Лепестки отцветшей примулы

Привыкание к новому положению, конечно, не проходит без эксцессов со стороны всех задействованных лиц. Апартаменты, куда приводят Шикамару, похожи на просторные джоунинские общежития или гостиничные номера для знати. Не очень большие квартиры по соседству смежны широкой аркой, неизвестно откуда взявшейся в балке несущей стены. Ему кратко рассказывают, как Айзава с Каямой снимают жильё в начале карьеры, прежде чем полностью выкупить неудобную собственность у арендодателя и убрать общую дверь с петлями, превращая две квартиры в одну. Шикамару выделяют свободную комнату на половине Каямы. Она самая дальняя, как понимает Шикамару, мысленно выстраивая планировку, но с целыми двумя близкими экстренными выходами: через входную дверь Каямы в конце предбанника у лифта, которую никто не использует, и через пожарную лестницу рядом с окном. Айзава косится на него выжидательно, но Шикамару не клюёт на приманку. Он благодарит за личное пространство, бывшее ранее комнатой, в которой сушили и утюжили одежду, и не придаёт видимого значения открывшимся возможностям сбежать в случае нужды. Ему этого не особо хочется — эти про-герои неплохие люди и заметно стараются ради блага его-ребёнка — но неизвестно, куда жизнь повернёт. Айзава расслабляется почти незаметно, делая по три оборота резинки на запястье в каждую сторону, и отстранённо улыбается на то, как Шикамару по очереди гладит выводок жирных котов. Шикамару нравятся кошки, и ладит он с ними превосходно — всё же мамин призыв нянчится с ним с тех времён, как он был для них несмышлёным котёнком. Мама урчит на коленях рядом, призрачными пальцами проводя вдоль хребта одного из котяр. На секунду кажется, что животное что-то чувствует, но Шикамару не настолько сильно обманывается. Он уже знает про громко заедающую форточку на «главной» Каямовской кухне, скрипучие места на паркете и комбинацию кодового замка на сейфе с оружием. Эту информацию Шикамару сохраняет у себя в уголке памяти на возможное «потом». Первые полтора месяца проходят откровенно тяжело. Шикамару раздражает буквально всё, хотя он этого и не показывает: то, как Каяма квохчет над ним мамой-уткой, пытаясь подобрать ему одновременно вкусную и полезную диету и расспрашивая о несуществующих друзьях в новой школе; то, как Айзава отказывается отпускать его в зал на тренировку до полного выздоровления, согласованного с врачами, к которым его до сих пор водят раз в неделю; то, как ему не доверяют собственных ключей, сопровождают повсюду, и как оба героя, будучи не на смене, иногда заглядывают к нему ночью раз в пару часов, проверяя, на месте ли он. Но Шикамару не столько ленив, сколько терпелив. Он не носит масок, прекрасно осознавая их бесполезность с такими профдеформированными людьми, как Каяма и Айзава. Вместо этого он потихоньку раскрывает свой «посттравматический» характер, отбивая чечётку на нервах опекунов. Часть Шикамару ожидает, что от него откажутся, выбросят на помойку жизни, доказывая, что он воистину один; часть же отчаянно жаждет признания со всеми грехами и потрохами, жаждет воссоздать видимость клановости, принадлежности к стае. Он специально выключает телефон, выскальзывает на улицу за продуктами, тащит колюще-режущие предметы под подушки. Но про-героям будто всё равно. Они принимают его со всеми заскоками, не ругаются и тем более не бьют, в его отсутствие возвращают на места ножи/лезвия/иголки и не говорят ни единого бранного слова. Шикамару издевается над ними до тех пор, пока не замечает синяки под глазами Каямы, от которых скрипит зубами мама, и наконец закругляется. Наверное, это место всё же можно принять за дом?.. Той же ночью, как в его глупую голову взбредает эта богохульная мысль, Шикамару давит себе глазницы ладьевидными костями, раскачиваясь из стороны в сторону в кровати. Его душат ненужные подростковые эмоции, и он ищет поддержки в объятиях Асумы, вспоминая свою истинную, навеки утерянную Родину. Это — не дом. Убежище, пристанище… Что угодно, но не дом. Шикамару посещает места своих захоронок, возвращает себе всё скоплённое оружие, расфасовывает его вместе с отнятыми у преступников деньгами по щелям, где взрослые не додумаются посмотреть. Он вталкивает лезвия от станка в резиновую подошву каждой пары обуви и изумрудными нитями вышивает собственный мон размером с монетки в сто иен на рукаве всей одежды, что у него есть. На часть денег он размещает заказ в ювелирном, и через какое-то время он, не снимая на радость друзей, носит открывающийся с двух сторон круглый кулон с монами Ино-Шика-Чо. Каяма спрашивает об украшении, но Шикамару отвечает что-то отстранённое и взамен сбивает её с толку просьбой проколоть ему уши. Женщина радуется, как дитё, и отводит его к профессионалу, у которого он утаскивает из набора для шрамирования редкий зазубренный скальпель, больше похожий на тонкий трилистный кунай. Шикамару не мучают угрызения совести — издохла десятки лет назад. У Шикамару основная цель жизни присоединиться к родным в Чистом Мире. Он думает сначала, что сможет этого добиться, шатаясь по ночам по улицам погрязшего в грехах города, но ему не везёт. Он для вида спрашивает у Айзавы, не повлияет ли его судебное прошлое на возможное поступление на геройский факультет какой-нибудь старшей школы, хотя прекрасно просчитывает отрицательный для себя-ребёнка ответ. Айзава морщится на вопрос, вздыхает глубоко и усаживает его для серьёзного разговора. Шикамару не хочет быть героем. По крайней мере, в местном значении этого слова. Шикамару не герой, он всего лишь один из многих солдат, положивших голову на плаху родной земли, пропитанной кровью прошлых и будущих поколений. Он — лист на древе, что корнями уходит вглубь орошённой страданиями почвы, всего лишь лист, которому суждено однажды сорваться, улететь и завянуть. Но Шикамару всё ещё находится в полёте, и он бесконечно, безумно устал лететь. Если он наконец сможет сгнить, то он согласен потерпеть двуличие системы и выучиться на опасную профессию подпольного героя. Конечно, Шикамару этого не говорит. Он выдаёт заученные мозгом фразы, использует формулировки, предложенные более подкованной в таких балаболистых делах Ино, и получает закономерное добро. Контроль над ним, наконец, ослабевает. Ему дарят старый компьютер Айзавы, который тот так и не продал, и торжественно вручают ключи от обеих квартир. С ним начинают тренироваться в свободное время, удивляясь его несвойственно-детской выносливости, и даже позволяют метать сбалансированные ножи. У них устаканивается некий режим, и они обязательно хотя бы раз в день собираются все вместе за обеденным столом. Шикамару в какой-то степени хорошо. Через год после заселения к Каяме с Айзавой им обоим предлагают профессорские места в Академии Юэй в виду их специализаций высшего образования. Режим у всех троих сбивается моментально. Айзава с каждым днём обрастает щетиной и становится всё больше похож на вурдалака, пока крыша Каямы медленно катится по наклонной то ли в донжон, то ли в подвал. Айзава слишком асоциален, чтобы заметить такие тонкие изменения даже у той, с кем делит квартиру десяток лет; Шикамару же не видит в этом ничего такого. Все шиноби сходят с ума по-своему, и у кого-то это даже записывается на генетической подкорке клана. Отец ему рассказывает истории истреблённых своими же сумасшедших Кагуя, что всегда после битвы вешают на ветвях трупы убитых на их собственных кишках, и Шикамару соглашается: пока Каяма своих не режет и сама не режется — она не опасна. Его также знакомят с несколькими друзьями. Встречи переполнены неловкостью, пока не начинают проходить за спаррингами. Ямада похож на уменьшенную в мышечных размерах пародию Гая-сэнсэя, и у Шикамару сжимается сердце каждый раз от его схожести с Зелёным Зверем. Иида не особо примечателен, обычный среднестатистический герой, что успешно работает на публику — единственный в их компании друзей. Шикамару признаёт, что чуть к нему предвзят, но это всё нашёптывающая едкости Ино виновата, а не он сам. У Шикамару случается неравномерный бум роста с разных сторон. Пока руки пытаются догнать длину ног, ноги пытаются поспешно нагнать грудную клетку. В один вечер он ложится спать, звуча как мальчишка, а на следующее утро голос у него сломан до привычного баса. На носу у него вылезают угри. Шикамару удручает своё нынешнее никчёмное положение, которого с ним ранее не случалось. Иногда он скучает по развитой системе циркуляции чакры, что помогает даже с такими банальностями, как половое созревание. Ещё через год в его день рождения взрослые берут выходной на обеих работах и предлагают съездить куда-нибудь на три дня. Шикамару выдаёт ответ, не раздумывая ни секунды. Они едут в префектуру Тоттори, где Шикамару среди песчаных барханов впервые видит призрак Темари. Она всё такая же девчонка, какой он её помнит при первой встрече, в светло-лавандовом платье с препоясенным сзади веером. Она улыбается ему щербатой улыбкой, её редкие веснушки на скулах светятся изнутри, и у Шикамару кружится голова от воспоминаний, едва не падая от счастья на землю. В ту ночь он сидит с ней на одной кровати и просто пялится, не в силах оторваться, не в силах дотронуться, не в силах обнять. Шикамару одновременно двадцать шесть и тринадцать. Вместо сувенира он возвращает с собой из поездки сотканный из лучей полуденного солнца образ любимой девочки-девушки-женщины. Ему очень, очень плохо. Он об этом молчит, никому и ни за что не станет об этом говорить.