inner demons

      Чан был смущён. Последние два месяца его жизнь перевернулась на все сто восемьдесят. Больше не нужно было прятаться по тёмным заброшкам, добывать всеми немыслимыми способами еду, таскать мебель и книги с помоек и нести ответственность за трёх мутантов. Впрочем, за четверых, потому что сам Чан иногда так же должен был контролировать часть себя. Он же тоже — ненормальный. Мерзкий, отвратительный, склизкий уродец.       Было тяжело принимать всё это и осознавать, что он не может жить так, как живут другие, как живут люди. Ещё тяжелее — доносить это до Минхо, Чанбина и Чонина. Если первые два старались подстраиваться и осмыслять (если в их случае это вообще было возможно), то самый младший из них ни в какую в силу своего характера не желал мириться с тем, что его особенности должны трактовать его жизнь. Какая к чёрту разница на какие-то отростки из спины, если они мешают не им, а другим? Возможно, если бы они придерживались этой мысли до конца, то не слонялись бы подальше от людского общества. Всё, на что их хватило (не то чтобы это казалось чем-то незначительным), — это сбежать из их «дома», подпольной лаборатории где-то в Китае, возможно, они так и не поняли.       Однако, одна осенняя ночь изменила всё. Он слишком чётко помнит каждый её миг: вот они разошлись по своим комнатам после скудного ужина, вот он готовился ко сну, умываясь и обтирая свои щупальца, и вот он ощутил, как отростки оживились и возбуждённо зашевелились в сторону коридора, пока в его животе начинало теплиться чувство нездорового предвкушения. В ту ночь он встретил Феликса. Точнее, его часть просто притащила Ли к нему, но это не так важно. Как позже выяснилось, тот пришёл в недостроенный отель, в котором они на то время поселились, со своими друзьями ради развлечения. Никто и не мог предположить, что в итоге каждый мутант утащил себе по человеку, но в жизни всякое бывает, правда?       Нет, не правда. Потому что Феликс казался настолько родным с самого начала, что списать всё на обычную случайность просто не хотелось. Феликс казался и кажется домом, хотя Чан и не подозревал, что у такого как он может такой быть. Чан целиком и полностью тянется к нему.       И вот уже как два месяца он живёт с Ли, который в принципе был инициатором того, что им четверым больше не нужно жить одним. Парень даже зарекался, что возьмёт их всех, если его друзья откажутся помочь, но всё обошлось. Первое время было странно привыкать жить нормально, не боясь. Да, он первое время обитал только в небольшой квартире, но это всяко лучше, чем тёмные сырые недостройки.       Когда же они всё-таки смогли придумать, как скрывать щупальца от людей на улице, то жизнь стала казаться совсем нереальной. Феликс был гением, не иначе, потому что Чан не додумался бы до такого, а если бы додумался, то не смог бы воплотить. Ли сшил рюкзак, вырезав спину, и одну из своих больших курток так, чтобы щупальца могли свернуться и уместиться в пространство остатков сумки. Пусть конструкция выглядела массивно, но прохожие совсем не уделяли этому внимания (хотя была пара случаев, когда отростки пытались вырваться на свободу), и Чан был на седьмом небе. Голубое свечение кожи скрывали шарфиками или водолазками (которые пришлось так же усовершенствовать для щупалец, проделав аккуратные дырки).       Чан таял от всей этой заботы и заинтересованности и умирал в желании не только отблагодарить Феликса за всё, но и никогда не отпускать. К человеку было чертовски легко привыкнуть, и как Чан, так и щупальца сразу поняли, что конкретно вляпались.       Он теперь ничего не может поделать: ноги сами несут его к двери, как только он слышит скрежет замка, отростки стараются контролировать себя, но порой тянут к нему Феликса самопроизвольно, заставляя того хихикать, а Чана сверкать бирюзовым, и сам он часто не может устоять, прижимается к парню, пока тот делает домашку, и немного отвлекает мягкими поцелуями, которые Ли просто невозможно не дарить. И Чан так смущён этим. Он не может жить без Феликса. С каждым днём его привязанность растёт, но он не даёт этому стать чем-то нездоровым.       Однако, бывают дни, когда он просыпается без Ли и начинает по-детски сильно скучать по нему. Все самые ужасные мысли забивают голову, и даже книги и телевизор не спасают. На протяжении всего такого дня так сильно хочется увидеть Феликса, потрогать, ощутить его и его эмоции, чтобы кожа полыхала голубым пламенем, а сердце замирало.       Сегодня и был такой день, но ситуацию обостряло ещё и то, что щупальца ну чересчур сильно волновались, пока Чан пытался отвлечься. Ему даже пришлось несколько раз в душ сходить, потому что его отростки текли так сильно, словно испытывали дичайшее возбуждение. Шея вспыхивает от одних воспоминаний, как он быстро гладил их, думая о Феликсе. О его чудесной улыбке, низком голосе, волшебных веснушках на лице и плечах и крошечном, стройном теле. Он просто надеялся, что доживёт до прихода Ли и не изнасилует сам себя.       Что ж, дожил. Вот только едва дал человеку раздеться, как потащил в спальню. Щупальца облизывают прикосновениями лодыжки, бёдра, шею и спину Феликса, который в лёгком недоумении цепляется за плечи Чана. Тот только виновато лицо веснушчатое расцеловывает, как делает, впрочем, каждый вечер, но сегодня терпения вообще ни на что не хватает.       — Чан, — вздох вырывается из груди Феликса, когда он ощущает такие нетерпеливые отростки на своём теле и крепкие руки на талии.       Он никак не мог понять, почему же так сильно полюбил это чувство за два месяца. Чувство лёгкости, полного расслабления и понимания, что он ничего не может поделать со своим положением. Чувство собственной эфемерности, ведь восемь отростков запросто крутят и вертят, перетаскивают его как им хочется. И Чану. Но факт оставался фактом, Феликс кайфовал от того, насколько востребован, необходим он был. Это не утомляло, только придавало сил и уверенности, и нельзя было быть более благодарным. Да, Чан сейчас просто живёт с ним, «сидит на шее», как кто-нибудь бы выразился, и Феликс бы точно врезал такому человеку. Чан не настолько отстранён от жизни, тот груз ответственности, что лежал на нём очень долго, сам его характер просто не позволяет ему просидеть на месте и секунды. Было немного тяжело свыкнуться с тем, что больше не нужно было возвращаться в пустую квартиру, готовить еду на ужин, прибираться после рабочего дня или на выходных в одиночку, засыпать без тёплых объятий и просыпаться без мягких, ненавязчивых поцелуев. Также никто и не заметил, как всё перешло из дружеского русла в нечто большее, однако Феликс не мог сопротивляться.       По крайней мере, после того, как он узнал, что творил в ту самую осеннюю ночь с Хёнджином друг Чана по имени Минхо — ещё один мутант, — то был безумно благодарен, что тот его и пальцем не тронул. Утащить — утащил, но по вине щупалец, которые с самого начала распознали в Феликсе своё.       Его усаживают Чану на бёдра, будто бы передавая бразды управления, и тот взволнованно смеётся, но всё равно ведёт руками по спине и приближается к лицу. Нос забивает фруктовый аромат недавно нанесённой гигиенички, сладкий, как и сам Феликс. Чан буквально может ощутить сочность спелых плодов, пока долго и с чувством сминает пухлые губы своими.       Ли отстраняется со смешком, и на секунду ничего не представляется понятным, пока по телу не пробегает голубое стадо мурашек: щупальца пытаются пробраться в узкие джинсы, извиваясь в нетерпении. Кокетливо прикусив зацелованную губу, Феликс расстёгивает пуговицу и вжикает ширинкой. Это не остаётся без внимания.       — Ах, боже! — он тут же прикрывает рот рукой, стараясь заглушить себя. Невыносимые, скользкие, мокрые прикосновения над линией трусов, а после под самим бельём сводят все чувства с ума. Отросткам не нравится, как человек пытается быть тише, и двое без труда поднимают его руки вверх, попутно стягивая свитер. Чан не теряет зря времени и в непреодолимом желании доставить удовольствие Феликсу, которое мучило его весь день, принимается осторожно ласкать языком соски, руками пытаясь совладать с изгибающимся телом.       Щупальца не особо в этом помогают, будто бы желая забрать Ли себе и не делиться им с кем попало, но Чан знает, что в любой момент может отогнать их прочь. Однако этого совсем не хочется, особенно видя, сколько наслаждения от всего процесса получает Феликс.       Наслаждение Феликса — наслаждение Чана.       Прикосновения инородных тел не были похожи на чьи-то руки, они были холодными и склизкими, но совсем не казались противными. Пусть после приходилось отмываться от следов порой слишком бурной их деятельности, для Ли не было ничего желанней, чем быть покрытым следами чужого желания и любви.       Они сидят так довольно долго, прежде чем Феликс трясётся в оргазме. Он восторженно кричит, каждый раз как в первый, потому что всего так много и хочется испытывать это заново и заново. Чан в этот раз сам поднимает его и пересаживается с ним на руках к мягкому изголовью кровати. Он прижимает вздрагивающего человека ближе, отростки на пару с ним наглаживают любимое тело в немом извинении за последующие действия. Феликс скулит, когда на нём приспускают одежду, и одно из небольших щупалец обводит его кольцо мышц. Стоит Ли поднять голову с плеча Чана, как он тут же замечает особенно яркое сияние его кожи ровно в тот момент, когда в него медленно проникает отросток. Он резко впивается в губы Чана от заново накатывающих эмоций, вплетая пальцы в волосы того, пока щупалец между его ягодиц становится больше.       Постепенно они все сплетаются в один клубок: один из главных отростков заменяет все небольшие, мгновенно набирая скорость и хлюпая в Феликсе, другой оплетает член человека, зажатый меж телами, а остальные щупальца путаются где хотят. Вокруг талии, рук, бёдер — всё, лишь бы вплотную к Чану, что стонет в унисон с Ли, полыхая голубым румянцем. Не мешают даже джинсы, которые из-за нетерпеливости так и не были сброшены к свитеру.       Изо рта Феликса непрерывно льются стоны, глаза не могут оторваться от Чана, а тело вновь сводит судорогой, когда он ощущает слизь в себе. Непрошеные слёзы всё-таки стекают по щекам, но их вовремя сцеловывают. Лёгкость и невесомость затапливают мозг, и Феликс знает, что может себя отпустить, ведь о нём позаботятся.       Чан, смотря на такого возлюбленного, смущён. Его уши давно приобрели насыщенный синий оттенок, но сейчас они словно льдом покрыты. За эти месяцы его жизнь действительно повернулась на все сто восемьдесят градусов, но он лишь безмерно благодарен этому. И, в первую очередь, Феликсу. Больше не нужно прятаться, бояться и перебегать с заброшки на заброшку. Только быть рядом. Только любить и быть любимым.