***
Олег потянул Серёжу за рукав, призывая подойти к стойке. И так все косились в их сторону, незачем привлекать излишнее внимание. — Ты куда меня привел?! — тихо прошипел он, недоуменно глядя на Олега. — Сам же просил, в кабак, ясное дело, — нисколько не кривя душой, заявил Волков. И, обращаясь уже к хозяину продолжил: — Друг, налей-ка нам два того же, что и ему, — и указал в сторону печального старичка, восседающего на тяжелом дубовом табурете. Мужик, пристально поглядев, потянулся за бутылкой с мутной жидкостью. Поставил перед ними две стопки и вышел из-за стойки в зал к одному из широких дубовых столов, переговариваясь с сидящими за ним гостями и посмеиваясь. Олег ухмыльнулся и разом осушил стопку. Сергей брезгливо морщил носик, глядя на неблагоприятного вида стакан. Но все же, пересилив себя, недоверчиво пригубил и, скривившись, поставил на место. Волков искренне развлекался. Ему-то действительно частенько доводилось бывать в подобных заведениях. Его много где помотало за три года службы, он действительно много чему научился, стал сильнее, ловчее. Но служба — это ведь не только строевая подготовка вверенных тебе солдат и тренировки, это еще и застолья с друзьями-офицерами. Да и не всегда была возможность квартироваться в приличных местах, порой и с крестьянами в избе приходилось тесниться, и на постоялом дворе комнатушку снимать, а то и вовсе у костра под звёздным небом. Не то что Серёжа, такой тепличный, разнеженный благами сытой и спокойной жизни в высших кругах. Чему Олег, конечно же, был несказанно рад. Где как не в столице, в безопасности и довольстве находиться его сокровищу. Заметив, что тот совсем пригорюнился, Олег наклонился и шепнул: — Хочешь, уже пойдем? Посмотрел, не понравилось, бывает. Но Сергей, горделиво вскинув голову, ответил: — Нет уж, мы только пришли, к чему спешка, — и, собравшись с духом, зажмурился и осушил чарку, от вкуса его передернуло, а в уголках глаз проступила влага. Ну конечно, это не французское шампанское, что он с таким энтузиазмом распивал на прошлой неделе, чтобы увереннее себя чувствовать, общаясь с первыми лицами государства. Олег мысленно восхищенно присвистнул — неплохо, самогон-то крепкий и крайне противный. Уже вернувшийся за стойку хозяин подставил тарелку с чем-то вяленным и весьма неприятным прямо под нос Серёже. А он от аромата, исходящего от этого шедевра кулинарии, весь побледнел, позеленел и быстро проговорил: — Ладно, пошли, — метнулся к выходу. Волков, стукнув монетой по столу, вышел следом. Он застал Серёжу облокотившимся о стенку и со страдальческим лицом втягивающим свежий воздух. Было начало лета, ночи прохладные, ещё и дождь недавно прошел, и обтесанная временем брусчатка дороги поблескивала в свете фонарей. Олег сочувственно погладил неудачливого кутёжника по спине и подал платок. Люби он его чуть меньше, мог бы затеять разговор из разряда «я же говорил, что там плохо и тебе не понравится.» Но любил он безмерно потому лишь предложил: — Пройдемся? Серёжа кивнул, убирая платок в карман. Пройдя в тишине пару домов по узкой улочке, скорее напоминающей подворотню, покрытую лужами, Серёжа наконец заговорил: — Не понимаю я, все знакомые вечно рассказывали, как славно привели вечер в кабаке, словно это лучшее место на свете. — Так не от хорошей же жизни ходят в кабак, — пожал плечами Волков, — а наоборот, чтоб напиться, забыться. — Ты ведь тоже ходил, почему? — Явно стреляя глазками, проговорил Серёжа. — Скучал, — в тон ему ответил Олег. — Да прям уж, — хитро улыбаясь, кокетливо толкнул плечом Разумовский. — Да и нужно же мне было чем-то питаться. Серёжа рассмеялся, звонко так, что в груди затрепетало, а на душе стало теплее. Волков стянул с себя сюртук и накинул Сереже на плечи. Тот в ответ благодарно улыбнулся, очарованно глядя из-под вечно лезущих в лицо рыжих прядок, зевнул и протянул, кутаясь: — Поедем к тебе, а то хозяйка подумает, что у нее квартируется приведение, которое появляется раз в год. — Приготовлю тебе что-нибудь поприятнее той закуски из кабака, — помогая вытащить прижатый воротником рыжий хвостик, не менее мечтательно проговорил Волков. — Уж пожалуйста, ты давно обещаешь угостить меня чем-нибудь в стиле вашей армейской кухни. — Ну, на деликатесы можешь не рассчитывать. — Я знаю, что мне точно понравится, ведь готовить будешь ты, — не терпящим возражений голосом проговорил Серёжа. Волков усмехнулся: — Выбирай: каша перловая, каша гороховая, щи! — Начал весело перечислять он, загибая пальцы. — А ты говоришь, не деликатесы! Не помню, когда последний раз такое ел! Знаешь, как надоела вся эта осетрина под соусом бешамель? — рассмеялся Серёжа и замолк на полуслове, замерев на месте. Олег резко обернулся, краем замечая темный силуэт позади. Глаза Серёжи округлились от испуга. В блеклом свете уличных фонарей блеснуло острие ножа возле его горла. А через секунду Олег и сам почувствовал что-то острое, упирающееся в спину, и две пары цепких рук, схвативших его. Трое преступного вида мужиков окружили их. Один, приземистый, крепкий, приставил нож к горлу Разумовского. И двое, сильно воняющие алкоголем, удерживали Волкова. Олег ведь видел их в кабаке, именно к ним подходил хозяин заведения. Сговорились, наверняка в доле. — Выворачивай карманы аристократия, — прокашлял мужик, даже в ночи отчетливо были видны метки каторжного на лице, — думаете, нарядились в простое — никто не узнает? Я вашу породу чую! — Я бы не советовал, уважаемый, у вас будут большие проблемы, — Серёжа звучал достаточно уверенно. Но Олег-то видел ужас и растерянность в его глазах. — А мы не за советом пришли, а за деньгами, — сильнее прижимая острие ножа к горлу, прохрипел несвежим дыханием на ухо каторжный, тряхнув его за плечо, на перемотанном какой-то засаленной тряпкой кисти виднелось свежее клеймо в форме буквы “У”. Еще и убийца. Не отпустят их просто так. Волков медленно закипал, кулаки непроизвольно сжались, а взгляд потемнел. — Выворачивай карманы, — рубя слова, зло оскалился черными зубами мужик, и Сергей, нервно сглотнув, начал медленно вытаскивать из кармана кошель. — Что стоите, олухи, у него тоже, и живее! — прикрикнул на своих пособников главарь и кивнул в сторону Олега. А тот лишь смотрел диковатым немигающим взглядом за спину Разумовского. Никак не мог поверить в происходящее. Он офицер, Серёжа граф, а какая-то беглая падаль в подворотне вздумала им угрожать, ножиками своими тыкать. Да только за то, что посмели Серёжу пальцем тронуть, он им глотки перегрызёт. Не позволит. Никому, никогда не позволит навредить ему. — Так бы сразу! А то не советую, тфу! — Бордо выхватил кошель грязными ручищами и довольно осклабился главарь. Плотнее прижал нож к горлу так, что Серёжа болезненно всхлипнул. И у Волкова сорвало крышу. Правому тощему алкашу со всей силы вломил в колено (ему хватило, вывих не меньше если не перелом). Одновременно, выворачиваясь из захвата, врезал кулаком по челюсти второму. Нож отлетел, звякнув о брусчатку. И еще до того, как главарь успел и глазом моргнуть, рванулся вперед, отдергивая его лапищу с ржавым ножом от бледной шеи, и дернул Серёжу себе за спину, замечая кровь от неглубоко, еле заметного пореза:«сука, всё-таки передавил.» Глаза заволокла красная пелена, сердце колотилось от нахлынувшей ярости, каждая мышца напряжена, готова калечить, убивать и защищать. Упыри, что держали Олега, кряхтя и ойкая расползались, правильно, лучше не лезть. А каторжный, наконец вернувшись в равновесие, поудобнее перехватил нож и, окрысившись, подзывал Олега жестами, мол, давай, нападай барин. Сам попросил, пускай потом не жалуется. Волков ринулся на него. Повалил на землю и бил, бил, бил, пока ярость застилала глаза, пульс стучал в ушах, бил, пока не услышал чавкающие звуки под кулаками, бил, пока не почувствовал, как чья-то рука тянет его за ворот. Лишь тогда пелена спала, а звон в ушах прекратился. — Все, остановись, хватит, — тревожно звал Серёжа. Олег повиновался рукам, поднялся на ноги, еще не совсем в себе, тяжело дыша и с руками, перепачканными чужой кровью. Серёжа причитал, гладил его по щекам, пытаясь стереть брызги крови с лица, но только размазывая их, заглядывал в глаза. — Волч, ты как? Прости, я так испугался, — так и не услышав ответа, уткнулся носом в шею и обхватил вокруг талии, сбивчиво дыша от волнения, успокаиваясь и тем самым успокаивая Волкова. Но вдруг отпрянул, глядя на свою ладонь: — Кровь? У тебя кровь! Но Олег уже и сам почувствовал жгучую острую боль в боку и то, как одежда неприятно прилипала к телу. Про чёртов ножик он забыл. В глазах чуть потемнело, и он пошатнулся, опираясь на плечо Разумовского.***
— Черт, черт, черт! Ну зачем?! — Сергей вел Олега по узкому переулку между двух домиков , помогая зажимать рану на боку и придерживая под плечо. Волков в ответ лишь натужно сопел, сильнее стискивая зубы. Сереже ужасно хотелось просто броситься наземь и разрыдаться от бессилия. Паника и отчаяние накатывали. Хотелось, чтоб его пырнули вместо Волкова, ведь по его вине они вообще оказались в этой злополучной подворотне, все беды по его вине. Он и раньше понимал, но сейчас ощутил особенно отчетливо, что никого и ничего дороже, важнее Олега у него нет. Да он умереть за него готов, или вместе с ним, но еще рано сдаваться, нельзя давать слабину, нужно собраться. Сегодня никто не умрет. Серёжа почувствовал прилив сил. Да он весь город сожжёт, все с ног на голову перевернет, даже, кажется, убьет, если это будет необходимо. Наконец, они вышли на широкую освещенную улицу. Невдалеке виднелась бричка с задремавшим на козлах извозчиком. Заметив его, Серёжа ускорился, на ходу призывая возницу проснуться, Волков еле успевал ноги переставлять. — К ближайшей больнице, живее! — Раздраженно проорал Разумовский и повозка сорвалась с места. — Клянусь, если ты умрешь, я найду тебя на том свете и убью во второй раз! — Злясь на самого себя бормотал Серёжа, еле сдерживая слезы, отрывая еще один лоскут от своей рубашки и прикладывая к ране. — Да пустяки, — прорычал сквозь зубы Волков. Соврал, вон как хлещет, сам весь в крови, и у Серёжи руки по локоть. Разумовский со всей дури надавил на рану, уперся лбом в плечо и тихо заскулил: — Волч, ну зачем. Ограбили бы и ладно, как будто денег жалко. — Они бы убили, и вообще я офицер, а они, — тихо, сквозь зубы цедил Волков. Перед глазами уже все расплывалось. Отчетливо видны были только мелькающие фонари и рыжие всполохи по левую руку. — Да хоть сам император, ты мне живой нужен! Слышишь?! — Он тебе угрожал, — упрямо продолжал Волков. От мелькающих огней кружилась голова. Олег чувствовал солоноватый вкус крови на языке, чувствовал, как сжимается в комок нервов, сдерживая рыдания, тот, ради кого он готов получить еще десяток ножевых, если потребуется, чувствовал, как бешено колотится его сердце и как трясутся его перепачканные в крови бледные руки. В районе раны начало холодеть. — Бога ради, не сено везЁте! И живее! — Уже на грани кричал на извозчика Сергей. — Так это самое, мостовая же, — вяло оправдывался мужичок, правда лошадей все же пришпорил.***
К врачу они ворвались весьма эффектно. В небольшой приемной в очереди сидела пожилая пара и девица с компаньонкой. Вероятнее всего, пришли лечить вечернюю мигрень или несварение. Дамы тихо переговаривались о несносной в последнее время погоде, когда двери распахнулись от сильного удара. И в приемную ворвались вдвое. Волков еле стоял на ногах, болезненно кривясь и цепко держась за Серёжино плечо. И Разумовский с дикими глазами весь трясся, втягивая носом воздух, кажется, на грани нервного срыва. Белая рубашка, руки и даже немного лицо все в алых пятнах. Все в крови единственного и самого дорогого человека. Дамы в приемной благоразумно решили упасть в обморок, а мужичок перекрестился, провожая их взглядом. Дежурный врач благотворительной больницы Вениамин Самуилович Рубинштейн неспешно выводил пером на бумажке дозы травяных капель для усатого отставного прапорщика, изредка кивая его болтовне, как дверь в кабинет со скрипом отворилась. Нужно бы смазать петли, подумалось врачу, как он услышал надрывный, звонкий голос: — Вы врач? — Вы в больнице, а я во врачебном халате, сами как думаете? — Не поднимая глаз, скучающе ответил он. —Молодой человек, у меня пациент, не могли бы вы... — И замолк на полуслове, переведя взгляд на дверь. — Раз врач, тогда лечите! Живее и без паясничества! — заходя в кабинет и помогая Волкову опуститься на кушетку, враждебно начал Сергей. И резко переключаясь с повелительного тона на умоляющий, обратился уже к совсем бледному Волкову: — Олег! Только не спи, пожалуйста, открой глаза, я прошу тебя. Врач ему откровенно не нравился, но другого искать времени не было. Потому оставалось лишь придать мотивацию этому. И, учитывая, какой дерьмовый денёк выдался и что пришлось пережить, это точно будет не пряник: — Я уверяю, моих ресурсов хватит, чтоб уничтожить вашу жизнь, если, не дай Бог, что-то пойдет не так. Прапорщик, выкручивая шею, удивленно таращился, бормоча под нос: — Господь милостивый, что ж в столице-то творится, страх какой. Разумовский метнул в него гневный взгляд. — Сгинь, не то хуже будет. А вы, доктор! Что встали?! Извольте поднять зад и исполнить клятву Гиппократа! И я клянусь, сделаете что-то не так, я закрою вашу больницу! Нет! Сожгу дотла и вас вместе с ней! Под непрекращающийся поток угроз пациент испарился, а Вениамин Самуилович заметался по кабинету, собирая склянки, бинты, как жалкий практикант, поддаваясь напору самоуверенного юнца, прикрикивая на свою помощницу, побледневшую от обилия крови и страшных угроз в жестокой расправе со стороны Разумовского, если они сейчас же не поторопятся. — Глаша, неси воду и спирт! А вы, уважаемый, может, подождете в приемной? — Наконец опомнился врач, вспоминая, кто здесь главный, но наткнувшись на упертый, гневный взгляд, осекся и махнул рукой. Разрезая рубашку и осматривая часто вздымающийся живот Волкова с глубоким порезом с правой стороны чуть выше косточки, снова обратился к нервно метавшемуся вокруг кушетки Разумовскому: — Не нервничайте так, милок, вашему другу сейчас хуже. Действительно, в глазах уже совсем темно, но боли как таковой Олег уже не чувствовал. Холодно и тихо, издалека слышится голос Серёжи и еще чей-то. Доктор умело промыл рану водой, а затем смочил чем-то спиртовым вату и приложил к неровным краям пореза. От жгучей, нестерпимой боли, пронзившей тело, кажется даже в глазах прояснилось. Волков, шипя, стиснул зубы и сжал чью-то руку. Эта медицина гораздо больнее, чем просто получить ножом в бок. Когда рану начали зашивать, перед глазами все окончательно поплыло, сливаясь в единую кашу из звуков, цветов, и Волков благодарно провалился в темноту, обволакивающую приятным спокойствием.***
Волков приоткрыл глаза, щурясь, солнце заливало пустую палату с множеством коек. Больница. Значит все же добрались, все, что было после брички, Волков смутно помнил. Вероятнее всего, Разумовский перекрыл полбольницы, лишь бы никто не мешал. В воздухе вместе со сверкающими на солнце пылинками витал запах спирта и бинтов. Волков повернул голову на бок. Сам Серёжа дремал, ужасно неудобно согнувшись на кресле рядом. Растрепанный, бледный, с синяками под глазами, мало спал. И в той же одежде, с бордовыми пятнами крови. Олег попытался приподняться, но в боку резануло, а пресс страшно заныл, и он, скривившись, откинулся обратно на подушку. — Олег? — Сережа вздрогнул, распахнул глаза, прерывая свой тревожный, чуткий сон, чуть не навернувшись с кресла. — Проснулся! — Горько усмехнулся он и налетел с нежностями. — Привет, — зарываясь носом в распущенные рыжие волосы, прошептал он, обнимая в ответ, голова немного кружилась. — Я так волновался, с ума сходил, два дня прошло, а ты все никак не просыпался, и жар у тебя был, но доктор говорил, во сне организм восстанавливается, а я все равно боялся. — Вижу, — трогательно улыбнулся Волков, — не спал не ел, — и нежно погладил веснушчатую щеку. Сережа лишь фыркнул и потерся о руку, как кот. А потом, чуть отстранившись, потупил взгляд и заговорил: — Ты просто безрассудный! Не смей меня так пугать! Как же глупо, покалечил человека, сам чуть не погиб. И зачем все! Жандармы приходили сегодня или уже вчера, я все объяснил. — Серёж, — устало выдохнув, начал он, — единственными людьми в той подворотне были мы с тобой, те воры и убийцы — это зверье. Понимаешь, если выбор будет стоять между твоей жизнью и жизнью преступника или кого-либо другого, я даже задумываться не стану. Я никому не позволю тебе навредить. — Распалился Олег, но зная, как к насилию относится Серёжа, примиряюще добавил: — Прости, если это пугает тебя или противоречит твоим моральным принципам. — Дурак, меня пугает только то, что ты чуть не погиб по моей вине. Если бы я не потащил тебя в этот глупый кабак. Прости меня! Врач сказал была бы рана на сантиметр выше, тебя бы уже было не спасти. Боже. Я как подумаю, что... — начал всхлипывать Сережа, слезы крупными каплями полились из глаз. Нервы, балансирующие на грани последние несколько суток, кажется, все же сдали. Страх потерять любимого человека, подогревавший его все это время, подстегивающий быть сильнее, чтобы ни за что не допустить, отступил. Ведь Олег очнулся, он утешит, поможет, он опять не один. Но тот страх стал слишком осязаем. — ... что ты бы мог умереть у меня на руках, а я совсем ничего бы не смог сделать, просто бы смотрел... Боже, — спрятал лицо в руках Серёжа. — Тише, Лисенок, все хорошо я же тут, живой, — успокаивающе заговорил Олег, так, как умеет только он, притягивая прилечь на край узкой больничной койки и укладывая голову себе на плечо, целуя в лоб, — Я же везучий, да и меня так просто не одолеть. — И, чуть наклонившись, стал сцеловывать слезы с щек. Сережа ненадолго затих, выравнивая дыхание, а потом чуть отстранился, глядя на Олега словно он самое дорогое сердцу сокровище, потеря которого будет означать конец всего, трепетно разглядывая в пляшущих карих огоньках напротив то же самое.***
Предрассветный густой туман молоком разливался по лугу. На свежей зеленой траве застыли мириады росинок, сверкавшие алмазами в лучах едва выглянувшего из-за холма солнца. Птицы заливисто щебетали в кронах вековых дубов. Но вот идиллию нарушил гулкий выстрел мушкета, что помогло скорректировать направление ходьбы юноше в широкой хлопковой рубашке, застегнутой на пару пуговиц. Вскоре показалась фигура с вытянутым в руке оружием. Впрочем, очень знакомая фигура, так что он лишь ускорил шаг. — Опять ты сбежал от меня, — подойдя ближе, спиной облокотился на ребристый ствол дерева укоризненно проговорил брюнет. — И вовсе нет, — раздражённо бросил Сергей, сосредоточенно засыпая порох в отверстие, от напряжения даже закусив язык. Наконец справившись, продолжил, вскинув руку, целясь в расставленные на низкой ветке яблоки. — Мне не спалось, решил поупражняться в стрельбе, — прищурив один глаз, снова вытянул руку, целясь. Выстрел; яблоко, пробитое насквозь, слетело наземь. — Ни к чему тебе тренировки, может боец ты и никудышный, но в стрельбе тебе равных нет, — отозвался Волков. Довольный выстрелом, Разумовский отложил оружие на высокий пень к коробочке с порохом, подошел к зевающему юноше, заглядывая снизу вверх в смеющиеся карие глаза своими лукавыми голубыми, и проговорил, выдыхая клубы пара. — Я мог бы и обидеться, но приму это за комплимент. — Будь ты хорош во всем, зачем тебе я? — Беззаботно проговорил Олег, оставляя смазанное прикосновение губ на веснушчатой щеке. Разумовский подался еще ближе, ловя чужие губы своими, а после прислонился щекой к широкой груди, слушая размеренное сердцебиение, и заговорил возмущенно: — Не задавай таких глупых вопросов. Ты мне нужен, как воздух, иногда страшно становится, насколько я нуждаюсь в тебе. Когда тебя нет рядом, я словно не живу вовсе. — Серёж, — подал голос Волков, мягко гладя его по голове. — Ну правда! Случись что с тобой, и я сойду с ума или умру в ту же секунду, — выдохнул Сергей, сильнее сжимая объятия, сам смущаясь своей откровенности. — Я люблю тебя. Может, я и не могу тебя защитить, но я не перестану пытаться, — Разумовский скользнул рукой под рубашку, трепетно проводя мягкой ладонью по совсем недавно зарубцевавшемуся шраму на боку, ножевое — цена, которую Олег, не раздумывая, заплатил за их будущее, — и я все сделаю для того, чтоб ты был счастлив, веришь? — Он поднял полные решимости глаза. — Конечно верю, я ведь уже, — заскользил ладонями по спине, волосам, распущенным по плечам, сильнее прижимая его к себе и зарываясь носом в рыжую макушку, — Уже счастлив. Разумовский, пылая щеками, прятал лицо где-то в ключицах. — Нос ледяной, пойдем в дом, — крепко сжимая руку, проговорил Волков, увлекая его за собой.