Когда любимый отец заболел

— И, кстати говоря, — продолжил Феанаро, — едва мы хотели с тобой провести время, отдаваясь оплакиванию нам одним понятной потери, как сразу... Он в раздражении бросил на постель Финвэ свернутую вчетверо бумагу, аккуратные округлые буквы на которой гласили, что супруга нолдорана справляется об его самочувствии и велит передать, что скучает — и Финвэ мигом ощутил одновременно досаду, радость и желание вернуться. С другой стороны, покинуть дом сына так сразу будет неловко... Он скомкал бумагу и просяще глянул на сына: — Мне не хотелось бы покидать тебя так скоро. Быть может, ты сопроводишь меня в Тирион? Я скажу, что хотел попросить тебя подобрать материалы для отделки моих парадных покоев или возвести новую водонапорную башню... Подразумевалось под этим, конечно, что сын в действительности продолжит тайком его лечить — и Феанаро, вопреки опасениям отца, согласился. К дверям подогнали крытую повозку — подобие небольшой кареты, так что большую часть пути можно было проделать полулежа, читая, к примеру, трактаты о зодчестве или о целебных травах, чем нолдоран и занялся. Феанаро следовал за отцом со смешанными чувствами. С одной стороны, мачеху он ничуть не мечтал увидеть, с другой был готов исполнять долг по исцелению своего дорогого атто, невзирая на все препятствия, так что выражение его лица было стоическим. Финвэ проделал путь без особых жалоб, от нечего делать перелистывая справочник с подробным описанием всяческих произрастающих близ Тириона растений, изучая их свойства. Одно было кроветворным, другое помогало от кашля, третье давало отдых усталому уму... Как правило, нолдоран ощущал себя бодрым и долгие его годы тянулись, не омраченные ни малейшим печальным случаем, но в этот раз недуг поневоле заставил присматриваться к целебным свойствам тщательно. — А что входило в состав той мази, йондо? — поинтересовался он, и Феанаро тщательно перечислил ему все ингредиенты: травы, экстракт водорослей с берегов залива и немного оленьего жира. Финвэ принялся сверяться с атласом. — Кажется, шиповник и чабрец являются заодно возбуждающими, — задумчиво проронил он. Феанаро вопросительно посмотрел на него, приподняв одну бровь — надо сказать, брови у него и без того были вразлет, что придавало лицу удивленной насмешливости, а теперь выражение это стало ещё выразительнее. Финвэ мигом смутился. "Зачем я это сказал? Надеюсь, этим я себя не выдал", — задумался он. — Одно и то же растение может быть и способствующим лечению, и устраняющим застой крови, и возбуждающим, — пояснил ему сын. — И всё-таки это лишнее, — проговорил Финвэ, стараясь придать голосу категоричности. — Без этого никак? Может, в эту мазь, наоборот, добавить чего-нибудь успокаивающего? — Тогда она будет погружать в лишнюю сонливость, и окружающие ещё быстрее заподозрят твою болезнь, — опроверг его гипотезу Феанаро. Финвэ тяжко вздохнул, но в споры с сыном больше не ввязывался. Как бы ни был хорош путь с неторопливо сменявшими друг друга пейзажами и пышно цветущие сады в пригородах Тириона, скоро они кончились, и на смену пыльным мягким грунтовым дорогам пришла вымощенная камнем дорога внутри города. Строения становились выше, а когда в золотистой дымке на горизонте показались тонкие шпили его дворца, Финвэ настоял на том, чтобы пересесть с повозки на своего скакуна, который, как нарочно, именно сегодня казался на редкость беспокойным и как нарочно не упускал момента пуститься то рысью, то галопом, которые отдавались болью. — Ты только лишний раз поранишь себя. — Пустяки. Дотерплю. — Разбередишь больное место, — мрачно предрек Феанаро. — Явишься ко двору с пятном крови сзади. В этот раз в его голосе проявилось явное злорадство, и Финвэ, вздохнув, спешился, остаток пути пройдя пешком и передав коня слугам: его немного утешало то, что он прекрасно помнил времена, когда все праотцы и первые правители эльфов только так и передвигались, не видя в том ничего зазорного. И впрямь, здесь оказалась своя польза: поднимаясь по лестнице, можно было обнаружить, как сильно стёрлись ее ступени, и давно пора подновить облицовку цоколя, и цветы красивые высадить вдоль парадных спусков... Индис, к счастью, не видела, как он добрался до дворца, но ждала его в парадных залах, где уже накрыт был по случаю его возвращения стол, возле которого крутились оба принца. Жена сердечно обняла его и, кажется, ничего особенного не заметила, так что Финвэ и впрямь ощутил спокойствие, а за трапезой одарял сыновей и дочерей умиротворенной улыбкой. Впрочем, радовался он рано, поскольку вскоре ощутил, как ладонь жены касается его парадных одежд, а затем колена, и при всех громко просить ее остановиться было неловко. Она продолжала свои маленькие провокации ещё какое-то время, что указывало на ее игривый настрой, потом, к облегчению Финвэ, перестала, но ведь за трапезой следовал час, когда домочадцы нолдорана могли разойтись по своим покоям и уединиться... Последнее ему предстояло сделать наедине с супругой, и он снова нервничал. "Занавеси, что ли, задернуть? — вопрошал он себя. — Пожалуй. Или повесить новые, потемнее..." Добившись почти полной темноты, при которой нельзя было различить и лица стоявшего напротив, и скрыв малейшие лучи сияния Лаурелин, Финвэ прилег, снимая тяжелые парадные одежды, и удовлетворенно осмотрелся. "Да, вот так идеально", — похвалил он себя и начал снимать оставшееся: нижнюю тунику и исподнее, а заодно не без стыда проверил свое состояние — увы, узлы никуда не исчезли и были легко ощутимы, а ведь супруга, надо сказать, любила одарять его ласками в самых неожиданных местах... И тревога овладела нолдораном снова, став еще сильнее, чем прежде. А что, если она спросит его обо всем? Или, что хуже,отдернет занавеси с окон и примется разглядывать, что с супругом? А потом проникнется к нему истинным отвращением и вовсе больше не согласится на близость? Эти и множество других тревог овладевали Финвэ, пока Индис по обыкновению долгое время проводила в купальне. Воспользовавшись этим последним обстоятельством, он вскочил и как можно тише проскользнул в покои старшего сына. Тот, оставшись в одной рубахе, собирался улечься отдохнуть, но, завидев отца, поднялся. — Атто, вы хотели, чтобы я начал вас врачевать? — он потянулся за склянкой с мазью, но Финвэ перехватил его руку. — Погоди, это лишнее, — Финвэ кусал губы, не зная, как признаться сыну и уговорить его поучаствовать в своем замысле. — Видишь ли, узлы не рассосутся бесследно, и до той поры, может, пройдет время... — Безусловно, — кивнул Феанаро. — А значит, они будут заметны... В особенности, если раздеться. Понимаешь? — Что? В купальнях присутствуют только верные, — Феанаро, казалось, не видел проблемы в упор. — Да нет же, — сдавленно простонал Финвэ. — Индис. Она может заметить, спросит, а там и... — Так воздержись от близости. — Феанаро переглянулся с отцом и понял, что последнее предложение было, пожалуй, неуместным. — Хорошо, но чего ты от меня хочешь? — вопросил он наконец. — И нет, я не возьму резца в руки. — Да этого и не нужно. Видишь ли... Я хотел... Встань-ка передо мной. Феанаро вытянулся перед отцом, расправляя плечи, и поглядел сверху вниз с оттенком недоумения: он, конечно, знал, что атто его любит, но сейчас было вовсе не время любоваться им, тем более, когда Финвэ явно куда-то торопился. — Видишь ли, мне пришло на ум... Мы с тобой столь схожи статью и ростом... "С чего бы?" — хотел заносчиво вопросить Феанаро, но вновь смолчал, не понимая, куда атто клонит. Финвэ продолжил: — Кончено, если не брать в расчет лицо — но это и не требуется, в моих покоях царит темнота... Словом, не мог бы ты заменить меня? — То есть? — Феанаро поднял брови еще чуть выше. — Взойти на ложе вместо меня. — К Индис? — Знаю, ты не испытываешь к ней добрых чувств, но... Финвэ чуть втянул голову в плечи, ожидая бурного скандала: сейчас сын по меньшей мере назовет его умалишенным... Но нет. — А если она узнает меня? — Я обещаю на тебя не гневаться и не наказывать, — быстро пообещал Финвэ. — Да неужели? — Нет, это, конечно, будет неловко, но вообрази, что будет, если она увидит... ощутит... словом, ты понимаешь мое чудовищное положение, и потом, эти расспросы... Феанаро, умоляю! Я скажу, что устал с дороги и, перепутав покои, уснул у тебя, ты скажешь, что все эти годы под маской ненависти прятал любовь... Она, конечно, потребует тебя удалить прочь, но я в таком случае покину дворец вместе с тобой! — Правда, атто? — Конечно, — Финвэ погладил сына по плечу. — Я зависим от тебя и от твоей чудодейственной мази.