Никогда не заканчивающаяся история

***

Лучи солнца мягким светом наполняли мир вокруг, просачиваясь сквозь кружево деревьев, переплетаясь причудливыми узорами на земле. Почва под ногами была мягкой, приятной, а по ярко-голубому небу неспешно плыли молочные тучи. На земле неподвижно лежало сухое листья, и не было ни наименьшего дуновения ветерка, чтобы нарушить их покой. Тишина. Кицуне вылезли из своих норок и нежились в лучах под солнцем, потягиваясь на земле. Каменной тропинкой бежала невысокая юная девушка. Жмурясь от яркого солнца, что светило ей в прямо в глаза, одной рукой она прятала их, прикладывая ее ко лбу, а во второй держала стопку листов под мышкой. На ней была светло-серая юката, расписанная синими журавлями, а на ногах черные таби, что выстукивали по камню. Она, казалось бы, куда-то очень спешила, но на лице ее была искренне счастливая улыбка. — Тома, пришла новая партия повозок, можешь принять? — она на секунду остановилась, заметив меня, наблюдающего за ней, сидящего в тени сосны. — Слушаюсь, госпожа, — только и ответил я, не спеша вставать. — Столько работы, почему ты сидишь, опрокинув ногу одна на другую? — на секунду на ее лице появилось сердитое выражение, но оно исчезло так же быстро, как и появилось и улыбаясь про себя, она побежала дальше по своим делам. Я еще немного сидел, глядя ей вслед, пока силуэт девушки не исчез за углом павильона и только звук ее выстукивающих по деревянному полу таби слышался вдалеке. Потом я поднялся и не спеша пошел к главным воротам: возле повозок уже стоял Хиротацу, сверяя содержимое со списком. Он был поглощен работой, поэтому заметил меня только когда я подошел к нему вплотную. — А, Тома! Хорошо, что ты пришел! От этих нахлебников помощи не дождаться, — жаловался он, и не сложно было догадаться об ком шла речь: Хирано и Такэси. — А где они? — А черт их знает! — он стукнул ладоней по коробках, — Тома, их нужно доставить на склад. — Я все сделаю, не беспокойся. — Выручишь! — Бросил он и бодро зашагал в сторону ворот, насвистывая себе что-то под нос. Я поднял одну из повозок и начал толкать ее. Она была нагружена до самого верха, так что нужно было быть осторожным, чтобы не опрокинуть ничего. Но когда я свернул с тропинки налево, то заметил возле склада Такэси и Хирано, что недовольно топтались на месте. Легки на помине, — про себя улыбнулся я, подходя ближе. — Тома! Как хорошо, что ты ее привез, — Такэси заметил меня, — оставь ее нам, а ты пока привези другие! — Да-да! Положись на нас! — поддакивал второй, подбегая к грузу. Какие добрые… Наверняка получили нагоняй от Аяки. Пока я закончил доставлять все повозки прошло добрых несколько часов. Я провел рукой по лбу, убирая капли пота, выступившие на нем и направился на кухню, чтобы выпить немного воды, а может и найти что-нибудь сладкое. По мере моего приближения к зданию я услышал голос Фуруты. Она очень взволновано что-то рассказывала, но собеседника не было слышно. *** Вчера в имение я и господин вернулись поздно вечером. Когда мы начали приближаться, Камисато Аято свернул прямо на дорогу, ведущей ко главному входу. Сначала я не совсем понял, почему мы не возвращаемся так же незаметно, как и ушли, но пораскинув мозгами пришел к выводу, что шума мы уже и так наделали своим исчезновением на целый день, поэтому прокрадываться еще раз смысла нет. У главных ворот нас встречали чуть ли не всей комиссией Тэнре. Как же было до жути смешно смотреть на их синие от злости лица. Но они не имели права допрашивать самого комиссара Ясиро и требовать объяснений по поводу его исчезновения, поэтому только молча скрипели зубами и люто сверкали глазами, когда все, что он сделал — это молча прошел мимо, даже не удостоив никого ни взглядом, ни малейшем движением головы. — Эй ты! — окликнул один из капитанов стражи меня, пока мы проходили и ступил было шаг вперед. — Нет, мне нужен мой слуга — не оборачиваясь бросил Камисато Аято, и я только улыбнулся, проходя мимо. Он так и застыл с протянутой рукой, зажатой в кулак. Того же дня только позже я увидел Сиканоина Хэйдзо, сидящем на муре. Одна нога была согнута в колене, и он опирал на нее локоть, а вторая свободно свисала вниз. К моей величайшей радости, его лицо было нахмурено, а сам он казался был поглощен собственными мыслями. Вдруг не оборачивая головы его глаза устремились в меня, но сам он совсем не двигался. Я только радостно улыбнулся ему на что он сузил их, но я повернулся и беззаботно зашагал прочь. Конечно, ведь вчера от него что-то ускользнуло… Но потом я вспомнил какой ценой мне это далось и моя улыбка исчезла и я почувствовал как краснею. *** — Тома? — Да, господин? Не знаю, с каких пор я начал проводить так много времени в покоях Камисато Аято. Я не был ничем особо занят. Я мог бы сейчас быть на улице и дальше помогать метавшийся туда-сюда Аяке, но я просто сидел у окна и смотрел на всю эту суету снаружи. К черту все. Настроения не было совсем. Я точно знал одно: пока он выглядит неважно — я не отойду ни на шаг, даже если мне прикажут. Но он не прогонял меня. Он сидел за столиком, неспешно выводя аккуратным почерком кандзи на пергаменте. На когда-то пышном кусте камелий сзади от меня осталось всего два цветка, которые зацвели последними и теперь последние отцветают. Еле-еле держась, чтобы не упасть тяжелым бутоном вниз, даже отцветая, в свои последние дни жизни они выглядели по-своему красивыми, хотя их цвет, как и форма уже не были столь безупречными. — Ты помнишь ту ветку сосны, что ты оставлял в вазе? — спросил Аято. Я нахмурился, уставившись, как возле тропинок слуги убирали сухую листву, не совсем понимая, о чем именно меня спросили. Но за мгновение мои брови поползли вверх, и я ошарашено оторвал взгляд от окна. — Так Вы заметили? — я наконец-то вспомнил. У господина талант внезапно заводить разговор о чем-то, что было ну очень давно. Еще до нашего знакомства, будучи на службе у Аяки и только убирая в его комнате, я оставил одну. Которая исчезла, когда нас не было в имении несколько дней. Я еще долго думал, стоило ли мне оставлять новую или нет. — Конечно. Удивительная вещь. Никогда раньше не видел такого. Это ведь не магия, верно? — Не совсем. Ее просто нужно подержать в определенном растворе при определенной температуре, определенное время. — Ты мог бы сделать еще одну такую? — Конечно, господин, — немного растерянно ответил я. — Рад, что Вам она понравилась. Только это займет некоторое время. Около двух недель, потому что у меня нет готовой. «Потому что ту, что я сделал тогда, я хотел оставить в комнате госпожи, как подарок ей в подтверждение своей признательности, но поддавшись спонтанному желанию, оставил в Вашей», — мысленно додал я. — Время, говоришь? — на секунду черкание кисти утихло, но потом восстановилось опять, — хорошо. Я подожду. *** Он действительно сказал, что это удивительно? На моем лице появилось подобие некой нелепой улыбки, позже, когда я вспоминал это, забирая у Аяки отчеты. Почему-то я до сих пор считал, что он ее просто выбросил. Ему нужно было попросить меня сделать ее раньше. — Тома, ты можешь перестать витать в облаках, когда я с тобой разговариваю? Меня это начинает раздражать, — девушка сердито хлопала сложенным веером по моему плечу, пока я наконец-то не сфокусировал свой взгляд на ней. — Я уже молчу про то, что тебя не было где-то пол дня! Ты вступил в клуб бездельников? — Что? Неправда! Я помогал господину… — Тебе не стыдно врать, прикрываясь именем моего брата? — Я не вру! Это правда! — Ну и чем же ты помогал? — сердито насупилась она. — Морально поддерживал…? — Да как ты смеешь! Эй, ну-ка вернись, я еще не закончила! — добавила она, когда я попятился к выходу, молниеносно преграждая мне путь к отступлению. *** От покоев Аяки я сразу же побежал готовить ужин господину. Было немного поздно, но Аяка не отпускала меня, разошедшись не на шутку, все отчитывая меня за мое легкомысленное и несерьезное поведение. И вряд ли бы отпустила живым и невредимым если бы я не сказал, что мне еще нужно приготовить еду для его брата, ибо если я опоздаю — он пойдет готовить сам. А я уже опаздывал. Когда я закончил и принес господину ужин, он сидел спиной ко входу в покои и сосредоточенно что-то писал. — Можешь поставить на столик и уходить, — только и бросил он, не поворачиваясь. — Хорошо, господин. Я позже вернусь убрать… — поставив поднос, мне пришлось все-таки уйти. В этот раз меня прогнали. Еле преодолев желание остаться, я все же вышел и заставил себя послоняться около часа по имению. Но мне все хотелось вернуться: я чувствовал, что мне нужно быть с господином. Когда я вернулся, то застал почти ту же самую картину, которую оставлял. Камисато Аято и далее сидел за рабочим столом и все так же неотрывно что-то вычитывал. — Вы почти не ели господин, — я смотрел на почти не тронутую собу и даже любимые мочи Господина остались без внимания. — Все хорошо, Тома, можешь идти, — опять только и бросил он, опять не поворачиваясь. — Нет. — Прости? — Камисато Аято наконец-то оторвал взгляд от отчетов и с недоумением посмотрел на меня. — Я никуда не уйду. Вы выглядите неважно, господин. Не прогоняйте меня больше. — Я прошелся к столику, захватив по пути дзабутон и уселся напротив недоуменного Камисато Аято, — я все сделаю, — продолжал я, забирая из его рук листок, — а Вы ложитесь, отдохните сегодня ночью. — … Он выглядел очень уставшим. Даже цвет кожи потускнел. Я уверенно смотрел перед собой, не отводя взгляда от немного смятенных глаз напротив, пока, наконец-то, Камисато Аято не отступил. — Знаешь, в этом мире не так уж и много людей, на которых можно положиться, — молвил он, поднимаясь с места, — ты и… — Господин! — столик с грохотом перевернулся на бок, когда я задел его коленом, срываясь на ноги, чтобы словить падающего Аято. Полусознательный, он обессилено упал мне на грудь. Боже, да он весь пылал! Поддерживая его под руки, обойдя кое-как стол я повел Камисато Аято к кровати. Уложив его под одеяло, я бросился по холодную воду и еще один футон. Я вернулся и застыл от ужаса — его кожа бледнела прямо у меня на глазах. Я присел возле, протирая лицо смоченным в холодной воде полотенцем: тело Камисато Аято мелко дрожало, а лицо неспокойно морщилось. Он жмурил глаза и хмурил брови. Его губы содрогались, будто вот-вот с них должен был сорваться крик, но вместо него из горла доносился слабый хрип, похожий на стон. Сколько времени у него она была? Вдень все же было хорошо… — Нет… не надо… Я встрепенулся. Он бредил. Я взял его горячую руку, крепко сжимая в своей: — Господин… Держитесь, пожалуйста… Всю ночь он метался в лихорадке, затихая совсем-совсем на немного, а потом начинал бредить снова, еще больше, чем прежде. На его лице даже не выступал больше пот: оно было мертвенно-бледное, сухое. Иссохшие бесцветные губы, которыми он хватал воздух, задыхаясь. Наверное, я изрядно поседел за эту ночь. Замирая от страха я все время прислушивался к его слабому, едва ощутимому дыханию, цепляясь за него, за слабый стук сердца, молясь, даже не знаю кому. Хоть кому-то. Я сам уже как в бреду беспрерывно повторял: — Я здесь… Я рядом… Всю ночь я не сомкнул глаз, и даже когда лихорадка начала понемногу отступать, а температура спадать я не терял бдительности, не отпуская руки, смотрел, как его лицо приобретает цвет, как дыхание становиться тихим и размеренным, как брови расслабились и приняли прежнее положение. Как он возвращается к жизни. Я даже не заметил, как за окном уже посветлело. Наступило утро. Это была наидлиннейшая ночь в моей жизни. Не отпуская его уже мокрую от пота руку, я и сам задремал, где-то, когда солнце было в зените, прислонившись к изголовью. Я чувствовал себя жутко уставшим и истощенным. Мне снилось что-то нелепое и страшное одновременно, но я почему-то не просыпался, а продолжал смотреть сон, пока не услыхал звук стекла… Я распахнул глаза, но все было нечетким и размытым, я сразу же начал моргать. Почувствовав в своей руке чужую, воспоминания прошлой ночи сразу же возвратились ко мне. — Я тебя разбудил? Прости, одной рукой не совсем удобно наливать воду. — Господин! Что Вы делаете? — Хочу пить, — молвил он, высушивая целый стакан за раз, а потом повернул голову ко мне, — это же очевидно. Я молча смотрел, как он устало опустился на подушки обратно, поставив сосуд на столик, но мои слова терялись где-то внутри и не выходили наружу. Его лицо все еще было бледное и усталое после этой ночи, но, видимо, вдень он немного поспал. — Который сейчас час, Тома? — Пол шестого… Куда Вы поднимаетесь? — вскрикнул я, когда он опять начал приподниматься с подушки на локтях, — Вам еще нельзя! — У меня много дел. — Я сделаю всю работу. — Мне нужно идти. — Не выходите из комнаты. — Я не могу не появляться на встречах и приемах. — Отмените все собрания. — Нельзя показывать сейчас кому-то, что мне нездоровиться. — Нет, я не позволю Вам подняться. — Ты приказываешь мне? — Я БЕСПОКОЮСЬ О ВАШЕМ ЗДОРОВЬЕ! — закричал я, но мой голос сорвался, и я затих, оборвав предложение, отчего у Аято изумленно расширились глаза. — Мне страшно, — еле слышно закончил я, опустив голову. — Вам становиться все хуже у меня на глазах, но я ничего не могу сделать… — Тома… Мои плечи задрожали в безмолвных рыданиях, что вырвались из груди. Все еще не отпуская руки я склонил голову к его груди, не в состоянии больше сдерживаться. Страх сковал все мое тело, у меня было очень плохое предчувствие и я чувствовал себя ничтожно, не способным предотвратить что-то необратимое. Рука Аято коснулась моей спины, слегка приобнимая меня за плечи: — Все хорошо, ну же. — Да какое хорошо? Вы всю ночь пролежали на грани жизни и смерти! Я…я-я… же ж-же… я ж-ж-же т-т…та…к…в-в-вв… — мои слова остаточно превратились в рыдания и я так и не смог договорить. Его рука нажала чуть сильнее на мою спину, прижимая к себе. Лицом утыкаясь в его волосы, лежащие на подушке, я полностью припал к его груди. В нос ударил запах ладана и кедра, я чувствовал громкое биение его сердца. Руки Аято тут же крепко обняли меня, прижимая меня еще ближе, вверх-вниз блуждая по спине, пытаясь утешить. Одной из них он поднялся вверх к затылку, пальцами зарываясь в волосы, медленно перебирая пряди. Нежно-нежно. До тех пор, пока я немного не успокоился и притих. Я так и сидел, неподвижно, прижавшись к нему, пока слезы не высохли на моем лице совсем. Я отчетливо чувствовал тепло его тела сквозь тонкий шар хаори. — Иди сюда, — тихо прошептал куда-то мне в волосы он. — Г…Господин? — выдохнул я. Руки Аято опустились ниже, на поясницу, и он потянул, перетягивая меня полностью на себя. Между нами больше не осталось ни одного свободного сантиметра. Носом я воткнулся в его волосы на макушке, сам же почувствовал его дыхание у себя на шее. — Все хорошо. Мне уже лучше, — молвил он, касаясь носом моей кожи, проводя вверх. Я немного отстранился и опустил голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Его рука потянулась к моему лицу, скользнув пальцами по щеке, вверх к виску, огладила контур уха и зарылась в волосы обратно, кончиками пальцев массируя кожу. «Обманываете. Как всегда обманываете», — только и успел подумать я, прежде чем наши пальцы переплелись и мой разум остаточно затуманился, и все мысли окончательно растерялись, и я потянулся к бледным губам напротив. *** — Господин? — Да, Тома? Опять была глубокая ночь. И опять мы не спали. Слабый свет кленового фонарика, оставленного где-то на полу и накрытого накидкой, едва-ли освещал четверть комнаты, отбрасывая долгие тени от мебели. Тук-тук…тук-тук… Я лежал возле, положив голову на его грудь, слушая спокойное и тихое дыхание и размеренный стук сердца, позволяя его пальцам играть с моими волосами. — Все же было… хорошо? Я услышал тихий смешок и рукой он потянулся к моему лицу, поднимая двумя пальцами его за подбородок так, чтобы встретиться с моими глазами. — Это было прекрасно, — молвил он и его бледные уста тронула легкая и нежная улыбка. Я почувствовал, что краснею и поспешно опустил голову обратно на грудь, смотря на долгие тени от вазы. — Спи, Тома. Ты не отдыхал последнее время совсем. — Господин, что будет дальше…? — пробормотал я куда-то себе под нос. — Не знаю, Тома. Увидим. Скажу только одно наверняка — завтра будет тяжелый день. Просто отдохни. — А вы, Господин? — Я здесь. С тобой. Он гладил меня по голове, пока я, действительно уставший, крепко-накрепко не уснул в теплых и таких желанных объятиях.