inner demons

      Чанбин прекрасно знал, что Сынмин притворяется. Что то отвращение и незаинтересованность на его лице была адресована кому угодно, кроме него. Что Сынмин просто боится признать очевидное, боится признать свою слабость. Чанбин как никто лучше знал это, ведь он и был причиной этой слабости. Из-за него Сынмин был вечно недовольным, и пока другие лишь догадывались, он, опять же, точно знал об этом.       Он знал, что сводил младшего с ума. Именно это вынуждало Кима называть его свинкой или идиотом, будто имени не существует. Чанбина это только веселило: то, как Сынмин балансирует на грани поддразниваний и тотального безрассудства. Он будто думал, что таким образом сведёт с ума в ответ Со, вот только тот не обманывал себя, как Ким.       А ведь казалось, всего одна ночь, два обнажённых тела и отчаянные просьбы о большем, перебиваемые чавканьем поцелуев и высокими всхлипами. Одна ночь, в которую Сынмин позволил себе потерять контроль и прекратить притворяться. И после которой стал позорно избегать Чанбина, чьё имя так жалостливо стонал, вот незадача.       Хотя, Чанбин знал, что так будет. Сынмин всегда сдержанный и спокойный, он редко показывает настоящие свои эмоции и ещё реже идёт на поводу своих желаний. И, разумеется, такой нонсенс в виде какого-то Со Чанбина, который вытрахал из него душу и оставил кучу завораживающих синяков на шее и бёдрах, представлял огромную опасность всему этому образу холодного принца.       «Принцесски, скорее, конечно», — думается Чанбину, пока он глядит на стоящего возле хохочущих Джисона и Феликса Сынмина, который просто скрывает улыбку за стаканчиком с колой, глядя на друзей. Ну вы посмотрите на него, ну что за очаровашка. Кажется, будто это не он совсем две недели назад скакал на члене Чанбина, нуждаясь, и хныкал от того, как хорошо тот наполняет его. Как быстро меняются люди.       Начнём с того, что Чанбин просто знал, что Сынмин не хотел просто с ним переспать. Сынмин просто думал и продолжает думать, что Со нашёл в нём какое-то развлечение, увидев, какой он на самом деле (боже, да просто все знали, что Чанбину нравятся чувствительные и отзывчивые мальчики, которые ведут себя так только с ним и ни с кем больше). Наверняка он также сейчас думает, что такой молодец и не обрёк себя на страдания от неразделенной (но всем, опять же, очевидной) любви, пресёкши все попытки объясниться на корню.       Не того он, конечно, человека выбрал, чтобы пресекать что-либо. Если Со Чанбин хочет — Со Чанбин всё порешает и получит. Именно поэтому он, будто коршун кружит над жертвой, выжидает момент, когда он сможет подойти. Этот момент наступает довольно скоро — Чан с Джисоном делают музыку в просторной гостиной громче, без слов приглашая танцевать, и машут кулачками в его сторону. Ухмылка сопровождает Чанбина до самой ванной комнаты, куда благополучно успел смыться Сынмин. Ну да, серьёзные мальчики не танцуют с друзьями на вечеринках.       — А разве хозяйской ванной можно пользоваться без разрешения? — не придумав ничего лучше, первым делом бросает Чанбин Киму, только вышедшему из комнаты.       — Тебе жалко что ли, — быстро придя в себя, Сынмин занимает оборонительную позицию, уже готовый снова искать пути, как свалить от старшего. — Захочу – и на кровати твоей посплю-       Сынмин не успевает договорить, потому что ждать Чанбин больше не намерен. С простым «а я и не возражаю» он хватает Кима за руку и тащит в сторону своей спальни (всё-таки хорошо иметь огромный дом, в котором можно и вечеринку закатить, и спокойно отдохнуть, ведь пока все тусуются на первом этаже, лишь некоторые с твоего позволения могут подняться на второй).       Захлопнутая дверь, и тело Сынмина с таким же характерным стуком прижато к гладкой поверхности дерева. Чанбин не может долго думать, не в состоянии просто, он лишь может наброситься с долгожданными поцелуями на младшего. Понятное дело, тот не ожидает, и первое время слышны лишь чмоки и сладкие вздохи.       — Ты игнорировал меня последние две недели, — между делом говорит Чанбин, пока руки уже давно хозяйничают под серой толстовкой. — Какого чёрта, детка?       — Такого, блять, — Сынмин отталкивает его от себя, и Со не совсем грациозно падает на свою кровать. — Я знаю, что тебе от меня нужно, поэтому отвали, хён.       Уши младшего красные, когда он снова ловит эту дерзкую ухмылку на губах Чанбина. Он хочет напоследок сказать о том, как она его бесит (потому что охота встать на колени и потявкать от чувства превосходства над собой), но тоже падает на постель. Всё-таки, Чанбин хоть и ниже, но сильнее в два раза.       — Ничего ты не знаешь, — старший залезает сверху, дёргающиеся руки фиксирует над головой и кусает плечо через ткань.       В таком состоянии мозг Сынмина будто отключается, он вспоминает после лишь то, как оказался в футболке и чёрных боксерах, на которых так постыдно расплылось пятно предэякулята, а Чанбин сверху остался в одних трусах. Вся ситуация так ужасно походила на ту ночь, Чанбин снова был с ним одновременно груб и нежен, как того и требовало естество Сынмина, запертое под тремя замками, но постепенно рушащее их. Всё вокруг в целом рушило тот самый защитный барьер, выстраиваемый годами: трение бёдер Чанбина об его, сильное тело Со и его бессмысленные фразы о том, какой Сынмин глупый.       — Просто прекрати притворяться и будь моим, Минни, — с губ постоянно срываются судорожные вздохи и короткие стоны, стоит только Чанбину надавить особенно сильно на возбуждённый член. — Ты так долго держишься, малыш.       Сынмин вскрикивает. Это незаконно. Незаконно то, как хорошо ему становится с Чанбином, как он теряется рядом с ним в океане эмоций. Беспомощный, с до жути красными щеками, потерявший контроль, он отзывается на все ласки и только сильнее жмётся. Ему освобождают руки, но Чанбин меняет их местами, притираясь со спины. Сынмин в неспособности на большее откидывает голову ему на плечо, губы приоткрыты, и Чанбин, возможно, счастлив, что обе его руки заняты, ведь так зуд в пальцах от желания забраться ими в рот младшего чувствуется не так ярко.       — Ты собираешься делать хоть что-нибудь? — сразу после возмущений – высокий вскрик от шлепка по паху, Сынмин ужом вьётся, хватается за руку старшего.       — Терпение, щеночек, — Чанбин гладит член сквозь боксеры, наслаждаясь поскуливаниями и резкими вздохами в те моменты, когда он быстро водит пальцами в месте, где должна быть головка, так, словно бы хотел (боже, блять) пощекотать Сынмина.       — Я тебе не щеночек, — с трудом выговаривает, пока Со хихикает ему на ухо.       — О, да? — Чанбин забирается рукой в бельё младшего. — Но ты так сладко скулишь для меня.       Сынмин его руки остановить пытается, но не прикладывает особых усилий, будто просто пытается удержаться в реальности и не сойти с ума от таких прикосновений. Чанбин плавил его кожу своими касаниями, и Сынмин лишь делает вид, что не получает от этого удовольствия. Очевидно, очень плохо, потому что усмешка Со ощущается не то что всем телом, но и разумом.       Пара слезинок скапливается в глазах младшего, пока Чанбин трёт пальцами под головкой. Если бы дом не дрожал от музыки прямо сейчас, то точно бы дрожал от криков Сынмина. И Чанбину как-то даже чересчур нравится этот факт. Потому что Минни сыплется в его руках и умоляет только его одного.       — Пожалуйста, хён, — звучит так разбито вот уже какой раз за последние пару минут. Чанбин вообще поражается, как он стерпел эти последние двадцать минут, которые его растягивали. Конечно процесс мог пойти быстрее, если бы они не были в таком странном положении, но Сынмин слишком долго его изводил. Поэтому они задыхаются вдвоём, пока член Чанбина медленно наполняет младшего.       Ким идеально раскрыт для него, его длинным ногам не дают сомкнуться сильные руки и мощные бёдра, через которые они перекинуты, и такое положение открывает лёгкий доступ к груди Сынмина. Он одной рукой стаскивает футболку и внутри кричит от вида слабо выпирающих рёбер, косых мышц живота, подчёркивающих аккуратный пенис младшего, прижавшийся к телу. Лужица предэякулята постепенно расползается под головкой, и это просто вынуждает Чанбина тяжело выдохнуть в красное ушко и ускорить движения, одновременно прижавшись к виску младшего губами.       По сравнению с Чанбином, Сынмин невероятно лёгкий, им можно крутить как душе угодно. Достаточно лишь крепко схватить его за талию, но вот только руки Со берут младшего в районе рёбер, и нужно видеть, как расширились его глаза, когда Сынмин застонал громче. Это должно быть щекотно, так ведь?       — Ч-чёрт, — Ким снова хнычет, и это не должно вызывать у Чанбина улыбку, но губы сами расплываются. — Хён, мне-       — Тебе это нравится, щеночек? — он нажимает пальцами снова, и младший дёргается сильней. Вместо смеха из него вырывается лишь скулёж. — Нравится, когда щекочу тебя, малыш?       Сынмин шепчет «отстань», задыхаясь от смущения, и Со больше не в состоянии его мучить. За дрожащими стонами и криками на секунду слышится и хлопок двери, и трель телефона, свалившегося на пол с кровати, но дорвавшиеся до желаемого парни будто в своём мире, и никто не сможет прорваться сквозь их купол страсти, под которым оба готовы сгореть дотла. Контраст мощных толчков, тепла их прижатых друг к другу тел и щекочущих касаний под грудью убивает, но если Сынмину и суждено так умереть, то он не возражает. Он и без того уже в душе умирает от чувств к Чанбину, разрывающих его сознание.       Телефон опять бренчит, и на нём появляются всё новые сообщения. И, возможно, когда Чанбин прочитает утром о том, какой он извращуга и кидала, и как быстро он лишил глаз Феликса, он лишь улыбнётся и прижмётся ближе к своему спящему Сынмину, понимая, что все эти «недожертвы» точно стоят всего этого.