inner demons

      Жить было бы куда проще, если бы мы могли сцеловать проблемы друг друга. Только представьте, всё происходит ровно так же, как в сказке о спящей красавице или о какой-нибудь Белоснежке: один лишь живительный поцелуй — и вот ты снова чувствуешь себя настоящим, ощущаешь вкус беззаботности и лёгкости, будто ничто не способно напомнить тебе о твоей жалости и твоих бесконечных проблемах. Будто есть только ты и твой спаситель, будто мир создан только для вас двоих.       «Или троих», — секундной вспышкой в голове. У Минхо это не сказка, ему даже представлять не нужно, ему главное действительно поверить, что Феликс и Хёнджин могут излечить его, вернуть к жизни. Младшие неоднократно стараются поспособствовать этому, шепча каждый раз перед поцелуем что-то тёплое и нежное, похожее на объятия.       И, возможно, Минхо снова плачет в их руках. Содрогается от каждого прикосновения к такому ужасному, ненавистному телу, которое могло быть намного лучше. Феликс между бёдер только в глаза смотрит без капли осуждения, горячие губы намертво прижались к правой коленке, и нет никакой необходимости отрывать их от любимого занятия, чтобы Минхо услышал.       Всё в порядке, я понимаю, что тебе это нужно. Я хочу помочь.       Солёные дорожки собирает губами Хёнджин. Его прижатая к спине Минхо грудь согревает, а кольцо рук дарит защиту и удерживает Ли от того, чтобы утонуть в своих мыслях. Влажные губы Хвана перемещаются обратно на шею, продолжая оставлять пятна-обещания.       Отпусти себя, мы рядом.       Тяжело, очень тяжело, будто тело разом покрыла ледяная корка, и всё что остаётся делать — это беспомощно лить слёзы и бегать глазами по двум одетым парням рядом. Собственная нагота кажется противной, неестественной, и в груди должно уже вот-вот разрастись то самое чувство стыда и унижения, но его придавливает такое странное, но потрясающее чувство наслаждения. Оно похоже на огромное множество бабочек, что своими крыльями оглаживают изнутри рёбра, вынуждая недоверчиво улыбнуться, так, словно сейчас всё закончится.       Ты не один.       Но ничего не заканчивается, только нарастает. Поцелуи Феликса спускаются на пах, обрушиваются мелким, частым градом на возбуждённый член, покрасневшую головку и гладкий лобок, но это не больно. Минхо лицо прячет, будто туча солнце, потому что смущает, потому что невозможно к такому привыкнуть, но тут как тут успевает Хёнджин, что ловит худые запястья и целует каждый пальчик.       Не бойся своего тела и своих желаний, мы поможем.       Собственный дрожащий стон от прикосновения к соскам заставляет застыть будто олень в свете фар, но две хитрые одобрительные улыбки придают уверенности, отчего голос уже не звучит набатом в ушах. Хёнджин продолжает тереть горошинки сосков подушечками пальцев, и Минхо снова выгибает. Губы внезапно находят друг друга, стирают проблемы и оттуда, пока язык Феликса принимается ласкать твёрдую плоть ниже. Хочется снова всё прекратить, лишь бы не потерять контроль над своим телом, но тогда отвратительные мысли забьют голову, и произойдёт нечто ещё хуже. Эхо поцелуя в загривок отдаётся голосом Хёнджина.       Ты прекрасен, не закрывайся.       И от этих слов такая сила появляется, так возбуждение узлом завязывается, так ноги дрожат, что слёзы, кажется, вовсе не от ненависти к себе, а от любви к Феликсу и Хёнджину, которые держат его на плаву в море отчаяния и спереди, и сзади. Бабочки тают и выливаются наружу, стекая прямо по рукам Ликса. От такого зрелища, правда, теперь только щёки краснеют, которые, будто наливные яблочки, зацеловывает Хван.       Может, Минхо и знакомо то, когда весь мир сужается до трёх человек. Может, его проблемы действительно смогут сцеловать двое его любимых парней. Может, у него всё как в сказке: один поцелуй — минус одна ранка на измученной душе. Может, но он должен в это поверить, он должен понять, что теперь, спустя три года борьбы в одиночку, у него появились те, кто любят его таким, какой он есть, те, кто помогут ему полюбить себя, и, в конце концов, те, кого он безмерно любит в ответ, Феликс и Хёнджин.