Лепестки отцветшей примулы

Приют для проблемных подростков по-депрессивному сер, удушлив и больше всего напоминает ювенальную зону. Сюда помещают не так много детей от мала до велика, но почти каждого вынуждают всё время носить хоть что-то, чтобы удержать, запретить, не дать контролировать свои особенные силы. Шикамару сохраняет видимость идеального поведения, чтобы не нуждаться в дополнительных наручниках-ограничениях со стороны персонала, хотя доверия, как и к любому другому, к нему ни грамма. Он отвлекается от монографии императора Мэйдзи и провожает безучастными глазами долговязого паренька возраста его нынешнего тела с сиреневой паклей волос и до крови впивающимся в щёки намордником. Редкий усыновляемый счастливчик, выпущенный из-под стражи под завистливыми взглядами озлобленных детей. Шикамару переворачивает страницу под мнительным взором одного из взрослых. Для наибольшей схожести с тюрьмой не хватает только полосатых комбинезонов и электрических дубинок у охранников в лице воспитателей. Шикамару тесно в давящих стенах госучреждения. Ему легко сбежать, но в этом мире дети под прицелом абсолютно всех, а документооборот таков, что полностью исчезнуть из электронной системы практически невозможно. Шикамару откровенно влом развивать этот вариант, поэтому он довольствуется тем, что есть. Он не смеет считать себя узником положения, не имеет на это никакого морального права — он, как ни крути, бесчестно жив и невредим, в отличие от остальных. Но Шикамару, несмотря на знаменитую леность, привык часами подвергать тело тяжелейшим нагрузкам, когда колени перестают держать и тошнит от мазохистски приятной усталости. Отсутствие возможности заниматься тайдзюцу в месте, где за любое проявление насилия или малейший намёк на кеккей генкай отправляют в подвальный карцер, заставляет его искать менее ортодоксальные варианты. Круглосуточное наблюдение через камеры не даёт тренироваться в опостылевшем здании, но они вместе с запертыми решётками выходами не проблема для Шикамару. Днём он всё так же проводит время за чтением и нужными для галочки классными занятиями, а ночью обходными путями выскальзывает за кованые ворота и тихо прячется в шепчущихся тенях, размазываясь в податливом пространстве. Шикамару подчиняет своей воле тёмную стихию достаточно сильно, чтобы, после отбоя столкнувшись в коридоре с дежурной учительницей, исчезнуть, сделав бесшумный шаг из-под лунного света. Женщина дёргает головой, думая, что от недосыпа уже всякое мерещится, пока Шикамару стоит прямо перед ней — руку протяни и дотронешься — совершенно невидимый. Но Шикамару, впервые выбираясь на недолгую свободу, изначально не планирует становиться тем, кого местные зовут «линчевателем». Всё происходит как-то само, честное слово. Шикамару правда пытается набираться сил и спать, как нормальный человек, но вместо сновидений его навещают мертвецы с укоризной в безжизненных глазницах и моменты прошлого, которые ему никогда и ни за что не забыть — и неважно, будь они плохи или прекрасны, они одинаково ужасны. Голова после такого трещит, как после нескольких токкури елового сакэ из Страны Мороза, и Шикамару бросает тщетные попытки функционировать, как заложено природой. Шикамару всего лишь хочется побыстрее умереть. Разве он просит о многом? Поэтому он уходит «гулять» каждую ночь, рыщет по ближайшим районам в поисках проблем, выплёскивает накопившиеся потоки теневой энергии и с удовольствием отрабатывает рукопашку на попадающихся преступниках. Вязкие капли потустороннего интона капают с рук вместе с кровью сбитых костяшек, вскорости создавая ему репутацию ёкая, вырвавшегося из ада на улицы Мусутафу. Шикамару только сильнее кутается в непримечательную толстовку, натягивая пониже широкий капюшон, и возвращается в пропитанные угрюмостью четыре стены под самое утро. Он до слезящихся глаз наблюдает за ненавистным рассветом, знаменующим начало пытки очередным одиноким днём, пока полупрозрачные фигуры, сотканные из лучей не того солнца, не проявляются снова. Шикамару откидывается на комкастую подушку и смыкает тяжёлые веки, где на внутренней стороне отпечатаны мраморные ряды могильных плит. Ему нравятся запах зажжённых благовоний и ощущение благостного умиротворения, которое на него находит на ухоженном конохском кладбище. Он чиркает покоцанной от времени зажигалкой и кладёт сигарету в качестве подношения для сэнсэя, пока улыбающаяся воспоминаниям Куренай сменяет завядшие маки на новый букет. Шикамару слышатся перезвон детского наивного лепета и взрыв хохота друзей. Шикамару успокаивается этим самообманом. Сознание со скрипом замедляет свой лихорадочный бег и позволяет себе спать час или два, пока его не поднимают на завтрак. Однажды в скучной рутине приюта случается переполох. Шикамару лениво следит за мечущимися взрослыми и их попытками заставить самых послушных детей выглядеть прилизанно-пригодно, после чего встаёт на указанное в шеренге место. Пришедший толстоватый старик, которого воспитатели встречают полным составом, лыс, усат и в непросвечивающих стрекозиных очках. Вроде бы крутой доктор и по совместительству представитель благотворительной организации по реинтеграции неблагонадёжных несовершеннолетних в социум. Трижды ха. Шикамару не нужно видеть чужих бусинок-глазок, чтобы чувствовать жадного вивисекторного взгляда. Он слышит расспросы старика о каждом из них, в которых многоуровневое подсознание без труда вычленяет черты нейролингвистического программирования, не замечаемого другими. Уж слишком детализированы вопросы мутного типа, требующего знать всю подноготную о кеккей генкаях и происшествиях, из-за которых сюда попали подопечные, слишком узконаправлены даже для врача-специалиста. Обманчивая благодушная маска не путает Шикамару — она далека от высокого полёта эгоцентриста Данзо, которого клан Нара за дело не переносит на дух. Поэтому, когда его настойчиво просят продемонстрировать зарегистрированную как разновидность умбракинеза стихию Инь, он врубает актёрское мастерство на полную, специально принижая значимость своей «причуды» и отыгрывая роль распоследнего идиота, благо он с самого попадания в это заведение продолжает придерживаться амплуа отшельника. У низкорослого мужчины от раздражения ожидаемо ходят желваки, воспитатели машут руками, вроде как «да что с него, дурачка, взять-то?». От него отстают, выбирая в итоге двоих ребят чуть младше, искренне радостных от предоставленной возможности кардинально поменять свои судьбы к лучшему. Шикамару позже отыскивает в сети всё, что только может на подозрительного донельзя господина Даруму. На поверхности всё до приторности гладко. Он находит сайт с официозного вида сертификатами и фото-благодарностями выросших детей. Просматривает быстро парочку выступлений на научных конференциях по эволюционным свойствам причуд и прочитывает по диагонали многоязыковую страницу в Википедии. Там же узнаёт о награждении премьером медалью за вклад в развитие общества и о многочисленных публикациях в медицинских журналах разного толка. В Даркнете же после муторных поисков всплывает имя Гараки Кюдай рядом с прозвищем известного злодея S-ранга. Шикамару расширяет запросы, копается в замороженных расследованиях, зачитывается подпольными форумами. Он не идиот и прекрасно всё осознаёт, благо по службе довольно рано сталкивается с произволом Корня. Он не собирается лезть в пасть к тигру и быстро заметает следы своей заинтересованности. Ему, как не гадко это признавать, пока сложно тягаться своими силами с настолько серьёзными фигурами на шогибане под названием жизнь. Шикамару знает, что принцип «нет человека — нет проблемы» в данном случае мало поможет: тот же АНБУ НЕ, будь он неладен, ещё полтора года после самоубийства главы проторённо ставит палки в колёса Хокаге. Если же попытаться обойтись без членовредительства, то в Японии, чтобы засадить хоть немного влиятельного человека, нужен не просто мотив, а целая симфония. Поэтому Шикамару оставляет двойника змеиного саннина на потом, не думая об ушедших пацанах — всё равно слишком поздно, и те наверняка уже на лабораторных столах либо в кандалах, либо в разобранном виде. Шикамару невесело хмыкает. Миры меняются, а сумасшедшие учёные остаются. Однако, хоть какая-то константа. Сам он тоже не отдыхает и пару раз избавляет этот якобы пацифистский мир от мелкой шушеры. Конечно, Шикамару старается лишний раз этого не делать из-за гемора с сокрытием тел, но шинобий зуд под кожей требует отвечать на провалившиеся нападки той же монетой. По возможности он изымает корявенькое оружие, жаждая поскорее дорасти до достаточно взрослой внешности, чтобы обратиться к приличным кузнецам, которых здесь, увы, крайне мало. Мастера-оружейники клана Такахаши, у которых он всегда закупается по блатной скидке от Тен-Тен, наверняка плюются в посмертии при виде добытого добра в его захоронках, разбросанных по всему Мусутафу. Шикамару живёт — существует — в таком ритме несколько лет. Чем дальше, тем больше он обрастает: новое-старое тело — мышцами и навыками, образ линчевателя — слухами и предположениями, облик хакера — связями и проходами в несколько анонимных групп повышенной конспирации. Он в курсе, что молва о нём привлекает внимание местных органов правопорядка. Он даже филигранно взламывает их внутреннюю систему, чтобы узнать, что у них на него только одно видео позорного качества и гремучая смесь из гипертрофированных сплетен случайных свидетелей и тех, кого он связывает и оставляет на пороге полицейских участков. Ему приписывают военную подготовку с опытом тура в горячей точке, из-за комплекции вообще считают женщиной, а про причуду только предположения — молодцы, что хотя бы вычислили, что она с натягом, но связана с манипуляцией окружающим пространством. Пропажу с улиц некоторых одиозных личностей ему не причисляют, и на том спасибо. Шикамару понимает, что пора закругляться, когда в их город для работы в ночную смену переводят героиню так называемого полусвета. Но заданный темп оказывается сложно прервать: Шикамару с трудом выдерживает три дня ничегонеделания и возвращается к тайной деятельности. Он ошивается на задворках города и старается не пересекаться с про-героиней, которой, как он вычитывает в худом деле на его альтер эго в полиции, назначают также заниматься и им. Полночь хороша в своём деле, Шикамару не может этого не признать даже когда просто гуглит о ней. Смазливым личиком и на грани эротики костюмом она, как паучиха, завлекает бандитов в сплетённые кружевные сети. Истинные куноичи славятся теми же женскими хитростями: мало кто из мужчин (да и из женщин, если уж на то пошло) воспринимает всерьёз красивых девушек в обтягивающей или открытой униформе. Полночь расчётливо умна и совершенно не брезгует пользоваться абсолютно всем, чтобы притянуть поближе трепещущих в паутине мух и впиться в них хелицерами изо всех сил. Шикамару как-то наблюдает с приличной дистанции за одной её такой схваткой. Скорость и молниеносность атак сравнима с уровнем как минимум токубецу джонина, а их комбинирование с уникальными дзюцу её общеизвестной причуды чуть ли не ювелирно. Про-героиня, заковывая нокаутированного злодея в два её роста, вдруг резко оборачивается и поднимает голову в его сторону. Шикамару утомлённо цыкает и поскорее убегает с крыши заброшенного офиса. Чутьё у неё тоже что надо, раз замечает намеренно расфокусированный взгляд издалека. Шикамару и так не то, чтобы планирует задерживаться в линчевательстве, но с такой угрозой разоблачения под боком и подавно стоит завершать подзатянувшуюся карьеру защитника сирых и убогих. Он начинает сокращать время своего пребывания на улице, перестаёт оббегать почти все районы, останавливаясь на парочке ближайших к приюту, но не успевает полностью перенастроиться на жалкое гражданское существование, как его вполне ожидаемо сталкивает с Полночью лицом к лицу. Той ночью по-летнему жарко, а спёртый воздух предвестником всё никак не начинающейся грозы раздражает неспящих людей. Шикамару бредёт вдоль неблагополучного квартала, трогая ладонью пышущую жаром кирпичную кладку. На периферии заплывшего от усталости зрения подпрыгивает длинный хвост скучающей Ино, пока мама на ухо недовольно бубнит о скудности его нынешней диеты. Он невпопад кивает, прислушиваясь к ощущениям от шероховатых стен. Если постараться, то, закрыв глаза и отделив звуки и запахи пыльного города, под пальцами можно даже представить уникальную суновскую архитектуру. Шикамару печально, что ждать появления Темари ему ещё целых два года. Ничего, он не спешит, он подождёт, если, конечно, к тому времени уже к ней не уйдёт. Становится чересчур тихо. У Шикамару поднимаются волоски на загривке. Миг — и морок пропадает, когда шестое чувство велит вот прямо сейчас нырнуть вниз. Над головой проносится чей-то кулак, и Шикамару мигом разрывает с противником дистанцию. Оглядываясь, понимает, что каким-то образом умудрился забрести в освещаемый лишь мигающим фонарём тупик. Намётанный глаз сразу замечает несоответствие: один из мусорных баков стоит чуть в отдалении от других и гораздо чище положенного для такого замызганного проулка. Жилистый прыщавый парень лет двадцати в понтовски приспущенных шортах и пропитанной потом футболке хмуро скалится, явно загораживая бак. Всё понятно. Шикамару, замечтавшись, совершенно случайно набредает на пополнение заначки дилера. Умора. Для начала он показывает открытые ладони, желая мирно разойтись, потому что наркоманов Шикамару, воспитанный в доблестных воинских традициях, совершенно не жалко: чакра от любой дури тухнет, как червивая рыба, намеренно покорёженная система восстановлению не подлежит, а потому новоявленных идиотов-нариков в рядах армии быстро комиссуют куда подальше от деревни. Парень, увы, не верит в его благие намерения. Шикамару, одним из подуровней лениво прочерчивая пройденный путь, вспоминает о средней школе через четыре дома и один перекрёсток отсюда. Он отводит назад правую ногу и поднимает расслабленные ладони. Ладно, дети здесь действительно идиоты и могут купиться на обещания лёгкого кайфа, поэтому он, так уж и быть, разберётся. Начало драки получается смазанным. Шикамару всё видит, но ничего не слышит. Ни шороха гравия под ступнями, ни чужого тяжёлого дыхания, ни даже тоненького свиста при движении воздуха. Да даже тени, обычно требующие внимания, и то молчат! Органы чувств у Шикамару так-то в порядке, потому выходит, что дело в акустическом кеккей генкае чувака. С ностальгией вспоминаются экзамены на звание чунина и бой с девчонкой из Отогакуре. Отсутствие слуха мешает неприятно сильно. Приходится ориентироваться на одно лишь зрение, что в периодически гаснущем свете не сказать, что помогает. Будто неживой интон плещется вокруг беззвучного пузыря пространства, а Шикамару вдобавок именно сегодня бесконечно уставший после нескончаемого потока драк. Ещё у парня, как назло, прилично поставлена рука, ухудшая и без того мрачное настроение. Тусклый блеск ножа проносится мимо, Шикамару скользящим движением уводит руку наверх и достаёт собственное лезвие, как тут майка на груди противника неожиданно рвётся. Появившаяся из ниоткуда третья сине-фиолетовая рука, похожая на отрыжку из морга, застаёт врасплох. Шикамару не успевает увернуться, как металл пропарывает толстовку и до рёбер входит в плоть. Шикамару, недовольный своей расхлябанностью, шипит, вонзает в ответ нож в бедренную артерию противника и почти тут же чует в воздухе слащавый запах малины. Он задерживает дыхание, отрываясь от начавшего бессознательно падать противника. Пропавшие ранее звуки своим появлением оглушают буквально на долю секунды, но этого оказывается достаточно, чтобы оказаться замотанным в крепкий кокон непонятных лент. Ему остаётся только пораженчески застонать, когда с него срывают капюшон. Шикамару одновременно двадцать шесть и десять. Он попадается на попытке убийства холодным оружием про-героям Полночи и Сотриголове, о приезде которого на улицах не было ни единого слуха.