愛の花

      В парке имени Ленина царит спокойствие и умиротворение: вдалеке дети жужжат на игровой площадке, кое-где на лавочках сидят и общаются пенсионеры, по дорожкам прогуливаются за руки совсем юные парочки. Кирилл выдыхает горьковатый дым Ричмонда с вишней и косится на вечернее небо — его озаряет великолепный огненный закат с фиолетовыми всплесками цвета. Приятная идиллия, не прерываемая гулом школьной жизни, успевшей поглотить одиннадцатиклассника.       Своими последними лучами затухающее сентябрьское солнце греет его лицо, а деревья вокруг шепчутся о чем-то своем, высоком. Он прикрывает глаза, и в груди вздымается волнение, а пальцы сковывает едва ощутимая дрожь: дело то ли в эффекте от сигарет, то ли в ожидании кое-кого особенного.       Кирилл до сих пор в деталях помнит, как встретил его.       Май, десятый класс, все заботы перестали существовать с написанием последней контрольной работы. Школьные дни превратились в хохот расслабленного класса под формальным надзором заполняющих журнал учителей, а после трели звонка они с Димой и компанией одноклассников сбегали с последних уроков кататься на скейтах в парк неподалеку с обустроенной для этого небольшой площадкой или к старому мосту, встречая компании скейтеров из других классов.       Здесь Кирилл сделал свой первый олли, бордслайд, мануал и много чего еще, здесь по ночам они напивались водкой с энергетиками и играли на принесенной Кириллом гитаре кто что умел: Гражданскую оборону, Цоя, Нервы, кто-то даже умудрялся читать рэп. А после расползались по домам еле живые, особенно, от этого страдал Кирилл, ведь ему приходилось пешком тащить на себе перебравшего Диму, которого жизнь ничему не учила.       В один из последних майских дней они засиделись на мосту у дороги. Все песни были спеты, шишки из-за пьяной езды набиты, да и состояние не позволяло делать ничего, кроме ленивых разговоров и просмотра мемов во вконтакте или тиктоке. Внезапно раздался вой сирены, мгновенно пробудивший подростков. Издалека виднелись полицейские мигалки.       — Блять, это менты, съебываем! — заорал кто-то нечеловеческим голосом.       Кирилл рефлекторно бросил стакан, из которого до этого меланхолично отпивал пиво, и запрыгнул на доску. В голове пульсировала мысль: хоть бы не попасться. Через несколько секунд он оглянулся вокруг себя и не заметил Диму. «Блять, да он же даже встать на доску нормально не сможет!». Ошеломлённый своей мыслью Кирилл развернулся на скейте и помчался обратно окольным путем, надеясь, что полиция ещё не взяла его за шкирку. Алкоголь ещё бушевал в крови, дорога перед глазами двоилось и расплывалось, но он все набирал скорость. И не заметил небольшой разлом в асфальте в старой дороге.       Все происходило словно в фильме. Кирилл почувствовал, как скейт уходит из-под ног, а он сам опасно накреняется на спину, и ничего не может с этим сделать, разве что хвататься за фантомную опору в воздухе.       Но опора оказалась вполне реальной. Его кто-то схватил за руку и прижал к себе за талию. Вне себя от шока Кирилл поднял взгляд на человека, спасшего его. И понял, что пропал. А рядом промчался вполне себе трезвый Дима. Доносится приглушенный звук колес скейтборда и приземления на лавочку.       — Привет, — раздается рядом тихий голос, и Кирилл вздрагивает. Поворачивается и видит перед собой лицо глубоко обожаемого Антона, а улыбка расцветает сама по себе. Он не рискует целовать его, пока не стемнело, поэтому лишь нежно сжимает его руку в приветственном жесте.       — Как ты? Я давно не видел тебя в школе, а пацаны всё спрашивают, где пропадает наша легенда скейтбординга, — с усмешкой говорит Кирилл, завороженно глядя на возлюбленного, отмечая грусть и усталость в его движениях и передавая сигарету.       — У меня проблемы дома, отец все ругается, что я шляюсь где попало, — безразличным, не своим голосом произносит Антон и оголяет руку до плеча: все скрытое под рукавом было исполосовано красными следами от линейки.       Вид иссеченной плоти приводит Кирилла в тихую ярость. Максимум физических наказаний от своих родителей, который он испытал в своей жизни — это материнские подзатыльники при решении математики в третьем классе, поэтому настолько жесткие методы наказания всегда приводят его в шок и негодование.       — Вот сука, — шипит он, нежно проводя пальцами по следам, и тут же извиняется за это и убирает пальцы, видя искривленное от боли лицо возлюбленного.       — А ты как? — Антон намеренно переводит тему разговора. Не любит говорить о семье.       — Я выучил аккорды одной песни, она у меня, кстати, с тобой ассоциируется. Хочешь спою? — Кирилл указывает большим пальцем на стоящий у лавки чехол от гитары, а Антон тепло улыбается и кивает.       Кирилл вне себя от нетерпения аккуратно вынимает свою любимую акустику, расписанную всякими дурацкими надписями и разрисованную мемами. На ней он не играет никому, кроме себя и Антона, который и подарил ему эту гитару вместо утерянной в первую встречу. Поэтому она и казалась такой особенной.       Проведя пальцами по струнам, он берет нужные аккорды, и его голос звучно раздается по парку, переплетаясь с естественными звуками природы: «Я не хочу курить после любви, Я хочу наслаждаться тобой. И ничего тебе не надо говорить, Ты без слов прогнала мою боль. И ты такая, даже не знаю, как описать тебя; Нет слов, просто нет слов! На моём плече засыпает моё счастье, Счастье.»*       Они теряют счет времени, сидя в парке. Солнце уже давно зашло за горизонт, детские площадки опустели, а парочки разошлись в дальние углы, чтобы долго целоваться или предаваться другим ласкам. А они не могут оторваться друг от друга: Кирилл поет, Антон краснеет, а потом заливисто смеется с какой-то глупой шутки. Они обсуждают все на свете, включая ненавистную Антоном политику, смешные школьные ситуации вроде их недавней выходки: Кирилл с Димой расклеили мемы в туалетах, кто-то настучал, и в итоге их классная руководительница около получаса орала и размахивала листами с надписью «классный хуй»; музыку, игры и, конечно, скейтбординг.       Позже Антон тянет его за руку прокатиться вместе, и они ввязываются в шутливую гонку, в которой как всегда побеждает Антон, а Кирилл в очередной раз жалуется, что проиграл из-за тяжелого чехла с гитарой. В уже более спокойном темпе они катаются по родным дворам, разглядывая хрущевки, лебедей из покрышек на лужайках у подъездов и, конечно, заглядывая в чужие окна, надеясь рассмотреть внутренне убранство.       Этот момент кажется Кириллу чудесным, свобода переполняет его, а возлюбленный рядом, понимающий его с полуслова, разделяющий его интересы, такой близкий к нему, но далекий от окружающих, заставлял молиться, чтобы эта ночь не закончилась никогда, чтобы они всегда так вместе катались, курили, возможно, ходили на концерты и целовались на рассвете.       Они наконец решают перевести дух в одном из дворов и облокачиваются на большой камень, которым, по всей видимости, перегородили въезд. С этого места открывался вид на пятиэтажки с мерцающими огнями окон, гаражи, по крышам которых они еще каких-то пять лет назад прыгали, и старую детскую площадку, обрамленную темными деревьями. То ли кленами, то ли орехами.       — Слушай, — внезапно для себя начинает Кирилл, сжимая руку Антона, — я знаю, что твои родители будут против, но давай после школы поступим в один вуз и будем жить на одной съемной квартире. Представь, всегда будем вместе, мои предки помогут, если что.       Он давно думал над этими сокровенными мыслями, но интимный момент вынудил наконец ими поделиться. Кирилл замер, ожидая реакции Антона, а внутри все трепетало от надежды. Вдруг он согласится, вдруг они смогут убедить его строго отца пойти на уступки, вдруг у них получится пройти через трудности адаптации в большом городе и стать счастливыми?       — Прости, — произносит наконец Антон после минуты неловкого молчания, притягивает Кирилла к себе за плечи и целует, слегка прикусывая губу и проводя по его длинным светлым волосам. Отстранившись, он добавляет: — мой отец уже все решил. На обучение я поеду в Чехию.       Горечь разъедает внутренности, и даже звезды на небе, кажется, тускнеют. Кирилл отводит взгляд, кривя губами. Блять. Мысль о скором расставании оказалась невыносимой, хотя он и предполагал, что так будет.       Антон прижимает его голову к своему плечу, пытаясь таким образом успокоить:       — Я вернусь. И мы поедем вместе в нашу бесконечность. «Я еду в рай. Когда беру свою доску, — я ухожу от всех проблем»*. Помнишь?       В ответ лишь у Кирилла вырывается лишь слабое «угу», наполненное отчаянием и прозрачной нитью неугасающей надежды. Знаешь, я теряю свободу, когда теряю тебя.*