Когда любимый отец заболел

Необходимость часто вскакивать со стула, наблюдая за готовившимся обедом, всё-таки откровенно выматывала. Нет, подняться было несложно, но вот напоминавшая о себе боль, становившаяся в этот момент особенно сильной... У Финвэ невольно вырвался вздох. — Что такое, атто? — Феанаро внимательно глянул на него. — Не знаю, — с досадой о ветил Финвэ. — Болит. Мелочь! — заключил он, поднимаясь в очередной раз, нарочно игнорируя вопрос о том, что именно вызывало его хворь. Феанаро вроде бы умолк и лишних вопросов больше не задавал, но Финвэ по лицу сына мог догадаться, что так он этого не оставит и наверняка припомнит позже. Там, где не нужно, он вечно казался излишне внимательным. И точно, едва наступил вечер и Финвэ смог в очередной раз подняться из-за стола, удаляясь в свои покои, как Феанаро нагнал его на полпути. — Я же вижу, что тебя что-то тревожит. — Ничего особенного, — процедил он, но, тут же сообразив, что тон ничуть не похож на любезный, исправился: — Прости. Чересчур устал. Надо побыть одному. На постели он устало растянулся, надеясь скоро забыться, но сон не шел. Нет, лежать определенно было легче, так что и за это стоило быть благодарным (как мы понимаем, свой недуг Финвэ предпочитал стоически игнорировать). Он подтянул к себе с полки томик сказаний о временах пробуждения всех эльдар, и наслаждался им. Свет Тельпериона сплетался с тусклым огоньком светильника подле его постели, часы тянулись медленно, под стать размеренному тону повествований, так что внезапный резкий скрип двери заставил Финвэ вздрогнуть. На пороге показался сын. — Я едва не упал с постели! — проворчал Финвэ. — Прости, атто. Я увидел свет, пробивающийся из-за занавесей, и решил зайти. Тебе стало легче? — и он опустился на постель рядом, протянув руку. Финвэ хотел отклониться — жест был уж чересчур жалостливым, но... — Я увидел немного крови на твоих одеждах сзади, — продолжал сын. Тут-то Финвэ подскочил быстро, снова стиснув зубы, и принялся осматриваться: хорошо еще, что благодаря узорам, вытканным на одежде, пятна были почти незаметны, и больше того, чтобы разглядеть их, требовался весьма острый взгляд. — Ты на редкость наблюдателен. Феанаро ничуть не смутился отцовского сарказма и даже наоборот, продолжил смотреть испытующе — Финвэ ощущал, как жжет его взор. У него были глаза матери, но Финвэ не помнил, чтобы глаза Мириэль пронзали его насквозь... Или она умела быть мягче? Тут ему пришло на ум, что открыться, помимо старшего сына, по сути и некому. Лекарей у него не было: он и сам умел вкладывать в свои целебные песни немалую силу, но для того требовалось воззвать к айнур, к силам природы, а тревожить их из-за столь постыдного случая казалось редкой глупостью. "К тому же Феанаро сам успел воспитать нескольких сыновей и видел всякое, — уговаривал он себя, — стыдиться незачем, пусть скажет хоть что-нибудь, пусть хотя бы посмотрит". На миг закралась мысль, что Феанаро, возможно, гневно отшатнется. "Неужели я боюсь собственного сына?" — перед ним так и предстал образ Феанаро с гневно сдвинутыми бровями вразлет. "Нет, нет, это только хорошо, он тогда бросит свои бесконечные письма," — и Финвэ понял, что ему будет, возможно, даже легче, если сын прекратит свои попытки. Тогда он лег на живот, сбросив камзол и оставшись в одной рубахе. — Видишь ли, я и впрямь хотел попросить о помощи... Ох, — последнее относилось не к жалобам, а было внезапно вырвавшимся вскриком боли, когда мышцы напряглись непроизвольно. — Индис просить неловко, мне не хочется предстать перед ней таким. Феанаро кивнул и положил руку ему на плечо, не только удерживая, но и попросту не позволяя встать обратно, если б Финвэ вдруг того захотел. Надо признать, объятия у него были стальные. — Я все понимаю. Несчастный случай на охоте? Неудачное падение, возможно? — он был деловит и сам ерзал от нетерпения, как и положено ученому. — О, если бы, — голос Финвэ стал более тоскливым, чем он желал. — Полагаю, хворь настигла меня по причине невоздержанности в еде и вине... Должно быть. Феанаро нахмурился еще сильнее, но не повел и бровью, когда Финвэ обнажился и ниже пояса. — Ты упал и ударился? — Не думаю. Но сидеть совершенно невозможно! Финвэ предпочел бы отвернуться, но ему хотелось видеть эмоции сына, чтобы хоть по ним угадать, что происходит. Он видел, как Феанаро чуть приоткрыл рот, что, впрочем, не было признаком удивления — скорее, еще большей сосредоточенности, а потом нажал куда-то так, что Финвэ вскрикнул от резкой боли, и малейшее желание оборачиваться на сына пропало. Он уткнулся лицом в простыни, обтирая непрошеные слезы. — Там что-то... Набухло. Я полагаю, гной. Мне случалось видеть такие раны... — вещал он довольно глухо, до сих пор уткнувшись в постель. — Это воспаление, застоявшаяся кровь, — резюмировал Феанаро. — Ты же владеешь резцом, так мог бы... Я знаю, выглядит отвратительно... — Ничего я резать не буду, — оборвал его сын. — Это оставим на крайний случай. Погоди. У меня была охлаждающая мазь для ожогов, и, полагаю, здесь она не повредит... Во всяком случае, я должен ее испытать. Подожди меня немного. И не вздумай сбежать! Он вскочил так же быстро, как появился — только ветер поднялся в покоях, взметнув занавеси. Финвэ вздохнул тихонько. Так или иначе, признание было сделано, а бежать означало навлечь на себя самое пристальное внимание сына и его бесцеремонные (возможно, при всех!) расспросы о здоровье, так что остаться и подвергнуться его методам врачевания было несоизмеримо безопасней.

***

Мазь приятно холодила — нет, даже не так. По правде говоря, впечатление создавалось такое, точно его чресла окунуты в колотый мелкий лед — а ведь сын их даже не касался, так, пару раз крепко удерживал его за бедра, не давая увернуться от своих ничуть не щадящих прикосновений, и только. А вот что касалось зада, то его, как ни укутывайся в одеяла, невозможно было сейчас хоть сколько-нибудь согреть, так что Финвэ вздрагивал под взглядом Феанаро, прикрываясь. — Нет, это невыносимо! — он поднялся. Надо сказать, кое-какое полезное свойство у холодящей мази все же было: она придавала бодрости движениям. Все приходилось делать как можно скорее в надежде на то, что хоть это поможет согреться. — Холодно? — Ужасно! — воскликнул Финвэ. — Быть может, я чересчур увлекся, но мне казалось важным... — Феанаро пояснял еще что-то из своих соображений, но Финвэ его не слушал. — Где у тебя купальни? — Хм... Они там, в конце коридора. Погоди, я согрею воды. Хотя не уверен, что оно того стоит. Горячая вода может разогнать кровь и приливать ее к месту застоя еще сильнее. И впрямь, при попытке идти Финвэ чувствовал себя так, точно меж ягодиц находилось что-то чужеродное, вдобавок причиняющее постоянный зуд. И если холод замаскировал постоянную ноющую боль, то ощущение инородного тела из-за разбухших сосудов не исчезало. Направляясь в купальни, Финвэ успел проклясть себя за откровенность, Феанаро за методы лечения и себя самого еще раз — за невоздержанность. Теплая вода, вопреки мрачным предсказаниям сына, принесла немного облегчения, и Финвэ позволил себе расслабиться, откинувшись на бортик купели. Сын, впрочем, не дал подолгу наслаждаться уединением. — Ну как? Тебе стало лучше? — Немного, — проворчал Финвэ, размышляя. Стал Феанаро таким, вынужденно растя нескольких его внуков, которые тоже не оставляли его ни на секунду, или причина была иная? Феанаро сбросил рубаху — стоять одетым в натопленном помещении было жарко — и облокотился на бортик рядом с ним. — Не кори себя. Полагаю, немного грязи и маленькая царапина — вот и все, что нужно для твоей болезни. Невоздержанность здесь ни при чем. — Моя фэар слабеет. Привязывающаяся хворь — следствие этой слабости. — Нет! Ты выглядишь как нолдо во цвете сил, едва ли мой Канафинвэ так статен и силен, как ты, — Феанаро погладил его по плечу, потом ткнулся губами ему в щеку: губы были сухими, касание — мимолетным, но Финвэ живо вспомнил, что не видел подобной нежности от сына многие, многие годы. Пожалуй, с тех самых пор, как Финвэ привел в свой дом Индис. Финвэ выбрался на пол, мощеный шероховатыми камнями. Вода стекала с него на пол. Он наскоро обтерся: знобящее ощущение прошло, или стало не таким навязчивым, ощущение неприятной щемящей боли — тоже. Однако чувство того, что в анусе застряло нечто лишнее, не прошло, и даже, как казалось Финвэ, ясно отражалось на его походке. Обычно царственная, она превратилась в прихрамывающую и зажатую. Хорошо, день или два он сумеет сдерживаться, но что дальше? Феанаро сумел остаться невозмутимым, а жена? Да он и попросту не хотел открываться ей в таком. При поддержке сына он вновь добрался до собственных покоев. — Невозможно ходить, — негодующе проронил он. Феанаро угадал ход его мыслей: — Останься у меня. Я напишу письмо к ней и к Нолофинвэ, скажу, что ты остался скорбеть по матери на ближайшие дни. Финвэ кивнул, укладываясь. Если бы он поднял голову, увидел бы торжествующее выражение на лице Феанаро. И это было не злорадство (разве что самую малость) — скорее искреннее счастье от того, что он смог отвоевать отца у его новой семьи, сумел стать вновь более полезным и дорогим, чем все они.