inner demons

      Хёнджин всегда считал, что знает своих парней как самого себя. Знает их привычки, увлечения, музыкальный вкус, то, что они предпочитают на завтрак (даже если зачастую это был он), — всё. Но сейчас почему-то убеждался в обратном.       Руки, скользящие по его бедру, кажутся любящими и надёжными, пальцы, сжимающие кожу, — музыкальными. Такими умелыми, наученными управляться с таким инструментом, как Хёнджин. Схватишь под коленкой и потянешь на себя, будто ничего не весит, — блаженно выдохнет, надавишь большими пальцами под тазовыми косточками, точеными и невыносимо соблазнительными, — тихо заскулит, а будешь водить по внутренней стороне бедра — сладко застонет. В комнате абсолютная тишина, из восьми человек звуки издаёт один лишь Хван, будто бы прося ответить.       Кто-то, до этого оглаживающий его карамельную кожу, осторожно берёт тонкие запястья и пристёгивает двумя парами наручников к изголовью кровати. Оставляет по успокаивающему поцелую горячими губами, и Хёнджину на секунду кажется, что это Чанбин. Он держит это в голове, пытаясь отследить перемещения остальных, рисует за закрытыми веками тёплые глаза старшего и слегка улыбается.       С него наконец-то стягивают шорты (единственный элемент одежды) и тут же атакуют эрегированный член, вылизывая и посасывая головку. Хёнджину думается, что такой нетерпеливостью страдают все, но в особенности Джисон. Хан в принципе кое-как согласился на эту затею с повязкой, понимая, что выдать себя будет слишком просто с его любовью к стонам и похвале, но сейчас и без того Хёнджин легко выдыхает его имя, страдая от желания вплести пальцы в волосы. Пока что он твёрдо убеждён, что именно Джисон ласкает его член, а вечно холодные пальцы, бегущие по животу и заставляющие втянуть его до самых выпирающих рёбер, принадлежат Чонину.       От Чонина было странно чувствовать жажду касаний, он никогда особо не любил, чтобы его трогали, и особо никого не трогал сам. Но с ними он будто раскрывал ту загадочную свою сторону, которая до дрожи хотела ощутить каждый сантиметр чужой кожи, раскалённой от возбуждения. Хёнджин может буквально всем телом почувствовать этот внимательный взгляд лисьих глаз.       Но кажется, будто ни одна вещь не способна привлечь его внимание дольше, чем на пару минут, потому что одни пары рук сменяют другие, губы двигаются в хаотичном порядке, не скупясь на поцелуи, и понять, где чьи становится почти нереальным. То ли это Сынмин сейчас оставляет очередной засос на его шее, то ли это Чан. То ли это Феликс так горячо и мокро лижет его соски, то ли Джисон. То ли… а нет, то, что кусает за бёдра его именно Минхо, Хёнджин знает точно. Иногда Хван находил удивительным то, как старший, имея ну по определению самые обалденные бёдра, мог становиться таким жадным и даже грязным в отношении бёдер Хёнджина. Наверняка останется куча пятен, таких красивых и приносящих больное наслаждение.       Сконцентрированные только на Минхо ощущения внезапно разрывает пара смешков, и Хёнджин понимает, что, видимо, они вдвоём слишком увлеклись и перестали замечать остальных. Поэтому, когда сознание вновь возвращается к нему, он ощущает слишком много губ и рук на себе, но это не пугает, лишь заставляет страстно выдохнуть, будто воздух разом покинул тело.       Очередная перестановка, и всё становится ещё менее понятно. Лёгкая уверенность у Хёнджина только в том, что узловатые, длинные пальцы, так аккуратно растягивающие его, принадлежат Сынмину. Каждый раз он будто достаёт до самого сердца и щекочет лёгкие теми самыми бабочками, отчего складывается ощущение той самой нужности. Хёнджин уверен, что Ким смотрит на него так же, как всегда: пробирающе до мурашек, словно на самое дорогое, что есть на этом свете. Глупая улыбка не сходит с его лица, пока он не чувствует тёплое дыхание на подбородке, а после мягкое прикосновение чужих губ.       Поцелуй получается чувственным, плавно переходящим в отчаянную борьбу языков, и только Феликс мог бы одними такими действиями лишать его сил. Ли зарывается пальцами в волосы Хёнджина, и Хван бы всё отдал, чтобы прямо сейчас вцепиться в плечи младшего, как бы сделал в любом другом положении, кроме нынешнего. Наручники стучат о кровать, жалобное мычание вырывается наружу, и Хёнджин даже не краснеет. Ему нужно это, он так хочет дотронуться до каждого, ощущая лёгкую зависть, что те могут без зазрения совести касаться его и друг друга. Перед глазами так и предстаёт картина, как они разделяют между собой мягкие поцелуи и не менее трепетные касания. А, может быть, и более грубые, по крайней мере, Хёнджин знает, насколько Чонин любит покусаться и сжать кожу до отметин.       — Боже, блять! — слишком вульгарный стон вылетает изо рта Хёнджина в рот ухмыляющемуся предположительно-Феликсу, когда он ощущает, как кто-то втягивает пальцы его ног в рот. Влажный жар окутывает мизинец, безымянный и средний палец правой ноги. Язык скользит по ним, язык блядского Бан Кристофера Чана — единственного человека, который мог так нагло воспользоваться слабостью Хвана в такой уязвимый момент.       Чану всегда доставляло удовольствие играться с его пальцами как на руках, так и на ногах. Теребить их, пока они лежат рядом, задевать своими как бы случайно, но особенно — прижимать их к своему паху. С руками он поступал так с каждым: в порыве ловил их, заставлял почувствовать и ощутить вес возбуждения, а вот с ногами так работало только с Хёнджином. Чан так часто просил наступить на себя или брался вылизывать его стопы, что его образ в голове не мог обойтись без этой маленькой, но горячей странности. Пока Хван об этом раздумывал, пальцы уже наверняка немного опухли во рту старшего.       Феликс отрывается от его рта и вместе с кем-то, кого Хёнджин идентифицировать не может, старательно кусает шею с двух сторон, и по комнате разносится протяжное «Чан». Будто в подтверждение, пальцы во рту слабо прикусывают.       Спустя время его решают перестегнуть, перевернув на колени (с опорой также на прикованные к изголовью руки). Тот, кто это делает, явно очень сильный, потому что Хван сам еле передвигал конечностями, а сейчас его продолжают поддерживать, прижимаясь сзади бёдрами. Естество, скользящее между его ягодиц, между которых совсем недавно были невозможные пальцы Сынмина, крупное, наверняка шикарно смотрящееся на фоне тощего зада Хёнджина, и несколько взбудораженных вздохов со стороны явно подтверждают это.       — Пожалуйста, Бинни, — нотка неуверенности пролетает в ослабевшем голосе, но он всё равно настойчиво подаётся назад, желая обернуться и посмотреть на Со глазами котика, перед которыми тот никогда не мог устоять. Но на глазах дурацкая повязка.       Кто-то, уместившийся под Хваном, трогает его шею и за затылок приближает к себе вниз, целуя лоб и отодвигая мешающие волосы. Его пытаются надурить, сделать вид, что именно это Чанбин, а не тот, кто сзади, но то, как плавно, с каким обилием смазки в него входит массивный член, Хёнджин не спутает ни с кем. Только Со способен вот так свести с ума.       А вот так обманывать может только Чонин. Ян больше всех дразнил Хвана, что тот не справится с тем, чтобы угадать каждого, и старался в последнее время меньше проявлять себя по-особенному. Под свои громкие стоны Хёнджин стискивает коленями ноги младшего под собой, чтобы не вздумал свалить и поменяться, хоть это и сложно сделать с такими толчками сзади. Чонин явно улыбается снисходительно на это и укладывает руки на талию Хвана, недалеко от ладоней Чанбина на бёдрах.       Внезапно появляется новая пара рук, массирующая его спину. Умелые руки давят на лопатки, очерчивают позвоночник. Снова Феликс. Он так любит тело Хёнджина, что готов на что угодно, лишь бы прикасаться к нему. Сжимать, гладить, массировать — всё, только бы касаться слегка потной от движений и ощущений кожи. Поэтому его не смущает лезть посреди всего, ведь даже таким способом тело Хвана так ярко отзывается на каждое прикосновение.       Член Чанбина ударяет по простате, и парня подкидывает на кровати на секунду. Наручники стучат, колени дрожат, а сбоку следом за ним раздаётся другой звонкий стон и тихие смешки. Хёнджин уже представляет, как Джисон зажимает себе рот рукой, чтобы больше не издавать звуков, но не прекращает быстро-быстро водить по своему пенису с насыщенного цвета головкой. Хёнджин бы с удовольствием сейчас взял у Хана в рот, одни фапающие звуки руки того заставляют приоткрыть в нужде губы, поблёскивающие от слюны.       Из него выходят, и Хван жалобно хнычет, когда понимает, что кончили не в него, а на его ягодицы, отчего призывно крутит ими, слыша, как следующий человек позади него шуршит упаковкой презерватива. Руки с талии смещаются спустя минуту и хватают орошённую спермой Со задницу, мягко насаживая её на другой член. Хёнджин только сильнее убеждается, что под ним Чонин, потому что его манера сажать к себе на бёдра и самому с громким хлопком вбиваться в тело сидящего, удерживая неподвижно за бёдра, узнаётся сразу. Как бы Ян ни отпирался, Хёнджин слишком внимателен.       Но не настолько, чтобы понять, кто теперь умостился сзади него и с особым умением перебирает между пальцев его соски. Он думает, что это навряд ли Чанбин, не Джисон, не Феликс и не Чан (и не Чонин, разумеется). Вероятно, это Минхо. Хёнджин старается распознать это, когда чувствует на своём плече пухлые губы. С Минхо так приятно целоваться, боже. Хван старается поймать чужие губы своими, и ему это удаётся. Волосы в захвате, губы сминают с властью и напором, а сосок на мгновение сжимают так крепко, что вой вырывается из горла.       Снова стоны сбоку, но теперь они прерываются чьим-то шлепком по чьей-то коже. Хёнджин бы не удивился, если бы услышал сейчас команду «тише» от Сынмина. Ким вообще изначально поддерживал эту идею с игрой с повязкой больше всех. Дело было не только в его любви к беспомощному Хёнджину, но и в том, насколько он любил обострять весь процесс лишением своего партнёра одного из органов чувств. А тут такое предложение, ещё и с наручниками вдобавок, как тут отказаться. Так что именно он сейчас шлёпнул шумного Джисона по бедру, отчего Хану, однако, лучше не стало, судя по тому, как он часто задышал. Скоро кончит.       Тем временем Чонин снизу тоже ускоряется, пальцы сильно впились в кожу, а через пару толчков младший замер глубоко внутри. Хёнджин также кончает, но выплескивает своё возбуждение на торс Яна. Процесс ненадолго замедляется, из-под Хвана всё-таки вылезают, и он аккуратно оседает на кровати, уткнувшись головой в висящие над постелью руки. Его снова перестёгивают, но теперь к прутьям изголовья, чтобы он мог лечь.       Тело уже чувствует себя высушенным, но Хёнджин всё равно готов принять всех, хоть и понимает, что кто-то, как Джисон и Минхо, предпочтёт наблюдать. Кто-то аккуратно и слегка робко берёт его за бедро и сгибает то, оставляя вторую ногу выпрямленной. Хёнджин может только представлять, как завораживающе перекатываются мышцы на его спине. Вновь шуршание, и вот в него снова проникают, а после с влажным чпоком полностью выходят, повторяя данное действие несколько раз с постепенным ускорением. Сомнения поселяются в голове ненадолго, потому что чуткий слух улавливает тяжёлое, низкое дыхание человека сзади.       — Феликс! — с уверенностью вскрикивает Хёнджин, когда движения в нём становятся сбивчивей, отчего даже повязка норовит сползти, но кто-то, гладящий его по волосам, заботливо поправляет её. Наверное, Сынмин.       Одну из ягодиц отводят в сторону, и Хван уверен, что на то, как член Ликса пропадает в его тесноте, смотрит не только Ли, но и все остальные, судя по очередным вздохам и влажному хлюпанью рук. Мысль о том, насколько греховно он выглядит, сбивает Хёнджина в пропасть оргазма, а следом за ним и младшего, который еле успевает выйти и снять контрацептив, чтобы брызнуть белёсой жидкостью на поясницу Хвана.       Руки затекают постепенно, зато не затекают ноги, потому что Хёнджина теперь кладут набок. Три горячие пары рук вновь проходятся по телу, возможно, они принадлежат Чану, Чонину и Чанбину, но Хёнджин так думает только потому, что Минхо с Джисоном явно мастурбируют друг другу прямо сейчас, пытаясь отсрочить конец, Сынмин перекладывал его сейчас (его захват под коленом был для Хвана особенным), а Феликс наверняка отходил от бурного освобождения. Волосы Хёнджина мягко убирают с шеи, чтобы не щекотали, целуют лопатки, гладят бока. Явно готовят к Сынмину, потому что к Киму необходимо было готовиться, особенно после двух оргазмов.       Сынмин ненасытный, алчный в желании обладать, Хван испытывал на себе это из раза в раз и каждый раз не мог после нормально мыслить. Он из последних сил высоко стонет, пока в него входят очередным крупным членом и чувствует стальную хватку на бедре. Давая мысленный отсчёт, он не успевает подумать «три», как срывает голос, потому что времени на раскачку у Сынмина чертовски мало. Ким долго терпел, отчего дикие крики удовольствия Хёнджина заглушают любые другие звуки вроде стонов, шлепков и поцелуев. Как повязка ещё не спала, а руки не онемели, никто не понимает, но зато к финишу движутся стремительно, с замиранием сердца наблюдая за тем, как Хвану взбивают разум, как его тело невероятно выгибается на огромной кровати, как он теряется в блаженстве. Он кричит их имена, особенно громко имя младшего, который сейчас заставлял его разваливаться на части, и вновь кончает, не в силах остановить поток, образовывающий пятно на постельном белье. Одновременно с этим он проваливается в пучину хаоса голосов, ощущая, как с разных сторон, а, самое главное, внутрь него попадает чужое семя. Должно возникнуть противное ощущение, желание быстрей помыться, но Хёнджин только улыбается устало и падает сокрушённо на постель, не заметив, как оторвался головой от неё в порыве.       Тело абсолютно лёгкое, но сил нет даже открыть веки, с которых сняли повязку, и пошевелить освобождёнными руками. Пока его обтирают и, будто извиняясь за несдержанность и истощение, целуют, Хван держит в ускользающем сознании мысль, что, всё-таки, он знает своих парней прекрасно. Знает их привычки, увлечения, музыкальный вкус и даже то, что они предпочитают на завтрак. А ещё то, как они относятся к нему. Каждый вид их нежности, заботы и страсти. Он лишь убедится в этом, когда на следующий день в шуточной форме отчитается своим ошарашенным парням, кто, где и как дарил ему наслаждение в сегодняшнюю-вчерашнюю ночь. И не ошибётся ни разу.