слово «эврика» и послышался шум, будто со стола упала груда бумаги. Загремел придвигаемый табурет, из соседних комнат последовало несколько едких комментариев, и всё стихло. Витя вопросительно посмотрел на Боба. Последний, похоже, обладал не только хорошим слухом, но и видел в темноте, поэтому выражение лица бывшего сержанта разглядел и пожал плечами. Вахмурка счёл нужным пояснить гостю ситуацию: - Это Яромир Дмитриевич. Местное дарование. Пишет роман на французском языке… Всё время пишет. Фамилии у него нет, по крайней мере, он так говорит. Не пугайся, он вообще-то безобидный. Разве что нечаянно зашибёт. - Да ведь от этого не легче, - заметил Боб, а Вахмурка, по-видимому, уже не раз «нечаянно зашибленный» «дарованием», весь передёрнулся. - Вообще, если уж честно, полный псих. Уж на что тут ебанатов полный дом, но этот… Вот он опять в твою комнату зашёл, Боб, а не в свою. Постоянно путает, заебал уже. Жопа в том, что он жрёт всё, что находит, как термит. В прошлый раз клей слопал… - Ну, он и впрямь тут не один такой, - отозвался Боб. Бывший однофамилец фельдмаршала, поминутно фыркая, поведал Швецову, что бесфамильный Яромир Дмитриевич всякий раз, как кого-нибудь покалечит, считает своим долгом сидеть у постели пострадавшего. Читает ему при этом вслух этот самый французский роман собственного сочинения, и помогает больному справляться с каким-нибудь бутербродом или печеньем, справедливо полагая, что у того не хватит на это сил. Юлика тем временем снова бросили на пол, и Вахмурка, найдя в бездонном кармане своих «динамовских» штанов ключ, открыл ту самую дверь, в которой скрылся Яромир Дмитриевич. Замок в двери был «американский». Как пояснил Боб, в комнате обитали они с Юликом – тот приходился альфе каким-то там родственником, если, конечно, не врал. Проверить информацию у Боба возможностей не было, а другой семьи альфа всё равно не имел. - Это, Виктор Иваныч, дверь придержи, - попросил тем временем Швецова бывший Кутузов. Юлика торжественно внесли в комнату и с размаху бросили на матрац в углу. Юлик покачался на пружинах и явственно произнёс ругательное слово. Боб после двухсекундного раздумья навесил Юлику пинка и отправился в отгороженную ширмой комнатку, где, судя по всему, успел обосноваться Яромир Дмитриевич. Оттуда слышался шорох бумаг и низкое жужжащее бормотание на иностранном языке. Витя, поднапрягшись, определил, что язык французский, и благодаря тому, что бывший сержант именно этот язык пытался учить в юности (потому что это был единственный иностранный язык, который в краснобуйской школе преподавался), он определил, что бормотун ищет какую-то рукопись. Вахмурка, проводив взглядом Боба, тоже пнул Юлика и сказал гостю: - Ну всё, пошли, тут без нас разберутся. У меня в комнате переночуешь. Уходя, бывший сержант слышал увещевания Боба и последовавший за ними возглас Яромира Дмитриевича: «Нижайший пардон, мон шер Робер!». Потом «дарование» в сопровождении Боба вышел вслед за Витей и Вахмуркой, продолжая оборачиваться и кричать «Пардон!» закрываемой двери. Он не умолкал всю дорогу до своей комнаты, куда его довел, на этот раз без приключений, Боб. Внешне Яромир Дмитриевич сильно напоминал гипсовое пособие «Предполагаемый вид неандертальца», а его манера речи могла бы принадлежать магистру Йоде, воспитанному вместо джедай староверами, а потом окончившему Пажеский корпус. - Экая оказия со мною приключилась, вообразите, мез ами. Сызнова я спутал двери в свое обиталище и чуждое. Эвон как. Внёс путаницу в документы нашего друга Робера. Питаю робкую надежду я, что он простит мне это. Ибо ему это должно уже надоесть. Но ведь я невольно. Что творите вы, Робер? Чья то дверь? Моя? Зело удивлен я, ибо в мыслях моих виделась мне дверь моя зеленою, а не коричневою. Добро же быти понеже. Весьма вам благодарен. Соблаговолите пройтить, испейте со мною чаю. Правда, чаю я не имею уж давно, но имею зато ириски. Вчера ваша любезная кузина Амалия Петровна изволила одарить меня ими. С два фунта будет. Соблаговолите. С этими словами Яромир Дмитриевич мощной дланью впихнул Боба в свою комнату. Вахмурка озадаченно спросил, ни к кому не обращаясь: - Вот на кой его вообще выпустили из дурки? Комната самого Вахмурки вмещала только кровать и столик. В углу также стояли зачем-то в пластиковом ведре разводной ключ и зелёный - под цвет обоев - вантуз. Лаконичность меблировки удивила Швецова, в чьём деревенском домике было очень уютно, но в своё время служба в армии приучила его к самым спартанским условиям, так что большому омеге было не привыкать. Перед сном он принял душ (без педали, зато ледяной), а пока укладывался на полу, Вахмурка успел рассказать ему историю Яромира Дмитриевича. Это была истинная трагикомедия. Яромира Дмитриевича, как настоящего, патентованного интеллигента, выжила из квартиры бывшая жена Джульетта со своим любовником-саксофонистом. В гневе он отказался не только от квартиры, но и от опозоренной фамилии. Он сжёг свой паспорт публично, во дворе, выкрикивая якобинские лозунги на языке Робеспьера, требовал тут же присвоить ему фамилию Отелло, чтобы он мог с полным правом удушить изменницу-жену, и за всё это был в конце концов водворён ею в психиатрический стационар. Оттуда его доставили в общежитие № 13Б – на грузовике, тёмной и дождливой осенней ночью – он ехал прямо в кузове на табуретке. Так его и внесли – в сидячем положении вместе с табуреткой, поскольку встать он не пожелал. Старожилы отнеслись к его появлению настороженно, а недавно жившие здесь Вахмурка, Боб и Юлик Осинкин проявили к бедолаге сочувствие. Они внесли в помещение не только его самого, но его пожитки – гору книг и ещё одну табуретку. Им пришлось порядком попотеть, ибо весил новичок центнер с лишним. Сам Яромир Дмитриевич ничего не предпринимал: он так и сидел, горестно сгорбившись, в позе роденовского мыслителя, не двигался и не говорил, напоминая воссевшую на табуретке горгулью, и дождевая вода стекала с него на пол. Заговорил он только на третий день – чем до полусмерти перепугал находившегося рядом Юлика. Но зато, очнувшись, Яромир Дмитриевич продемонстрировал свои социальные навыки, в течение недели познакомившись со всей общагой (тому же Бобу это не удалось за два года). В своём новом положении интеллигент нашёл массу положительных моментов, и уже на третий свой вечер здесь засел писать тот самый французский роман. А вот своей фамилии он так никому и не сказал. Комичность же ситуации, помимо прочего, заключалась ещё и в том, что не прошло и года, как Джульетта и её саксофонист, Гена Вафлин, оказались в этой же общаге. Их судьба тоже была трудной: они весь этот год не платили за ту самую отобранную квартиру. Последние несколько недель, когда в конце концов им отрубили свет, газ, воду и отопление, они существовали в обстановке первобытной романтики – отдирали с пола доски, жгли из них костёр, на котором и готовили еду. Было бы странным, если бы они не устроили пожара – и таки они его устроили. В общежитие №13Б они хотели пробраться тайком, но это им не удалось, их заметил Юлик Осинкин и принялся ржать так, что собрал весь дом. Обитатели загадочной общаги узрели почти лысую Джульетту с опалёнными бровями, и Гену в розовой шубе и женских блестящих колготках – все вещи саксофониста погибли в огне, а голышом расхаживать в ноябре в условиях Дальнего Востока мог бы разве что Тихон, но Гена Вафлин был его полной противоположностью. Цыплячьи стати Гены, завёрнутые в розовые чебурашковые меха, и висящие на коленках и заду колготки ввергли общагу в коллапс до самого вечера. История Яромира Дмитриевича и его домочадцев позабавила Виктора Ивановича, и он лёг спать в прекрасном настроении, укрывшись слегка пахнущим махоркой одеялом и думая сонно, что уж завтра-то они точно найдут пуделя. Боб, специалист по собакам, им в этом обязательно поможет. Стас Красицкий бы очень расстроился, если бы узнал, что даже тенью не вкрался в мысли своего возлюбленного. Но думать о чём-либо другом Швецов не мог, пока он не выполнил своей задачи, – и думал о пуделе. И о Брыське. Как-то он там, дурак этот? За ним присматривать Маринич отказался наотрез, по его словам, в интересах самого же Брыськи. Утром Виктор Иванович по привычке поднялся в половине шестого – Вахмурка ещё спал, похрапывая и пуская слюни на подушку. Общежитие №13Б дрыхло, и большому омеге удалось принять душ вне очереди (которая, по рассказам того же Вахмурки, могла достигать четырнадцати юнитов). Первый живой человек, увиденный Швецовым, оказался Бобом – он мыл лестницу. Бывший сержант поприветствовал альфу, и тот даже отозвался, но Виктор Иванович сразу сообразил, что Боб на самом деле ещё спит – вид у того был совершенно коматозный, а глаза стеклянные. Спустя час, когда они уже втроём завтракали в кухне - закутке коридора, где стояло полтора десятка плит и примерно столько же столов разной степени загрязнённости и колченогости, - омега похвалил Боба за чистоплотность. Тот в ответ на замечание о том, что он в шесть утра мыл лестницу, только выпучил глаза. - Дрессура, - только и смог сказать он. Вахмурка хрюкнул. Завтрак состоял в основном из припасов хозяйственного Швецова, и бета, и альфа с жадностью трескали деревенские разносолы. Рекс, помещенный в вольерчик под лестницей, получил банку тушёнки. Витя заметил между тем, что во время завтрака и Боб, и экс-Кутузов постоянно оглядываются. - Вы чего? – спросил наконец бывший сержант, не выносящий никаких недосказанностей. - Яромир Дмитриевич, - исчерпывающе пояснил Вахмурка. – Смотрим, чтоб его не было поблизости. Это ж кашалот, метёт всё, до чего дотянуться может, он вон угол от стола подгрыз, когда есть хотел. На днях полотенце моё слопал. При виде еды он теряет волю, а тут такое. И в самом деле – для общежития №13Б стол был царским: вяленый ленок, огурчики, сладкий перец, вегетарианские голубцы из банки и сахарные сливы. К концу трапезы, с хрустом поедая перец, Вахмурка воззвал: - Боб! - А? - Бэ. Ты у нас тут специалист по собакам? - Ну… - Вот ты членораздельный-то нынче… Омегу увидел, блин. – Виктор Иванович последнее замечание к себе не отнёс. – Вите нужен пудель. Пу-дель! Карликовый! - Не ори, Вахмурка, - поморщился альфа. – Понял я. Но я мелких собак не жалую. - Боб, - укоризненно сказал бета. – Ну наморщи ум. Боб и в самом деле весь сморщился на минуту – и тут лицо его просветлело: - Слушай, в разве чмо – не пудель? - Чмо? – переспросили хором Виктор Иванович и Вахмурка. Продолжили они по-разному, правда. - Какое чмо? – мрачно переспросил омега. А бета почесал в затылке: - А точно – похож! Надо Юлика спросить, чмо ж его. - Да какое чмо?! – возмущённо сказал бывший сержант. – Мне не надо чмо, мне надо пуделя! Чмо у нас в деревне и так табунами бегают… И не только собаки. - Для меня всё, что меньше лайки – чмо, - пояснил Боб. Вахмурка снова заржал. – А там такое, что иначе и не назвать. Это, блядь, не собака, а морская свинка. Отправились великим посольством к владельцу – Юлику Осинкину. Его они застали в комнате, где Осина, с вдохновением на своей разбойничьей роже, импрессионистскими мазками наносил на эту самую рожу сапожный крем. Витя, склонив голову к плечу и приглядевшись, понял, где он видел Юлика – это был тот самый оборванец с будённовкой, что концертировал вчера на перекрёстке у сберкассы. Очевидно, это и была его трудовая деятельность. - Вахмурка, - весело сказал Юлик и икнул. После чего оскалился во все зубы – Виктор Иванович подумал, что у Юлика их шестьдесят четыре. – Ты мне тридцать рублей принёс? - Нет, - так же весело ответил бета. – Зато я, возможно, помогу тебе подзаработать. Так что не пизди, а слушай. Твоё чмо какой породы? - А, - махнул рукой Осина. – Пудель карликовый. Ленивая скотина, жрёт в три раза больше, чем весит, а срёт – в четыре. Толку с него хуй в сумке. Пытался его научить трюки делать, да он припадочный какой-то. Падает на спину и визжит, как Джульетта при виде крысы. - Ну точно как Брыська, - удивлённо заметил бывший сержант. – А ну, пойдём глянем на него. Если и впрямь пудель, я у тебя его куплю. - Пятьсот рублей, - тут же сообщил Юлик, а Боб дал ему лёгкого пинка под тощий зад: - Да погоди ты с ценником, гудрон, может, и не понравится ещё. Когда чмо предстал перед Виктором Ивановичем, его судьба была решена. Если бы в соответствии с проповедями Говинды Свами Брыська перевоплотился в следующей жизни в собаку, то он выглядел бы именно так. Пудель был маленький, круглый и интенсивно персиковый. Или абрикосовый – эти тонкости были Швецову неведомы. Тявкал он не прекращая, чем тоже напоминал богатырёшу, и тут же попытался загнать под лавку Рекса, который был впятеро больше. - Беру, - решительно сказал Виктор Иванович. – Оно самое. - Ну да, - согласился Осинкин. – Чмо и есть. Я предупреждал. - Да нет, - поморщился омега. – Мне такой и нужен. Но нельзя же его чмом называть. Надо погремуху придумать… О, знаю. Брыська этот любит, как его… Ну, в магазине продаётся, сладкий, но не печенье… Белый такой или жёлтый. Тоже мягенький, вот как собачонка эта. - Зефир? – подсказал Вахмурка. - Ага, точно! – обрадованно закивал Швецов, но его перекрыл жужжащий голос подкравшегося сзади Яромира Дмитриевича: - Где зефир? Кто сказал зефир? Экие словеса чудные поутру, услада слуха для персоны моей, инда завтрака лишённой… Осина и Вахмурка с криками подскочили на месте, бывший сержант чуть не выхватил нож, а Боб, возведя глаза к потолку, захлопнул дверь вольера перед носом лишённого завтрака интеллигента: - Дмитриевич, иди в кухню, там перец остался, - посоветовал альфа, но сквозь щели двери просунулся нос «дарования», возгласившего: - Увы, мон шер Робер, увы… Не совладал я, съел оный. Так что несть его там более. Равно как и газеты, в коей он завёрнут был. Не совладал я. Виктор Иванович, слушая препирательства соседей, поглядывал на своё новое приобретение, почёсывал его маленькую кучерявую головёнку, и думал – кличка «Зефирчик» очень понравится Брыське, но сам-то бывший сержант, как бы ни любил богатырёшу, всё равно будет называть его собачонку «чмо».