“Bear Ghost — Necromancin Dancin”
When I'm necromancin', everyone's dancin'
No one can stop me, I dare you to try
The dead are infused with sensational groove
And they're comin' for you now
There's nowhere to hide
Вы когда-нибудь ощущали на себе давление гравитации? Его прекрасный Чуя любил повторять эту фразу перед тем, как напасть на своих врагов. Фёдор множество раз прослушал эти слова в записи, а ещё, почти так же много, в пересказах забинтованного Осаму. К сожалению, Достоевский не спешил почувствовать на своей безгрешной коже всю безграничную силу Арахабаки. Мазохизм в их извращенном сборище из охотников и жертв всецело достался Дазаю, который им давился, захлебываясь сейчас болью на другом конце телефонного звонка. Чуя готов был броситься вперёд — позволить Смутной Печали удавить сознание и заставить захлебнуться в собственной силе. — Куда же Вы так спешите? — спросил Фёдор, с интересом глядя на исказившие красивое лицо напротив смешанные эмоции. Что-то среднее между злостью и испугом. Зато от слëз и следа не осталось. Со страхом Достоевский умел играться, вороча его в холодных ладонях и вскрывая раз за разом. Со слезами же… — Кто ты, блять, такой? — прошипел Чуя, взмахивая ладонью и поднимая в воздух древесные щепки, из которых был собран порожек изакаи. Бог с нескрываемым восторгом проследил за чужой способностью — такой неземной и всеобъятной. Чуя действительно появился на свет не случайно, а чтобы составить Достоевскому достойную партию. — Боюсь, Арахабаки, сейчас не самый удачный момент для нашего официального знакомства, — с улыбкой ответил Фёдор, прикрывая в удовольствии глаза. Ему нравилась рассудительность его маленького Бога. Как бы Дазай не любил распинаться о глупости своего бывшего напарника и о его вспыльчивом характере, на деле же Чуя был всего лишь любопытным. Такое уникальное людское качество, которое Осаму не смог у него содрать, а сам Достоевский не до конца смог изучить. Они не смогли. А Чуя не смог напасть на человека (как наивно в это верил сейчас его Арахабаки), который знал хоть что-то о местоположении Дазая. — Я предлагаю Вам прогуляться со мной, что Вы на это скажете? — ласково спросил Бог, решительно делая шаг вперёд и поднимая вверх ладонь — бесстрашно касаясь замерших в воздухе щепок. У кошек были острые когти, но даже их можно было легко обрезать. — Только без резких движений, Чуя-сан. Вы же не хотите, чтобы с Дазаем случилось что-то непоправимое? — он говорил всё так же тихо и вкрадчиво, завороженно наблюдая за тем, как бледнеет лицо у Арахабаки и начинают подрагивать кулаки. Пальцами правой руки он легонько коснулся собственного уха, привлекая внимание к тёмному наушнику. Как быстро и легко в это мгновение сменяли друг друга эмоции, живущие в его Боге. Казалось, словно рыжеволосый эспер был в шаге от того, чтобы сорваться. Однако он лишь прикусывал язык и неотрывно смотрел: затравленно и зло. Казалось, Достоевскому на руку играла эта странная, по-животному верная привязанность Чуи к Осаму, но она же язвой жгла изнутри и выводила на ревность. Он не мог найти корень этих чувств и потому бесился, грозясь оступиться и просчитаться. Но ради своего прекрасного плана по пленению сердца и разума Арахабаки, Бог готов был не только унижаться и спать с похабным Дазаем, но ещё и с нечитаемым выражением лица сопровождать своего благоверного к подъехавшей машине. Тянуть за ниточку привязанности было легко, словно к уродливому кожаному ошейнику на шее Чуи и вправду был пристегнут поводок. Фёдор, галантный до мелочей, жестом пригласил Арахабаки занять заднее сиденье и аккуратно закрыл за ним дверь, неспешно обходя кругом и тоже забираясь в салон. Тонированные стекла почти не пропускали света и внутри царил полумрак. Лицо его маленького Бога почти терялось в тенях, но было заметно — Чуя напряжен. Он сидел неестественно прямо, стараясь держать руки перед собой — на случай, если придётся защищаться. Наивный. Зачем бы Достоевскому нападать на своё любимое Божество? Это слишком грязно и так по-человечески глупо. — Чуя-сан, расслабьтесь, — улыбнулся ему Бог, изящным жестом сообщая водителю о том, что пора отправляться. — Я же сказал, что являюсь Вашим давним поклонником. У меня нет резона ранить Вас… — Что ты несёшь вообще, — рыкнул рыжеволосый эспер, но не как было бы положено — прямо в лицо, грозно и громко, а как-то тихо и абстрактно, словно и не ругательство вовсе, а защитная реакция. — Какой к черту поклонник? Ты из этих… извращенец какой, что ли? В закрытом пространстве Чуя злился ещё сильнее, а ещё умильно дёргался, стоило Достоевскому хоть чуточку приблизиться. Как будто и не ехал рядом с Фёдором сам Арахабаки. Занимательно. Страх за жизнь другого человека вынуждал и само рыжеволосое Божество бояться за свою собственную. Бог негромко рассмеялся, скаля зубы и из-под опущенных ресниц глядя на Чую, который хмурил тонкие брови и смотрел в ответ почти что чёрными глазами. Мягкий медовый оттенок исчез, и Достоевскому это не нравилось. Его маленькому Богу больше шли золотисто-карие глаза и смеющиеся веснушки, а не смешанный с отвращением тревожный страх. — Извращенец?.. Отнюдь нет, Чуя-сан. Я человек, глубоко верующий, и никогда не помышлял о Вас в нечистом ключе, — ответил Фёдор, закончив смеяться. — Верующий? Больше на психа похож, — усомнился Арахабаки, нервно постукивая пальцами по подлокотнику. — Что тебе нужно от Дазая? И куда мы, блять, едем? — От Дазая мне совершенно ничего не нужно. Я бы и даром от такого человека не взял, — ответил ему Достоевский, аккуратно опуская ладонь на чужое колено и чуть сжимая. Ему казалось, что люди используют подобный жест в попытке успокоить близкого — что-то схожее с объятиями, но быстрее и, возможно, эффективнее. Однако Фёдор в своих наблюдениях ошибся, или Арахабаки и вправду не успел заразиться от своего окружения так сильно. Вместо того чтобы расслабиться, Чуя вздрогнул и спешно ударил чужую руку, инстинктивно подтягивая ноги ближе к себе. Ладонь Достоевского на мгновение болезненно сдавило гравитацией, но красное свечение быстро рассеялось, когда рыжеволосый эспер встретился с бездонными фиолетовыми глазами, смотрящими строго и чуть разочаровано. Вместо очередной вспышки агрессии, Арахабаки сел вполоборота, спиной упираясь на дверь машины, и вцепился взглядом в Фёдора, который лишь загадочно улыбался, аккуратно сложив руки на коленях. — Ты мне не ответил, — буркнул Чуя, поправляя шляпу, которая замялась от резких метаний по салону. — Куда ты меня везёшь? — У Арахабаки тоже есть привычка игнорировать мои вопросы, — словно бы опечалено склонил голову Достоевский. — Вы когда-нибудь чувствовали себя одиноким? — Что это за вопрос такой вообще?! В психолога поиграть решил? — Всего-то информационный обмен, Чуя-сан, — кивнул сам себе Бог, скользя ладонью в карман и вытягивая оттуда сотовый телефон. — Мне стоит лишь позвонить, и у Вас будет шанс поговорить с Дазаем. Тишина была вязкой и почти осязаемой. Она стекала вниз по невидимым крыльям Арахабаки, склеивая между собой перья и пятная их темным мазутом, из которого невозможно было выкарабкаться без чужой помощи. Они смотрели друг другу в глаза и казалось на мгновение Чуя поверил в себя и в свою возможность выиграть в этой глупой, детской игре. Но настоящему Богу не нужно было ни моргать, ни дышать, ни даже двигаться, потому, спустя пару неловких секунд, рыжеволосый эспер отвёл взгляд, глядя теперь на собственные сжатые в кулаки руки. — Я никогда не чувствовал себя одиноким, — рыкнул он, пряча лицо под тенью шляпы и кудрявой чёлки. — А мы с Вами едем в Монако играть в казино, — легко отозвался Достоевский, сдерживая смех. Чуя действительно подумал, что сможет обвести его вокруг пальца такой бездарной ложью? — Ты врешь! Не надо играть со мной в эти странные игры, я тебе не Дазай. — Так и Вы тоже, — учтиво улыбнулся Фёдор, показательно пряча телефон в карман и наблюдая за тем, как ещё больше теряется его Арахабаки. — Я вижу, что Вы не настроены на разговор сейчас. Мы продолжим с Вами по приезде… Вы тогда сможете убедиться, что я отношусь к Вам совсем не так, как к Дазаю. — Откуда мне знать, что он вообще будет жив? — Чуя казался всё более нервным и напряженным, готовым броситься вперёд и в любой момент выцарапать у Достоевского телефон. Однако Смутную Печаль он не активировал. — Я знаю о Вашей привязанности к Дазаю. Он сам мне обо всем рассказал. А также я знаю, что если с этим человеком случится что-то непоправимое — от меня и этой машины даже пыли не останется. Арахабаки действительно прекрасен, правда? — ласково произнёс Достоевский, склоняясь вперед. — Чуя-сан, Вы ведь слышите его мысли, верно? — Откуда ты все это знаешь..? — прошептал рыжеволосый эспер, которого слова Фёдора пугали и сбивали все больше. Достоевский загадочно улыбнулся и пожал плечами. — Всему своё время… А Вы всё также игнорируете мои вопросы? Сложно с Вами будет, мой маленький Бог. Всё сработало как часы. Спорное обращение, которое сотней эмоций проскользнуло по красивому лицу Чуи, не успело обернуться в слова. Машина остановилась возле двухэтажного дома, который, несмотря на испещрённый трещинами и частично ушедший под землю фасад, напоминал некогда прекрасный особняк. — Прошу за мной. Мне уже не терпится поговорить с Вами в более неформальной обстановке, — Достоевский захотел было открыть дверь и Чуе, но тот резко дёрнул на себя ручку, почти отрывая её под звук с треском ломающегося пластика. С презрением оглядывая дом, Бог с неудовольствием отметил, что такое никчемное место послужит лишь позором для его прекрасного партнёра. Арахабаки не должен был находиться в столь старых и слабых стенах, явно неспособных сдержать ни его гнев, ни его милость. Всему своё время. Главное, что любопытная и изящная рыжая кошка вцепилась в него своими когтями, а всё другое и вправду может подождать. — Дазай правда здесь? — спросил Чуя, дёргано указывая рукой на дом. — Где-то он определённо есть, — улыбнулся ему Фёдор, без труда открывая покосившуюся дверь, никем до них незапертую. Убежище Крыс Мёртвого Дома хоть и выглядело в высшей степени потрепанно, внутри встретило их кислотным неоновым освещением и яркими светодиодными лампами. Не такие оттенки должны были касаться фарфоров кожи Арахабаки, но пока они в Японии, подойдёт и кислотный фиолетовый, вынудивший Чую с непривычки морщиться. Гостиная, которая больше напоминала полуразваленную подсобную комнату опиумного притона, оказалась просторной и почти что пустой — с широкими диванами, плотно зашторенными окнами и всё тем же неестественным светом потолочных ламп. Отвратительное место для содержания кого-то подобного Арахабаки, но идеальное для первичной адаптации — самого тяжелого и нервного периода в их грядущей совместной жизни. Достоевский, ещё когда утверждал этот дом частью их плана, решил, что собственного Бога легко разбаловать. Чуя бесспорно заслуживал прекрасных и утончённых вещей. Однако любая мелочь покажется в сотню раз приятнее, если ты перед этим лишился всего, что дорого было ноющему сердцу, верно? Фёдор знал, что путь становления Арахабаки из Бога человечного и слабого в безжалостного и сильного простым не будет. Но на что не пойдёшь ради блага своего… возлюбленного? Смеяться хотелось от этой наивной глупости, потому что гниющие внутри собственнические чувства любовью назвать нельзя было. Но стал бы Достоевский так стараться для кого-то менее значимого? — Надеюсь, Чуя-сан, Вам понравится маленькое представление моего хорошего друга, — хищно улыбнулся Бог, подхватывая неприметный пульт с одного из бархатных диванов. Он подошёл на секунду вплотную к дезориентированному от яркого и радующего взгляд света Арахабаки, подталкивая того в сторону мягких подушек и вынуждая сесть на скрипящие пружины. Напротив них загорелся широкий экран, занявший собой почти всю несущую стену комнаты. С той стороны изображения им активно махал ладонью странный мужчина в наряде клоуна. Он был невероятно доволен собой и то и дело поправлял на голове цилиндр, словно бы репетируя вступительный поклон. Чуя замер, впиваясь ногтями в обивку дивана, напряжённо вглядываясь в происходящее на экране. На секунду незнакомец сместился, поправляя плащ, свисавший у него с одного плеча, и позади него осветились мрачные каменные стены, покрытые потеками стекающей с потолка воды. Но самым ужасающим был расположенный позади стол — металлический и отвратительно холодный на вид. Всё тело Арахабаки инстинктивно дернулось, желая оказаться ближе, когда он смог разглядеть пациента. Осаму Дазай лежал посреди операционного стола, пристёгнутый тугими лентами на запястьях, ступнях, груди и даже шее. Некоторые темные крепления были спущены — в районе головы и бёдер. — Пока мы ещё не начали, Чуя-сан, — вернул внимание своего Божества Достоевский, пересекая линию зрения карих глаз и загораживая собой экран. — Вы можете остановить всё происходящее в любой момент, но взамен я попрошу забрать Вашу способность. В кислотном свете блеснули белоснежные зубы, напомнившие собой животный оскал. Глаза, затопленные фиолетовым свечением, казались неестественно яркими и пугающими. Чуя сглотнул, встречаясь взглядом с гнилым Богом. — Эй, эй! Меня слышно? — раздался вдруг звонкий голос того странного мужчины. — Федя-я! Можно начинать? А то мне уже скучно-о!