Тёмная Королева

Окруженная мрачным Старым лесом школа, даже когда еще была графским поместьем, всегда хранила в себе много тайн и берегла секреты своих обитателей. Сколько крови она видела, сколькими интригами оплелись ее коридоры, сколько историй, недоступных другим, слышали ее стены. Но разве это имеет значение, если она всегда будет молчать? Из воспоминаний Кати Калининой Тот день я помню, как сейчас, словно это было только вчера. Помню все до мельчайших подробностей, помню каждое слово, сказанное тогда у водопада, помню живьем раздирающий внутренности крик дочери. И помню свою слабость. Свое бессилие. 16 апреля. Десять лет назад. Утро началось радостнее, чем обычно, особенно, в свете последних событий. Моим малышам исполнилось шесть. И я была счастлива, что еще один год тревоги за будущее моих детей позади, и немного грустила, наблюдая, как быстро они растут. Очень скоро они оба войдут в силу, обуздают ее, и уже никто не сможет им навредить. Но пока я не могла забывать об осторожности и давала под видом витаминов капсулы для подавления их способностей. Эти капсулы по моему приказу (или «возврат долга», как он это называет) достал Микус из лаборатории Волкова. Микус хорошо знал все входы и выходы, где стоит охрана, так что это не составило ему особого труда. В то утро Рустам видел, как я даю детям капсулы: Ладе — красную, подавляющую внутри нее разгоревшийся огонь, а Егору — синюю, успокаивающую пока еще спящую в нем, но уже готовую в любой момент забурлить воду. Наверное, Рустам подумал, что я сильно опекаю наших детей, ведь они в его глазах охотники, которым никакие лекарства не нужны, но промолчал, чтобы я не тревожилась. Мы собирались с детьми за подарками, Рустам не мог поехать с нами, поэтому отправились в город втроем. То ли по глупости, то ли от излишней подозрительности, то ли от непомерно раздутого эго, сейчас уже не смогу сказать точно, посчитала, что смогу защитить нас всех сама и я отказалась от сопровождения охраны, которую Рустам к нам приставил. И это была моя первая смертельная ошибка. Машина неслась в сторону Москвы по мокрой дороге, не успевшей высохнуть после ночного дождя. Мы въехали на мост, когда Лада вдруг оторвалась от просмотра мультика на планшете и звонко затараторила: — Мама, мама! Давай остановимся. Воспитательница сказала принести нам с Егориком шишки на поделку. — Когда вам нужны шишки? — спросила я, слегка раздражаясь, что непредвиденные шишки могут нарушить наш список дел на сегодня и мы не успеем вовремя к празднику. — И почему я узнаю об этом только сейчас? — Воспитательница написала все в наших дневниках. Ты же смотрела, — встрял Егор, тоже оторвавшись от планшета, и нахмурился. В такие моменты он как никогда был похож на Диму. Каким удивительным образом наследуются гены. А ведь я действительно проверяла дневники, но, видимо, закопавшись полностью в свои мысли, пропустила запись воспитательницы про шишки мимо глаз. — Ладно. Остановимся, наберем шишек, — я припарковала машину на обочине за мостом и обернулась к детям: — Идем? — Можно, я тут останусь? — сморщился Егор, скептически поглядывая на мокрую траву из окна. — Только не уходи никуда, — наказала я сыну, высаживая Ладу из машины. — Мы быстро. Заблокировав машину и переведя ее на всякий случай в «режим безопасности», я взяла Ладу за руку и мы направились в глубь леса. Это стало моей второй смертельной ошибкой. Мы ходили между деревьями и искали шишки, которые бы устроили Ладу, но она лишь недовольно вздергивала носик, разглядывая очередную шишку. — Может, эту? — я протянула дочери шишку. — Нет! Она кривая, — и выкинула шишку. — Милая, давай уже возьмем каких-нибудь шишек и пойдем. Иначе в город не успеем такими темпами, — попыталась я говорить ровно, с трудом сдерживая раздражение. Мы забрели уже довольно далеко, а, как известно, чем глубже лезешь в лес, тем больше рискуешь нарваться на какую-нибудь неприятность. — Я знаю, где есть красивые шишки! — вскрикнула Лада и побежала в сторону поляны, что располагалась возле водопада. — Лада, стой! — сердито окликнула я ее, но она уже скрылась за деревьями. Лада уже знала этот лес как свои пять пальцев, ведь мы с ней часто здесь бывали, тренировали ее способности. Разумеется, я побежала за ней. После попытки похищения Егора почти не оставляла детей без присмотра, разве что только на тех людей, кому очень доверяю. Врать не буду, в отдельные моменты мне даже казалось, что я схожу с ума: всюду мерещились враги и во всем виделась опасность. И сейчас, только подумав об этом, чувство тревожности вновь поползло по венам, достигая сердца и заставляя его бешено колотиться. Когда я прибежала, дочка беззаботно носилась по окраинам поляны и собирала шишки. Видимо, таки нашла идеальные. — Смотри, какие ровные, — Лада подняла над собой пакет, с горящими глазами демонстрируя мне содержимое, а затем протянула его мне. Я потянулась к пакету, но так и не взяла его в руки. Целлофан проскользнул сквозь пальцы и упал вместе с содержимым на землю. Шишки с глухим мягким звуком рассыпались по траве. — Мама? — услышала я голос дочери, будто сквозь толщу воды. Все звуки вокруг гасли, словно достигали такой частоты, которую мои уши уже не могли распознать. Все краски вокруг меркли, казалось, сумерки опустились на лес, предвещая такую темную ночь, какой еще никогда прежде не было. Животный ужас холодным железным ошейником сдавливал шею, заставляя дыхание прерываться, кровь будто застыла, а затем резким потоком хлынула по сосудам, вынуждая несправляющееся с ним сердце трепыхаться рваными ударами. На мгновенье я потерялась. Перестала дышать. Перестала жить. Я чувствовала ее. Чувствовала смертельный смрад ее предательства. Слышала ее нарочито сладкий голос в своей голове, приговаривающий меня к смерти. Слышала, но еще не видела. Таня, Валери — называйте ее как хотите. Для меня она лишь грязная предательница, захотевшая прыгнуть выше головы и своих возможностей, одноразовый коврик для Волкова, о который он вытрет ноги пару раз, а затем избавится, как будто так и надо. И сейчас она стояла за теми деревьями и выжидала. Она пришла, чтобы отнять мою жизнь, а моих детей подарить Волкову как военный трофей. Ее черная зависть и такая же черная ненависть просочились через ее мысли и заполонили мой разум, застлали глаза, заложили уши. Ничто так не ослепляет, чем жгучая тьма души: собственной или чужой — неважно. Как неважно и то — человек ли это, охотник или убийца. «Ты и так слишком долго прожила, Арина, — приторным ядом раздавалось в голове. — Твой день настал». Они следили за нами. Следили и ждали удобного момента, чтобы напасть. Стараясь не подавать виду, что слышу, я присела на корточки перед дочерью и чуть сжала ее плечи. — Милая, послушай, — проговорила я, с трудом выравнивая дыхание. — Сейчас ты спокойно зайдешь за деревья, а потом побежишь как можно быстрее к машине, — я сжала ее ручку и незаметно всунула в ладошку ключи от машины, — и позвонишь Диме. Искорки страха промелькнули в глазах Лады, но она переборола себя и прошептала: — Они снова пришли за нами, да? А как же ты? Я молча сглотнула комок подступивших слез. Совру ли я, если скажу, что вернусь? — Я приду позже, — я выдавила из себя улыбку. — А теперь беги, — и отпустила дочь. Пока Лада уходила, я делала вид, что собираю разбросанные шишки и ничего другого не замечаю. Внутри все разрывалось на части, полыхало неистовым пламенем, испепеляющее предчувствие выжигало душу, будто вижу свою девочку в последний раз. А еще мой сын, который остался в машине совсем один. Но если Лада успеет, они оба будут в безопасности. А вот для меня жребий уже брошен. Выбора не было, кроме как потянуть время и принять удар на себя. Только Лада скрылась из виду, как затрещали ветки в противоположной стороне поляны. Послышался топот нескольких пар ног. Я попыталась уловить мысли присутствующих, но отсутствие медальона не позволило мне настроиться на них, да еще и в голове полный раздрай. Хладнокровие — то, в чем я здорово просела за годы семейной жизни. Любовь к Рустаму и детям смягчила меня, научила чувствовать что-то иное, ранее мне неизвестное или просто хорошо забытое, помимо ядовитой ненависти. Жалею ли я об этом? Нет. Семья, моя семья, дарила мне самые счастливые воспоминания, и пусть не так долго, как хотелось бы. И я не буду отрицать, что свою семью я погубила сама. Собственной ложью, что годами только росла и превращалась в лавину. И теперь эта лавина готова сорваться в любой момент от малейшего неосторожного движения и накрыть нас всех с головой. «Я знаю, что ты здесь. Выходи», — мысленно послала я сигнал некогда своей подруге Тане, а теперь злейшему врагу, в чьих руках сейчас находилось орудие моего убийства. Но тогда я еще об этом не знала и даже не предполагала, что Таня способна зайти так далеко. Ее зависть никогда не была для меня секретом и ее сговор с Волковым уже давно раскрыт, но я, слишком поверив в себя, решила, что у Тани не хватит ни ума, ни смелости противостоять мне. Я не казнила ее не из жалости, этот лимит она давно исчерпала. А лишь потому что думала, что через нее смогу добраться до Волкова и расквитаться с ним, думала, что сделаю ее своей наживкой. А в итоге сама стала этой наживкой. Я недооценила ее, и это стало моей третьей смертельной ошибкой. Предательница неспешно и с кривой ухмылкой вышла из-за деревьев. — Вот мы снова и встретились на поле боя, — усмехнулась Таня, окидывая меня оценивающим взглядом. — А ты, как обычно, бьешь в спину, — ответила я в том же тоне и завела руку за спину, проверяя, на месте ли пистолет. Это было единственное оружие, что я при себе имела в тот момент. Хотя, по правде говоря, толку от него не было, в магазине были обычные пули. Чтобы остановить одну Таню, мне бы хватило их, но что, если их больше? И судя по шороху кустов их действительно как минимум трое. Сама же я все еще была слаба. Яд, которым меня по приказу Волкова через духи травила «заботливая» приемная мать, до сих пор не вывелся из организма. Мне нужно было еще минимум пару недель, чтобы полностью восстановиться. Так что сейчас я мало чем отличалась от рядовой убийцы. Более чем уверена, что Таня об этом знала. — Разве? — наигранно удивилась она, останавливаясь от меня на расстоянии десяти шагов. — А по-моему, в этот раз мы стоим лицом к лицу. — Неужели? — рассмеялась я, вложив в этот смех остатки хладнокровия, собранных из всех отдаленных уголков собственного «я». — А я думала, ты больше предпочитаешь стрелять исподтишка в спину своего лидера, как тогда при штурме интерната. На мгновенье ухмылка пропала с лица Тани, губы сжались, а ноздри стали раздуваться в такт вздымающейся груди. Ее, определенно, задели мои слова. Или, скорее всего, ее эго. Ведь никому не нравится, когда его в открытую называют гнусным предателем, крысой, первой бегущей из горящего дома. — Ты называешь себя лидером, но по-настоящему никогда им не была, — прошипела она, сверкая потемневшими от гнева глазами. — Никто из нас никогда не слышал от тебя доброго слова, только унижения и наказания, будто мы не живые существа, а лишь прислуга, исполняющая твои приказы. Ты стала лидером только из-за своей благородной крови, хотя и ее ты и твоя трусливая мамаша давно запятнали, спутавшись с охотниками, — цедила она сквозь зубы. — Как жаль… Опустили на дно некогда могущественную касту, от мощи которой когда-то сотрясались стены даже самых стойких крепостей. А теперь мы боимся собственной тени и охотников, которые как гиены, готовы наброситься на нас, как только мы проявим слабость. Ты не достойна не то, что зваться лидером, а даже называть себя убийцей. — А кто достоин? Ты? — в любой другой ситуации я бы расхохоталась ей прямо в лицо, но сейчас преимущество было не на моей стороне, и я ограничилась презрительной усмешкой. — А почему нет? Я не могу быть лидером только потому что во мне не течет «голубая» кровь? — ее губы неприязненно искривились, а в глазах полыхнуло черное удушающее пламя ненависти. — Ты глупа. Видишь только то, что хочешь видеть, и закрываешь глаза на очевидные вещи. Например, на то, что Волков манипулирует тобой, — предприняла я последнюю попытку образумить Таню. Она закатила глаза, сделала еще шаг ко мне, и уже тише проговорила: — Волков, или ты — нет разницы. Вы же одинаковые. Окружающие для вас лишь пешки, которыми вы оба жертвуете без сожаления, — в ее глазах промелькнул огонек безумства. — Но избавившись от тебя, я смогу положить этому конец. Я буду править справедливо и ценить жизнь каждого своего воина. Пока я буду у власти, ни один ребенок не останется сиротой, ни один человек не потеряет своего любимого только потому, что последний в предсмертной агонии бредил о желании умереть, нежели стать убийцей и быть вместе со второй половинкой. Данил. Конечно, я никогда и не надеялась, что она забудет о нем, хотя бы потому что он отец ее дочери. Но то ли истинная причина того, что она делает сейчас? В этом ли дело? Я бы могла поверить в это, если бы не слишком много «я» в бесконечных монологах Тани и ее предательство в далеком прошлом задолго до тех событий. — Не прикрывай Данилом свою неуемную жажду власти. — Не смей произносить его имени! — закричала она и яростно одернула куртку. — А ты найди в себе смелость признаться, чего ты хочешь на самом деле, — тянула я время пустыми увещеваниями. Надеюсь, Лада уже добежала до машины и вызвала подмогу. — Довольно слов. Время пришло, — резко оборвала диалог Таня и посмотрела за мою спину. Надежды на чудесное спасение рухнули в момент. Я услышала всхлипы своей дочери и тщетные попытки кричать. Не добежала. Мне стоило неимоверных усилий заставить парализованную от страха себя обернуться. Никогда прежде я не испытывала подобного: ни когда меня пытал Волков, ни когда Барбашов-старший направлял на меня пистолет, ни даже когда Рустам почти поймал меня на лжи. Потому что этот страх был не за себя. Таня пришла не одна, разумеется, привела с собой еще троих из шайки Волкова. Ожидаемо. Нужно быть храбрым, чтобы сразиться один на один, чего в Тане не было никогда. Одна из этих паразиток тащила мою дочь, зажимая ей ладонью рот. А две другие тем временем окружили меня, оставляя единственный путь к отступлению — обрыв у водопада. Могла бы прыгнуть и уйти живой, побежать за помощью, ведь знала, что мои малыши нужны Волкову целыми и невредимыми, в отличие от меня. Но в тот момент в голове даже подобной мысли не возникло. Как я могу бросить здесь своих детей, оставить их в руках этих ублюдков? Разве я имею право заставить моих малышей переживать весь ужас с чувством одиночества и брошенности? Ни за что на свете. Моя жизнь ничего не стоит. Пусть не будет меня, зато будут мои дети. Будут помнить, что я боролась за них до конца. — Отпусти! — визжала Лада и пыталась изо всех сил руками и ногами избить своего захватчика. — Не трогай меня! Вы все умрете! Десять лет прошло, а я до сих пор слышу выворачивающие душу крики своей дочери, а сны давно превратились в один и тот же кошмар этого дня. Каждый ее крик пронзал меня длинной острой иглой, бил раскаленной кочергой по коже, выжигал внутренности самым медленным и мучительным ядом. Все мое существо било дрожью от осознания неминуемости, все мои мысли лихорадочной каруселью крутились вокруг одного и того же: как нам всем спастись. Но бесполезно. Сорванный голос дочери действовал на мозги как белый шум, плавя их и вызывая галлюцинации. Не придумав ничего лучше, я решилась на отчаянный шаг. Резким движением вытащила пистолет, заткнутый за спину за ремень брюк, и, так же резко вскинув руку, выстрелила в Таню.