***
На второй день их новой жизни Рук просыпается в прискорбно пустующей постели и слышит звуки с кухни. Он зевает, потягивается и скатывается с кровати, обнаруживая стопку свежих блинов. Рук может к этому привыкнуть. Он обнимает Иосифа за талию, прижимаясь к спине, и утыкается подбородком в его плечо, наблюдая, как на сковороду льётся тесто для блинчиков. — Это что, черника? — спросил он, быстро целуя Иосифа в щёку, просто потому что может. Ему можно. Иосиф наклоняется к нему, излучая тепло раннего утра, которое почти улетучилось, когда он встал с постели, оставив Рука одного. — Здесь есть несколько банок с сушёными фруктами, — сказал он, переворачивая последний блин. — Я надеюсь внести некое разнообразие, куры ещё не снесли ни одного яйца. — Дай им время, — сказал Рук. Иосиф вздохнул и положил последний блинчик на стопку. Они все были золотисто-коричневыми и воздушными, и Рук думает, что стоит предпринять попытку поесть, не отрываясь от Иосифа, словно знает, что именно это и должен сделать. — Я накрою на стол, — пробормотал он, прижимаясь ещё одним поцелуем к щеке Иосифа, который перетекает в глубокий поцелуй, когда Иосиф повернулся в его объятиях, а ладони скользнули на шею Рука и притянули его ближе. Он почти полностью забыл о блинах, но его желудок воспользовался моментом, чтобы напомнить им о себе. После завтрака Рук снова помыл посуду, а после они приступают к уборке. Помимо пыли, которая покрывает каждую поверхность, и кладовки с её беспорядочным размещением продуктов, окна были либо разбиты, либо покрыты слоем коричневой плёнки, и все ящики, похоже были забиты всем подряд. Большинство из них были наполнены настолько, что их трудно было открыть. Он не совсем не понимает, зачем кому-то понадобилось делать такое с каждым ящиком и шкафом. Рук начал игру в двадцать вопросов, пока они перебирают вещи людей, которых похоронили. — А что насчёт твоей семьи? — спросил Иосиф, складывая пару совершенно новых спортивных штанов, всё ещё с бирками. Одежду они разделили на две стопки. Те, которые можно использовать и те, которые им не подойдут. Стопка с одеждой, которая подойдёт им обоим, на удивление больше, чем другая. Размеры, фасон, покрой не имели какого-то определённого типажа. У большинства вещей были бирки. Рук начинал подозревать, что этот дом был скорее убежищем, а не жилым домом. Кто же знал, что в Монтане будет так чертовски странно. — Родители умерли, когда я был ребёнком, — ответил он, недоумевая, как он рассказывал это Иосифу в первый раз. — После этого меня воспитывала бабушка. У неё было больное бедро, оба колена и глухота на одно ухо. С войны осталось, как она говорила. Но она сделала всё возможное, чтобы я никогда ни в чём не нуждался. Всегда старалась изо всех сил, чтобы подарить мне нормальное детство, понимаешь? — Похоже, она прекрасная женщина, — сказал Иосиф. — Я рад, что у тебя был кто-то вроде неё. Рук сделал глубокий вдох и выдохнул, рассказывая о старом горе. — Да. Я как раз закончил первый курс колледжа, когда позвонила одна из её подруг и сказала, что она заснула на их девичнике, пока они играли в покер, и всё, — он пожал плечами, как будто после стольких лет ему было совсем не больно от этих воспоминаний. Иосиф подошёл к нему и, обхватив за подбородок, поцеловал в лоб. Рук притянул его ближе, и они продолжили перебирать одежду, прижавшись друг к другу и делясь теплом. — В любом случае, — продолжил Рук. — У меня есть два старших сводных брата и сёстры, но мы не особо близки. Они были уже подростками от первого брака моего отца, когда я родился, у нас не было времени узнать друг друга получше. Я имею в виду, мы обмениваемся открытками по дням рождения и по праздникам, я пытаюсь звонить несколько раз в год, но на этом всё, — он взял красное платье весьма маленького размера, по стоимости сравнявшееся с его первой машиной. — Очень надеюсь, что не стану соучастником преступления. Иосиф постукивал себя по колену одним из множества ценников, которые они сняли с вещей, что намереваются оставить себе, и это неплохой довод. А ещё Рук убил человека и, возможно, не одного, так что, в любом случае, это хуже ворованной одежды. — А что насчёт твоей семьи? — спросил он, вместо того чтобы думать о количестве нарушенных в последнее время законов. Иосиф напрягся возле него, одеревенев, хотя всего секунду назад был расслабленным и уютным. — Ничего страшного, если ты не хочешь говорить, я не настаиваю, — сказал Рук. — Я уверен, что рассказывал тебе раньше. — Но это не значит… — Я хочу, — настоял Иосиф, аккуратно и безупречно ровно складывая рубашку. — Моя мать редко бывала дома, когда я был маленьким, а мой отец… он не был хорошим человеком. Иаков — мой старший брат — делал всё возможное, чтобы защитить меня, а затем и Иоанна, после того как тот родился, но иногда плохих вещей просто нельзя избежать, — он развернул рубашку, а затем сложил снова. — На долгое время мы потеряли друг друга. Думаю, тогда мы просто потеряли самих себя, — наконец, Иосиф кладёт рубашку к остальным вещам, которые они оставят себе, и тянется за другой, но Рук обхватывает его запястье, удерживая на месте. Иосиф кивает, расслабляясь. — Но потом мы снова нашли друг друга, и у нас появилась сестра. Мы обрели семью. Я больше не потеряю их, — сказал он. Никакого способа узнать живы ли они не было, но Рук не стал этого говорить. Иосиф и сам всё знает. — Расскажи мне о них, — попросил Рук. Иосиф хмыкает и начинает перебирать одежду из общей кучи. Основная масса которой лежала в сумках. — Иаков всегда был самым сильным из нас. Ему пришлось сделать так много, чтобы выжить и… я только жалею о том, что не нашёл его раньше. Что не был рядом до того, как он позабыл о своей ценности, больше ценя оружие, — он выпутался из объятий Рука и начал складывать вещи обратно в ящики. Рук последовал его примеру и запихнул все вещи, которые им не понадобятся в теперь уже пустые пакеты для покупок, задвигая их под кровать. Он ничего не говорит, ожидая, когда Иосиф продолжит. — Иоанн… — Иосиф сделал паузу, подыскивая правильные слова. — Он хочет быть хорошим человеком, я знаю, что хочет, но он прошёл через такое количество боли, когда был молод. Он мой брат, я люблю его и сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь ему стать тем человеком, которым, я уверен, он может быть. Он умён и может делать всё, что взбредёт ему в голову, поэтому я верю в него. И Вера, в её сердце больше любви, чем в любом, кого я знаю. Она хочет помогать людям. Хочет облегчать боль и страдания, и я так благодарен ей за то, что она есть в моей жизни. Она… — у Иосифа перехватывает дыхание, и он начинает дрожать. — Ты увидишь их снова, — сказал Рук. Если он поверит в это достаточно сильно, может быть, оно сбудется. Но он не знает, что ещё может сказать. — Да, — отвечает Иосиф, слабо улыбаясь. — Я могу взять на себя кладовку, если ты вымоешь окна и вытрешь пыль, — это способ убежать от необходимости говорить о своих братьях и сестре, и Рук позволяет ему это. Он начинает с кухни и непрекращающейся борьбы на ней, только чтобы продолжать оставаться рядом с Иосифом. — Какой у тебя любимый цвет? — спрашивает он, осторожно опуская осколок стекла на землю снаружи, чтобы можно было выбраться оттуда не порезавшись. — У меня никогда особо не было предпочтений, хотя я неравнодушен к зелёному, — крикнул Иосиф из тени кладовой. — Жульничество, — сказал Рук со смешком. — Что, если я скажу, что в последние дни я полюбил голубой цвет? — Правда? — Ну да, — ответил Рук. Всё, что связано с Иосифом становится его любимым. Иосиф засмеялся, посылая дрожь счастья по его позвоночнику. И теперь Рук может видеть своё собственное отражение в практически прозрачном стекле и свою собственную яркую улыбку. — А хобби? — Раньше я рисовал, — сказал Иосиф. — Чтобы очистить свой разум, изложив всё на бумаге, но в последнее время у меня было не так много времени. — Сейчас у тебя достаточно времени, — ответил Рук. Иосиф на мгновение замолчал, и Рук оглянулся, пытаясь разглядеть его в темноте. — Полагаю, ты прав, — наконец ответил он. — А что насчёт тебя? У тебя есть хобби? — Дневной сон и еда считаются? — Руку нужно подумать. Считаются ли хобби те вещи, которые он делал большую часть своей жизни для достижения целей. — Думаю, рыбалка? Я не слишком хорош в ней, но мне всегда нравилось вставать пораньше, чтобы пойти на озеро и просто провести день наедине с рыбой. — Озеро поблизости выглядит довольно безопасным, — сказал Иосиф. — Это часть твоего плана касательно ужина в ближайшие дни? — Да, — он обязательно сможет.***
Этой же ночью Рук просыпается от крика Иосифа. — Иосиф, проснись, ну же, пожалуйста, — умоляет Рук, отрывая ладони Иосифа от его лица, которое он пытается расцарапать, от глаз и волос. Сердце Рука подскакивает к горлу, угрожая разорваться от страха, от того что происходит с Иосифом. Какие бы воспоминания не были похоронены у того в голове, их явно стоило забыть. — Иосиф! Глаза Иосифа распахнулись, широко открывшись, дикие и испуганные. Он сделал резкий болезненный вдох, царапающего горло воздуха, в то время как его глаза в панике метались по комнате, будто он всё ещё не понял, что проснулся. — Рук, — прошептал он полным боли голосом. — Я здесь, я рядом с тобой, — Рук свернулся калачиком практически лёжа на теле Иосифа, и просто пытаясь дышать, не обращая внимания на собственные страхи. — Тебе приснился кошмар. Я подумал… чёрт. Я подумал, нас нашли, — сердце бешено колотилось в груди. Он так боялся, что Иосифу причинят боль, пока он беспомощно спал рядом. Он запустил пальцы в волосы Иосифа, длинные, шелковистые и мягкие, выбившиеся из привычного пучка, и прижался поцелуем к губам. Иосиф сел, увлекая Рука за собой. — Я в порядке, я… — он наклонился вперёд, впиваясь в губы Рука, словно такой поцелуй быстрее прогонит кошмар. Сплошные скользящие друг вдоль друга влажные языки и напор. — Чёрт, — Рук отстранился только потому, что так было нужно, а не потому что хотел. — Расскажешь? Брови Иосифа сошлись на переносице, а пальцы впились в простыни, сжимая ткань в кулаках. — Я видел огонь, — прошептал он. — Мир полыхал в огне, и куда бы я ни взглянул, везде была только смерть. Я не мог найти тебя. Я никого не мог найти. Рук и представить себе не может, насколько это было ужасно, сон это или же нет. — Теперь всё в порядке, всё кончено, — сказал он, пытаясь утешить и помочь, и не зная, как это сделать. — Нет, — оттолкнул его Иосиф. — Нет. Это был не сон, Рук. Я видел это. Чувствовал. Огонь обжигал меня, а запах смерти душил. Я видел это раньше, знаю, что видел. — В прошлом? Это было… что-то случилось? — Рук правда хочет понять, но у него не выходит. В том, что говорит Иосиф, нет смысла. — Нет, это не так. — Я не… Иосиф, я не понимаю. Это из-за того, что мы видели? Вокруг нас повсюду была смерть, — он указывает на могилы снаружи. — Может ли твой разум перемешать то, что ты видел с тем, чего ты боишься? Так и появляются кошмары. Но они ненастоящие. — Нет, — в голосе Иосифа слышится отчаяние. — Это произойдёт, Рук, это… — он отстраняется, и внезапно между ними становится слишком много пространства. — Ты мне не веришь. — То, что ты говоришь, невозможно, — сказал Рук, потому что Иосиф пугает его, и он не знает, что делать. — Это нереально, этого не может быть. — Пожалуйста, — он схватил ладони Рука, поднося их к своему сердцу. — Пожалуйста, поверь мне. Мне нужно, чтобы ты поверил. — Иосиф, я… — Пожалуйста. Рук отбрасывает все свои сомнения и рассуждения, просто потому что Иосиф просит его поверить. Даже если это не может быть правдой, Иосифу нужно, чтобы он был на его стороне. — Хорошо, хорошо. Если ты говоришь, что это реально, тогда… я верю тебе. Но я не знаю, что это значит, и что нам нужно делать, — если Иосиф прав в том, что он видел это раньше, то у них, возможно, появятся ответы, а иначе они останутся в ловушке вместе со всеми остальными. Иосиф прижался к телу Рука. — Спасибо. — Я верю тебе, — сказал он, даже если знает, что кошмар не может быть реальным, но это не значит, что в тенях подсознания Иосифа не таится что-то ещё. Что-то столь же устрашающее. Они сидели в темноте, наслаждаясь близостью, и Рук провёл пальцами вверх-вниз по позвоночнику Иосифа, считая каждый бугорок, прослеживая старые шрамы и запоминая ощущения, что он позабыл. Простынь соскользнула, открывая большую часть кожи Иосифа, хотя они и легли спать частично одетыми. Тем не менее, Иосиф достаточно обнажён, и Рук пытается сдвинуться назад, боясь показать, что с ним делает такой близкий контакт. Большие пальцы Иосифа впиваются в его бёдра, удерживая от побега. — Тебе не нужно прятаться от меня, — тихо сказал он, касаясь тёплым дыханием шеи Рука. Рук снова двигается, но Иосиф лишь держит его ещё сильнее. — На самом деле сейчас не лучшее время… — Я твой… — Иосиф разочарованно вздыхает, в то время как всё что слышит Рук это невысказанное «муж». Ладони судорожно сжимаются на позвоночнике Иосифа от вспыхнувшего желания. — Я не стал бы заставлять тебя. Смех вырывается изо рта Рука прежде, чем он успевает себя остановить. — Не в этом дело, — сказал он. — Просто мы вместе и, — Рук застонал. — Я не знаю почему ты решил жениться на мне, потому что сейчас, между нами, тот момент, когда я пытаюсь тебя утешить, а мы оба отвлекаемся на мой твердеющий член. Ты заслуживаешь лучшего. — Я заслуживаю тебя, — сказал Иосиф с какой-то суровой серьёзностью, как справиться с которой Рук не знает. Что бы ни заставило их пойти по этому пути, должно быть, это в самом деле была судьба, потому что Иосиф идеально вписывался во все неровности личности Рука. Он уже так глубоко увяз во всём этом, даже без их общей истории. Все моменты, которые составляли их совместную жизнь. Он хочет вернуть их все, потому что их отсутствие похоже на зияющую рану в груди, ещё хуже, чем та, которая у него уже была, та, что хранила самые важные его части. И не знать, куда они делись, было слишком больно. — Ты… тебе не обязательно… — Рук. Поэтому он целует Иосифа. Пробует его губы с привкусом мятной зубной пасты на вкус и пытается создать новые воспоминания. — Позволь мне позаботиться о тебе, — сказал он, слезая с кровати. Он обхватил ладонью свой член, обвивая губами толстый член Иосифа. Твёрдый, горячий, с пульсирующей внутри кровью, он чувствовался по-новому, словно у них всё было в первый раз. Мышцы Иосифа подрагивали, сокращаясь, когда Рук прижался к его бедру, глубоко заглатывая столько, сколько смог. Иосиф вздохнул, и Рук почувствовал, как в основание его черепа впились чужие пальцы, настойчиво и с силой надавливая. — Рук. Рук неустанно двигает головой, его ладонь и простыни под ней становятся липкими и влажными, а сам он стонет, сглатывая и не отдавая себе в этом отчёта. Звук зарождается где-то в груди, от довольства тем, что ему, наконец, позволили эту близость, пусть он и сам не осознавал, как сильно этого хотел. Иосиф шепчет его имя, как заезженная пластинка, срывается и заикается, выдыхая наполовину сформировавшиеся звуки. Прекрасная музыка, которую от слышит, работая своим горлом. — Рук, Рук, — выдыхает Иосиф, оттаскивая его голову, и Рук скулит от потери Иосифа на своём языке. Он позволяет перевернуть себя на спину, скуля от желания в раскрытый рот Иосифа, и целует его с голодной потребностью, широко раздвигая ноги. Пустота, которую необходимо заполнить. Тянущая боль в животе, прогнать которую может только Иосиф. — Давай, ну же, — он обвил свою ногу вокруг влажной от пота талии, притягивая его ближе. — Какой требовательный, — смеётся Иосиф, и его смех вызывает сплошное удовольствие, растекающееся от шеи и вниз, прежде чем он тянется к маленькому прикроватному столику, выуживая бумажный пакет, который переворачивает на грудь Рука. — Чт… — Рук запрокидывает голову назад от головокружительного смеха, который сопровождался падением десятка небольших бутылочек и упаковок с пробниками смазки. — Где ты это взял? — Нашёл не так давно, — сказал Иосиф, проталкивая внутрь скользкие пальцы, от ощущения которых Рук выгибается, а ответные слова тронут в жадном поцелуе. — Я не хотел надеяться, не хотел, чтобы ты подумал… — Я хочу тебя, — уверенно говорит Рук, приподнимая бёдра при первом же толчке Иосифа, готовясь принять его глубоко внутри, пока он не станет наполненным и совершенно цельным. Он удовлетворённо вздыхает, впиваясь пальцами в чужие рёбра, скользя вверх по твёрдым мышцам всё выше, и касаясь шеи и губ. Вплетая пальцы в длинные пряди волос, он прижимает Иосифа к себе. — Только тебя. Иосиф давится воздухом, задыхаясь, и содрогается, входя внутрь, заставляя Рука принять его. Он резко двигается сильными толчками, которые заставляют Рука с трудом удерживаться на месте. — Ты был рождён, чтобы стать моим, — сказал Иосиф, втягивая его в новый поцелуй. Рук чувствует, что разваливается на сотни частей, и когда Иосиф обхватывает рукой его член, не проходит много времени, прежде чем Рук кончает. Его дыхание прерывистое и хриплое, и он с трудом на выдохе называет Иосифа по имени.