inner demons

      Минхо не знает, почему паника не окутывает его тело. Он плывёт по морю, раскинув руки, и это само по себе страшно, ведь он не знает, где находится. Волны просто качают его и медленно уносят куда-то, а он лишь смотрит на небо, такое ярко-голубое с ещё более ярким пятном, которое называют солнцем, совсем ненастоящее. Он привык к серому и холодному. Но почему-то на душе так спокойно.       Чего-то только не хватает. Или кого-то. Он ненавязчиво водит руками по воде, словно так сможет нащупать нужное. Необходимость найти растёт с каждой секундой, и Минхо чувствует, как слабо дрожит, внезапно осознав, что вода в море холодная.       Барахтается сильнее и выпадает из сна. Джисон, на коленях которого он лежал, гладит его по волосам и обеспокоенно смотрит, отложив книгу. Сев и оглядевшись, Минхо не обнаруживает никакого моря, только просторную террасу, а себя — на любимой качели с Ханом.       — Где Чан? Он вернулся? — вырывается из него прежде, чем он успевает понять, что именно это он искал во сне. Джисон улыбается тепло на такой взволнованный вид их человека.       Часто так случалось, что самый старший вампир подолгу не возвращался домой. Различные дела, в которых хоть немного смыслили все, кроме Минхо, отнимали неприлично много времени. И Ли это не нравилось больше всех, ведь он чувствовал такую тоску по Чану. По всему Чану, не отдельным деталям вроде его чудесного смеха или крепких надёжных рук, просто по всему целиком. Очевидно (даже для него), что такая привязанность связана с тем, что именно старший вампир привёл его ко всему тому, что теперь Минхо именует семьёй, домом, жизнью в целом. Но всё же было в Чане что-то такое, что заставляло без всяких договоров и прочих ритуалов довериться ему, упасть в него с головой, привязать себя крепкими и прочными, но совсем не тяготящими цепями.       — Я слышал, как кто-то приходил, — отвечает Джисон и поправляет взлохмаченные ото сна волосы Минхо аккуратными и мягкими движениями. — Можешь сходить к нему в кабинет, не думаю, что он сейчас сильно занят, если вернулся.       Ли, конечно, понимает, что его шансы пятьдесят на пятьдесят, ведь Чан реально постоянно в работе. Он старается не выключаться ни на секунду, следит за всеми подчинёнными и берёт много работы домой. И пусть Минхо лишь смутно разбирается, что у него там за фирма, что там за бесконечные контракты, при всём желании он бы вряд ли что-то полностью понял, да и лезть с вопросами не особо хотелось. Для такого у него есть Чанбин и Сынмин, во всяком случае, ведь они тоже порой пропадают.       Остаётся надеяться на тот факт, что Чан его точно не выгонит. Может, побурчит, может, наоборот, позовёт к себе, но позволит побыть рядом. Минхо прекрасно это понимает, он успокаивает старшего. Тот неоднократно ему говорил, что одно только его присутствие уже позволяет мозгу перестать бешено работать и сбавить пыл, а запах — расслабить постоянно напряжённое тело. Сейчас Ли просто немного побаивается прерывать чужую работу, как и всегда, впрочем, а в остальном он уверен: Чан не заставит его волноваться.       Он встаёт с качели, предварительно чмокнув Хана в щёку и поблагодарив, а после уходит в дом. Ливень перестаёт так сильно слышаться, как на террасе, превращаясь в монотонный шум. Минхо брёдет по тёмным коридорам, к которым уже успел привыкнуть за последний год, и едва покрывается мурашками от всегда царившей здесь прохлады. По пути он никого не встречает, вероятно, сейчас в рабочей части особняка никого нет. По крайней мере, в студии Хёнджина и в комнате с фортепиано Чонина свет не горит.       Запах сырости из приоткрытого окна, короткие, но оттого не менее яркие вспышки грозы и раскатистый грохот грома заставляют его ненадолго остановиться. Все ощущения отзываются тупой болью внутри. Зачем это всплыло в его памяти? На секунду он вновь ощущает себя лежащим на мокром асфальте, избитым и вышвырнутым из собственного дома за долги матери. Из носа эфемерно бежит кровь, а на животе будто вновь расцветает жуткая гематома.       Содрогнувшись, Минхо откидывает мысли о прошлом. Сейчас у него всё хорошо. Его ведь нашли тогда? Конечно, его нашёл один голодный вампир, в чьи планы входило найти кого-нибудь более-менее сладкого и достаточно пьяного в клубе неподалёку (что просто непосильная задача, если честно, алкоголь же), а не спасать полумёртвого паренька из подворотни, чей запах захватил его даже сквозь дождь. Сосредоточившись на более положительных мыслях, Минхо продолжает длинный путь к кабинету Чана, того самого голодного вампира.       Сердце отчего-то слишком гулко бьётся, когда он встаёт напротив нужной двери. В комнате либо нет света, либо горит всего пара ламп, потому что так сходу и не поймёшь. Вздохнув, Минхо стучит пару раз и медленно поворачивает дверную ручку.       Ему тут же на глаза попадаются распахнутые двери балкона. Кабинет находится на третьем этаже и с этого самого небольшого балкона открывается шикарный вид на окрестности. Сейчас же занавески буквально парят в воздухе, а дождь и ветер настолько сильны, что даже пол перед распахнутыми дверцами в комнате немного намок. Минхо направляется к ним в желании закрыть отчасти бездумно, просто потому, что его вновь захватывает запах сырости, и он даже не сразу замечает, как за его спиной внезапно зажигается настольная лампа. Вырывает его только хрипловатый голос.       — Минхо? — Чан промаргивается, снимает очки и трёт переносицу. Ли делает вывод, что вампир просто позволил своим глазам недолго отдохнуть, а не провалился в сон, а также, что за рабочим столом он сидит уже довольно долго.       Однако, сам Бан до сих пор в белой рубашке с закатанными рукавами и парой расстегнутых пуговиц, в которой уходил утром, и идеально сидящих брюках. Пиджак небрежно висит на спинке кресла, и Минхо особо не удивлён тому, что Чан опять путешествует от работы до работы, но саднящее чувство в душе рождается почти сразу. Он чувствует себя странно, стоя напротив в домашних мягких штанах до самых стоп и чуть великоватой футболке Хёнджина.       Он вновь весь день провёл дома. Это «вновь дома» продолжается уже порядка шести месяцев с нечастыми отклонениями. Причин несколько: во-первых, это место стало домом ему как раз примерно полгода назад. Удивительно, что ему понадобилось так мало времени, чтобы свыкнуться с мыслью, что теперь ему есть, куда прийти без страха, что кто-то будет поджидать у дверей и требовать таких денег, которых Минхо и в жизни не видел. С мыслью, что сейчас в его жизни, вероятно, всё станет налаживаться. С мыслью, что теперь ему необходимо только давать свою кровь, о силе которой он даже не подозревал. С мыслью, что всё, что теперь с ним происходит, он получил не только по счастливому стечению обстоятельств, но и по собственному желанию, что ему дали выбор, наконец.       А также около полугода назад Минхо сказал всем семерым вампирам «да». Его тоже удивлял этот факт, ведь он никогда не подумал бы, что утонуть в любви можно так быстро. В своей собственной и чужой, да ещё и не одной. Но за первые шесть месяцев он действительно влюбился, и сыграло роль не столько то сексуальное напряжение, которое он чувствовал после каждой кормёжки (неважно, кого-то одного, или нескольких, или всех), сыграло роль то отношение, которое он получил. Не вещь — человек. Да, это было глупо, вот так с головой падать в омут, просто из-за того, что к нему проявили уважение, которого он никогда за свои девятнадцать лет жизни не получал. Минхо лишь понял в какой-то момент, что это уважение не временное и не только для приличия — его хотели видеть в этом доме, его кровь хотели на своих устах и хотели, чтобы он остался. И он мог в любой момент уйти. Слишком странно ощущалось всё это, хотя казалось бы, его просто стали воспринимать, как личность, как человека, а не обузу или птичку в золотой клетке. Сейчас Минхо нужен, любим и желанен.       Это чувство он находил странным, хотя не должен был. Он заслужил такое отношение, каждый его достоин, и редко бывает иначе. Так, по крайней мере, всегда говорил вампир напротив него.       Вторая причина — ему некуда ходить. Здесь, в особняке, у него всё есть: огромная библиотека, чтобы он мог посвящать целые часы на изучение чего-либо, функциональная кухня, чтобы у него всё было под рукой во время готовки очередного шедевра, куча новейшей техники, необычно смотрящейся на фоне старого интерьера дома, чтобы Минхо мог дистанционно получать образование в достойном вузе, в который поступил сам, а также залы для танцев, которые занимали не меньшую часть его жизни, но он не мог заниматься ими усиленно в силу отсутствия денег на хорошую студию и присутствия вечно пьяных мужиков его не менее часто пьяной матери в доме. Сейчас, ему действительно спокойно за свою жизнь. И порой плата за это кажется до смешного маленькой: его кровь и любовь. Ведь за все эти годы второй скопилось у него столько, что сейчас он готов делиться ею, разрушив стены боли и недоверия. А что до первой, то, как оказалось, Чан и сам не совсем понял в тот вечер, что его так повлекло к нему. Голод — не самая веская причина. В тот момент ему словно что-то стрельнуло в голову, желание казалось непреодолимым, а в давно замершее сердце словно ударил импульс боли, которую в тот момент ощущал Минхо, желающий просто-напросто умереть в том переулке. Спасти, помочь, вкусить — эти три слова крутились в голове у Чана в первую их встречу. Что ж, Ли было нечего терять. Он не пил, не курил, не так много ел, но старался есть нормальную пищу, жертвуя свою мизерную зарплату, какая только могла быть у на тот момент школьника, дабы не заработать заболеваний. Очевидно, что это сыграло не малую роль, но было ещё что-то, чего никто из них впоследствии восьмерых объяснить не смог.       — Я хотел узнать, вернулся ты или нет и занят ли, — Минхо поправляет смявшуюся ото сна футболку и всё-таки закрывает двери на балкон. — Ты ещё собираешься работать? Просто уже поздно, и я подумал…       Голос затихает, потому что Минхо не понимает, что он подумал, ведь ждал Чана весь день с одной целью — поспать в его объятиях. Причина для ожидания, конечно, дурацкая, как ему кажется, но кажется только сейчас, когда он, выспавшийся и не выходивший из дома (если только в сад) последние несколько дней, уже стоит напротив такого уставшего и «рабочего» вампира. Минхо понимает, от него тут никто ничего не требует, но чувство, будто он сейчас здесь никому не сдался, ненадолго просачивается в его разум, довольно быстро растворяясь в мыслях о том, что Чан не станет его выгонять ни при каких обстоятельствах.       Бан брови поднимает заинтересованно, ожидая продолжение реплики, но так и не получая его. Минхо только губы поджимает.       — На самом деле, я закончил со всем на сегодня, но хотел успеть немножко наперёд, — ничего нового, Чан всегда старается выжать из себя в рабочие дни по максимуму, — вот только мои глаза и голова слишком трещат и болят для этого.       Они ещё недолго смотрят друг другу в глаза, не прерывая стук дождя по окнам, а после Чан откидывается на кресле и немного отъезжает от стола. Минхо почти сразу всё понимает, кивок головы старшего, его мягкая улыбка и распахнутые в приглашении руки только придают уверенности. Он молча преодолевает расстояние от балкона до другого конца кабинета, где рабочий стол, и осторожно присаживается лицом к Бану на его бёдра.       Вампир вздрагивает от того, насколько тело Минхо тёплое по сравнению с его. Человек прижимается к нему так близко, что он слышит биение его сердца и пульсацию крови. Они никогда не привыкнут к ощущению тел друг друга так близко. Это всегда казалось целым всплеском свежести, лёгкости и удовольствия, описать которое было сложно, но в нём определённо было что-то искреннее и интимное.       То же они чувствуют, когда соединяют свои губы в чувственном поцелуе. Минхо до сих пор вздрагивает от того, как зубы Чана прихватывают его нижнюю губу, но не прокусывают после, как любит делать Феликс, а лишь мягко тянут, раззадоривая, а после отпускают во власть пухлых губ, которые посасывают с не меньшим удовольствием. Только сегодня Минхо ощущает, как от этих поцелуев не только грудь нежностью топится, но и в низу живота собирается тепло. Здесь причина очевидна: они изголодались друг по другу.       Кресло перестаёт быть удобным, когда руки под футболкой Минхо задирают её всё с большим рвением и одновременно пытаются залезть в домашние штаны. Ли лбом в лоб Чана упирается, оторвавшись, чтобы отдышаться, и, в свою очередь, недвусмысленно играется с пуговицей на рубашке. Мощный раскат грома раздаётся в тот момент, когда их взгляды находят друг друга. Покрепче схватив младшего под бёдрами и заставив тем самым прижаться к себе ещё ближе, вампир встаёт с кресла, отодвигает со стола бумаги одной рукой и усаживает Минхо на него.       Все переживания насчёт того, что за этим столом работают, и предназначен он не для этого, прерывает очередной глубокий поцелуй, переходящий во влажные — одними губами — прикосновения к шее человека. Дрожь разливается по телу так же, как дождь тарабанит по стёклам: быстро, сильно и приятно. Ещё сильнее накрывает, когда клыки всё-таки нежно ведут по коже, дразня. Это пытка для обоих: Минхо безумно хочет почувствовать жар, разливающийся от укусов, а Чан будто сдерживается, что человеку совсем не нравится.       Вампир отстраняется ненадолго, и разум Минхо вновь очищается, когда он наблюдает за тем, как тот до конца высвобождает пуговицы из петелек и оголяет крепкую, бледную грудь. Рука сама тут же пристраивается на чужом теле, и Ли закусывает покрасневшую губу от удовольствия. Соблазнительные, твёрдые мышцы манят, жажда увидеть больше непреодолимая, но Минхо пытается удовлетворить её жадным, мокрым поцелуем.       Чана умиляет это желание и нетерпеливость в действиях своего партнёра. Он сам водит рукой Минхо по своему телу, с долей сожаления избегая зону сердца, ведь знает: ничего не произойдёт. Чарующий стук не ударит в горячую ладонь, не передастся импульсом по телу, не покажет, насколько Чан пленён. Его сердце замерло более двухсот лет назад, но ещё никогда так сильно не хотело забиться вновь.       Зато он может ощутить, как бьётся сердце Минхо. Уложив человека на стол и стянув мешающую футболку, Бан ведёт языком и поцелуями по телу Ли. Настолько сладкое, потрясающее на вкус, живое, они семеро никогда не смогут насытиться им, даже несмотря на то, что одного лишь глотка крови Минхо всегда хватало на очень и очень долго. Дни без его крови проходили в тоске не из-за голода, а из-за тяги к большему, которого и не нужно было, иначе слишком много.       Минхо сам тянется и начинает снимать штаны и бельё, что доделывает Чан, ненадолго оторвавшись от сосков младшего, которые ощущались на языке слишком приятно и естественно. Так же приятно, как теперь обнажённые бёдра, которые вампир сжимает словно в первый раз: алчно и до безумия сексуально. Минхо и не подозревал, что его может так возбудить то, как мягко смотрится его кожа, стиснутая Баном.       Внимание переходит на бёдра также потому, что Чан уже умостился там, между них. Целует-легко царапает клыками-целует-водит холодными пальцами-целует, и так до бесконечности. Иногда Ли жалеет, что укусы его вампиров сходят и заживают за меньше чем полминуты, но ничего не может с этим поделать. Может только стараться запомнить всё как можно точнее, дабы потом вспоминать и чувствовать жар внизу.

𑁍

      С Чаном этот жар всегда очень стремительно разрастается в адское пекло по всему телу Минхо. В него вбиваются так быстро, превосходно и умалишающе, что он может лишь шептать «о господи, Чан», «мне так хорошо, Чан», «трахни меня, Чан». Всякий бессмысленный бред при этом не могут заглушить ни капли дождя, стремящиеся подглядеть за ними сквозь стёкла, ни гром, постепенно отдаляющийся от дома, ни даже редкий шум от стола, что от особо резких толчков слабо продвигается вправо, слишком надёжный и тяжёлый, чтобы не выдержать страсть. Минхо, перевёрнутый на живот, хватается за его противоположный от своего край, пребывая в настолько сильном блаженстве, настолько диком восторге, что звуки шлепков и крепкая хватка в волосах кажутся идеальными и вызывают желание сделать их грёбаным саундтреком своей жизни. Он готов кричать, но не от чувства члена в себе, а от трепета, который он испытывает, понимая, что в данный момент и не только всё слишком идеально для него, и что тот, заслугой которого всё это является, прямо сейчас тяжело дышит за ним и сжимает другой рукой ягодицу Ли.       Чан же взгляда не может оторвать от того, как они выглядят в окне, которое отображает их прекрасно даже в дождливую погоду. После он смотрит на спину Минхо, его обнажённую кожу и напряжённую в хватке Бана шею с осознанием, что ему никогда не надоест это зрелище. Наблюдать, как со временем младший начинает дышать всё чаще и чаще, преследуя свой оргазм, вызывает острое желание провести его через это. Вампир ненадолго выходит и снова переворачивает Хо на спину, на секунду тормозя от вида красных щёк и блестящих глаз. Живые не могут быть настолько прекрасны, но Минхо — прямое доказательство этому.       Он понимает всё без слов, откидывает голову и полностью открывает чистую шею, совсем не понимая, как это действует на Чана. Хотя, скорее притворяясь, что не понимает. Слишком чётко в его глазах читается: «я сведу тебя с ума». Что ж, уже свёл.       Будто в замедленной съёмке, Чан заново входит в человека, делает пару слабых толчков и наклоняется к его шее. Вдохнув ставший более густым запах, он не может не облизнуться, скорее неосознанно, чем намеренно, но оттого не менее горячо. Зубы, наконец, прокусывают нежную кожу впервые за вечер, и Минхо кончает от одного ощущения. Из него вырывается громкий вздох, он дрожит (хотя пытается сдержаться, ведь шея — довольно опасная зона), и из уголков его глаз скатывается пара слёз от переизбытка чувств.       Чан не высасывает слишком много, но столько и не нужно: он насыщается всей ситуацией в целом. Сердце, как в тот вечер, словно пускает импульс по телу, пусть и не бьётся. Фантомная связь, созданная между ними, разливает тепло по их душам, какие бы они ни были, и заставляет Бана, только оторвавшись, вновь захватить губы возлюбленного в поцелуй, который теперь напоминает дом.       И Минхо чувствует себя в безопасности. Никаких мыслей о своей никчёмности, о своей ненужности или о страхе за себя. Ничего, только Чан, что подарил ему новую жизнь, и понимание, что для него и шестерых других вампиров это счастье может быть и не таким долгим, как для Ли, но тем не менее, ему суждено быть. Если это — плата за всё, что ему даровано, то он не может оплошать.       У Чана в голове так же пусто. Всё, что он знает наверняка, так это то, что с Минхо он вряд ли сможет ограничиться одной только его жизнью. Ох, нет, он подарит ему целую вечность, если тот только пожелает. Ведь Минхо — это не только лучшая кровь за все его более чем двести лет, далеко нет. Минхо — это нечто большее, что Чан испытывает к остальным шестерым в этом доме; что-то, что ещё будет разрастаться; то, что можно назвать семьёй. И это взаимно.