Тёмная Королева

Олеся Валеева, 17 лет Ступив на балюстраду, Грегори обернулся, а я, чтобы не выглядеть как влюбленная дура, что смотрит вслед предмету своего обожания и не может оторвать глаз, отвернулась. Пусть даже не думает, что я на него смотрела. Я вообще смотрела на лепнину на стене за его спиной, уж точно не на него. Но что Грегори делал здесь среди убийц? Правда гулял, как и сказал? Но все мои сомнения рассеялись, как только дверь медкабинета открылась и оттуда вышла мать Лады. Грегори как-то связан с этой женщиной, черт возьми. Ведь это не первый раз, когда я вижу их если не вместе, то подозрительно близко друг с другом. Как говорится, первый раз — случайность, второй — совпадение, третий — закономерность. Вот только я не так наивна, чтобы верить в подобные совпадения. В тот день, когда Лада пошла к матери, я сильно переживала, что с ней может что-нибудь случиться. Ее не было уже час. Я не выдержала и пошла на разведку. Тихонько поглядывала из-за угла на дверь, за которой находилась Лада. Очень скоро она вышла и столкнулась с папой. Чтобы и мне не прилетело за компанию, я осталась стоять там, где стояла, хотя очень хотелось выйти и поддержать Ладу. Но если бы папа узнал, что я в курсе, то Лада бы получила двойную порцию нравоучений за подстрекательство сестры. Они ушли, и я тоже уже собиралась вернуться в комнату, но почему-то продолжала следить за дверью. Будто интуиция подсказывала, что вот-вот произойдет нечто важное. И оно произошло. Спустя несколько минут, озираясь, как преступник, по сторонам, из комнаты вышел Грегори. Сказать, что я окаменела, мягко говоря, от неожиданности, — не сказать ничего. Что он там делал? Лада по дороге подцепила, или что? На следующий день Лада рассказала мне про разговор с матерью, но Грегори не упомянула. Неужели бы она мне не сказала, если бы видела его? Я даже задала наводящий вопрос: присутствовал ли кто-то при их беседе. Но Лада ответила, что они разговаривали тет-а-тет, хотя между строк упомянула, что мать будто знала, что она придет: на столе стояло два чайных прибора. Похоже, чашка и блюдце были предназначены вовсе не для Лады. Я промолчала о том, что видела Грегори. Пока все сама не выясню, Ладе лучше ничего не говорить, она и так на него зуб точит. Детектив Олеся в деле! Я даже ночью мало спала, продумывала план действий. В итоге пришла к гениальному решению: обыскать комнату парней. Незаконно, опасно, но так адреналинно! Грегори, по-любому, должен хранить в личных вещах какие-то «улики» своей непростоты. На следующий день в большой обеденный перерыв под предлогом, что болит живот, слилась из столовой и направилась в комнату парней. Благо политика школы запрещает запирать комнаты в целях безопасности. Впрочем, я бы поспорила насчет безопасности, но сейчас мне это на руку. Подождав, пока коридор опустеет, я подошла к комнате и постучалась. Ответа не последовало. Посмотрев по сторонам, осторожно открыла дверь и заглянула в комнату. Никого. Лучше и быть не может. Вообще, я ожидала увидеть свалку вещей, немытые кружки, фантики от шоколадных батончиков или что-то подобное, но в действительности комнату парней можно было хоть сейчас отправлять на конкурс «Самое чистое помещение года». Вещи лежали на своих местах, явно отмеренных линейкой перфекциониста. Даже одежда для сна лежала на идеально заправленной постели. Ничего лишнего, никакого мусора, аж глаза заболели от чистоты. И вот это уже не очень хорошо. Нет, не в том смысле, в обычной жизни это, конечно, прекрасно, но в данный момент не очень для меня. Могут заметить, что кто-то копался в вещах. Так, на тумбочке у стены стоит семейная фотография с тетей Алисой, дядей Никитой, Алинкой и Максом. Значит, это территория Макса. Я подошла к тумбочке, что стояла у окна и стала осматривать ее. Что я хочу найти? Фотографии? Документы? Глупость какая, зачем ему хранить компромат на самого себя. Пакет с документами самый обычный, ничего подозрительного: Грегори Харпбери, родился 19 ноября ХХХХ года; отец Джеймс Харпбери (какое интересное имя себе выбрал Владимир Мамедов, однако), мать Ирэн Харпбери. Ничего такого. В углу на нижней полке лежал конверт, внутри было несколько фотографий. Наверное, Грегори распечатал их, чтобы поставить в рамку, как это сделал Макс. На снимках были изображены сам Грегори, его отец, выглядящий кстати очень бодро для своих шестидесяти, и неизвестная темноволосая кареглазая женщина. Наверное, мать. Хотя она моложе Владимира лет так на пятнадцать точно, если не больше. Вполне обычная семья. А больше в тумбочке не нашлось ничего, что бы могло сыграть против Грегори, только тетради, учебники, мыльно-рыльные принадлежности и охотничий клинок весьма хорошего качества с гравировкой «К&Р» — наверное, инициалы автора. Хм, куда человек может припрятать личную вещь, например, дневник (хотя сомневаюсь, что Грегори его ведет), если не хочет, чтобы ее нашли? Шкаф? Да, и я так подумала. Но в шкафу тоже ничего не оказалось. К тому же он общий, вряд ли бы Грегори что-то такое там хранил, ведь Макс может найти. Оставалось только одно место, где я еще не смотрела. Постель. Ну, а что? Алинка вон прячет свой личный дневник под матрасом, например. Но и под матрасом было пусто. С досады ударила по подушке. Она продавилась и я уперлась рукой в какой-то небольшой твердый предмет. Я приподняла подушку и обнаружила под ней белый пузырек без какой-либо опознавательной надписи, из-за чего невозможно было понять, что это. На крышке были две полосы: голубая и под ней коричневая. Я повертела пузырек в руках, открутила крышку: похоже на какие-то капли. Успокоительное? Понюхала. Нет, не успокоительное, но точно лекарство. Но зачем Грегори лекарство? Он же охотник, у него абсолютный иммунитет. Что-то тут нечисто. В коридоре послышался шум, похоже, обед подходил к концу. Хотела положить уже капли обратно под подушку, но решила взять с собой, верну завтра — никто и не заметит. Погуглю вечерком, может, что-то найду. Аккуратно приоткрыла дверь, и пока никого нет, вышла. Весь оставшийся день была как на иголках, ждала окончания занятий, чтобы наконец заняться тем подозрительным пузырьком. Как только прозвенел последний на сегодня для меня звонок, сразу же побежала в комнату, пока не вернулись девчонки. Вот только ни гугл, ни его хваленый поиск по фото мне не помог. Препаратов в похожих пузырьках выдало не то, что десятки, — сотни. Вот только среди них не было ни одного, где бы крышка имела разноцветные полосы. Я захлопнула ноутбук и в раздумьях положила голову на руку. Раз не получилось все разнюхать по-тихому, то просто поговорю с Грегори. Правды он, может быть, и не скажет, но по его реакции пойму, в нужном ли направлении мыслю. Все, решено. Завтра с утра иду к Грегори. Девчонки где-то задерживались. Думала пойти их поискать и, может, даже присоединиться к ним, но в мои планы вмешалась мама. Сияя самой лучезарной улыбкой, она вошла в комнату с высоко поднятой головой и с порога потянулась ко мне, чтобы обнять. Мамины объятия — лучшее, что может быть в этом мире. Когда тебя обнимает мама — забываешь обо всех на свете проблемах, снова чувствуешь себя ребенком, когда все было по-другому: беззаботно, безмятежно. И этот родной запах ванили, знакомый с рождения. Для меня мама всегда была как лучшая подруга, я делилась с ней всем: и радостями, и печалями. Она переживала за меня и не отходила от постели, когда я болела, не спала ночами и шила мне костюм на очередной утренник в детском саду, фурией летела на разборки в школу, когда я дралась с мальчишками, и никогда не ругала за ошибки, наоборот, говорила, что все их совершают и без них не получится повзрослеть. Конечно, и папа играл в моей жизни немаловажную роль, но он часто пропадал на работе, ездил в командировки, и тогда снова со мной рядом была мама. И я не могу на него за это обижаться. Мне достаточно и того, что он принял меня как родную, разве можно просить большего? — А ты чего пришла? — спросила я маму, когда она расположилась на моей кровати напротив меня. — А я не могу просто прийти и повидаться со своей дочерью? — наигранно возмутилась она. — Мы же вчера всей семьей ужинали вместе. Червь подозрительности закрался в кору моего головного мозга и принялся точить подкорку. Уж слишком голос мамы был ласковым и вкрадчивым, обычно он становится таким, когда она хочет о чем-то попросить. — Ну, и что? — мама повела плечами. — Я всегда по тебе скучаю. — То есть, ты пришла просто так? — задала я наводящий вопрос. — Не совсем, — призналась она. Вот, то, о чем я говорила. — Меня беспокоит Лада, — голос мамы помрачнел. — А… что случилось? — я напустила на себя непонимающий вид. — Будто ты не знаешь, моя дорогая, — усмехнулась мама, раскусив меня в два счета. — Я же знаю, что Лада рассказывает тебе если не все, то почти все. Я потупила взгляд. — Мы же сестры. А если сестра просит молчать, то надо молчать. — А если она скажет, что хочет спрыгнуть с крыши, ты тоже промолчишь? — мама понизила голос. Я чувствовала на себе ее пристальный взгляд. — Ну, мам! — я всплеснула руками, слыша в свой адрес типичные аргументы если не любой, то почти любой матери. Опять она включила свои манипуляторские способности! — Это же совсем другое! — Эта женщина Ладе мать только на бумаге, — нахмурилась мама, дробя предложение на отдельные слова. — Она могла ей навредить, а ты никого не предупредила. — Ничего же не произошло, — промямлила я, а потом вспомнила, что лучшая защита — это нападение, и встрепенулась. — И вообще, две недели прошло. Ты бы еще вспомнила, что было год назад. — Я подняла эту тему, не для того, чтобы ворошить прошлое. Его уже не изменить, — мама взяла меня за руку и тепло заглянула в глаза. — А для того, чтобы избежать непоправимого в будущем. И ты можешь нам с папой в этом помочь. Какой тонкий намек, мама! — Хочешь, чтобы я докладывала вам о каждом шаге Лады? — я выдернула свою руку из руки мамы. — Нет уж. Я не стану шпионить и предавать доверие сестры. — Значит, ты хочешь оставить сестру без защиты, — вкладывая в голос максимум разочарования, произнесла мама. Ну, началось! Знаем, знаем, проходили — очередная мамина уловка. Ничего страшного, за семнадцать прожитых лет я научилась обходить эти ловушки. — А папа знает об этом разговоре? — Папа? — мама замешкалась. Похоже, не знает, и это ее личная инициатива. — Конечно, знает. — Врешь, — хлопнула я в ладоши, подловив маму на лжи. — Папа бы ни за что не согласился на подобную авантюру. — Ладно, ты меня раскрыла, — мама недовольно цокнула и сложила руки на груди. — Так ты мне поможешь? — Нет, — одними губами произнесла я. — А если ситуация будет критической? — сделала она последнюю попытку. Я шумно выдохнула. — Только если критическая, — подняла я вверх указательный палец, идя на компромисс с матерью. — Я знала, что мы сможем договориться, — заговорчески шепнула она, хитро подмигивая. — Раз все решили, то я пойду, доделаю дела, увидимся на ужине. Мама обняла меня, чмокнула в макушку и ушла по своим делам. Я снова осталась одна, но ненадолго. Очень скоро пришли девчонки, и остаток дня пришлось посвятить физике. Эту ночь я тоже спала плохо, если это вообще можно назвать сном. Все вертелась, крутилась, не могла найти нужный бок. Только под утро задремала, но даже во сне Грегори меня не оставлял. На репите в голове крутилась одна и та же сцена: я прихожу к Грегори и призываю его к ответу. А дальше разные версии развязки: от обычного разговора до моих похорон. В итоге я окончательно проснулась в шесть утра и больше не увидела смысла лежать и сгорать от любопытства. Поднялась, сходила в душ, сразу собралась на занятия — вдруг разговор затянется. Пока бегала туда-сюда у девчонок прозвенели будильники, заведенные на семь. Чтобы избежать лишних вопросов, спрятав под форменную куртку пузырек с каплями, побыстрее ретировалась из комнаты и направилась к Грегори. По пути думала, как выгнать из комнаты Макса, но этого делать не пришлось: его и так не было. Грегори стоял спиной к двери и что-то искал: переворачивал матрас, выворачивал наволочку, яростно тряс пододеяльник, абсолютно не замечая меня и бубня себе под нос: — Да где же они? Зуб даю, что ищет капли. Я вытащила пузырек и прокашлялась, привлекая внимание Грегори. Он резко прекратил поиски и повернулся ко мне. Он даже успел выдавить из себя дружелюбную улыбку и открыть рот, чтобы поприветствовать, но я предпочла избавить и его, и себя от формальностей: — Не это ищешь?