Сам себе хороший друг

Арсений начал потихоньку разлеплять глаза, как только почувствовал, что что-то лежащее рядом усилено запыхтело, а потом еще и попыталось «незаметно» и, наверняка как можно аккуратнее, пролезть через его тело. Учитывая то, что это «что-то» зацепилось ногой, споткнулось, поставило руку мимо дивана и в итоге с грохотом свалилось на пол, как мешок с дерьмом, Арсений сразу догадался — Антону снова нужно с утра пораньше в лабораторию. Под чужие кряхтения и сопения, Арсений потянулся, полностью сбрасывая с себя сон. — Тише, тише, спи, Арсюш, спи, — начал тут же нашептывать Шастун, точно он младенца разбудил, а не собственного мужа, у которого уже лобковые волосы седеть начали. Хотя это гипербола — им в этом году обоим только тридцать два года стукнуло — еще не закат лет уж точно. Арсений усмехнулся: — Антон, тебя за задницу нянечка какая-то укусила ночью, а я не в курсе? Кстати, дерни занавески, я без тебя всë равно не усну больше. Через пару секунд по комнате разлился теплый свет октябрьского солнца. — Единственным человеком, кусающим меня за задницу, всегда были и будете только Вы, мой добрый друг. — Антон, стоя рядом с занавеской, прищурил один глаз, по-кошачьи давя лыбу. — Как мило с Вашей стороны, может, Вы еще и завтрак в постель мне организуете, мой дорогой? — у них двоих это считалось маленьким семейным приколом — иногда начинать разговаривать друг с другом до скрежета в зубах официальным тоном. Антон бросил взгляд на часы. — Рабочий день в лаборатории начинается через пятнадцать минут. — Это значит «нет»? — голубые глаза Арсения в своих прозрачных водах грусти окончательно утопили или растопили сердце Шастуна. Он улыбнулся еще шире, оголяя десна. — Это значит — опоздаю. Погодь, щас всё буит. — шторки шелохнулись, Антон полетел на крыльях любви в сторону кухни, но перед этим остановился возле дивана, дабы потискать темные пряди волос и расцеловать нос-кнопку. — Чего пожелаете? — Хочу сэндвич с копченой колбаской. — Арсений поморщился от щекотного дыхания прямо возле самих глаз и быстро перехватил чужие губы. Напоследок чмокнув немного колючую щеку, Антон кивнул и скрылся за косяком дверного проема. Арсений следующие десять минут, прежде чем «заказ был подан», размышлял о том, какими такими подвигами он вообще заслужил такое чудо по имени Антон в его жизни. Пока вкус любимой докторской колбасы перекатывался по языку, Арсений наблюдал за собирающимся впопыхах Шастуном. Тяжело вздохнув, он спросил: — Когда тебе уже эту нобелевку дадут, а? Ты каждый день пашешь в этой лабе, как крестьянин на пахоте, а они будто в глаза долбятся. У Антона единственным делом жизни стало изучение организмов и возможность их прямого воздействия на магнитное поле. Он старался доказать, что некоторые радиационные частицы в примеси с другими природными факторами — той же грозой, то есть, электрическом, находясь в определенной дозировке в организме человека или животного, способны дать шанс изменять пространство вокруг в некотором диапазоне того существа — использовать телекинез, если простым языком. Три года теории и четыре года практики дали колоссальные результаты — Шастун сначала вывел формулу того средства, которое делало из обычного человека, своего рода, экстрасенса или гениального психолога, имеющего предрасположенность к телекинезу, но не сам телекинез — это уже дело практики, — а после разработал и само средство по собственному же материалу. Практика изначально проводилась исключительно на животных, а после на таких же исключительных добровольцах — Антону было чем гордиться, ведь никто по его вине не пострадал: все животные и люди остались и живы, и здоровы, и живут теперь обычной жизнью. Шастун вообще, Арсению казалось, родился в сорочке и сразу же под сотней счастливых звезд, и его потом этой же магией фортуны околдовал — ведь у него всегда всë получалось. Хотя Шаст и выкладывался всегда для этого по полной, ныряя в самые проблемные случаи с головой, не боясь ошибиться. Ведь «не попробуешь — не попробуешь». И вот, казалось, семь лет разработок в одной из самых известных и качественных лабораторий, прекрасные результаты, а народного признания у юного ученого нет. Или... — Ты такое лицо сделал, будто я сказал, что Котангенс надристал на твою диссертацию. — Арсений нахмурил брови, дожевывая кусочек черного хлеба. Шастун стоял одновременно с растерянным и напуганным выражением лица. — А он, я надеюсь, не... — Нет, конечно же. Как он может запрыгнуть своей мохнатой задницей на самую верхнюю полку шкафа? — как только речь зашла о пушистой морде, живущей с ними вот уже шесть лет, сам кот выплыл из-за угла, почуяв, что речь зашла именно о его персоне. — Тем не менее эта же «мохнатая задница» ровно позавчера висела на гардине, чуть ли не под самым потолком и мяукала благим матом около пяти минут, пока я его пытался отодрать от штор. Арс неоднозначно наклонил голову. — А че это мы с темы съезжаем? У тебя же на лице написано, что ты хочешь мне что-то сказать. — Арсений крайне лукаво улыбнулся, подтянулся на локтях и сложил культяпки вместе. Шастун же, наоборот, его радости почему-то не разделил. Выпятив нижнюю губу и скукурузив мину крайней степени отчаяния и обиды, он плюхнулся на край дивана, чуть своим задом не отдавив Арсению все ноги. — Да бли-и-ин, Арс, это тупо блеф с твоей стороны, потому что ты и без того знаешь, что я не могу скрыть от тебя ровным счетом ничего! Это вообще сюрприз был! — в комнате повисла тишина. Только на кухне что-то с грохотом шлепнулось — скорее всего, Котангенс пытался залезть на подоконник, но его постигла неудача, поэтому он тупо не допрыгнул. Антон глядел в ожидании на Арсения, Арсений, в таком же ожидании — на Антона. — Через две недели уже нужно быть в Стокгольме. — почти промямлил Шаст, опустив голову. Арсений подскочил с дивана, комкая белье и сгоняя Антона со своей костлявой задницей с его ног. — Антон... Ты... Мы... Умница моя! — он, точно смерч, налетел на Шастуна, сжимая его ребра с той же силой, с какой сжимает яблоко в соковыжималке. — Арс, тише, тише, ты мне сейчас весь внешний вид помнешь. — всё еще немного обиженный, нарочито пытаясь опустить уголки губ, чтобы не выдавать улыбки, начал бурчать Шастун, а сам носом уткнулся в теплую шею с созвездиями родинок. Вскоре Антон с превеликим трудом, но всё же был отпущен из плена крепких объятий. — И когда ты собирался мне об этом сказать? Когда мы бы уже через три дня в Россию прилетели, потом у твоей бабушки сидели, да пирожки пожевывали и блинчики за обе щеки уминали? — весь мед в душе Арсения закончился, начался деготь. — Шаст, правда, в семейной жизни из сюрпризов только жребий, кто за Котангенсом дресню его убирать пойдет, а такое дело мы уже обсуждать заранее должны. Это нам сейчас билеты, бронировать номер в отель... — поток упреков и распеканий был прерван одним поцелуем. — Я обо всём этом заранее позаботился, поэтому и хотел устроить сюрприз, разожми булки. Ладно, я погнал, — Антон встал, поправил черную водолазку и, напоследок чмокнув уголок приоткрытых губ, вышел из квартиры, чтобы пойти, в конце-то концов, в лабораторию. Арсений хмыкнул, мотнув головой «разожми булки» и «я погнал» — а ведь этот человек без пяти минут лауреат Нобелевской премии и вот уже три года со времени переезда за границу его муж. Забавно. У самого Арсения был отпуск в его актерской карьере, именно поэтому они вместе и планировали «рвануть на родину». Но, видимо, их совместным планам суждено было измениться. Жить сразу на две квартиры, на два города и на две страны — это не беда в экономическом плане для них двоих. Арсений актер мирового уровня, и гонорар ему выплачивают тоже в мировом масштабе. У Антона под процентами сумма вот уже десять лет с момента всех его прошлых «подвигов» лежит. Они вместе за счет них и начинали вставать на ноги — Арс играл в любительском театре, Шаст начал со своими экспериментами и «теориями большого взрыва» возиться. Жили в тесноте, да не в обиде в той же легендарной квартирке, потому что прикипели уже к ней, расставаться ни за что не хотели. И до сих пор, когда прилетали, то прилетали именно в свое старенькое, но такое уютное гнездышко, где зарождались первые плоды их крепких отношений. Тихими шагами они пришли к решению переехать, чтобы узаконить отношения, да к тому же за границей спектр возможностей был больше, обширней и ярче. Германия приглянулась больше всего, несмотря на то, что усыновлять детей в данной стране для однополых пар не было возможности. Как бы плохо это не воспринималось в современном обществе — ни один, ни второй детей до дрожи в коленках не хотел. Они оба заняты большую часть своего времени либо карьерой, либо друг дружкой, а для детей в этом плотном графике имелось только полчаса, которые они и без того всецело уделяли Котангенсу. Хочешь за кем-то ухаживать, но не хочешь детей — заведи кота или кактус. У Шастунов-Поповых был и первый, и второй, а кактусов так даже три. Воспоминания о прошедшем до сих пор временами с новой силой начинали бурлить в груди — они с Антоном обсудили всë произошедшее в тот же грозовой денек. Теперь Арсений мог тоже хвастаться, что знал Антона всего, целиком и полностью, в прямом и переносном смысле, точно сам жил в его организме. Он узнал про тот самый светильник: Шаст просто не мог уже всё то время отсутствия ходить с зияющей дырой тоски, поэтому стал проявлять себя подобным образом изо дня в день. Все те давно забытые месяцы одиночества Антон входил в привычную жизнь — восстанавливал документы, ездил к маме, работал на диплом и в принципе пытался начать жить собственной жизнью, без Арсения и не в Арсении, как бы двузначно это не звучало. Он, естественно, рассказал про ту фразу, точнее, про собственный страх. Про то, как хотел просто сбежать от самого себя, проблем и обязанностей. Думал, что если сам Арс его помнить не будет — всем будет проще. Арсений тогда же полвечера намеревался избить его тапочком за необдуманные решения, которые он так опрометчиво принял, даже с ним не посоветовавшись, и не рассматривая его мысли по этому поводу вообще говоря. А оставшуюся половину того вечера Арсений благодарил силы природы за то, что этот дурак всë же не успел натворить «делов». А по поводу способностей, которые исчезли прямо у него на глазах... Они над этим ломали головы очень и очень долго. Антон, казалось бы, как ученый, пришел к выводу, что любовь творит чудеса, потому что его отец влюбился, а впоследствии, впервые застав грозу, силы его исчезли, но успели передаться сыну. А Антон на момент первой грозы уже тоже по уши был влюблен, поэтому силы утекли из него, как песок сквозь пальцы. И, кстати, Шаст детей рожать не планировал, поэтому цепочке данной образовавшейся в нем аномалии суждено будет превратиться в прах и улететь. Но он не особо печалился по этому поводу. Круг обязан замкнуться. Арсений даже умудрился спросить по поводу того инцидента с девушками, и правда ли, что Антон «просто беспокоился» о его здоровье. Шастун кивал, как китайский болванчик, и говорил, что это самая истинная истина на свете, а Арсений лишь наблюдал за этим потоком «исключительной правды» и укоризненно качал головой — пиздел ему Антошка, как дышал. Но потом же вся правда вывалилась на него в один прекрасный вечер с пивом, как ведро помоев с балкона — Антон, экий ревнивый собственник, признался, что уже гораздо раньше, чем в тот самый месяц, захотел, чтобы Арсений меньше путался с другими людьми. Признавался, чуть ли не со слезами на глазах, что это было с его стороны, конечно, ультра-мега-эгоистично, потом оставшуюся половину вечера извинялся, а Арс лишь смотрел на него своими прозрачно-голубыми глазами, как на нашкодившего котенка. Антону тогда — как существу в чужом теле — просто не была доступна функция «говорить словами через рот», зато был доступен раздел «ревность», включающий в себя поступки через одно деликатное местечко. Сейчас лучше — сейчас у них в отношениях полная идиллия, за исключением горячих споров о том, кто будет в этот раз выгребать обосранный лоток Кота, ну, и что же приготовить на ужин: спагетти с кетчупом или макароны с сыром. Они пришли в жизни друг друга, чтобы залечить раны и согреть собственные кости. Законом самой Вселенной так было заведено и прописано с самого начала.

***

Если бы гордость могла быть человеком, Арсений стал бы ей окончательно и бесповоротно. Смотреть на любимого человека, когда дело всей его жизни признается на мировом уровне — без остекленевших от слез глаз Арс смотреть на Антона во время вручения премии не мог. Он готов был разрыдаться уже на словах «Антон Шастун...», а дальше вообще всё происходило как в тумане. Как сам Шастун не потерял сознание на сцене — одна из самых необъяснимых загадок человечества. — Ты ему еще не сказал? — уже стоя в холле, спросил Позов. Приехали все, у кого выпала возможность — то есть: Дима с Сережей и сестра Антона с мамой. Все летели из России. Сережа на родине совсем недавно открыл тату салон в Питере и пару месяцев назад расписался после пяти лет отношений, но Дима преуспел в отношениях больше всех, если в таком вообще можно преуспеть — у него уже под стол пешком двое ребятишек ходило, а вместе с женой они владели сетью стоматологических клиник в столице. Истинные друзья, они ведь, в первую очередь, и на расстоянии — друзья. Даже когда спустя два или три месяца Арсений с Антоном прилетали в Россию, Серый с Позом всегда ждали этих «блудных сыновей» с распростертыми объятьями. — Нет, зачем торопиться? Полгода еще есть. — Арсений с Димой стояли отдельно от Шастуна, к которому каждую минуту подходило слишком много разных шишек с поздравлениями и пожеланиями. — Какие же вы гейские геи, я валяюсь... — протянул Поз, наблюдая за эмоциями в лице Арсения, когда тот с щенячьей нежностью смотрел в одну единственную сторону. У Антона, кажется, сработал какой-то свой радужный радар, потому что на этих словах он повернулся, с ехидной улыбкой глянув в их сторону. Мем «о, вот в этом я шарю» приобрел совсем иные краски в интерпретации Шастуна. Через несколько секунд, в нетерпении и с натянутой улыбкой пожав руки всем важным дядям и тетям, Антон наконец присоединился к своей «могучей кучке». Правда, один Матвиенко, как всегда, потерялся между этажами и заблудился, но написал, что уже на верном пути и летящей походкой чапает к ним. — Что вы там с такими подозрительно радостными харями обсуждали? — тут же, как назло, кинул Антон, заставив котелок Арсения варить поток первой пришедшей на ум лжи. Жаль, что этой самой лживой речи про хорошую погоду не суждено было сорваться с его уст, так как на горизонте замаячила фигура несущегося в их сторону Матвиенко. — Фу-ух. — руки его упали на коленки, пока он переводил дух. Но через десять секунд Сережа выпрямился, останавливая взгляд на сдерживающих смех лицах друзей. — А че это вы такие счастливые? Пожалуй Арсюхину номинацию на Оскар уже тут без меня обсуждаете. Арс, кстати, поздравляю, реально, ты как написал посреди ночи, так я и не поверил спросонья. — Сережа до одного момента даже не замечал, что все трое парней застыли с разными выражениями лиц. По ним можно было считывать весь спектр эмоций. Антон, например, выражал крайнюю степень удивления, если не шока, вкупе с ярым непониманием. Дима застыл не то с сожалением, не то с предвкушением огромного пиздеца, а Арсений просто стоял, олицетворяя мем «убивать, убивать, убивать, убив...». — Ой, а ты... Вы... Ему, то есть Антону, не говорили еще ничего? — нервно хихикнув, понял всю комичность ситуации Матвиенко. — Извините что вмешиваюсь, но, да, почему это вы ему, то есть, Антону, блять, то есть, мне, ничего не сказали?! — Шастун начал размахивать руками, но делал это как можно аккуратнее, дабы не привлекать особого внимания. — Так, парни, такси подъехало, пора в ресторан, там всё и обсудим, не нужно в таком месте устраивать разборки колоссального масштаба. — аккуратно постарался расхлебать заваренную кашу Арсений, самостоятельно разворачивая и подталкивая Диму с Сережей вперед. А сам украдкой переплел собственные пальцы с оплетенными металлом колец пальцами и незаметно прильнул к чужому плечу. — У меня тоже был сюрприз, Шаст, как у тебя тогда, помнишь? Антон с нежной улыбкой поцеловал теплый висок. Жест этот, вместо тысячи слов, сумел прояснить ситуацию. Парни сели в такси по парам. Отличие заключалось только в том, что одни — Серый с Позом — самые дружеские друзья и не более, а другие — друзья с преимуществами в виде замужества друг на друге в течение нескольких лет. Неплохие такие преимущества, если посудить. Арсений всю дорогу до ресторана, а потом и до отеля рассказывал Антону о том, как сильно же он гордится своим мальчиком. Антон же делал одновременно два дела — краснел от смущения и любовался самым дорогим человеком в его жизни. То самое лето уже прошло, но у них двоих по-прежнему впереди еще целая жизнь. Целая жизнь для того, чтобы безгранично любить друг друга.