Когда любимый отец заболел

— И все же твой план весьма сомнителен, — заметил Феанаро, но все-таки покинул свои покои с чувством сыновнего долга и без малейшего промедления. Вскоре он добрался до покоев нолдорана и, обнажившись, улегся на постель Финвэ. В отличие от отца, ни малейшей тревоги он не испытывал. Во-первых, он решался на подмену по просьбе отца, во-вторых, рад был досадить Индис и даже с некоторым нетерпением дожидался ее ошеломления и гнева — поэтому на душе у него было спокойно, и, утонув в мягких перинах, он едва не уснул. Но вот из соседних покоев послышались дивная музыка и чарующий тихий голос, резные створки дверей растворились, донесся запах, сладкий, цветочный, но не приторный, и в проеме показалась высокая стройная фигура его мачехи. Прозрачная накидка почти ничего не прятала, больше скрывали волосы, золотым водопадом струящиеся по ее плечам и груди. И тут Феанаро похолодел — впрочем, вовсе не потому, что до такой степени был поражен красотой вошедшей к нему ваниэ. Запоздало пришла к нему в голову мысль об единственной уязвимости их с атто плана: хорошо, лиц сейчас не видно, но что будет, если Индис что-либо спросит? А ведь их голоса различны. Решив молчать до последнего, а в самом крайнем случае отвечать тихим хриплым шепотом, Феанаро чуть успокоился и поднялся с постели, а затем простер руки к Индис, как мог бы это сделать, по его мнению, горячо любящий ее Финвэ, и она пошла ему навстречу, но на полпути остановилась, с недоумением оглядываясь. — Что за темнота, мелиссэ? Отчего ты не пустишь благой свет древ в наши покои? Феанаро тихо скрипнул зубами — атто не предупреждал, что близость начнется с расспросов, но, вспомнив об осанвэ, постарался как можно яснее донести до Индис следующую мысль: единение их фэар и хроар — их собственное дело, и ни к чему показывать его соглядатаям врагов, которые могут ходить рядом. Индис в ответ на подобное подозрение залилась громким гармоничным смехом, но, на его счастье, попытки отдернуть занавеси пока не сделала, хоть и находилась в опасной близости от окон. — Ты излишне мнителен, мельдо. Впрочем, как желаешь, — и она встревоженно глянула на Феанаро, готового вот-вот вскочить с постели, чтобы препятствовать ей пролить свет на происходящее, после чего, пожав плечами, отошла прочь, вернувшись к ложу. — Мне, конечно, жаль, что в этой тьме не видно блеска твоих глаз и яркого цвета твоих одежд... Но, раз уж ты загодя обнажился, пожалуй, все равно... Она потянулась к нему, грациозно изогнувшись, и присела рядом на ложе. Ладонь ее прошлась по его волосам, потом по вздымающейся груди, потом по животу... Феанаро ловил ее касания, вначале уговаривая себя расслабиться и не выдать себя невольным отстраняющим жестом, но скоро пришлось убеждать свое хроа не возбуждаться чересчур сильно. Хуже всего было то, что он по понятным причинам ничуть не интересовался тем, при каких обстоятельствах и в каком темпе происходит близость между его атто и Индис, так что он решил не торопить события и дать ей возможность действовать. Но едва Индис замерла ненадолго (между прочим, оставив ладонь на его груди), как ему подумалось — что, если отец в этот момент перехватывал инициативу и она этого ждет? Тогда надо действовать? А если нет, и она начнет вырываться, а потом, что хуже, догадается о подмене? Или (тут Феанаро замечтался) ей понравится близость с ним больше, чем с атаром, и тогда станет ясна ее непостоянная натура, и можно будет, наконец, раскрыть любимому отцу глаза на истинный лик той, которую он избрал в жены? О, это последнее было бы лучше всего, но для этого прекрасного исхода нужно было приложить еще больше стараний. Действовать следовало плавно и осторожно, словно пытаешься подманить дикого зверя, и Феанаро плавно привстал, а после сам навис над Индис, перехватив ее ладонь, но не убирая от своего тела, а, наоборот, проводя кончиками ее пальцев по своей коже и как бы намекая тем самым, что не против дальнейших ласк. Индис, кажется, не вырывалась, что утешало, но все-таки предпочла устроиться сверху, что Феанаро пришлось ей позволить: кто знает, может, атар был к тому привычен? Ласки ее замедлились, и она явно хотела получить больше удовольствия от одной возможности прикоснуться к его телу. Кажется, подлог остался незамеченным, что успокаивало, и Феанаро замер с самодовольной улыбкой на губах. Знай он, о чем размышляет сейчас Индис и отчего она действует так медлительно, так спокоен он бы не был. Супруга нолдорана, конечно, сразу поняла, что что-то идет не так, и дело было даже не в излишней его молчаливости или задернутых шторах. Феанаро выдали литые мышцы, свойственные мастерам кузнечного дела, так что если при первом же прикосновении Индис решила, что супруг и впрямь чего-то опасается и чересчур напряжен, то при втором заметила, что мускулы имеют твердость камня или стали, да и не был ее супруг никогда так напряженно молчалив; впрочем, она не стала прогонять притворщика, поскольку любопытство отныне требовало узнать, кто же такой решился выдать себя за нолдорана. Она не была уверена, что в точности узнает любого нолдо или ваниа из числа приближенных, но вот кончики пальцев прошлись по изгибам стройного тела (что ни говори, Финвэ никогда не обладал столь выверенными пропорциями), потом наткнулись на пару отметин в местах недавних ожогов, затем ощупали привычные к тяжелому труду руки с загрубевшей кожей, и картина в ее уме сложилась полностью. Феанаро! Оно устроилась рядом, полусидя, продолжая расслабленные ласки и перебирая в уме возможные причины подобного поведения. Всю проведенную с нолдораном жизнь ей казалось, что пасынок едва переносит ее на дух, а взор его мечет при виде нее злые молнии, и вот пожалуйста! Индис нахмурилась. В чем была причина? Очевидно, Феанаро неподдельно ее ненавидел, а значит, решился бы на такое по очень веским причинам, к примеру, если бы его попросил о том сам Финвэ. Ничьего больше голоса при дворе Феанаро не послушался бы. Возник другой вопрос: к чему это ее супругу? Не захотел ли он публично уличить ее в неверности, а затем прогнать? Очень вероятно, ведь Феанаро обладал большим влиянием на отца и мог запросто уговорить его проверить жену таким образом. Так она и решила, и как раз в этот момент ее небольшая, но сильная рука с заостренными коготками накрепко сомкнулась на его ухе, оттягивая его вверх и заставив издать жалобный протестующий возглас. — Умоляю, аммэ! Пожалуйста, отпусти! От волнения, как видим, Феанаро живо вспомнил все вежливые слова, а заодно и отбросил то портившее им обоим жизнь предубеждение, что Индис никогда не заменить ему родную мать. Заодно он понял, что выдал себя голосом полностью, и умолк, тихо шипя. Боль требовала высвободиться, но ведь для этого бы потребовалось извернуться и оттолкнуть ее, а на это Феанаро не решался уже из страха: вдруг она скажет атару, что он обошелся с ней грубо? Индис же, услышав хрипловатое, но звучное восклицание из уст Феанаро, узнала в нем пасынка окончательно и торжествующе улыбнулась, хваля свою наблюдательность. — Нет, и не думай вырваться. Отпускать тебя я не стану, — и с этими словами она потащила Феанаро вниз, громко призывая на помощь Финвэ, а заодно кого-нибудь из верных; счастье еще, что во время отдыха галерея, куда выходили их покои, была пуста. Феанаро принужден был следовать за ней, нелепо пригнувшись. Ухо чесалось и покраснело, но освободить его не удавалось, даже взывая к ваниарскому милосердию. — Ты замыслил дурное против меня, решив разделаться таким образом, да? — Аммэ, клянусь, и в мыслях не было! Отпусти, я дал клятву атто! Его вообще не стоит тревожить, он спит, к чему его огорчать таким позором? — Благодари валар, что я не привела тебя пред очи отца, схватив за другое место! Так что, когда двери распахнулись, Финвэ не стал изображать, будто погружен в сон, но постарался сразу прийти на помощь своему дорогому сыну: — Мелиссэ, молю, отпусти его. Он не ведал, что творил, и... — Уж не задумал ли твой сын таким образом избавиться от меня? — Что ты! — Финвэ обнял разгневанную супругу, мягко отстраняя ее от Феанаро и уговаривая отпустить его многострадальное ухо, которое за время экзекуции стало минимум на дюйм длиннее. — У него не было и в мыслях, прошу, идем. — Что же в таком случае было у него в мыслях? Феанаро, устроившись на полу в приличествующей покаянию позе и не смея подняться, с в этот миг подумал, что обнаженная и разгневанная, Индис остается на редкость хороша собой, и искренне вздохнул. Ему оставалось лишь досадовать из-за того, что неумело выдал себя, и на отца за заведомо неисполнимый план. — Я дивлюсь твоему спокойствию, Финвэ! Твой сын вошел в наши покои, пытался овладеть мной! Я требую отослать его прочь из дворца! Финвэ попытался натянуть на себя мрачное выражение лица — это ему далось легко, хоть он был не мастер притворства: помним, что болезнь все еще напоминала о себе. — В чем была причина твоей безумной выходки, йондо? Ты выпил лишнего, перепутал покои или и впрямь замыслил темный план? Феанаро глянул на отца выразительно, не без скептицизма. Хорошо, войти к мачехе он уже попробовал неудачно, но еще и разыгрывать в угоду им раскаяние? Нет уж. И Финвэ, понимая его чувства, поспешил увести Индис прочь. — Я побеседую с ним наедине. Идем, и остаток часов сна я буду защищать тебя от любого, кто попытается нам помешать, — нагнулся он к ней, целуя ее в том месте, где на виске нежная кожа переходила в золотистые завитки волос. Феанаро скрипнул зубами, глядя на отцовское притворство, и проводил удалявшиеся их фигуры не без некоторой смутной зависти. Финвэ же вскоре на разные лады пытался убедить Индис в том, что никакой катастрофы не произошло, мальчик юн, может, он хотел пошутить и не думал о таких последствиях... — У твоего мальчика уже четверо собственных мальчиков, и он великолепно знает, откуда берутся дети! Нолдорану потребовалось все его красноречие, чтобы утихомирить жену и улечься с ней спокойно; впрочем, когда она сменила гнев на милость и соизволила одарить его ласками, радости он не испытал — ведь боль-то не прошла, а значит, Индис все еще могла узнать про его болезнь. А в такой миг это было бы особенно ужасно, согласитесь! Потому он отказался от соития, сославшись на то, что после долгого путешествия у него разболелась голова, и лег подле жены спокойно, минуту спустя погрузившись в желанный сон. Индис же, чувствуя себя бодрой, провела часы отдыха в размышлениях. Если она была права, и Феанаро зародил в Финвэ зерно сомнения в верности, отчего ее муж остался так благодушен? А если он догадался о коварном замысле сына, оставался тот же вопрос — отчего Феанаро избежал наказания? Не настолько же слепа родительская любовь? Заметим, что тут она ошибалась, но это к делу отношения не имеет. Второй загадкой было то, почему Финвэ отказывался от близости сейчас,в такой момент? Раньше подобного не было, больше того, в подобном деле он оставался неутомим и не отказывал ей никогда, как бы ни был устал. Добившись от сонного Финвэ обещания, что близость состоится завтра, она наконец успокоилась и решила проследить за развитием событий.