You my kind of present

Едва открыв глаза, Элли решила, что всё, финита — её земной путь прерван. Теперь она в Раю. Вокруг всё было сплошь белым, под головой ещё и воздушно-мягким, а тело, ощущавшееся странно-неповоротливым бруском плоти, укутывало что-то тёплое, так что вывод напрашивался сам собой: что бы там не случилось с ней на дороге, она умерла и попала на небеса. Невесть за какие заслуги, конечно. До сих пор Элли была уверена, что, по завету её драгоценных родственничков, с которыми она рассталась пару лет назад как раз в канун Рождества (ну, не совсем рассталась — точнее, Элли выгнали на мороз, стоило ей признаться в своей ориентации), Господь проклял её на вечные муки в аду. Да ещё прибавлял по пункту в список наказаний за любое матерное слово в сторону заебавших клиентов и за каждый косячок, который она позволяла себе в редкий выходной. А тут — на тебе — и подарок в честь смерти на Рождество: Рай. Самый настоящий, с солнечным светом из облаков и ангелами по бокам. Ангел, на самом деле, был один. Была, если уж совсем душнить над деталями и если у ангелов вообще существовало понятие пола — это Элли поняла, как только в глазах перестало двоиться, и ей удалось встретиться взглядом с божественным созданием по правую руку от неё. Создание ласково держало её ладонь, прятало на редкость красивые, хоть и грубоватые, черты лица за завесой длиннющих волос, переливающихся золочёной гладкостью, излучало ореол умиротворяющего сияния. Элли могла почувствовать, как от касания их кожи по венам, уже явно не функционирующим, раз она умерла, разливается искрящаяся радостью дрожь. Из всего светлого образа ангела выбивались только тёмно-бордовые пятна на плече и по груди — то ли вино, то ли кровь, а то ли вообще странный вплетённый узор, не разберёшь. Элли это вообще не волновало. Её не волновало даже собственное почти остановившееся дыхание — только по-грозовому серые глаза девушки рядом с ней. В их жемчужных отблесках можно было растерять остатки души, переродиться заново и остаться лишь для того, чтобы восхищаться их обладательницей. Элли думала, что так и застынет в этом мгновении, сражённая очарованием посланницы Господней — ведь, вроде бы, Рай так и работает, и ничего лучше для себя и не придумаешь, чем быть в компании столь совершенного создания, что ноги отнимаются от такой красоты — но тут создание решило открыть рот: — Слава Христу и его ебаным апостолам, ты очнулась. Челюсть у Элли отвалилась сама собой. Нет, она не слыла ханжой, сама любила приправить речь словцом покрепче да повитееватей, чтобы у всех окружающих уши в трубочку свернулись, но… Здесь? На ум пришли только две версии: или ангел занимала какой-то особенно высокий пост, позволявший так отзываться о непосредственном начальстве, или… она вовсе не была ангелом. Будто в ответ на мысли Элли, от основания черепа к вискам вдруг прострелило тупой пульсирующей болью, которая белой жалящей вспышкой осела над правым глазом, разрубая бровь напополам. Скрипучий звук, повисший в воздухе, Элли не сразу распознала как собственный страдальческий стон — а сразу за ним, как цепной реакцией, потащились и остальные звуки: шарканье чьих-то ног за дверью, размеренный больничный писк над ухом, стрёкот колёсиков неисправной тележки с лекарствами. Вряд ли в Раю существовали боль и сигналы кардиомониторов — так что она логично рассудила, что её бренная тушка всё ещё находилась на земле. И девушка рядом с ней была самой обычной. Впечатление нимба создавал свет из окна за её спиной, никаких положенных по чину крыльев из этой спины не торчало, даже в прикосновении их сжатых ладоней не чувствовалось ничего волшебного. Стало быть, её наебали. Собственный мозг, кто бы мог подумать. Чтобы окончательно удостовериться в правильности своей догадки, Элли, с трудом разжав зубы, прохрипела: — Так я не умерла? Девушка усмехнулась — на щеках появились ямочки, и Элли даже сквозь пульсацию боли поймала себя на мысли, что ей нестерпимо хочется припасть к ним губами. — Я тебе больше скажу — черепушка у тебя на удивление крепкая: хоть ты и приложилась башкой об голый асфальт, но даже состряса не заработала, только бровь себе распидорасила. Напугала меня до усрачки, кровищи было столько, что я уж подумала, как бы артерию тебе какую не задело — весь салон мне залила, пока добрались. Никогда ещё не имела дел с самоубийцами, да кто бы мне поверил на суде. Не хватало ещё сесть за непреднамеренное. Но папуля сказал, что всё обошлось, заштопал тебя — любо-дорого посмотреть, хотя от следов это всё равно не спасёт. Ну, будешь щеголять брутальным шрамом в половину хлеборезки. Манера разговора девушки разительно контрастировала с её внешностью — если по тощему потрёпанному виду Элли можно было с первой ноты предположить, что она ругается как сапожник, ни в грош не ставит понятия морали и взаимоуважения и разве что не харкается на асфальт направо и налево, то девушка, напротив, производила впечатление счастливицы, родившейся с полным набором серебряных ложек во всех доступных дырках и воспитанной соответственно положению. Каждый поворот холёной головы, капризный изгиб полных, аккуратно очерченных губ, королевская выправка — всё кричало об этом. Только сейчас Элли разглядела, что белая одежда девушки — вовсе не медсестринский костюм, а какая-то дизайнерская на вид комбинация по-богатому простых материалов, заляпанная — действительно — засохшей кровью. Но если она не персонал больницы, то?.. — Ты… — в горле как будто мумии песком насрали, но Элли всё же постаралась выдавить слова до конца, — …вообще кто? — Зови меня своей жёнушкой, раз пришлось напиздеть это медсёстрам, чтобы меня к тебе впустили — знаешь, все эти права супругов на присутствии в реанимации и прочие плюшки, закреплённые конституцией нашей славной страны. Странно, что сработало, тебе на вид и восемнадцать не дашь, какая женитьба нахуй, — девушка неверяще тряхнула головой, отчего светлые золочёные волосы веером разлетелись по её плечам, задев лежащий поверх одеяла локоть Элли. От воздушного шёлкового прикосновения по коже поползли мурашки; Элли окончательно запуталась, пытаясь выстроить воедино замутнённые болезненной темнотой воспоминания и слова девушки — и это, очевидно, отразилось вовне, потому что над ухом вдруг фыркнули: — Сделай лицо попроще, а то сейчас в минус бесконечность скукурузишься. Это я на тебя наехала. — Наехала? — Ой бля, только не говори, что вместе с головой отбила и память, — табуны мурашек забесновались с новой силой, стоило девушке склониться ближе. — Ты сиганула под мои колёса с такой скоростью, будто на том свете тебя ждёт море отборного бухла и куча девственниц. Ты хоть в курсе, что с самоубийцами обещание неземного блаженства до Страшного Суда не работает? Только если естественной смертью помрёшь. — Я… не самоубийца. — А чего тогда кидаешься в самую гущу трафика под запрещающий сигнал светофора? — Я увидела… Впрочем, неважно. Девушка только пожала плечами — мол, неважно так неважно, доёбываться на этот счёт она не будет, — и, отпустив ладонь Элли, поднялась со стула. Потерять тёплое прикосновение её руки было почти так же больно, как терпеть пекущую под стежками раскроенную бровь — зато теперь Элли открылась возможность оценить её во весь рост, и зрелище, признаться, было впечатляющим. Очевидно, девушка не брезговала спортзалом, и под этим можно понимать «вкалывала до изнеможения», судя по широкой линии плеч, просматривающимся даже под свободными рукавами толстовки бицепсам и крепкой налитой заднице, округлости которой не могли скрыть висящие мешком по последней моде белые спортивки. Элли торопливо сглотнула набежавшую слюну — но девушка, вовремя развернувшись к ней спиной, этого не заметила; пошарив на кресле в неприглядной куче чего-то, подозрительно похожего на шмотки Элли, она вернулась к кровати и положила на тумбочку телефон: — Мне уже пора бежать, самоубийца. Я с грехом пополам разблочила твой говнофон только полчаса назад, когда меня к тебе пустили с вещами — всё-таки порой эти остопиздлые сканеры отпечатков больше портят жизнь, чем упрощают, — и позвонила двум последним номерам, которым ты набирала. Тот, что назывался «Дина», не ответил, а мужик обещался примчаться сию секунду. Твоя палата оплачена на неделю вперёд, хотя папуля сказал, ты тут и на два дня не задержишься — везучая ведь, зараза, да и Рождество на носу. Только смотри не подохни ненароком, а то я зря старалась, что ли? Девушка подмигнула ей — и исчезла за дверью. Элли же замерла на месте, не зная, что заманчивее: отблагодарить её за помощь или врезать по первое число за всё, что пришлось выслушать? В конце концов она решила, что выберет уже после того, как её отпустят из больницы. А потом внутренности ожгло холодом осознания. Она ведь так и не узнала, кто эта девушка.