𑁍
«Возможно стоит что-то сделать», — эта мысль засела в голове Чанбина вот уже как на две недели. Потому что все эти две недели стоит невыносимая жара, и Феликс постоянно из-за этого в шортах. Сначала это были самые обыкновенные шорты, какие он носил всегда, открывающие лишь вид на худые голени и, когда младший садился, острые коленки, которые хотелось сделать по-блядски красными всем известным способом. Но сейчас они вовсе доходят только до середины бедра, и это, прости-господи, не шутки, Чанбину чуть не занадобилась скорая, когда он в первый раз увидел Феликса в них. Сегодня так вообще жесть какая-то началась: Ликс не просто в этих шортах, но и в белых длинных гольфиках. В целом весь образ похож на форму их группы поддержки; полностью белый низ и тёмно-синий верх, состоящий, в принципе, из одной лишь футболки с небольшим логотипом их университета с правой стороны, заправленной в шорты (и Со не станет спорить, что был бы не против, если бы это была не футболка, а короткий топ, как у их чирлидерш). Не обошлось и без аксессуаров, вот только Чанбин слишком сконцентрирован на ногах младшего и на том, как на того несколько его товарищей по команде откровенно пялятся, пока он порхает к ним вниз с трибун. «Возможно реально стоит что-то сделать», — трещит снова мысль у него в голове, когда Чанбин едва ли не ловит свои выпавшие глаза из-за того, как двое их разыгрывающих — Ёсан и Ёнджун — поглядывают на задницу Феликса, так выгодно обтянутую шортами, в то время как Ли, ничего не подозревая, дурачится с Джисоном. Пока Со боится и взгляд метнуть в сторону какой-то провокационной зоны — весь младший таковой является, — другие преспокойно разглядывают аппетитные формы. Издевательство, не иначе. Поэтому Чанбин не придумывает ничего лучше, как позвать Ёнбока и спросить, чем он собирается заняться сегодня вечером, в надежде позвать младшего в кафе выпить кофе чисто по-дружески. — Извини, хён, у меня тренировка допоздна, — Феликс подходит ближе, оставляя Хана на Чана, и смотрит виновато. — Тренировка? Не знал, что ты чем-то подобным занимаешься, — Чанбин надеется, что это не звучит настолько озабоченно и грубо. — У меня просто тренировки обычно по утрам, но сегодня перенесли, поэтому я остаюсь сейчас здесь, — на озадаченный вид Ли только очаровательно хихикает и покачивается с пятки на носок. А у старшего как-то пазлы в голове не складываются. — Сейчас заниматься придут чирлидеры. — Ну так я уже больше полугода этим занимаюсь. Сегодня форму должны выдать наконец, — счастливо, будто бы не сказал ничего особенного, вздыхает Феликс. Сердце Чанбина остановилось и запустилось в тот момент, когда спустя две недели — за которые он успел настучать Джисону за то, что тот не рассказывал об этом «увлечении» своей лучшей подружки, и которые он провёл в тотальном переосмыслении жизни, стараясь подготовить себя, — начался их ежегодный турнир среди университетов. Феликс был на пике своей чудесности и великолепности. Тот самый тёмно-синий топ без рукавов идеально облепил его тело, но не сковывал отточенных движений и открывал соблазнительную полоску кожи над белыми плиссированными шортами-юбкой. Жёлто-сине-белые помпоны только дополняли образ и прямо показывали, что Феликс не просто зритель на их игре. Чанбин боготворит их университет за то, что они не против того, чтобы все могли поучаствовать в группе поддержки. Но главное во всём этом то, как Ли кайфует от происходящего. Его глаза горят, а каждое движение наполнено страстью к своему делу. Если бы Чанбин раньше знал, что младший так влюблён в чирлидинг и сами танцы, то сам бы отправил его и поскорее. Его сердце запускается вновь и стучит так быстро, что он боится, что оно пробьёт рёбра. Всё действительно меняется после финальной игры. Они буквально зубами вырывают победу у своих главных соперников, и гул в зале стоит жуткий, не говоря уже о количестве людей, что выбежало поздравлять их команду. Тем не менее, сквозь всю толпу к Чанбину пробирается кто-то, кто накидывается на него со спины, крича о том, как потрясающе сегодня он выглядел, и какие они молодцы. Со даже про то, насколько он потный и мокрый забывает, ведь сзади Феликс, который рад, кажется, больше всех. Он поворачивается к младшему, и тот снова его обнимает, но уже полностью прижавшись своим небольшим телом к его накачанному. После этого на него в раздевалке смотрят крайне странно, ведь он лыбится как дурак и не может успокоиться. Чанбин решает никуда не торопиться, неспешно принять душ, переодеться, а потом зайти в тренажёрку, уже предвкушая идеальный вечер, который окончится тем, что он перед сном обязательно полюбуется на фото Феликса в инстаграмме и своей галерее, а также вспомнит лёгкий аромат его духов, который слишком теперь въелся в память. Превосходно. Однако его планам не суждено сбыться, ведь по пути в зал он слышит чьи-то сдавленные крики. Завернув за угол как можно быстрее, сойдя с нужного пути, он видит то, чего никогда в жизни не хотел бы. В самом углу коридора, в котором расположены всего три двери в туалеты и подсобное помещение, какой-то высокий крупный парень зажимает своим телом парня поменьше, в нём Чанбин и узнаёт Феликса. Зарёванного Феликса, которому пытаются зажать рот грубой ладонью, и которого стараются побыстрей облапать и раздеть, подтаскивая к ближайшему туалету. Тот ничего не может сделать, потому что от судорожных ударов тело напротив не сдвигается, а одну ногу так и вовсе прижали коленом. Всё это Чанбин осознаёт в течение пяти секунд и в шестую уже оттаскивает придурка и неудавшегося насильника от младшего. Для профилактики и от всепоглощающего гнева он наносит пару ударов парню по лицу, от которых тот натурально охреневает и, видимо, трезвеет, и узнаёт в нём того, кто таскался за Феликсом хвостиком последние два месяца, особенно агрессивно и активно после того, как Ли вежливо отказал ему и попросил прекратить преследовать. Ну, Со надеется, что после этого дойдёт. Додуматься приставать и домогаться в коридорах университета, зная, что на тебя могут подать жалобу, ещё и с большой вероятностью предъявив записи с камер? Конченный идиот, ослеплённый своей неразделенной любовью. Пока ухажёр сидит в ауте на полу, Чанбин хватает Ликса за руку и ведёт куда-нибудь, где будет спокойней и безопасней, едва не оставив сброшенную свою и сумку младшего по пути.𑁍
Феликс шмыгает носом и потирает ногу, на которой останется синяк. Он сидит на грузоблочном тренажёре, на котором Чанбин обычно делает упражнения на мышцы спины, но сейчас он похож на больничную койку, ведь младший перед ним явно нуждается в помощи. Со подходит ближе, крадясь так, будто способен напугать Ликса одним присутствием. В его руках пластыри, какая-то мазь от ушибов и бутылка воды из автомата. Последнюю он аккуратно передаёт Ли, а сам садится на корточки и смотрит на краснеющее и темнеющее пятно на чужом колене. Чанбин ещё никогда так сильно не желал, чтобы кому-то стало лучше, даже когда сам подвернул ногу накануне игр. — Хён, — тихо начинает Феликс, пока ему бережно-бережно втирают мазь в кожу, — мне жаль, что я испортил тебе вечер. Со тупо моргает. Испортил вечер? Ему? Феликс? Его ангел? Его чудо? Всё это похоже на какой-то бред, и только потом Чанбин понимает, что сидел перед младшим с максимально хмурым видом. — Ты сильно злишься? — вопрос осторожный, будто перед Феликсом бомба, которая вот-вот рванёт. Чанбин поднимает глаза и буквально через силу, стараясь здраво мыслить и смотреть в эти глубокие большие глаза без сердечек, отвечает самым нежным тоном, на который способен: — Ликси, — Феликс в очередной раз, не в состоянии привыкнуть, краснеет от прозвища, — ты не представляешь, насколько ты ошибаешься, насколько я рад, что именно я смог защитить тебя от этого полоумного, и насколько мне стало страшно за тебя. Младший слёзы с щёк стирает и держит зрительный контакт как можно дольше. Словно разглядеть что-то пытается в Чанбине. — Так покажи мне. Ситуация резко меняет свой оттенок и ход. Становится душно, горячо и уже совсем не страшно. Теперь Феликс представляется не как ангел, которого Чанбин спас от преследователя, а как ангел, готовый попробовать на вкус ад. Его влажные глаза и закушенная губа создают идеальный контраст, и руки дрожат от этого. Вновь значение приобретает форма, которую Ликс до сих пор не снял, словно… хотел снова показаться своему старшему другу в этом, если бы не придурок, караулящий его в коридоре. Со задыхается, сидя между ног этого парня. Мысль о том, что Феликса полчаса назад могли если не изнасиловать, то просто насильно облапать, а он теперь сидит перед ним такой соблазнительный, отчего-то перестаёт казаться ужасной. Явно не лучшее время для признаний. — Ты этого хочешь? — Чанбин замечает, как за тем, как он быстро облизывает нижнюю губу, пристально следят. Небольшая рука берёт его за запястье и сдвигает его руку вверх по голому бедру, едва ли не под юбку-шорты. — Да, — раздаётся шёпотом по тренажёрному залу. Чанбин глядит на взволнованного младшего испытывающе, напряжённо, но даже сквозь всю эту суровость видна та нежная забота, которую он готов в любой момент ему подарить. Сердце стучит где-то в горле, и ни один из них никогда бы не подумал — и даже не мечтал — оказаться в подобной ситуации. Со надеется, что он не сорвётся и сделает всё правильно. — Феликс, — имя ложится на язык как родное, и то, как Чанбин его произнёс, наполнено искренностью и переживанием, — я не думаю, что смогу это сделать прямо сейчас. Он титаническими усилиями останавливает руку, дабы она не лезла дальше по бедру Ли, как бы сильно ни протестовала душа. У того на лице застыла смесь печали, надежды, волнения и ужаса, и Чанбин никогда и ни за что бы не хотел увидеть это, но сам стал причиной. Поднявшись на ноги, он оставляет свою кофту, бутылку и мазь рядом с тренажёром, на котором сидит младший, и уже почти направляется к двери. Стук железяк и рука, с необычайной силой дёрнувшая его назад за предплечье, останавливают Со и одновременно пугают до ступора, но намного меньше, чем губы Феликса на его губах. Маленький, хорошенький, чудесный Феликс целует его так самозабвенно, стараясь показать всё то желание, скопившееся в нём, и весь свой немногочисленный опыт, и держит как можно уверенней уже за шею. Он даже не догадывается, как заметна его дрожь, особенно Чанбину, который ни единым мускулом пошевелить не может, одними лишь глазами, которые даже на предельно близком расстоянии видят блестящие от новых слёз щёки Ликса. Через минуту младший уже не может совладать с собой: он как мантру шепчет имя Со, целует не только губы, но и всё лицо и прижимается так близко, как никто из них и не мог представить. Чанбин уверен: все эти ощущения он не забудет никогда. — Хён, — едва ли не рыдая, Феликс отстраняется и заглядывает своими заплаканными глазами в чужие напротив. Он чувствует себя ужасно, ведь человек, который ему нравится, не ответил ему и запомнил теперь весь тот позор, который Ли сейчас выдал. Чанбин не в состоянии ответить, его грудь стиснута в объятиях счастья, горло пережато руками любви, а лицо искажено непониманием. Как такой ангел, как Феликс, может вообще спуститься до такого, как он. Грубый, забывчивый, похожий на перекачанную тумбочку, Со никак бы не смог привлечь внимание младшего, но вот они здесь. Господи, у него наверняка сейчас такое стрёмное выражение лица. Феликс дёргает руками, которые каким-то образом оказались в крепкой хватке Чанбина. Он ожидает чего угодно, что его изобьют за подобные, возможно, неприятные человеку действия, что осудят, что просто оттолкнут, но явно не зададут один непростой в своей простоте вопрос: — Зачем ты это сделал? Как будто Феликс сам себя об этом ещё не успел спросить. Уже как год успел. Каждый день успевает. Зачем он всё это делает? Зачем он постоянно хочет показаться на глаза Чанбину, посмотреть на него, просто побыть рядом? Зачем хочет рассмешить его, заставить улыбнуться? Зачем так отчаянно хочет быть ему полезным? Зачем он поцеловал его сейчас? Сознание, между прочим, всегда ему один и тот же ответ даёт, но он никогда и ни за что не расскажет его Со. Ему просто хочется отдать всего себя этому человеку. — Не знаю, — трясётся вместо этого он и получает в ответ только усталую улыбку. — Прости, хён, я… я не должен был! Мне так стыдно! Смотреть в любимые глаза больше не хочется, хочется только вернуться на пару минут назад, а лучше на добрых два часа, чтобы вообще не решаться на то, чтобы показаться хёну в таком виде. Феликс опять сжимается весь, будто котёнок, и сердцу Чанбина от этого зрелища тяжело. — Отпусти, хён, — внезапно тихо всхлипывая, Ли дёргает рукой, хотя прекрасно понимает, что со стальной хваткой баскетболиста на запястье это невозможно. От зарёванного вида Феликса, который плакать должен исключительно от удовольствия, Чанбина перемыкает. — Нет, — ни один вопрос не успевает сорваться в ответ с уст младшего, Со притягивает к себе быстро, но осторожно, необычайно страстно припадая к самым сладким губам в своей жизни. Они готовы прыгнуть в этот омут. Сильные руки Бина устраиваются на талии, едва ли не смыкаясь, пока Феликс, всё ещё немного недоумевающий, хватается за его предплечья. Очень скоро это перерастает в безудержную борьбу губ и языков, в которой лидирует, очевидно, старший. В конце концов он хватает Ликса под бёдрами и усаживает обратно на тренажёр, на котором тот сидел. Поцелуи разлетаются по телу с бешеной скоростью и остаются жгучими следами, заставляя Ли задыхаться. Чанбин опускается на колени по мере того, как его губы исследуют стройное желанное тело. Полоска кожи между топом и юбкой-шортами не остаётся без внимания, и Феликс в отчаянии запрокидывает голову назад и шумно выдыхает. Хочется кричать, но портить этот момент — пройти ножом по горлу. Поэтому в пылу эмоций он сжимает руками, на которые откинулся, обивку тренажёра, а бёдрами — плечи старшего. На секунду, в которую Чанбин замирает и испепеляюще смотрит на него, время и сердце замирают и становятся похожими на кисель. Однако то, как тут же сильные руки с лёгкостью впиваются в нежную кожу внутренней стороны каждого бедра, раздвигая их обоих, всё-таки вынуждает Феликса измученно простонать. Теперь он их не сомкнёт. По крайней мере, если не хочет убить Со: тот уже вовсю кусает кожу в опасной близости от паха. Снять шорты не составляет особого труда, сложнее — не умереть от смущения, оставшись в топе, гольфах и кроссовках, но с голой задницей перед хёном. Попыток прикрыться, однако, не следует, только попытки выгнуться соблазнительней, чтобы никто не медлил. Но помедлить Чанбину хочется: рассмотреть каждую родинку, каждый волосок на теле, аккуратный член, прижатый к животу и уже потёкший, выпирающие косточки. Рассмотреть и облизать, будто оголодавший, подтвердив тем самым, что Феликс — его главный наркотик, лучший десерт. И устоять перед ним, его красными щёчками, влажными глазками, закушенной губой и подрагивающим станом всё-таки сложно. Ликс успевает зажать себе рот в последний момент; Чанбин заглатывает его член почти до основания и сосёт с энтузиазмом одичавшего. Ему даже не нужно помогать себе руками, которые до сих пор держат Феликса максимально раскрытым, — он просто активно двигает головой и издаёт эти смущающие, но такие возбуждающие хлюпанья ртом, отчего Ли не выдерживает больше опираться руками и падает на ту продолговатую часть тренажёра, которую обычно используют для того, чтобы качать руки и спину, а не корчиться от удовольствия, блять. Пальцы впутываются в чёрную шевелюру баскетболиста, пытаясь то ли оттянуть, то ли прижать как можно ближе. — Хён, — задыхаясь, шепчет Феликс, — хён, ах, пожалуйста… если ты продолжишь…! Не успев договорить, он больше не ощущает тепла вокруг члена и поднимает на это голову. Чанбин смотрит хитро, но тоже не может совладать с дыханием. Пот снова выступает на его коже. — В моей сумке, передний карман, — младший пытается говорить уверенней, но выходит ужасно, он дрожит, получая ухмылку в ответ и шёпот «негодник». Всё, что было час назад, кажется дурным сном. Три пальца Чанбина уже свободно двигаются в дырочке Феликса, пока ноги того болтаются на плечах старшего. Отсроченный оргазм подбирается всё ближе, слёзы катятся всё чаще, а чувства захватывают всё сильней. Полотенце, заботливо подложенное под поясницу, дабы не заляпать ничего, раздражает, охота отхлестать им хёна по лицу за всю ту заботу, из-за которой Ликс до сих пор не трахнут до звёзд, и наглость, которая, видимо, подстёгивает того постоянно задевать простату. Оттого-то долгожданное проникновение ощущается божественно. Настолько, что Феликс кончает себе на живот и роняет свои ноги на чужие предплечья ровно в тот момент, когда Чанбин входит до упора. Ему ни капельки не неловко, ведь он готов помочь своему старшему, готов на всё ради этого. Поднимая заплаканные глаза и скуля от наполненности, он умоляет: — Не прекращай, — и сжимается так восхитительно, что Со при всём желании бы не вышел. Он влюбляется в этого мальчика снова и снова. Казалось бы, они трахаются в долбанной тренажёрке, где только вчера ещё он мог лишь убиваться из-за недостижимого Феликса, все потные и грязные, выглядящие как чья-то очень смелая фантазия, а у него в душе любовь цветёт. Она опутала всё его тело изнутри, распустила свои лепестки в каждом укромном уголке и дала поверить в лучшее. Феликс рядом, Феликс действительно может любить его, он может удовлетворить Феликса, вознести на небеса. Все эти мысли заставляют его ускориться, а младшего вцепиться в кожаное сидение, на котором он лежит, и которое продолжается у него над головой. Вязкая сперма начинает от интенсивности движений стекать с тела, а усилившиеся стоны заглушаются стуком частей тренажёра друг о друга. Сверхстимуляция переполняет тело Ликса, он не может ни о чём думать, кроме как о том, что никогда и никоим образом не достиг бы подобного дома с какой-нибудь силиконовой игрушкой. Возможно, конечно, всё дело в человеке, который доставляет ему это режущее трепещущую душу удовольствие. — Такой прекрасный мальчик, такой чудесный, — Чанбин на грани начинает шептать и склоняться всё ближе к младшему. — Господи, самый лучший, мой Ликси, ты такой красивый. Тому, в свою очередь, этого оказывается достаточно для того, чтобы взвизгнуть, схватить из последних сил и прижать к себе Со, вновь кончая. Старший понимает, что сдерживаться нет смысла, но всё равно с особой любовью и силой вонзается последние несколько раз в сжимающуюся дырочку, выходя и выплёскиваясь на измученное тело. Теперь миру можно замереть. Нужно, скорее, ведь слёзы перестают течь из глаз Феликса, сменяясь тихими всхлипами, ноги безвольно повисают на руках баскетболиста, смешанная сперма разводами нежности и страсти покрывает торс и медленно стекает, впитываясь в чистое полотенце, дыхание пытается выровняться. Всё будто замедляет свой ход, хотя они просто смотрят друг на друга, запоминают мельчайшие детали и вспоминают давно заученные черты. Комната наполнена вязкостью и липкостью их любви, которой они одновременно и готовы поделиться со всеми, и не отдавать никому. — Ты мне нравишься ещё с первого года обучения, — когда они принимают более удобную позу — Чанбин оделся и присел на измученную лавку-сидушку от тренажёра, а Феликс лёг к нему на колени, обмотавши бёдра полотенцем, — мягко выдаёт Ли. — Мне долго было страшно к тебе подойти, вот я и наблюдал издалека, а после стал просто ходить к вам на тренировки и смотреть поближе. Я так испугался, когда ты со мной заговорил, мне не показалось, что ты мной заинтересован, когда Джисон представлял нас друг другу. — Тогда я был очарован с первых секунд, — хихикая, вставляет Чанбин, за что Ликс смущённо бьёт его по ноге. — Тем не менее, я думал, что ты видел во мне только друга, вплоть до сегодняшнего вечера. На это Со предпочитает не отвечать. Лучше он позже расскажет младшему о том, как не мог уснуть, не пожелав его фотке спокойной ночи, как старался максимально проявить себя на тренировках для него, как вся команда дала ему титул главной фанатки Со Чанбина (а он это игнорировал), как он просто ссыковал пойти и позвать его на свидание, считая себя ничтожеством, на которое один раз взглянул ангел. Лучше он позже об этом всём расскажет, взамен получив истории о том, как Феликс специально подгадывал время, чтобы попасться ему на глаза, как плакался Джисону и Минхо о том, как сильно ему нравится игрок их команды, как он иногда специально вытаскивал что-то из его сумки во время совместных пар, чтобы после вернуть. Всё позже, ведь у них теперь так много времени, чтобы понять, что даже не считая самого себя идеалом, можно стать им для кого-то другого, и для этого не нужно выдумывать что-либо и притворяться, наоборот, стоит отпустить себя и позволить новым чувствам охватить свой разум. В конце концов, это может стать чем-то большим и восхитительным.