inner demons

      «Горячее твоего бывшего, лучше твоего следующего», — гласит надпись на майке Хёнджина, и Джисону кажется, что она теперь выжжена на его веках. Потому что, чёрт возьми, ни одна фраза так не подходила Хвану. И Джисон ежесекундно приводил себе подтверждения этому.       Для начала, Хёнджин был богоподобен. Он очаровывал, вызывал острое желание пасть на колени и уверовать в него. Джисон понимал это ещё до того, как сам сдался на растерзание. Ну, если проще сказать — до того, как впился в эти алые губы на эмоциях после очередного выступления и усадил парня на шатающийся столик в небольшой гримерке, лапая за великолепные бока.       Сейчас же он ясно понимал, что Хван точно был неровня всем его бывшим. Помнится, он считал вид Феликса, гитариста из другой группы, с едва прикрытыми чёрной юбкой ягодицами одновременно и самым греховным, и неприкосновенным зрелищем. Он так думал и тогда, когда Минхо, другой его бывший парень и, по случайному стечению обстоятельств, двоюродный брат Феликса, седлал Хана на заднем сиденье машины, заставляя окна запотевать от горячего дыхания. Он так же думал о бесподобности Сынмина, который позволял и даже умолял его сжать руку на шее чуть сильнее, дабы почувствовать отрыв от земли. Но, блять, они действительно все меркли на фоне Хёнджина, просящего трахнуть его прямо перед толпой, Хёнджина, который брал от Джисона всё, что хотел, и возвращал в полном объёме, Хёнджина, пышущего страстью и чистой похотью.       Нет, вы не подумайте, Хан расстался и с Феликсом, и с Минхо, и с Сынмином на дружеской ноте и по-прежнему считал их красивыми, приятными в общении, в меру сексуальными парнями. Бывшими парнями. Но Хёнджина никак не хотелось таким называть. Он был чертовски хорош собой, до невозможности остёр на язык и до умопомрачительного горяч. Но не бывшим. Джисон не хотел этого признавать.       Всё вышло так глупо, он даже не помнит особо, как. Просто мелкая ссора на репетиции, неосторожно брошенные одним вокалистом другому слова, но которые не вызвали обыкновенного возбуждённого бурления в душе и штанах, а сплошную обиду. И вот теперь, кажется, Джисон всё понял. Он проебался.       Хёнджин после концерта весь навеселе, потому что — о боже, как же так — снова свёл всех с ума. Его волосы цвета спелой, сочной вишни легко подскакивают при каждом пружинистом шаге, и каждый из их группы с усмешкой наблюдает за этим. Кроме, разумеется, Джисона. Эту майку реально лучше снять и волосы смыть к хренам, потому что иначе Хан не просто разорвёт назойливую вещицу и выдергает шевелюру, а ещё и пометит Хёнджина везде-везде-везде, чтобы никто не думал, что здесь можно хоть на сантиметр расчитывать. Но пока он может себе позволить только недовольно сюрпать лимонад из стаканчика и посылать взгляды а-ля я-конечно-ни-на-что-не-надеюсь-но-можешь-обратить-на-меня-внимание-пожалуйста. Хван, впрочем, глух и слеп на подобное.       На удивление, сделать те самые фотки «через миллисекунду после выступления» он просит не Чана или Чанбина, а его, Джисона. У того руки чуть-чуть трясутся, когда он берёт дорогущий телефон и следует за Хёнджином куда-то в дебри клуба, в котором проходило мероприятие. Хотя, этот уголок с неоновыми надписями, дающими приятный, не вырвиглазный красный свет, и различными небольшими пуфиками кажется ничего таким. Никого нет, и Хёнджин радостно плюхается на один из мягких кубиков.       Но вся ситуация перестаёт быть весёлой после того, как Джисон наводит камеру на Хвана. Тут и вылезает он настоящий: манящий дикий взгляд из-за занавеса длинных красных прядей, после — закушенная губа, которая в силу своей пухлости великолепно ощущалась во время поцелуя вместе с проколотым языком, который Хёнджин выставляет позже. Эта пыточная фотосессия длится около десяти минут, потому что красноволосому вокалисту всегда мало, но всё становится совсем плохо, когда Хван просит сделать пару фото вместе. Они удачно-неудачно замечают столик с пепельницей и устанавливают телефон туда.       Всё началось с плеча. Хёнджин пристраивает туда локоть и принимает привычную непринуждённую позу, пока Джисон немного паникует. Продолжается предплечьем, которое Хван обвивает, строя пару смешных рожиц (Джисон тоже, честно, старается). После рука, талия, и вот они заканчивают тем, что Хёнджин держится за шею Хана в пятнадцати сантиметрах от его лица, а Джисон удерживает его почти что за ягодицы.       Ну пиздец.       Глаза у красноволосого беспощадно топят, улыбка на лице такая понимающая и благосклонно позволяющая, а большой палец трёт адамово яблоко. Они стоят слишком долго, возможно, Хёнджин ждёт, что Джисон поменяет позу, но нет, нихуя он не поменяет, он как намертво приклеился. Он молится в этот момент только Хван Хёнджину и никому больше.       В какой-то момент — может, через пару секунд, может, через час — Хану на ухо шепчут о том, что всё за него нужно делать, и резко целуют до визга нервных клеток. Влажно, глубоко, вцепляясь тонкими пальцами в волосы и оттягивая. Джисон почти мгновенно улетает и едва не забывает о телефоне, на который сие действо продолжает записываться; ноги будто бы отрываются от пола, земля и пространство вокруг теряет форму, размазываясь по тарелке наслаждения розовым и фиолетовым.       А ещё огненно-красным. Красным, как цвет волос Хёнджина, закатывающего глаза, когда Джисон прижимает его к стене рядом с какой-то надписью и сосёт кожу на шее. Красным, как его распухшие губки, которыми он жадно хватает воздух. Красным, как его щёки, вспыхивающие от блаженства. Хан готов умереть в этой размазне.       Хёнджин в горячую секунду глядит с вызовом в глазах, и Джисон тащит его в ближайший — благо, чистый и с такой же подсветкой — туалет. Сдерживаться бесполезно, потому что он уже давным-давно сдался.       Стоящий на коленях Хван вызывает двойственные чувства: охота одновременно и поднять его, закричав, что все должны перед ним преклонять колени, а не он, и провести давно возбуждённым, жаждущим тёплого рта членом по шикарным губам. Хёнджин принимает решение за него, укладывает тяжёлый ствол на язык с маленькой штангой, мелко дрочит у основания, иногда отрывается и прижимается щекой к пенису, смотря масляным взглядом.       Джисон кончается как человек и кончает на лицо Хвана в грёбаном туалете клуба, молясь, чтобы никто сюда не зашёл и не застал двух участников рок-группы в настолько разбитом положении. В голове одно единственное окончательное осознание, что Хван лучше, горячее, великолепней любого его бывшего и будущего. Попробовав один раз, от него больше невозможно отказаться, бредя каждым взаимодействием, каждым пророненным словом, будто зависимый. В душе вновь зарождается обида за собственную глупость, что упустил, что позволил себе сказать лишнего и теперь расхлёбывает эту томящуюся страсть, вскипевшую ещё те несчастные два месяца назад и перелившуюся через край на сегодняшнем концерте.       Телефон остался где-то в коридоре и наверняка позже запечатлеет благодаря большой памяти недоумевающие скитания забытых Чана с Чанбином, но Джисон предпочитает забыть об этом, пока прижимает богоподобного Хёнджина к себе за узкую талию, скрытую майкой с ненавистной, такой правдивой надписью, и позволяет тереться о своё бедро и страстно дышать себе на ухо. Его разум теперь наполняют мольбы и жалобные всхлипы о том, как Хвану было невыносимо без него — такого обыкновенного, боже — и как он, точно так же, не мог думать ни о чём, кроме своего вспыльчивого, отвратного характера, из-за которого они вообще расстались, и из-за которого он решил пойти сегодня на крайние меры вроде смены причёски и выбора этой майки на выступление.       Второе решение, однако, не кажется таким ужасным, ведь именно благодаря ему до Джисона дошло, что Хёнджина никогда больше не стоит упускать из рук, что лучше него уже никогда и ни за что не будет. Благодаря ему они наконец придадут своим отношениям более официальный статус, и, возможно даже, повторят сцену из видео на телефоне прямо на следующем концерте.       Но всё это потом, а пока Джисон слезинки из уголков глаз в порыве нежности стирает, на что Хёнджин только сильнее хныкать начинает; пока они оба в облитом розовым светом туалете; пока они оба могут понять и осознать, что они — чёртовы счастливчики.