***
— Ну Олег, ну пожалуйста, это же «Недоросль», — Сергей расхаживал из стороны в сторону перед пригревшимся в кресле у камина Волковым. Впрочем, тот внимательно следил из-под полуприкрытых век за развевающимися от ходьбы рыжими прядками, разливающимся медью по плечам. — Название мне должно о чем-то сказать? — Чисто риторически уточнил он. Сережа остановился напротив, возмущённо скрестив руки. — Видишь, как хорошо, раз не знаешь, значит тебе будет интересно. Олег все же поймал Разумовского за руку и притянул к себе на колени. — Не по мне все эти светские мероприятия, — ворчливо проговорил Волков, укладывая подбородок Серёже на плечо, пока тот умоляюще глядел своими хитрющими глазами. Тот, только обрадовавшись такому раскладу, стал ластиться как кот, нахваливая: — Ты же такой красивый в этом своем мундире, не все же мне на тебя любоваться, пускай и другие одним глазком посмотрят. — Ты у меня настоящий филантроп, всем с людьми делишься, и финансами, и даже моей красотой, — усмехнулся Олег, препираясь уже лишь с целью подразнить. — Волков! — Вспыхнул рыжий, прикусив того за шею, но сразу сдулся и раздосадовано простонал: — Я же не прошу звезду с неба! Будет сильно скучно, можешь хоть уснуть! А будут докучать с разговорами всякие снобы — ты посмотри сурово, ты же умеешь. — Ладно, пошли на твоего Недоросля.***
Сергей сиял как лампочка. То восторженно глядел в театральный бинокль, то бросал благодарные взгляды на Олега, словно это он изобрёл театральное искусство, построил театр, срежиссировал постановку и пригласил на нее Серёжу, а не просто-напросто согласился составить компанию. Волков, в свою очередь, больше любовался видом в пределах балкончика, нежели глядел на действо, разворачивающееся на сцене. В зале царил полумрак, кто-то мельтешил на сцене в броских нарядах. А он не мог отвести глаз от увлеченно кусающего губы Серёжи. Как удивленно поднимались его брови, как уголки губ растягивались в легкой улыбке. Какой же тонко чувствующей натурой нужно быть, чтоб проникаться выдумкой на сцене. Такого уровня восприятия прекрасного Олег даже и не мечтал достигнуть. Ему вполне хватало того прекрасного, до которого можно было дотянуться рукой. Он чисто ради приличия глянул по сторонам и, естественно, не обнаружив кого-либо по близости, скользнул рукой к колену Разумовского. Тот, даже глаз от сцены не отрывая, вспыхнул хитрой улыбкой и, перехватив шаловливую руку, переплел их пальцы в замок. Ну, не совсем то, но тоже неплохо. Волков, довольно ухмыльнувшись, откинулся на спинку кресла и так и не выпустил его ладошки из своей руки до самого антракта. Антракты, к слову, были чуть ли не более важным мероприятием чем сама постановка. Можно было, попивая шампанское, побеседовать с самыми неожиданными людьми, порой даже члены императорской семьи радовали своим присутствием элиту Петербурга, но о подобных визитах все знали заранее и готовились с раболепным старанием. В буфете, куда вывалили соскучившиеся по болтовне дворяне, было слегка шумно и душно. Однако прохладное шампанское, искрящееся пузырьками в свете массивных люстр и присутствие Волкова значительно исправляли положение. — Как вам спектакль, граф? — Я не в первый раз посещаю его. Но, хочу заметить, что первое отделение мне понравилось гораздо больше, чем в прошлый раз, когда я ходил один, — проговорил Разумовский, сверля Волкова самым лукавым взглядом, что вообще можно представить. — Рад слышать, — вернул взгляд Олег. Выпить в тишине и спокойствии, конечно, не получилось, их тихую беседу за бокалом шампанского то и дело прерывали. Как может остаться без всеобщего внимания присутствие столь заметных молодых дворян? Блестящий выпускник лицея, меценат, вхожий в высшие круги, богатый до безобразия и просто обаятельный граф и столь же блестящий, но уже в военной стезе, подпоручик с именитой фамилией, чьи появления в свете из-за постоянных разъездов были сравнимы с праздником. И особенно учитывая, что оба были холосты. То и дело подходили знакомые, завязывали посредственную беседу, подводящую к представлению прелестной дочери, которая, стеснительно обмахиваясь веером, получше любого артиллериста стреляла глазками. Протягивала ручку в атласной перчатке для поцелуя, хихикала на любое слово, а завидные холостяки лишь недоуменно переглядывались, пряча улыбки в бокалах. Но если отцы были тактичны и ненавязчивы из мужской солидарности, то обеспокоенные будущим своих чад матери могли быть куда настойчивее и прямолинейнее. Молодые люди стояли окружении генерала, его молодой жены и еще пары джентльменов. Старик нахваливал власть и государственную военную службу и все уговаривал Сергея бросить все эти бумажки, научные сообщества и пойти сразу чуть ли не подпоручиком к нему в полк. В ответ Сергей лишь вежливо кивал и улыбался, прекрасно понимая, что ну не создан он, весь такой вольнодумный, свободолюбивый и сумасбродный, для армии. И генерал сам трижды пожалеет, если возьмет его. Это далеко не первый раз, когда его уговаривали, как все порядочные дворяне, пойти на военную службу, а он отказывался и будет отказываться. Это Олегу нравится. За отечество, за Родину, за честь фамилии, за честь мундира. А Сергею доказывать нечего и некому, любовь к отечеству не удалось привить даже в лицее. Уважение да, но не любовь. Громкая фамилия скорее тяжким грузом висела у него на плечах, что неудивительно, учитывая его детство. Вот и оставался во всем свете у Сергея один Волков, ради которого он был готов пойти на что угодно. А Олег строго-настрого запрещал связываться с армией, ведь его душе спокойнее, когда Серёжа чахнет от скуки в столице, но зато в целости и сохранности. Вот Разумовский и не связывался. Сергей как раз собирался прервать тираду генерала, вежливо намекая на отказ, как посреди разговора влезла княгиня Тарасова, барышня в годах, но обладающая тремя прекрасными дочерьми. Она, явно будучи навеселе, споткнулась, чуть не обдав стоящего напротив усатого прапорщика шампанским. Но Волков вовремя среагировал и галантно подхватил ее под локоток. — Ох, благодарю, молодой человек, какая я неуклюжая! — Расхохоталась она. А затем, подняв глаза, удивленно воскликнула, — Бог ты мой, а вы случаем не тот самый Волков? Это вам мой муж в прошлом году проиграл... Кхм впрочем неважно, — она смущенно понизила голос, но потом снова обрадовалась, переведя взгляд на Сергея, — и граф Разумовский! Муж рассказывал, что вы занимаетесь чем-то очень важным, я бы запомнила, чем, если б хоть чуточку его слушала. Может, кто-то из присутствующих и хотел бы вставить хоть слово, но женщина безбожно перехватила инициативу разговора. — Вот что мне интересно, так это отчего такие успешные молодые люди до сих пор не обзавелись семьей? Волков поперхнулся шампанским от такой настырности. А вот Сергей, напротив, нисколько не смутившись, стал выдавать свою излюбленную версию, возможно, уже в тысячный раз. — Я убежден, институт семьи переоценен, женитьба, да и любовь в целом — пустое, — высокомерно протянул Разумовский, морща свой изящный носик, всегда так делал, когда врал. Хотя Олегу и глядеть на него не нужно, чтобы понять, что он врет. — Только отвлекают от науки, размышлений и работы. Княгиня сочувственно покивала, кажется, делая вид, что поняла каждое слово и перевела заинтересованный взгляд на Волкова. — А вы, поручик? Не думали о женитьбе? Я могла бы вас познакомить с... — Боюсь, мое сердце уже занято, — перебил ее Волков. — Неужели! Ах, какая досада! Скоро ли ждать новостей о помолвке? Вы уже посватались к родителям? Тут уже в глазах Сергея вспыхнул вопрос, но, впрочем, так же быстро исчез, ну конечно, что за глупости. — Поверьте, если бы это было возможно, я уже давно посватался бы, — спокойно отвечал Волков. Княгиня пару секунд похлопала глазами, а потом понятливо заулыбалась. — Поручик! Роман с замужней дамой! Какой вы! Олег лишь прикрыл глаза и пожал плечами. Мол, как вам будет угодно. Остаток вечера и второе отделение спектакля прошло без потрясений. Распахнув тяжелую резную дверь, Сергей наконец вдохнул морозный февральский воздух, метель ударила в лицо, но зато голова наконец-то перестала гудеть от обилия людей, звуков. Плотнее кутаясь в дубленку, он быстро сбежал по широким ступеням, ведущим из театра, и устремился за угол, к покинувшему здание чуть раньше Олегу. Люди разъезжались по домам, кареты толкались на узкой подъездной дороге. Кучера зябко ежились на козлах, камердинеры подавали руки своим господам, помогая им забраться в карету. Только отойдя на достаточное расстояние от толпы, Серёжа наконец выдохнул. Не любил он находится в обществе, но общество ужасно любило его присутствие. А он просто не способен долго выдерживать, в обществе он все контролирует: свои слова, движения, что о нем подумают другие, играет роли и меняет маски в зависимости от собеседника. И только с Олегом он может буквально выдохнуть, только с ним он чувствует себя живым, настоящим, только в нем он уверен, только он не осудит, будет любить, какую бы глупость Серёжа не сделал, как бы нелепо или дурно себя не вел. Каким бы слабым, ранимым и неуверенным он не был глубоко, под всем напускным и показушным. Только Олегу можно показывать себя таким, только он не причинит боль, а, наоборот, укроет от всего мира. Завидев его силуэт в шинели с трубкой в руке, на лицо непроизвольно наползла улыбка, а в животе затрепетало. Сколько лет вместе, а все еще влюбленные юнцы. От театра до столичной квартиры Разумовского было идти пешком всего ничего, потому молодые люди решили пройтись, тем более, что путь проходил по пустынной заснеженной набережной. Вьюга металась в черном небе над заледеневшей Невой. Наконец можно было говорить без оглядки, никто не услышит. — Любовь — это пустое, значит, — саркастично фыркнул Олег. — Вообще-то хорошая отговорка! Люди начинаю считать тебя принципиальным фанатиком с убеждениями и не лезут! Это ты в разъездах, можешь говорить что угодно, никто не проверит, а я ляпни о романе с замужней, непременно слухи пойдут, проверить захотят. — Да ладно, ладно, я понял, — примирительно рассмеялся Олег, и, заметив, что Серёжа потирает озябшие руки (опять перчатки забыл), стянул с себя одну и надел заботливо Серёже на руку. А вторую руку взял в свою, отогревая пальцы своими. Помолчав с минуту, Серёжа игриво толкнул его плечом: — Ты лучше скажи, — замолк, ненадолго стыдливо опустив глаза. Давненько Олег не видел смущения на лице Разумовского. — Посватался бы? — Что? — Олег расслышал, но от неожиданности переспросил. — Посватался бы, будь я девицей? — С деланным равнодушием бросил уже громче Серёжа, но Олег то прекрасно видел по сведенным бровям и прикушенной губе: ответ чертовски важен. — Будь ты девицей, как бы мы тогда встретились? — Уклончиво ответил Олег. — Как-нибудь, не знаю. Ну я же не об этом! Просто, если можно было бы, ты бы тогда... — Разумовский перешел на неразборчивое бурчание под нос. — Серёж, посватался бы, конечно! Только всё это глупые формальности, сам же говорил, что мы выше этого. Я и без них всегда буду любить тебя одного. Ты же знаешь. — Знаю, — удовлетворённый ответом, он прильнул к плечу, довольно жмурясь. Но потом отпрянул. — Те формальности может и глупые, но можно ведь выдумать свои. Например вот, — Сергей стянул со своей руки широкое серебряное кольцо с небольшим бледно-голубым сапфиром. И, перехватив руку Олега, надел на палец. Правда пришлось впору только на мизинец. — Видишь, в нем камушек такого же цвета, как мои глаза, — он вытянул руку на свет уличного фонаря, довольно тусклый, но все равно было видно, что блеск камня ничуть не отличался от цвета радужек. — Теперь у тебя есть что-то, что будет напоминать обо мне. А ты дай мне что-нибудь, что напоминало бы о тебе, как бы далеко ты не был. Сережа так улыбался, глаза так блестели, что Олег не сдержался и подался вперед, припадая к губам, притягивая за талию. Кажется, впервые прямо на улице. Ночь, пурга, но все равно. А потом, отстранившись, шепнул на ухо. — Дай мне время, я что-нибудь придумаю, — и трепетно поцеловал руку. — Буду с нетерпением ждать. А теперь пойдем, нужно успокоить одни шаловливые руки. Фонари освещали набережную, Невы, казалось, во всем городе не осталось никого, кроме двоих идущих рука об руку, пока метель носила снежные хлопья.***
Серёжа лежал головой на плече, бегло листая какой-то увесистый томик, растекаясь своими непослушными волосами по подушкам. Никогда не мог Олег спокойно смотреть на них. Такие яркие, как красная тряпка для быка, вечно привлекали внимание, щекотали, дразнили, манили. Обожал до одури, настолько, что мог часами лежать, перебирая медные пряди, как сейчас, целовать макушку, вдыхать их запах, родной, любимый, наполняющий каждую клеточку счастьем. Прикрыв глаза на секунду, он, потянувшись к валяющемуся на краю кровати жилета, вытянул из кармана то, что таскал с собой уже пару дней с тех пор, как забрал у ювелира. Все дожидался подходящего момента. Но какой к черту идеальный момент? Да каждая секунда вместе подходит. Он, под удивленный взглядом Серёжи, забрал у него книгу и, взяв руку в свою, надел на безымянный палец перстень. Сережа даже ойкнул и замер от неожиданности. — Что это? — задал он, пожалуй, самый глупый вопрос. — Что-то, что будет напоминать обо мне, — ответил Волков, целуя в макушку и отчего-то краснея щеками. Сергей поднес подарок к лицу, уже начав улыбаться. Серебряный перстень, не слишком тяжелый, на круглой выемке виднелся оттиск волчьего клыка. В точности такого, что носил Волков у себя на груди. — Волч! Никогда его не сниму! — Растроганно всхлипнул Серёжа и бросился ему на шею, расцеловывая.***
Со временем подарок Серёжи перекочевал с пальца на цепочку, возле Волчьего клыка. Не носил Олег кольца, а самое трепетное и ценное надежнее хранить у сердца и под мундиром, чтоб не потерялось. Сергей действительно никогда не снимал перстень, за исключением одного случая, но это уже другая история.