В лесу
2 января 2022 г. в 13:21
А вот Никил, случись ему забрести в таверну, рассказал бы эту историю по-другому. Хотя, на самом деле, Никил никому бы не стал ее рассказывать. Не то что ему было за что себя упрекнуть. Просто не стал бы. Хотя он помнил то, что произошло тогда, так, как будто все эти события закончились только вчера…
Десять лет назад, вот таким же весенним вечером, Никил завернулся поплотнее в потертый шерстяной плащ, которым укрывался, лежа на толстом слое свеженарубленного лапника. Вокруг их временного лагеря частой стеной высились большие деревья, их кроны беспокойно шелестели, перешептываясь друг с другом. Никилу было неуютно в лесу и довольно холодно, он долго пристраивался поудобнее, пока усталость не взяла свое, и он наконец скользнул в сон, чтобы проснуться на рассвете от зябкого озноба и оглушительного птичьего пения, которое доносилось со всех сторон. В весеннем лесу птицы перебивали друг друга, пищали, свистели, рассыпались трелями так отчаянно, что спать было попросту невозможно. Никил схватил котелок и отправился за водой. Над берегом небольшого лесного озера, возле которого вчера остановились на ночлег, еще стоял туман, но под лучами яркого весеннего солнца он на глазах отступал в прибрежные кусты. Из-за них показался Келан, стройный и высокий парень с подвижным, улыбчивым и смуглым лицом. Он всегда нравился девушкам. Особенно потому, что со своими необычайно темными, почти черными волосами, блестящими, как дорогой мех, и густыми бровями того же богатого оттенка, был не похож на местных парней. Родился он здесь, в деревне, но говорили, что его прадед был чужеземцем, прибившимся откуда-то издалека, чуть ли не из самого Приморья.
А вот себя Никил считал самым обычным — крепкий, выносливый парень с зеленоватыми глазами и задорно вздернутым носом, плохо гармонирующим с его серьезным выражением лица, на голове копна светлых от природы, а на концах и вовсе выгоревших до белизны волос. Возрастом только немного постарше Келана, он выглядел и чувствовал себя значительно взрослее. Если удавалось что-то заработать, не тратил сразу, а откладывал на черный день. Никила редко видели на деревенских посиделках и танцах. Зато работа в его руках не переводилась. Он все время что-то чинил, налаживал, то поправлял покосившуюся ограду, то заделывал дырку в крыше курятника, не дожидаясь, пока ею воспользуется излишне шустрая лисица. Таким Никил рос с самого малолетства. Жили они уже много лет вдвоем с матерью, с тех пор как отец Никила утонул в реке, но хозяйство поддерживалось в порядке благодаря его трудолюбию.
Этот их поход за золотом был вполне в духе Келана, тот и раньше встревал в подобные истории. А вот Никил не решился бы оставить обустроенный дом даже ради призрака золота, если бы не Ирви. За такую возможность побыть с ней он уцепился сразу. Жалко, конечно, что они хотя и рядом, но никогда не бывают наедине. И все же Никил не терял надежды, что за время похода Ирви заметит, что не кто иной, как Никил всегда заботится об их удобстве, например о том, чтобы выбрать подходящее место для ночлега — не влажное и все же поблизости от воды, чтобы не бегать через пол-леса с флягами. Что именно Никил раздобыл продукты для похода — ячменные лепешки с луком, овощи, орехи и другие легкие и сытные припасы. Келан, правда, перед началом похода болтал, что они по дороге смогут добывать себе пропитание, да только пока он не добыл ни зернышка, ни перышка. Или вот взять костер. Кому из них всегда удается развести его, несмотря на сырость? Вспомнив о костре, Никил вспомнил и о котелке и нагнулся, чтобы зачерпнуть в него воды из маленького лесного озера. Было оно чистым и светлым, спокойная озерная гладь пошла расходящимися кругами, когда край котелка коснулся воды.
А когда Никил вернулся к костру и присел было, итарк вдруг встрепенулся и не попросил, а прямо-таки потребовал, чтобы ему дали помыться. Сам Никил, скорее, дал бы ему по шее, особенно за этот его требовательный тон. Да и вообще незачем ему мыться. Но за паршивца, как всегда, вступилась Ирви. Мол, торопиться им дескать уже некуда, до деревни два дня пути, теперь их уж точно никто не догонит, даже если бы захотел. Никил плюнул и махнул рукой — будь по-вашему! Тем более, бить итарка на глазах у Ирви было неразумно. Уж на что и ему, и Келану иногда хотелось это сделать, но они сдерживались. Никил даже сам вызвался отвести итарка к берегу. Нужно же его еще и караулить, а то возьмет, да и сбежит. С цепью особенно не поплаваешь, но итарки — хитрые бестии, хитрее лисы и змеи вместе взятых. Никил резко дернул итарка за свой конец цепи, мол хотел к реке, так пошли, хотя тот уже и так стоял на ногах, готовый спуститься к воде. Ирви заметила рывок и поморщилась.
Удивительно, что даже морщась она оставалась красивой. Все говорят, к красоте привыкаешь. Но это, наверное, к обычной красоте, а не к такой, как у Ирви. Если бы Никил мог, он бы все время сидел и любовался ею. Просто смотрел бы, как она поет, как говорит, как улыбается, даже как сердится. Все в Ирви было, на взгляд Никила, чудесно, гармонично и правильно. Вот только не заглядываться бы ей на итарка! Да и было бы на что заглядываться, все в деревне говорили, что ничего привлекательного в нем нету — даром, что итарк, а собой неказистый, худой, даже тощий, глаза вон так и светятся в темноте. Лицо тоже худое, угловатое, и всегда хмурое. Вообще непонятно было, умеет ли он улыбаться. Известно, что девушки любят бойких, говорливых, вот хотя бы таких, как Келан. Никил, конечно, не обрадовался бы, если бы заклятый приятель добился благосклонности Ирви. Но он хотя бы понимал, почему. А что итарк? Из него же лишнего слова не вытянуть, а если что и скажет, то всегда с каким-то вывертом или подвохом. Нет, наверняка Ирви скоро опомнится и поймет, просто не сможет не понять, что итарк ей не пара. А тогда она, может, и на него, на Никила, внимание обратит…
Никилу казалось, он уже целую вечность сидит здесь, на берегу. Итарк нарвал себе мыльной травы и, зайдя в воду так далеко, как только позволяла ему натянутая во всю длину цепь (конец её Никил зажал коленями), с каким-то остервенением тер свое тело травой, особенно вокруг обвивавшего его запястье тесного железного кольца, к которому крепилась цепь. Постепенно теплело. Никил лениво наблюдал за действиями итарка, но когда тот в третий раз взялся перемывать себя с ног до головы, он решил прекратить это сумасшествие и нетерпеливо потянул на себя конец цепи. Итарк зыркнул на него злобным взглядом, так яростно щуря серые глаза, что, как уже бывало, Никилу показалось, что тот готов наброситься на него, причем не как бросается человек, с кулаками, а как зверь, чтобы рвать горло зубами и терзать когтями. Но тут за спиной Никила зашелестели кусты, показался Келан, и опасный огонек в глазах итарка погас. Келан громко осведомился, почему они возятся так долго, уж не утопил ли Никил итарка? Потеря, конечно, сама по себе невелика, но клада без него не найти. Обидно будет возвращаться в деревню несолоно хлебавши!
— Обидно! — задумчиво согласился Никил, все еще под впечатлением.
После озера итарк был весь мокрый, разве что вода потоками с одежды не текла, потому что он успел отжать ее. Помытые волосы больше не слипались пыльными серыми сосульками. Они высохли первыми, распушились, и глупая Ирви пялилась на них своими большими, похожими на незабудки глазами так, как будто ничего подобного в жизни не видела. Даже Келан это заметил и бросил ей с некоторой затаенной обидой за свою жгучую черную шевелюру:
— Если тебе такие желтые лохмы нравятся, то вон у нашего Никила гораздо лучше.
Ирви перевела взгляд на Никила, потом обратно на итарка, сморщила носик и возразила:
— У Никила волосы, как солома, а у Льонса — как цветочный мед!
Никил не обиделся, а фыркнул и покачал головой. Спорить с Ирви о такой ерунде он считал ниже своего достоинства, но, честно говоря, у итарка были волосы как волосы, самые обычные. Теперь, конечно, чистые, не то, что раньше. Но где эта дурочка увидела в них мед, да еще цветочный? Точно, околдована!
Первое время после того, как компания покинула деревню, Никил и Келан сами выбирали тропы, потому что хорошо ориентировались в окрестностях. Но сейчас знакомые места давно закончились. Итарк вел их к замку не человеческими, а звериными дорогами, ведомый своим итаркским чутьем, оставалось доверять ему и полагаться на его благоразумие. Итарку же первому не поздоровится, если заведет их в болото или в глушь.
Вокруг простирался лес, кажущийся бесконечным и недружелюбным к людям, даже враждебным им. Порой они какое-то время следовали еле заметной тропой, причем бывало, что она внезапно совсем терялась в густом переплетении черничника, чтобы через какое-то время найтись снова. А может статься, это была уже другая тропа, такая же заросшая, как и предыдущая. Порой приходилось пробираться вперед вообще без всякой дороги, огибать завалы бурелома, продираться через колючие кусты, перелезать через огромные замшелые стволы упавших деревьев-великанов, спускаться в глубокие, заросшие густой зеленью и пахнущие сыростью овраги, где тихонько чавкало под ногами. Сами бы они не рискнули так углубляться в чащу, но итарк шагал уверенно, не оглядываясь назад. Ирви держалась за его спиной, легко переступая выступающие из земли коварные древесные корни и уворачиваясь от бьющих в лицо веток. Вообще оказалось, что в походе она нисколько не отстает от парней, хотя ей, должно быть, нелегко было держать их темп. Она никогда не жаловалась, не требовала к себе особенного отношения, старалась помирить их, если они ссорились, или ободрить ласковой улыбкой, спокойно и деловито готовила немудреную походную еду. На Ирви можно было положиться. Следом за ней шагал Келан, а Никил шел замыкающим. Время от времени он проверял свой пистолет. Это придавало ему уверенности в себе.
В этот вечер обычное чутье изменило Никилу, и место, которое он выбрал для привала, не слишком нравилось ему самому. Деревья обступали их слишком тесно, грозно шептались, поскрипывали, костер отбрасывал странные тени. Смутное беспокойство овладело Никилом, он то и дело вздрагивал от криков ночных птиц и подозрительных шорохов. Суп в подвешенном над огнем котелке — жидковатое варево из тонких полосок мяса, корешков, единственной луковицы и сорванных Ирви на лесной опушке листиков кислицы — стал перекипать и переливаться через край. Костер зашипел, и Никил потянулся, чтобы сдвинуть котелок в сторону. И тут он увидел между деревьев, совсем близко, желтые, горящие огнем глаза хищника. Никил резко вскочил на ноги, чуть не опрокинув котелок, быстро, как мог, вытащил свой пистолет, вглядываясь в темноту и надеясь, что затравочный порох не отсырел и потрепанный кремневый замок не даст осечку. Желтые глаза исчезли, но ему казалось, что совсем неподалеку, в переплетении ветвей темнеет одно место, еще более черное, чем окружающая его чернота.
— Что такое? — встревоженно спросил Келан. Во взгляде Ирви читался тот же вопрос.
— Там волк или что-то похуже! Кто знает, какие зверюги бродят по этому лесу.
— Выстрели-ка, напугаем его, и он убежит, — предложил Келан.
— У меня только восемь патронов, не хочу тратить зря. — отказался Никил и, несмотря на все уговоры Келана, не согласился пожертвовать ни одним. В конце концов оба парня договорились спать по очереди весь остаток ночи. Честно говоря, они так и собирались делать в начале похода, а потом стали лениться и просто связывали итарка на ночь так, чтобы при любой попытке освободиться его цепь зазвенела.
Но теперь пришлось возобновить дежурства, несмотря на усталость после целого дня ходьбы. Первую половину ночи выпало дежурить Никилу. Ожидая момента, когда он сможет разбудить Келана, Никил тер глаза, время от времени вставал на ноги и прохаживался взад-вперед, не отходя, впрочем, далеко от костра, и до отупения вглядывался, вслушивался в темноту. Ирви крепко спала, ее Никил с Келаном решили освободить от дежурств. Итарк тоже спокойно спал себе, даже не думая, что Никил с Келаном сейчас охраняют и его тоже. Если в окрестностях бродит оголодавший волк, он и итарком не откажется закусить. Но тому было, похоже, все равно. Никил чуть не пнул его, потому что эта несправедливость раздражала его, но удержался. В конце концов, итарку он все равно не доверит ни свое оружие, ни охрану. А будить его только потому, что Никил сам не может спать, — это как-то не очень…
С утра невыспавшийся Никил был в мрачном и неразговорчивом настроении, а Келан, недовольный жизнью по той же причине, наоборот, все время говорил. В основном о том, что, мол, горящие глаза эти Никилу просто показались и зря он сам перепугался и их перепугал. Никил сжал зубы и на подначки не отвечал, хотя был уверен, что ему ничего не почудилось и глаза были.