inner demons

      Чан и не думал, что его сестра собиралась звать на ночёвку не только девочек. Он готовился спокойно взять и свалить в свою комнату, посмотреть какой-нибудь сериал в наушниках, чтобы не слышать девчачий хохот, а после что-то почитать, когда те поугомонятся. Всё было по плану ровно до того момента, как он спустился на первый этаж, где сидела вся компания во главе с его сестрой, чтобы взять себе снеков, и вместо четырёх голов он насчитал все шесть. И, боже, теперь эта компания выглядела двумя парнями и их массовкой. Очаровательный блондинчик громко смеялся глубоким голосом, пока закидывал картами в уно чертовски милого брюнета, который с трагичными стонами принимал поражение.       Два мальчика были одеты в парные пижамы — розовую в белый горошек и белую в розовый горошек — и прекрасно смотрелись вдвоём, что Чан едва не кинул пачку мармелада в сестру, что отвлекла его от созерцания этих ангелов. Все взорвались смехом на её комментарий о ступоре Чана, после чего дружно позвали поиграть с ними. Чан будет жалким вруном, если скажет, что сделал это потому, что действительно хотел составить компанию.       Хоть эти двое мальчишек вели себя на одной волне с девочками, для Бана будто всегда возникал прожектор в то время, когда они говорили, освещая их нереально красивые лица и целовательные губы. Тем более, они сидели рядом и касались друг друга постоянно, что заставило чудище в голове Чана генерировать всякие нехорошие мысли. Феликс и Хёнджин — так и представились два чудных создания — чуть ли не слиплись, пока остальные (кроме Чана, конечно) рубились во всякие настолки.       И, блять, Чан может поклясться, что рука Феликса подозрительно долго задерживалась на пояснице Хёнджина, а Хван вздрагивал от этого и явно наслаждался.       Всё распалось карточным домиком, когда его сестра попросила Бана приютить к себе этих двух мальчиков на ночь. Те явно оказались довольны таким раскладом, пока руки Чана тряслись, но он согласился, сославшись на то, что пойдёт спать на диван. Надо было слышать те взволнованные вздохи, которые издали Феликс с Хёнджином при этих словах. Поддавшись на их уговоры, он и оказался лежащим между двух младших, которые умудрились не только быстро провалиться в сон, но и оплести своими конечностями всего Чана.

𑁍

      Душно, чертовски душно. Чан думает, что делает в этой жизни что-то явно не так. Потому что, ну, человек, который делает всё так, никогда бы не оказался меж двух по-сумасшедшему горячих парней. Он не может заснуть уже час, а всё благодаря перевозбуждённому мозгу (читать: члену), который подкидывает всякие разные изображения и сюжеты с двумя мальчиками по бокам от него.       В конце концов, стоит признать, что Хёнджин и Феликс были дьяволятами, и Чан снова будет жалким-жалким лгуном, если скажет, что не хотел бы, чтобы они наступили на него. Ну, или на его позорно вставший уже на десятую минуту их «сна» член, опять же, ему без разницы. Чёрт, Феликс и вовсе выглядел как тот, кто объездит его и выдоит досуха, пока Хёнджин казался вроде тем, кого ведёт Ли, а вроде и тем, кто будет смеяться над твоими попытками удовлетворить его.       Ну и нахрена он сейчас об этом опять подумал, боже. Подождите, с чего он вообще сейчас зовёт бога? Его собственная комната похожа сейчас на преисподнюю, температура точно близится к адовой, так что ему уже ничто не поможет. Только чудо: если Хёнджин немного отодвинется и уберёт руку с его талии, чуть-чуть передвинет ногу, колено которой ну пиздец как провокационно находится в опасной близости от его паха, а Феликс, в свою очередь, перестанет дышать ему в затылок, щекоча. Вот тогда он сможет как можно аккуратней вылезти из разогретой до пекла постели, не разбудив мальчиков, и спокойно уйти «в туалет». Вся эта мысль заведомо кажется провальной, но попытаться стоит.       Но нельзя отрицать, что Чан испытывает больное наслаждение от наблюдения за пушистыми ресницами Хёнджина, так редко, но трогательно трепещущими, и заманчиво выглядывающей ключицы, в которую он чуть носом не утыкается. Вот вроде прижаться так крепко хочется к Хвану, запутаться в его длинных конечностях и рассыпать поцелуи по лицу, а вроде и губы младшего могли бы так охуенно растянуться вокруг его стояка. Нельзя отрицать, что было волнительно думать, как крохотные ручки Феликса могли и погладить его по голове, и влепить пощёчину за непослушание. Конечно, он мог быть их непослушным щеночком, почему бы, блять, нет. Чан не мог отрицать, что всё это дерьмо заставляло его потеть снова и снова.       Ладно, попробовать выбраться из этого кокона правда стоит. Хотя бы попытаться, да? Так, Чан осторожно пытается собрать разморённые конечности, убирает руку Феликса так, чтобы она упала с его бёдра сама, когда он будет подниматься. Уже успех.       Но Чан же никак не мог ожидать, что одно неловкое движение бёдрами может привести к столкновению его члена с коленом Хёнджина. С этим долбанным коленом, которое так необходимо надавило на его выпуклость под спортивками, что захотелось взвыть. И после этого он улетел. Как можно притворяться каким-то святошей, когда тебя буквально повалили на кровать и зажали два демона-искусителя, сопротивляться которым — обречение на очередные страдания. Да полыхай оно синим пламенем.       Он тупит взгляд в обнажённой шее Хёнджина, вслушивается в горяченное дыхание Феликса и принимается тихо тереться членом о ногу Хвана. Мерзко, но ему вот совсем чуть-чуть. Так неохота, на самом деле, выбираться отсюда. Обманывать себя бесполезно, проще было бы, если бы он сходу попросил этих двоих разрушить его. В принципе, они и сейчас делают это, но только отчасти. Разрушают его одним своим присутствием, одним своим существованием, одним лишь жаром, исходящим от тел. Чан забывается. Жмурится, губы кусает и немного активней потирается промежностью. Это похоже на бредовый сон.       Глаза распахиваются настолько широко, что могут выпасть прямо на пропитавшуюся потом наволочку, когда Чан чувствует на грани оргазма, как чья-то рука впивается в его бок. Он слышит низкое хихиканье, а затем:       — Ну давай, щенок. Кончи.       Феликс зажимает ему рот, пока Хёнджин убирает прилипшие волосы со лба и гладит по голове, и Чан не может остановиться, он не в состоянии противиться всему этому. Той лаве, что растекается по его венам от такого беспорядка, тем касаниям, что расплавляют его кожу до самых костей, тем губам, что растягиваются в таких самодовольных, но сладких ухмылках. Он не в состоянии противиться Феликсу и Хёнджину, которые выжигают самих себя на подкорке его сознания и заставляют беспрекословно подчиниться.