Фиеста

      С фиесты прошла долгая, даже мучительная неделя, за которую Бруно успел безвозвратно потерять еще несколько черных прядей в волосах и шматок нервных клеток. Он старался не выходить из башни без веской причины, избегал родственников и разговоров с людьми, как огня. Его контакты свелись к общению с любимыми крысами. Прямо как в те времена, когда единственным окном в мир была щель между кухней и тайной комнатой. Золотые времена: спокойные, тихие, без всякой ебли.       Сегодняшнее утро не внушало особых надежд на перемены к лучшему. День начался рутинно. С нежелания жить.       По ту сторону зеркала на Бруно Мадригаль смотрел очень уставший и изрядно поседевший мужчина с огромными от патологического недосыпа синяками под глазами. Порозовевшие от винного налета зубы и криво отросшие ногти, которые лень было даже сгрызть, придавали образу бродяги ещё большую бездомность.       Нервная тряска рук уже дошла до той кондиции, когда Джульетта насильно заставляла его есть её стряпню, чтобы излечить этот недуг. Она считала, что виной тремора был алкоголь и извечное похмелье брата. Только вот она не на шутку ошибалась в своих предположениях.       Корень проблемы исходил не из тела, а находился глубоко в искалеченной одним конкретным человеком психике, закопанный в тёмные подкорки подсознания. Мужчину сжирала совесть за мимолетное удовольствие с грязной и холодной изморозью инцеста.       Бруно запрещал себе даже думать о том, что случилось между ним и Камило во время празднования фиесты. Избегал его компании и дома, и в городе; вздрагивал с криком ужаса при звуке голоса племянника, слыша его где-то поблизости; боролся с неутихающей совестью в растерзанном страхом сердце. — Выглядишь неважно. Так резко похудеть можно только при долгом голоде, — Джульета заботливо коснулась рукой лба брата, — Я заварила тебе чай, на успокоительных травах, спускайся к завтраку. Мы тебя подлечим. — Спасибо, — грустно улыбнулся мужчина и, притянув пальцы сестры с лба к губам, поцеловал её золотые руки, — Но твой дар не может сейчас помочь, мне просто нужно ещё немного времени.       Она заходила каждое утро, приносила его любимую еду и сладкий чай с десертом. Она не увещевала выходить из комнаты и никогда не спрашивала, что именно случилось той ночью. Он был ей благодарен, но это также заставило Бруно впасть в такую депрессию, что ему стал не мил свет солнца.       Бесконечные лестницы и хлипкий веревочный мост оказались незначительными препятствиями для сестринской любви. Сознание этого грело душу и побуждало вставать с постели навстречу новому дню, полному боли. Есть еще люди, которым он нужен, их жизнь имела для него значение, ради них стоило бороться и за себя.       Бруно умывается холодной бодрящей водой. Вытирает лицо полотенцем и устало садится в любимое красное кресло возле стола с уже налитым недавно заваренным чаем. Запах свежей выпечки щекочет нос. Желудок отзывается голодным бурлящим звуком на аромат долгожданного завтрака.       Джульета встает рядом со спинкой его кресла. По её правую руку стоит каменный стол, а по левую сидит Бруно, медленно потягивающий кипяток с плавающими в кружке травами. Его искусанные губы подрагивают при каждом обжигающем глотке и периодически складываются в трубочку, чтобы подуть и остудить напиток. — Случилось что-то плохое?       Голос её робок и пропитан теплом. Бруно уже давно забыл, что ему тоже иногда нужна забота и капелька добра. От нежной улыбки Джульеты становится легче жить. Существовать. Мужчина вздыхает, спокойно произнося ёмкое: — Нет, — он забыл, что уже отвечал на этот вопрос, — Ничего страшного. — Отлично, — теплый голос меняется на юношеский. Рука Бруно оказывается в металлических кандалах, и он даже роняет себе на ноги чашку с чаем от неожиданности, — Значит, мы можем поговорить!       Второй браслет Камило цепляет за ножку стола, камнем вросшего в пол, одновременно с этим сбрасывая личину своей тётки. Этим утром он вызвался сам помочь Джульете в уходе за грустным родственником. Очень уж хотел увидеть дядю и потолковать лично о личном. Бруно, задергавшись, предпринял попытку вырваться или снять оковы, но от этого металл больно впивается в запястья, оставляя красные полосы на коже. Ляжки, что обдались кипятком, защипали, но даже болезненное жжение от легкого ожога было не так страшно, как раздавшийся голос и его обладатель. — Какого хрена ты творишь? — Это стоит спросить у тебя, — Камило с серьезным лицом усаживается на стол, ставя ступню между ног Бруно, в опасной близости со всем интимным, — Что за драму ты устроил, да ещё и так затянул с ней? — Сними немедленно! — Сниму, не переживай, но сначала Мы обсудим наши дальнейшие планы… — Никаких «Мы» и дальнейших планов! Ты обманул меня, нагло воспользовался даром и ситуацией! — Я не виноват, что ты так и не научился узнавать меня в образах. Намеков было предостаточно, — Камило оперся рукой о колено и подпер щеку ладонью, глаза его горели нескрываемым наслаждением, — Тебе ведь понравилось, в чем проблема?! — Камило, пожалуйста, прекрати, я не хочу об этом говорить, — Бруно отвернулся, так чтобы не видеть обнаглевшего племянника, но ступня между его ног опасно скользнула к паху, забираясь пальчиками чуть глубже, — Давай просто сделаем вид, что ничего не было! Да, я был пьян и поддался искушению, прости! — Странно, ты первый, кто извиняется за то, что ему отсосали. Неужели я где-то, что-то не так сделал? — чуть пошевелив пальцами на ноге, так чтобы ощутить под ними чужие яйца, Камило улыбнулся, оголяя идеальный ряд жемчужных зубов, — Тебе не понравился образ? Или минет? Может ты желал чего-то большего? — Пожалуйста, — схватив свободной рукой ногу наглеца и грубо откинув её от себя, Бруно уже злобно прорычал, — Прекрати! — А я ведь запомнил тебя совсем другим. С тем дядечкой ты был куда более уверенным, помнишь Альберто? Когда я получил свой дар, вы так напились на церемонии, что даже до башни не доползли, прямо в коридоре и еблись, как дворовые псы. Резво так, скуля.       Вздрогнув от того как именно имя старого друга было сказано из уст малолетнего извращенца, Бруно угрожающе нахмурил брови. Их отношения с Альберто никогда не переходили границ собственности: дружба и секс — идеальное сочетание для тех, кто таит секрет содомии в маленьком городке. Камило явно был доволен собой, сидел на столе подобно хозяину жизни и, ничего не стесняясь, игриво смотрел на озлобленного родича. В нем не было ни капли раскаяния за содеянное. Наоборот, паршивец упивался моментом их случайной связи. — Ты так сильно и неистово его брал, заламывал его черную руку за спину, шептал на ухо какие-то пошлые вещи, так что Альберто аж выстанывал из-под тебя одно лишь только слово «Ещё». Я помню всё в мельчайших деталях. Что же ты ему тогда говорил? — Заткнись. — Хочу так же! — Тебя мать с отцом вообще воспитывали все эти годы? Я сказал тебе «Нет», что еще нужно, чтобы ты отстал? — Значит минет не впечатлил, а я ведь так старался, так старался, — Камило спрыгнул со стола, ехидно улыбаясь и ища в кармане что-то. На свет он извлек металлическую коробочку с плотно закрытой крышкой, — Это сваренный крахмал, думаю, и так понятно зачем?!       В металлической округлой коробочке была вязкая субстанция белого цвета, больше похожая по внешнему виду на сперму. Бруно фыркнул, отворачиваясь от племянника и цепляясь взглядом за дверь из спальни. Ему ли не знать, как готовится смазка для анального секса. Если бы дверь сейчас открылась и в неё влетела разгневанная Абуэла, Бруно был бы больше рад ей, чем всему происходящему. — Нет-нет, крысенок, не отводи свои изумрудные глаза от меня! — На колени к Бруно уселось тело, слишком тяжелое и мягкое для худого юноши, голосом Пепы он донес последнее условие игры, — А если отведешь, я прикую твою вторую руку к креслу и сделаю тебе минет в теле своей матери!       Это тело медленно наклонилось, касаясь округлой грудью его груди, а лица мужчины коснулись нежные длинные кудри солнечного цвета. Бруно боялся посмотреть на новый образ Камило для пыток. Ощущение прикосновений ладоней с длинными ногтями, как у его сестры, у себя между ног и на внутренней части бедра, было до ужаса мерзким. На образе Пепы сейчас не имелось никакой одежды.       Он попросту не сможет запереть в своей памяти ещё и такие воспоминания, как её голое тело, интим с нею. Это сведет его с ума, до голосов чертей в голове, до скоропостижного суицида.       Камило за свою короткую жизнь научился ставить ультиматум, беспроигрышная ставка. Зря дядя его недооценивал и ждал, что тот просто успокоится, позабыв свою выходку. — Чего ты хочешь? — Бруно выдохнул, в очередной раз прогибаясь под обстоятельства, — Я не хочу с тобой трахаться, это будет гребаным насилием, так ты хочешь?! — Конечно нет, — Отозвался Камило, фигура Пепы пропала, и парнишка резво вскочил на ноги, — Просто посмотри, можешь присоединиться, когда захочешь.       И на этих словах с ног паршивца на пол упали его штаны, но пончо удачно скрыло все гениталии. Скрипнув зубами от безысходности, Бруно лишь расслабился и поудобнее сел на кресло, наблюдая за наглым племянником. По всей видимости, та глупая ошибка с Альберто наконец его настигла, и пришел черёд расплачиваться. Значит стоит насладиться шоу, раз черти уже приготовили котел в личном аду и скоро начнут обгладывать твои кости. Вряд ли юный содомит способен его удивить.       Оперевшись ягодицами на ещё теплое место стола, Камило медленно потянул пончо вверх, с такой улыбкой, словно сорвал джекпот. Он был всего в шаге от кресла, но упорно соблюдал дистанцию. Оголив сначала загорелые колени с ранками, затем мягкие смуглые бедра, и только потом показался край его члена с мошонкой. Лицо у парнишки полыхало алым, казалось вот-вот из носа хлынет яркая кровь. Ткань осторожно, словно не решаясь, медленно ползла вверх, показывая на обозрение всё больше тела.       Бруно смотрел превозмогая себя, как и было велено. Смотрел, как оголяется розовая головка, налитая, сахарная, от одного только этого вида уже захотелось закусить губу. Крупные венки выступали по всей длине мальчишеского пениса, тонкая кожа была обрезана и не свисала мешочком. Нужно показывать на лице безразличие, даже если выходка парня сработала на пленнике. Мальчик еще только рос и был очень свеж, красив, слажен. Если опустить тот факт, что его мать — твоя сестра, то можно бы было так не ломаться. И то, что если кто-то узнает, то не его мать, так его отец, дойдут до братоубийства. — Когда ты вернулся в семью, — шепчет пошло юноша, облизывая и без того влажные губы. Он медленно проводит рукой по собственному члену еле касаясь крайней плоти, — Я только и думал, о том, какой ты красивый с этими кудряшками и милой улыбкой. Задавался вопросом, какой у тебя может быть член, какая твоя сперма на вкус. Наверняка большой, такой что придется долго привыкать в первый раз, пока не растяну себя, чтобы принимать его целиком. Всю свою жизнь помнил, какой ты высокий, и злобный, но ты, Бруно, оказался куда лучше, чем в моей голове.       Левой рукой Камило медленно провел по животу, убирая пончо в сторону. Его тембр голоса, взгляд, вид — всё говорило о честности, и эти порочные слова были до ужаса искренними.       На теле парня не было лишних волос. Абсолютно. Пах чистый, живот чистый, даже под розовыми яйцами не было и волосинки. Ох, Мирабель обсуждала с Изабель эту штуку, сахарная паста, блять ну до чего соблазнительно выглядит. Бруно держал оборону, представляя в голове крыс и их спектакли, чтобы отвлечься хоть на чуточку. — Каждый раз, в ночи шептал твое имя, выдрачивая по три оргазма за час. Такой нежный, робкий, красивый крысенок. Мечтал, чтобы ты каждое утро просыпался рядом и медленно вставлял свой член в меня, пока я еще толком не проснулся. Любил, медленно и расслабленно, чтобы кусал за спину, лопатки, шею, чтобы везде были твои следы и запах.       Юркие пальчики скользнули по члену, обе руки обхватили ствол, большие пальцы легли на головку. Он массировал ими себя, так правильно и эстетично, что Бруно захотелось оказаться на его месте. Под ложечкой засосало, а член между ног предательски дёрнулся, отзываясь на игру. В этот момент лицо Камило пылало юношеским стеснением, хотелось верить в его невинность и неопытность. Медленно, но мужчина втягивался в игру, стараясь не показывать эмоций. — Каждый раз, видя тебя за завтраком с твоими крысами, представлял, как глубоко буду глотать твой большой член, грея свои пальцы у тебя на мошонке. Где-то за домом, чтобы наши родственники могли нас застукать, чтобы все были в ужасе от того, что мы натворили. Как по подбородку будет течь моя слюна и твое семя, как ты будешь смотреть на меня с гордостью, как ты будешь любить меня больше, чем того Альберто!       Чуть откинувшись назад, Камило продемонстрировал подтверждение догадок Бруно. Между ягодиц не было никаких волос, только смуглая кожа с пигментными пятнами под яичками. Два пальца левой руки опустились в заранее подготовленную баночку со смазкой. Мужчина сглотнул и плотно сжал зубы. — И вчера я делал тоже самое, и позавчера, представляя, как ты ко мне придёшь, увидишь меня настоящего на кровати, всего открытого с пальцами в задранной кверху заднице, всё только для тебя, крысенок. Всё это Только для тебя, родной!       Два смоченных в крахмале пальца проникли в Камило на две фаланги разом. Бруно сглотнул, щенок не врал, действительно разработан хорошо. Такого можно отловить в любое время, в любом месте и тут же выебывать до поросячьего визга. Ладони вспотели, лицо краснело и, Да простит его Господь, член у Бруно стоял колом, упираясь в ткань мокрых штанов. — Ах, Дядя Бруно, ну скажи, разве я некрасив? — Камило откинулся назад на спину и развел ноги как можно шире, трахая себя пальцами в темное колечко анального отверстия, — Тебе же нравится?!       Бруно терпеливо молчал. Единственным изданным им звуком был кашель, чтобы хоть ненадолго, на считанные секунды, прикрыть глаза. Напомнить себе, что это не какой-то молодой пошляк, а его родной племянник. Нужно не забывать про Пепу. Такой подлянки она ему не простит. Как бы не хотелось ему сейчас перевернуть эту наглую морду в стол и грубо оттрахать. Нельзя! — Ты же выебешь своего мальчика? — Сквозь стоны шепчет юноша, продолжая трахать себя пальцами и в общем темпе дрочить, — Я же хорошо себя вёл, да? Сделаешь мне приятно? — Господи, да закрой же свой грязный рот! — Бруно не выдержал, слегка дернувшись бедрами вперед. Блядь! Засадить парнишке хотелось больше, чем жить, — Кончай и проваливай!       Легкие поскуливания перешли в настоящий крик, Камило дергался навстречу пальцам, засаживая себе еще глубже. Он давил прямо на простату и мастурбировал так яростно, что вместе с ним мысленно стонал и сам Бруно. Каждый стон бил прямо в голову.       В таком положение не было видно лица, но вот все интимные места, как на ладони. Вытекающая из анала смазка, наподобие спермы и мокрые смуглые пальчики в ней, которые Бруно хотелось облизывать до конца, не вынимая из растянутой блестящей дырки. Нырнуть бы языком в эту сжимающуюся дырочку, вылизав все без остатка, пока мальчишка долго бы кончал от одного только его языка. Тогда бы он смог ощутить, как поджимает его яйца, как по семенному канатику мышцы выталкивают семя прямо на поджарый, горячий животик. Камило греховно выгнулся бы дугой, поминая имя Господне, от того что мужчина мог с ним сделать. — Ну пожалуйста, дядя Бруно, — Хнычет кто-то, Мадригаль уже не помнит кто, помнит только одно четкое «Нет, нельзя, иначе беда», — Я тебя хочу! Пожалуйста… — Нет.       Камило выгибается дугой с протяжным пошлым стоном, член стоит так, что сперма бьет вверх мощной струйкой, падая на его живот уже охлаждённой. Вытащив пальцы из ануса, он расслабленно ложится на столе, медленно приводя дыхание в порядок. Пока мелкий демон не видит, Бруно поправляет член, чтобы его эрекцию нельзя было рассмотреть. Вдох и выдох. Нужно привести давление в норму, нельзя показывать наглецу, что его грязные приемы работают. — Знаешь, я думал, что смогу, — Камило приподнимается на локтях, поправляя пончо, скрывая свое тело, — Понравиться тебе. — Ключи, — Бруно настойчиво протягивает руку к парнишке, — Мы договорились! — Да-да, сейчас.       Настроение у парня резко упало, быстро надев штаны и поправив пончо, Камило развернулся к Бруно. И застыл пред ним, словно виноватый ребенок, глупо то открывая, то закрывая рот наподобие рыбки. Наконец в нем нашлось хоть немного мужества. — Я, кажется, люблю тебя. — Ключи, — Рычит в ответ Бруно, и глаза его светятся зеленью, — И вон отсюда, чёрт поганый!       Поджав губы, словно вот-вот заплачет, Камило сжал кулаки и бросил в Бруно металлический ключ, попав ровно в грудь. После чего выбежал из спальни, громко хлопнув дверью. Вот ещё любовных драм и подростковых истерик с примесью кровного родства среднему из тройняшек Мадригаль и не хватало. Кандалы легко открылись, освобождая руку, после чего Бруно яростно припал губами к чайнику с заваркой, хлебая успокоительное зелье огромными глотками. Чай проливался на рубаху, пирожки в руках казались самыми мягкими и сладкими на свете. Он заедал стресс со злостью, жуя и громко чавкая, позабыв о манерах и игнорируя падающие изо рта крошки.       Пока взгляд не упал на самый уголок стола, где осталась крохотная лужица белой субстанции. Крахмал или сперма? Первое, что мелькнуло в голове, запивая кусок булки чаем. Бруно отряхнул руки о штаны, дожевывая булку, присмотрелся поближе, по запаху и виду не сказать, остается только…       Обмакнув пальцы в интригующую лужицу, Бруно осторожно подносит их ко рту и высовывает язык, слизывая… Сперма… Затолкав два пальца, как можно глубже в рот, правой рукой он достает свой исстрадавшийся член, яростно надрачивая над столом, как хотел бы пару минут назад. Прямо на то место, где лежал Камило, и стол еще сохранил частичку тепла его тела. — Блядь, чертяка, — Вынимая потерявшие вкус пальцы и макая ладонь в ту же лужицу, мужчина подносит её к лицу, закрывая себе рот, но это плохо заглушает поток слов, — Мелкий, малолетний, наглый, паршивый…       Картины, пролетающие в голове, одна грешнее другой. В них мальчишка с кудрявой головой и пошло улыбающиеся мордашкой, с теплым юрким розовым язычком и глубокой глоткой, с такой гладкой подтянутой задницей — его, мать его, племянник. Бруно чувствует, как поджимаются ноги, как судорогой сводит бедра, и всё, что он успевает сказать, перед тем как забыть о своем существовании: — Гребаный, Камило!       Немного отдышавшись и придя в себя, Бруно спрятал член за резинку штанов и прикрыл глаза. Кажется вляпался, очень сильно, так сильно, что застрелить его будет мало. Машинально он потянулся к булочкам Джульетты, чтобы унять сердцебиение и сводящую боль в яйцах, и откусил. Чуть прожевал, в конец охуел, проглотил и посмотрел на тарелку, в сторону которой и пришлось всё самое пикантное. — Да, блядь! — Бросил недоеденную булку со своей же спермой на стол, наконец спросив, вознеся очи к небу, — Что за день, Господи?