***
— И что же значит война, когда главные герои погибают даже после её окончания? — закончил читать Тео, тут же отбрасывая сложенную пополам газету в сторону и поднимая глаза на всех присутствующих, собравшихся сейчас в большой комнате. Звонкий стук захлопнувшейся шкатулки, которую Нимфадора крутила в руках, заставил дёрнуться и перевести взгляд в тот угол, где скрывался старый сервант, сейчас заваленный книгами и прочим хламом. Даже если утверждение, что война кардинально могла изменить каждый аспект любой жизни и являлось достоверно правильным, то это точно не относилось к статьям Риты Скитер, выходящими из-под её пера с завидной регулярностью. Они были, как заваленный чердак старого дома, откуда ежегодно пытались выбросить весь ненужный хлам, но каждый раз там обнаруживалось то, что просто завалялось в пыльном углу. Казалось, она могла вывернуть наизнанку любое слово, необдуманно брошенное кем-либо в воздух, и перекрутить всё с такой точностью, что даже самый большой скептик после прочтения её абзацев задался бы рядом определённых вопросов. — Как её до сих пор держат в издательстве? — возмущённо фыркнула Пэнси, расположившаяся в одном из кресел и медленно покручивая между пальцами бокал с вином, отливающим тёмно-бордовым в свете множества зажжённых свечей. — Неужели Министерство не может… — Министерству нет дела до второсортных новостей, которые доносятся с разных сторон магической Британии на протяжении целого года, — совершенно спокойно сказал Люпин, только что вернувшийся из кухни с двумя кружками чая для себя и жены. В слабо освещённой комнате находилось семь человек, не считая двух домовиков, которые то и дело сновали туда-сюда, убирая за гостями, которые чувствовали себя здесь как дома. Квартира на Гриммо 12 со времён войны осталась тем местом, где собирались все члены Ордена Феникса, когда им нужно было обсудить те или иные вещи, сейчас имеющие наибольшую значимость. Им всем казалось, что это место олицетворяет определённый островок свободы, куда не может пролезть ничего извне и нарушить безопасность, которую каждый из них поддерживал такое большое количество времени. Ещё на пятом курсе Сириус сказал Гарри, что даже если всё полетит к чертям, тому всегда будет куда вернуться и успокоить все свои душевные смятения. Что у него теперь есть дом, единственное место, где действительно можно почувствовать себя в безопасности и скрыться от всего остального мира. На прошлой неделе Рон перед отъездом к брату в Румынию на похожем собрании, как раз вспоминал тот разговор Гарри и Сириуса. После этих слов повисла почти оглушающая тишина, прерванная лишь разбитой кружкой, которую Пэнси по неосторожности выронила из рук. Блейз тут же схватил её ладонь, обеспокоено спрашивая: «Ты не порезалась?», быстро произнося Репаро и не обращая внимание, что Пэнси никак не отреагировала на его вопрос. И хоть ни один из слизеринцев даже не знал о существовании этого места в те годы, сейчас в их глазах читалось понимание, будто они прокручивали в памяти те моменты, которые априори не могли пережить. В их юности существовали другие собрания, и на тех, отнюдь, никто не ставил рядом с тобой кружку с горячим напитком. Теперь отличалось и количество человек, присутствующих на этих сборах, которые больше напоминали встречи старых друзей, где нервозность встала на место животного страха, ещё в прошлом году съедающего каждого до самых последних частей. Их встречи были размеренными. И даже споры, то и дело возникающие по самым разным вопросам, довольно быстро перетекали в обычное обсуждение, где каждый изо всех сил старался сдержать лишние эмоции, которые точно не облегчили бы ситуацию. Джинни, отставив бокал на стеклянный столик, стараясь не привлекать лишнего внимания, второй раз за вечер подошла к Снейпу, заставляя профессора своими вопросами и неугомонными рассуждениями лишь надеть на себя более каменную маску и поплотнее запахнуть полы мантии, словно та могла помочь ему скрыться. — Уизли, тебе уже несколько раз сказали о том, что было решено несколько дней назад, — устало вздохнул Блейз, опуская руки на спинку кресла, в котором сидела Пэнси. — Твоё параноидальное мельтешение и бесконечное повторение одних и тех же слов никак не поторопят время и уж тем более не решат проблему досрочно. Джинни резко повернулась в сторону слизеринца, продолжающего опираться на кресло и пристально смотрящего в ответ на неё. Глубоко внутри она искала поддержки, надеясь, что из всех присутствующих здесь, кто-то обязательно скажет, что всё произнесённое ей является правильным. Что лимит времени давно исчерпан, и результатом любого промедления может стать очередная похоронная процессия, восстанавливающая в голове страшные события прошлого года. Они все молчали. Даже Пэнси, которая сама ни раз первой поднимала эту тему, как никто другой понимая последствия такого состояния Гермионы. Она будто соглашалась на всё то, что ранее сказал им Снейп, и считала это решение единственно верным. «Требуется ещё немного времени», — эти слова казались усмешкой над ситуацией, где всё могла поменять на первый взгляд совершенно незначительная секунда. Джинни Уизли выводило это из себя. — Я пережила подобное, именно поэтому… — рваный всхлип застрял в её горле, и девушка прикрыла лицо руками, стараясь прийти в нормальное состояние за максимальное короткое время. Ей столько раз хотелось выкрикнуть неправильные слова о том, что только она на самом деле понимает Гермиону. Будто никто из присутствующих никогда не терял близких людей, а ей была открыта главная тайна мира, содержащая самую острую боль. В такие моменты она вспоминала каждую минуту того периода, когда не сомневалась в том, что Теодор погиб. Как отказывалась пить зелья, пыталась наложить на себя руки и ни разу чётко не видела окружающий мир, из-за застывших на несколько месяцев слёз. Ей хотелось кричать об облегчении в момент, когда узнаёшь, что то, в чём ты был непреклонно уверен оказывается очередной ложью. Единственной ложью, на которую согласен умирающий человек, становящуюся лекарством, которое не изобрели ещё ни одни волшебники на планете. Джинни Уизли точно помнила, как после финального сражения одной рукой она крепко вцепилась в Теодора, слушая объяснения о его спасении отцом из Адского пламени и долгих неделях восстановления в отделении Святого Мунго, а другой не прекращала щипать свою раненую кожу, оставляя на той дополнительные следы, лишь бы доказать себе, что всё это не является сном. За облегчением приходила ярость, сдерживаемая глубоко внутри непониманием, почему нельзя было сообщить о том, что он жив, сделав из этого какую-то бесполезную, убивающую тайну. Но спустя секунды, та снова сменилась облегчением и благодарностью, что всё происходящее является правдой. Что утром в своей постели она может видеть, как Нотт снова перетащил всё одеяло на себя, а за обедом морщился, если ему попадались горошины гвоздики, которую он так сильно не любил с самого детства. Сейчас она отчаянно держала это в себе, не решаясь выкрикнуть предложения, которые могли открыть старые шлюзы ран, каждого из присутствующих на этих собраниях. Но яркое ощущение, что её даже не пытаются понять всё ещё неприятно заполняло пространство вокруг. Ей просто хотелось увидеть тот искрящийся свет в глазах своей подруги, который она когда-то снова смогла распознать в своём отражении. — Это скоро закончится, — рука Тео, опустившаяся на плечо, скрытое за синей тканью платья, слегка сжалась, стараясь этим жестом привлечь к себе внимание девушки. — Прошло столько времени… — Сколько не должно было. Если бы я тогда… — Последние шаги, Джинни, — он осторожно поцеловал её в макушку, прислушиваясь к дыханию, которое стало немного выравниваться. — Даже если со стороны всё кажется бессмысленным и чересчур наигранным, то могу с полной уверенностью сказать, что ему тяжелее, чем каждый из вас может представить сейчас, — строгий голос Снейпа разрушил тишину, заставив несколько голов повернуться в его сторону, а некоторым просто сильно зажмурить веки, чтобы сдержать слёзы, которые вот-вот норовили побежать после озвученных слов. Война. Если бы кто-то задал вопрос, когда это состояние, застрявшее глубоко внутри, стало абсолютно естественным, никто бы не смог дать точный ответ, обозначив определённую дату, которую хотелось вычеркнуть из календаря. Война стала частью каждого из них, уже давно не имея никакого отношения к тому, что происходило вокруг. Она была внутри. Находила отражение в каждом слове, о котором нужно было несколько раз подумать прежде чем произнести его вслух. Отпечатывалась в бегающем взгляде, будто пытаясь найти защиту из вне. И уничтожала выстроенное доверие ложью, которая имела такое несправедливое значение «во благо». Справляться с этим с каждым днём становилось всё более невыносимо. По серьёзным лицам, которые сейчас в очередной раз молча смотрели друг на друга, это утверждение несло в себе только большую достоверность. Это всё создавало эффект вакуума, где наигранное спокойствие уже доходило до той точки, финалом чего обычно становился непоправимый взрыв. Каждый из них ловил себя на мысли, что всё, происходящее за этот год, стало в разы страшнее того периода, когда они вместе пытались побороть главное зло, угрожающее стольким жизням вокруг. Любые суды над Пожирателями смерти и литры крови, размазанные по пожухлой траве окрестностей Малфой-мэнора были лишь олицетворением, что собой представляло сражение. Словно атрибуты, передающие лучшую картину того, что на тот момент стало главной темой для обсуждения во всём магическом мире. Всё, что находилось внутри, невозможно было показать так же ярко, предоставляя доказательства, что это было то самое начало конца. Абсолютно другого, неизвестного и ничего не значащего для всех. Если тебе больно — покажи раны, которые кровоточат, принеси бадьян и используй заклинание, которое наложит бинты. Если на твоей коже старые рубцы, значит и боль уже перестала чувствоваться на теле. А если внешние признаки не соответствуют ощущениям внутри, это значит, что недостаточно больно. Им всем сейчас нужно было показать зажившую кожу и шёпотом произнести — недостаточно. Недостаточно для того, чтобы объяснить свою боль. Но достаточно, чтобы в один из дней не проснуться живыми. — Рано или поздно всему приходит конец. Я просто хочу, чтобы в этот раз для неё он был благополучным, — еле слышным голосом произнесла Уизли, машинально откидывая голову на плечо Теодора, сильнее прижимаясь к его телу, в очередной раз ища защиту, в которой так нуждалась сейчас. Снейп сделал несколько шагов в центр комнаты, где в томительном ожидании застыли все присутствующие. Окинул каждого взглядом, задерживая тот на несколько секунд, которых было достаточно для визуального убийства. — Он назвал дату, в которую это может произойти, поэтому… Быстрый шёпот и несколько рваных вдохов нарушили его речь, заставляя тут же перевести взгляд на источник ненужного шума. — Мисс Уизли, — Джинни в этот же момент вытянулась в струну, снова чувствуя себя как на уроке зельеварения, когда её просили дать верный ответ на поставленный профессором вопрос. — Когда будете навещать мисс Грейнджер в следующий раз, просто сделайте небольшой намёк на то, что её хотят увидеть. — Она противится любому вторжению в её квартиру и не хочет там видеть никого, кроме очень узкого круга людей, — вмешался в их разговор Блейз. — Никто не говорит о том, что она решит кого-то впускать, — в голосе профессора слышалось знакомое раздражение. — Она просто должна быть предупреждена, что в её стандартном расписании дня могут быть определённые изменения. Джинни кивнула, прекрасно понимая, что Снейп заранее хочет заглушить страх Гермионы, чтобы тот не стал блокировкой для остального спектра эмоций, который ей предстоит испытать. — Я поговорю с ней, — последнее, что произносит Уизли перед тем, как задеть локоть Теодора, тем самым давая понять, что они уходят домой.***
Почти наступившее лето в Лондоне в этом году напоминало позднюю осень, из-за которой приходилось постоянно накладывать согревающие чары и существовать в гамме тёмно-серых цветов, окружающих всё пространство вокруг. Потирая большим и указательным пальцем металлическую пуговицу на рукаве угольно-чёрного пальто, молодой человек поднял взгляд вперёд, будто пытаясь найти хоть какой-нибудь ориентир, подтверждающий, что дорога, по которой он идёт сейчас, в конце будет иметь верную цель. Именно то, к чему он двигался на протяжении года, боясь сделать даже маленький шаг в том направлении, которое столько времени было обозначено табличкой «Вход строго воспрещен». Это было как в детстве ожидание первого волшебства, когда волнение смешивалось с ярким восторгом от того, что всё это стоило получаемого в итоге результата. Он слышал, как каждый шаг отдавался гулким ударом сердца, которое всё это время билось настолько громко, будто сегодняшний день стал первым после того, как он вышел из комы, и организм снова начал возвращаться к привычному ритму жизни. Если бы его спросили, чего сейчас он хочет больше всего, ответом бы незамедлительно послужило слово — правда. Понятие, которое носило способность спасти человеческую жизнь и раскрыть глаза на то, что столько времени воплощалось совершенно с другой стороны. Сколько раз он думал о спектакле лжи, разъедающем его день за днём и заставляющим захлёбываться в чувстве вины за искалеченную жизнь, сохранность которой всегда была выше любых расставленных приоритетов. Заставив всех вокруг молчать, только лишь наблюдая за регрессом, в котором любой просвет перекрывался чёрной дырой, он продолжал убеждать каждого доверенного в свою тайну, что этот выход является единственно верным из возможных для них обоих. Осознавал все риски и ежедневно угнетал себя за её боль, которую кажется полностью ощущал на себе, находясь даже на самом отдалённом расстоянии. Если бы кто-то узнал о действиях, предпринятых с его руки, то каждый просто покрутил бы у виска, даже не думая о том, что вся его жизнь в эти моменты становилась лишь жалким существованием. Сейчас, делая неторопливые шаги по лужам, собравшимся на асфальте, он внутренне сдерживал себя от того, чтобы не сорваться на бег и преодолеть оставшееся расстояние за считанные минуты. Нетерпение, вызванное длительным ожиданием, останавливалось страхом, не дающим гарантий того, что всё может пойти так, как он сотни раз прокручивал у себя в голове. Именно поэтому, сейчас, уже подходя к подъезду обычного маггловского дома, ему хотелось трансгрессировать прямо в квартиру. Получить эффект, словно от обливания холодной водой, где секундный шок помогал более точно представить действительность. Звук захлопывающейся металлической двери и скрип откуда-то сверху заставили резко вскинуть голову, чтобы оглядеть лестничный пролёт. Выждав несколько минут и поняв, что рядом никого нет, он начал делать осторожные шаги, зная что ему нужна красная дверь в небольшой нише на лестничной площадке третьего этажа. Воздух пах сыростью и плесенью, из-за чего приходилось морщить нос и хотелось скорее оказаться в любом помещении, где будет отсутствовать этот, заполняющий всё пространство, запах. Это было по-настоящему страшно. Оказаться в считанных сантиметрах от момента, целый год крутящегося у него в голове, периодически отгоняя от себя мысли, что он может никогда не наступить. В секунду, когда рука потянулась в карман за палочкой, в голове промелькнула мысль, что использовать убивающие заклинания было не так сложно, как применить элементарные отпирающие чары сейчас. Он выдохнул, прежде чем сделать последний шаг, приближающий его вплотную к двери. Браслет, болтающийся на запястье, стукнулся о металлическую ручку входной двери в момент, когда он как можно тише произнёс: «Алохомора». Судя по тому, как легко замок поддался самому элементарному заклинанию, это лишь подтвердило все рассказы о том, что Гермиона Грейнджер отказалась от любого проявления магии в её жизни. И исправить это можно было единственным способом, ключ к которому был только у него в руках.***
Раздражающие мысли пчелиным роем носились у неё в голове, лишним гулом отвлекая от того важного, на чём она искренне мечтала сосредоточиться в этот день. В этом списке было несколько неотложных дел, и Гермиона бесконечно повторяла их про себя, чтобы отвлекающие звуки не могли перекричать её собственный голос. «Отнести на почту оплаченные квитанции и передать посылку соседке, которую несколько дней назад оставил её сын!», — было произнесено уже больше десяти раз для большей уверенности в себе. Джинни сказала, что в четверг в районе трёх часов дня к ней придёт человек, которому необходимо задать ей несколько вопросов. К слову, Джинни имела привычку говорить очень много, зачастую пропуская мимо ушей то, что было сказано ей в ответ. Люди, которые за всё это время посещали Гермиону, чаще всего были врачами из Мунго, захлопнуть дверь перед которыми для гриффиндорки всегда было самым достойным выходом из ситуации, к тому же приятно тешащим своё самолюбие. Она не собиралась впускать в квартиру никого кроме очень узкого круга лиц и уж тем более тех, кто якобы пытался оказать ей какую-то мнимую помощь. Гермионе Грейнджер не нужна была помощь, просто потому что во всём мире не существовало ничего, что действительно смогло бы ей помочь. Поэтому услышав, как младшая Уизли тараторит в трубку телефона что-то о неизвестном посетителе и важности его визита, Грейнджер даже не удостоила ту ответом, на несколько секунд погружая обоих в молчание, а после сразу переводя тему, максимально отстранённую от того, что ещё могло коснуться неприятного и совершенно бесполезного разговора. «Проникновение в чужую квартиру является незаконным», — прокручивала она в голове, стараясь убедить себя в том, что без её согласия никто не сможет переступить порог места, где она чувствовала себя относительно защищённой. Однако предчувствие, заставляющее то и дело поглядывать на настенные кухонные часы, вызывало неприятное ощущение внутри. Стараясь отогнать от себя все назойливые мысли, Гермиона продолжила вытирать посуду, разложенную на рабочем столе, чтобы переложить ту в шкаф. Поплотнее задёрнув штору, чтобы уберечь себя от лишних параноидальных действий, девушка резко обернулась в момент, когда единственный просвет был полностью задёрнут, а белый фарфор, крепче сжался в правой руке. Это был громкий скрип половицы, всегда присутствующий на пути идущем от входной двери на кухню, а ещё странное волнение света, попадающего в коридор из приоткрытой двери спальни. Каждый небольшой шаг, который она слышала оглушающе громко, вызывал сковывающий ужас, блокируя в голове те мысли, благодаря которым хоть как-то можно было оправдать эту ситуацию. — Пэнси, это ты? — вопрос брошенный в никуда, тут же отлетел от стен, возвращая ей немой ответ, что сейчас в её квартире находился человек, не имеющий никакого отношения к тем, кто имел право здесь находиться. Каждый скрип половицы приравнивался к шагу, как если бы она сейчас медленно шла в сторону эшафота. Ловушка, из которой некуда деться, и тысячи вариантов того, что может произойти в следующую секунду. Крепче сжимая тарелку в руках, девушка увидела высокий силуэт, чья тень отражением виднелась на полу коридора, всё ближе подбираясь к кухне, пока в проёме не появилась фигура. Она бы не смогла сосчитать сколько раз за этот год из дрожащих рук падала посуда, вдребезги разбиваясь о кафельный пол. Сколько раз она наступала на осколки, совершенно не чувствуя боли, лишь замечая, как красные струйки растекаются по белой плитке, предупреждая, что нужно замереть на месте, — перестать причинять себе боль, стараясь доказать, что она является единственным, что Гермиона должна была терпеть до конца жизни. У неё тысячи вариантов в голове, и все их можно вычеркнуть. Перед её затуманенным взглядом, где сейчас застыло отражение каждой эмоции, разрывающей всё изнутри, она видит единственно верный. Единственно существующей, давящий словно сырая земля на только что зарытой могиле, и вызывающей страх, что её рассудок снова пришёл к той точке, откуда она пыталась выкарабкаться год назад. Потому что из всех вариантов, этот являлся единственно невозможным.