although circumstances may appear bleak

Рук с удобством устроился на теле Иосифа, сплетясь с ним ногами и накрывшись одеялом и любовью. Он не может припомнить — буквально — чтобы когда-либо был счастливее. Эта жизнь вполне могла бы зваться идеальной. Неважно была ли у него уже сотня таких рассветов, этот был лучшим из них. И снова казался чем-то абсолютно новым. Как нечто особенное, чем он должен дорожить. Он обводил пальцами шершавые буквы, вырезанные на коже Иосифа, прямо над пахом. Похоть. Это несколько портило его хорошее настроение напоминанием о том, что где-то был человек, способный причинять вред хорошим людям. Причинить вред Иосифу. — Ты проснулся, — сказал Иосиф, ловя его руку, когда пальцы пробегают над буквой «Т». — Ты этого не заслужил. Иосиф переплёл их пальцы и поднял кисть Рука, прижимаясь губами к костяшкам чужих пальцев. — После прошлой ночи могу не согласиться. — Никто этого не заслуживает, — он понимал, что Иосиф пытался отшутиться, не обращая на старый шрам, оставленный неизвестным врагом, от которого невозможно убежать или бороться, и Рук ненавидит это. Ненавидит, что у Иосифа осталось напоминание о чём-то подобном, что следовало бы забыть. Иосиф потёр большим пальцем тыльную сторону его ладони — мягкий успокаивающий жест. — Полагаю, что это так. Рук поцеловал его и, скатываясь с кровати, встал одной ногой на пол. — Приготовлю кофе, — сказал он. — И покормлю кур. Он накрыл зевающего Иосифа одеялом, который выглядел так, словно уже планирует весь их день, и быстро забежал в уборную. Рук никогда не был ранней пташкой, но он пытается приспособиться к нормальному режиму, чтобы соответствовать Иосифу. Немного странно просыпаться по утрам, потому что проснулся, а не только что лёг спать. Возможно, было слишком самонадеянно рассчитывать, что он избавился от этой дурной привычки за прошедшие годы. Рук снова зевнул, потягиваясь с громким, но приятным хрустом, и поставил кипятиться воду. Чего бы он только не отдал за нормальный кофейник. Ночи становятся настолько холодными, что ему приходится засовывать босые ноги в ботинки, прежде чем выйти на улицу. Хотя это приятно. Намного лучше, чем в это же время года там, где он вырос, и он почти уверен, что это было одной из причин переезда сюда. — Завтрак, — позвал он, бросая корм в загон. Они не снесли ни одного яйца с тех пор, как Иосиф с Руком попали сюда, а он не знает о курах достаточно, чтобы даже предполагать нормально это или нет. Иосиф не был слишком обеспокоен, и Рук понятия не имеет, относится ли это к тому, что он знает что-то о курах, или он просто верит, что в итоге те снесут яйца. — Ешьте, ребята. Корм хранился в герметичном металлическом контейнере, и Рук возвращается внутрь, скидывая ботинки на пороге. Из душа доносится шум текущей воды. У Рука в голове за несколько секунд проносятся различные «за и против», прежде чем он выключает плиту. Он скользит Иосифу за спину, прижимаясь к нему всем телом. — Доброе утро, — прошептал Иосиф. Рук мурлычет себе под нос, скользя мыльными руками по коже Иосифа. Ему нравится это — лёгкие прикосновения, к которым он привыкает всё больше и больше. — Доброе утро, — отвечает он Иосифу в плечо, слизывая воду, стекающую по его шее, и заставляя Иосифа вздохнуть, крепче обнимая его. Он уже твёрдый, они оба твёрдые, и Рук прижимается своим членом к покрытой мылом заднице Иосифа, скользя пальцами по чужому члену. — Скажи мне, чего ты хочешь. — Отдай мне всего себя, — приказал Иосиф, кладя свою ладонь поверх его, и вспенивая мыло. А после смывая все следы удовольствия в канализацию. Рук толкается навстречу в порыве страсти и нужды, полностью отдаваясь. Он чувствует, как сперма Иосифа стекает по его пальцам, слышит резкий вдох под струями бьющей по плечам воды. Рук устраивает ладонь на нижней части живота Иосифа, прижимая его к себе и получая взамен собственное удовольствие. По крайней мере, вода остаётся тёплой, пока они задерживаются в душе. Рук полон решимости омыть каждую частичку тела Иосифа, не в силах заставить себя уйти теперь, когда ему позволили эту блажь. — Мы не можем оставаться здесь весь день, — засмеялся Иосиф в поцелуй. — Ну, мы можем попытаться. Практически в тот момент, когда слова слетают с его губы, вода начинает остывать, словно выбрала сторону Иосифа. — Не знаю, как тебе это удалось, — сказал он, выключая душ. — Но я впечатлён. Когда они, наконец, выходят из душа, мокрые и счастливые, Рук возобновляет свои попытки приготовить им уже весьма поздний утренний кофе. Он не утруждает себя одеванием, хотя Иосиф и не разделяет этого чувства, натягивая пижамные штаны. Они ещё не настолько привыкли друг к другу, чтобы обходить, не мешаясь, но Рук понимает, что ему нравятся нежные удары и прикосновения, пока они разбираются в этом. Иосиф схватил банку сушёной клубники и коробку с овсянкой, которая была не слишком хороша в сравнении с блинами, и ставит банку растворимого кофе возле кружек, которые принёс Рук. Рук схватил его за талию и притянул к себе для очередного поцелуя. Эта домашняя обстановка, эта… свобода и проявления привязанности, когда он только захочет, всё это было настолько ново, что ему трудно было удержаться не использовать любую возможность. Когда он думает о серьёзных отношениях, ему помнится, что в последний раз такое было с ним, едва ему исполнилось двадцать, а сейчас всё совершенно по-другому. И это лучше всего на свете. — Я принёс сахар, сахарочек, — говорит он и уворачивается от тычка в живот от Иосифа, кладя целую ложку в свой кофе и более скромное количество в чашку Иосифа. — Я не уверен, что мне нужно такое прозвище, — говорит Иосиф. — Медвежонок? — Рук… — Сладенький? — Умоляю, перестань, — засмеялся Иосиф. Рук на секунду задумывается. — Папоч… — Рук, — лицо Иосифа заливает ярко-красный румянец, а глаза широко раскрываются, и Рук не может удержаться от того, чтобы подскочить к нему и поцеловать в щёку. Эту реакцию определённо нужно изучить позже. Или, может, оставить всё как есть. Рук старается не думать об этом слишком усердно, пока он совершенно голый. — Итак, — он откашливается, уводя разговор с потенциально опасной территории на что-то менее… горячее. — Я думал о том, как мы встретились. То есть, я имею в виду, что я думал о том, что не могу вспомнить, как мы встретились, как мы познакомились, как всё закрутилось между нами. В нашей жизни не хватает многих важных фрагментов, но мы уже какое-то время живём в округе Хоуп, верно? Иосиф схватил свою кружку и сделал глоток кофе, оставляя выражение лица нечитаемо нейтральным. — Ну, может, мы найдём кого-то, кто нас знает. Найти людей должно быть не слишком сложно, если мы, конечно, не ищем кого-то конкретного и… не каждый из встречных может быть врагом. Должен же здесь быть кто-то, кто сможет заполнить все пробелы в нашей памяти. Иосиф осторожно поставил свою кружку и миски с овсянкой на стол, его руки задрожали, а всё тело превратилось в сплошной оголённый нерв. — А что, если мы наткнёмся не на того человека? Что, если мы отправимся на поиски и единственными людьми, которых мы повстречаем, будут именно те, от кого мы бежали? Это верная точка зрения. До сих пор им везло, но везение не может длиться вечность. Иосиф повернулся к нему, его глаза горели гневом и страхом, и сердце Рука сжимается от боли из-за того, что он сам стал причиной такого взгляда. — Я знаю, как это трудно — не помнить, когда ты прямо передо мной, а я… я знаю тебя, но ты всё ещё потерян. Ты единственный, кто… я знаю, что, если нас найдут, ты будешь бороться. И я знаю, что ты силён, но ты всё ещё человек, Рук. Что мне делать, если ты погибнешь? — Иосиф… — Рук был так зациклен на своих собственных чувствах, что совсем не подумал о чувствах Иосифа. У него был только он. — Я верю, что наши воспоминания вернутся, но этого не произойдёт, если мы умрём, — ладони Иосифа сжались в кулаки и разжались, падая по швам, словно он был не уверен, что делать с собственными руками. Рук ставит свою кружку на стол и тянется к нему, обхватывая подбородок и ощущая мягкие влажные волоски бороды. — Я не подумал об этом, прости, — он не может себе представить, каково это — потерять Иосифа, не может даже представить, как прожить без него хотя бы день. Будто вырвать сердце из груди, оставаясь опустошённым и одиноким, тихо умирая. — Я не оставлю тебя, — пообещал он. — Я не пойду никого искать. Я верю в тебя, в твою веру. Иосиф хватается за его шею, за руки, как будто боится, что Рук исчезнет, если он не будет держать достаточно крепко. — Я хочу вспомнить, очень хочу, — он наклонился вперёд, сокращая расстояние между ними, и обдавая тёплым воздухом плечо. — Я знаю, — сказал Рук, стараясь, чтобы голос звучал легко. — Почему я должен был подумать, что ты этого не хочешь? — Мне не нужно искать, чтобы знать, где наше место. Рук засмеялся. — Да? Мне тоже. Иосиф вздохнул, отстраняясь, чтобы встретиться с ним взглядом. — Мне не следовало так остро реагировать, — на его лице застыло несчастное выражение. — Ты прав. Здесь должен быть кто-то, кто знает нас, мы должны… мы не можем просто ждать чего-то, что может никогда и не случиться. Мы не можем сидеть сложа руки. — Прошлой ночью я сказал, что доверяю тебе, — сказал Рук. — Ты веришь, что наши воспоминания вернутся, и я верю тебе. Ты никогда не давал мне повода сомневаться в тебе. — Если, — начал Иосиф, остановился на полуслове и начал снова. — Если они не найдут нас в ближайшее время, то на поиски ответов я пойду с тобой. Мы сделаем это вместе. — Вместе, — повторил Рук. Он хочет, чтобы Иосиф всегда был рядом с ним, и в конце концов он придумает, как это сказать.

***

О ветке дерева на крыше стоит позаботиться в первую очередь, а ещё это даёт Руку представление о том, как лучше спрятать их дом, чтобы его было не видно с воздуха. Потому что у их врагов был в открытом доступе грёбаный ангар, набитый самолётами. А ещё волки. И, кажется, волшебные цветы. Чёрт бы их побрал. Львы, тигры, медведи, ну в самом деле, какого хрена. Рук не уверен, стоит ли вообще встречаться человеком, стоящим во главе всего этого. — Как думаешь, здесь главенствует группа или один человек? — спросил он, собирая высокую траву и ветки, которые можно связать вместе, чтобы соорудить что-то вроде маскировочной сетки. В теории это звучит, как хорошая идея, но вот на практике… ну, Рук, вроде как уверен, что это сработает. Иосиф убрал последние осколки стёкол с разбитых окон и собрал их в кучу, прежде чем кто-то из них случайно наступил бы на них. — Что? У них уже была фанера, разрезанная примерно на тот же размер, что и окна, и Рук подозревает, что всё, что здесь произошло, случилось достаточно давно, чтобы владельцы начали планировать исправить разрушения. До того, как оказались убиты, а их тела остались гнить в кустах неподалёку. — Люди, охотящиеся за нами. У них ведь должен быть лидер, верно? — Конечно, — согласился Иосиф. — Так вот, как думаешь, это один человек или несколько? Иосиф задумчиво наклонил голову. — Люди за рекой были не такими, как здесь, верно? — Думаю, да. У них определённо было меньше волков. — Тогда я верю, что лидеров несколько. — По одному на каждую область? Иосиф кивнул. — И один главенствующий над всеми. — Чертовски странно. Они проделали немало работы над хижиной, что это наполняло чувством гордости. Рук всегда жил в квартирах, будучи взрослым, и всегда с кем-то ещё, чтобы обращать внимание на починку сломанных вещей. Самое большее, что он когда-либо делал — чинил протекающую раковину, и даже на это уходила приличная часть дня. Но они превращают это место в дом. И, может быть, у них найдётся способ сохранить его для себя, когда жизнь вернётся в нормальное русло. Они работают всё утро, а Иосиф тихо напевает себе под нос. По мере того, как он передвигается в доме, звуки становятся всё тише, и Рук подпевает, словно знает слова. Пока пение не прекращается, превращаясь в крик боли. — Иосиф? — Рук слетает с крыши в мгновение ока, оказываясь рядом с Иосифом, упавшим в грязь. — Что с тобой? Что случилось? — страх душил его, потому что он не понимает, не знает, и поэтому не может помочь. Иосиф слепо тянется к нему, притягивая к себе и впиваясь ногтями в его рубашку. Стискивая мускулы, и Рук не делает абсолютно ничего, чтобы остановить его. — Я здесь, я рядом с тобой, — отчаянно говорит он. Грязь холодит колени сквозь тонкую ткань джинсов. Прерывистое дыхание Иосифа звучит в унисон со звуками, доносящимися с гор. Ветер, свистящий в деревьях, низкое гудение генератора, беззаботное кудахтанье кур. — Я рядом, — он целует Иосифа в висок, понимая, наконец, что кошмар вернулся наяву, и что он ничего не может поделать, кроме как беспомощно наблюдать. Проходят минуты, кажущиеся часами, растянутыми и ужасными, когда руки Иосифа обмякают, падая на землю, и петля, стягивающая внутренности, ослабевает. На мгновение Иосиф замирает, чтобы сделать глубокий вдох, болезненно отдающийся в ушах Рука. — Я… — глаза Иосифа бегают по их дому, безумные и испуганные, останавливаясь на лице Рука. — Я знаю, что это реально, — сказал он более сдержанно, чем когда-либо прежде. От этого тона что-то в сердце Рука болезненно сжимается. В последнее время в жизни Рука слишком много неопределённостей, чтобы не верить. Во всяком случае, он точно верит в Иосифа. — Я знаю, — ответил он серьёзно и искренне. — Я верю в тебя больше всего на свете. Счастье, излучаемое Иосифом, практически можно потрогать руками, когда тот обвивается вокруг Рука. — Я знаю, что для всего этого есть причина. Может быть, раньше всё это имело смысл. Может быть, они уже напевали эту песню раньше, а Иосиф пытался убедить его в том, что то, что он видит, реально. Может быть, Рук понял это с первого раза, не давая Иосифу повода усомниться в нём. А может быть, нет. В любом случае, заставлять Иосифа проходить через это дважды, несправедливо. Он не может вспомнить, всегда ли он был хорошим партнёром, хорошим мужем, но сейчас он полон решимости сделать всё, что в его силах. — Я верю тебе, я верю, — он обхватил лицо Иосифа ладонями и целовал в веки, нос, губы. — Это реально. Руки Иосифа сжимали его рубашку, натягивая на спине. — Спасибо, я… спасибо. — Идём внутрь, — сказал Рук, помогая Иосифу встать и отряхнуть грязь с одежды. Внутри него живёт потребность делать всё возможное, чтобы дать Иосифу понять, что он может на него положиться. — Я приготовлю чай, и мы сможем… я не знаю. Мы можем закончить работу завтра. — Я в порядке, Рук, — сказал Иосиф. — Уверен, раньше это случалось много раз. — Прошу тебя, — Рук уткнулся носом в шею сбоку от Иосифа, оставляя лёгкий поцелуй и дёргая за ремень. — Я хочу позаботиться о тебе. Иосиф раздражённо вздыхает, позволяя Руку отвести его внутрь и завернуть во все одеяла, лежащие на кровати. — В этом правда нет необходимости, — засмеялся он. — Всего лишь небольшая головная боль, она скоро пройдёт. — Головная боль? — может Рук и переигрывает с ролью курицы-наседки, но ему всё равно, и он совершенно не знает, что делать. Плывя по течению моря вопросов, где отсутствуют ответы. Если видения Иосифа реальны — а он предпочитает верить, что реальны — тогда что он может сделать? Если это некая смесь ужасов прошлого и глубоко укоренившегося страха, то как он может это остановить? А если же это что-то другое, что-то физическое, то как он вообще может помочь? Поэтому он укладывает Иосифа в постель, чтобы, по крайней мере, хотя бы на время знать, что тот в безопасности, и заваривает чай. — Ты ничего не говорил о головной боли прошлой ночью. — Это просто смешно, — с нежностью говорит Иосиф, принимая кружку с довольной улыбкой и делая паузу, чтобы вдохнуть аромат. Рук сворачивается калачиком на кровати рядом с ним. Чай представляет собой какую-то травяную смесь, пахнущую лакрицей, но по вкусу напоминающую персики и лимон. Такое варево далеко от его предпочтений, которые в принципе не включали в себя чай, но это немногое из того, что у них есть, и Иосифу нравится. Так что Рук совсем не возражает, даже если бы у них не было ничего другого. — Когда эта кружка опустеет, мы вернёмся на улицу и закончим ремонт, — сказал Иосиф после нескольких глотков. Рук застонал, но не стал жаловаться. Он был вполне доволен тем, что у него уже есть.

***

На следующее утро всё вокруг оказалось покрыто толстым слоем тумана. Заслоняя собой деревья и горы, и успокаивая мир вокруг их дома. С таким же успехом они могли бы оказаться двумя единственными людьми во всём мире. Они проводят весь день в постели, заново изучая тела друг друга. — Чёрт, — Рук задыхается, всхлипывая, когда рот Иосифа опускается вниз по его члену до самого конца, утыкаясь носом в паховые волосы. С лёгкостью сглотнув вокруг него, Иосиф скользнул длинными влажными пальцами внутрь. И толкался, пока Рук не начал сходить с ума от этого. — Иосиф, Иосиф, — его вскрывают, разоблачают, выставляют напоказ, чтобы Иосиф мог увидеть всё, что таилось у него внутри. Всё, что составляло Рука, он собирает, делая лучше, создавая себя заново только для одного Иосифа. Он кончил уже дважды и не может сделать этого ещё раз, но Иосиф, кажется, полон решимости доказать, что Рук ошибается. — Пожалуйста, ну же, трахни меня, — его нервы оголены, а Иосиф искрится от электричества, вспыхивающего в мозгу. Пальцы ног поджимаются, пытаясь надавить, получить больше, но его удерживают на месте. — Пожалуйста, — он влажный и открытый, а его бёдра дрожат от натуги, когда он кончает снова. Рук превращается в потную, подрагивающую массу, когда Иосиф, наконец-то, толкается своим членом внутрь, трахая его требовательно и с обещанием большего. И как только Рук восстановится, он нарисует своим языком карту, прослеживая все шрамы Иосифа.

***

На следующий день солнечная погода возвратилась. Местность, окружающая их, по большей части была загадкой, и Рук хотел бы найти путь к озеру, который не будет граничить с опасностью во время похода к нему. И хотя технически они могут целую вечность питаться консервами и сухофруктами из кладовки, прошла уже неделя, и Руку хочется чего-нибудь нового. На самом деле, без разницы чего. Но куры по-прежнему отказываются нести яйца, что, вероятно, вполне нормально, а он ничего не знает об охоте, как и Иосиф. Так что Рук намеревается поймать рыбу. Может быть. Но он старается сохранять оптимизм. Иосиф отмахивается от приглашения присоединиться к нему. Вместо этого он решает остаться в доме, чтобы починить курятник, большая часть которого пришла в негодность, несмотря на его личные чувства к самим курам. Рук так счастлив быть рядом с ним. Сначала он направляется на восток планируя обойти окрестности дома и в последнюю очередь пойти к озеру. Горы казались вполне мирными и спокойными в отличие от остальной части округа, где безумцы превратили эту красоту в нечто ужасное. Его преследует непоколебимое чувство узнавания, когда он петляет между деревьями, слышит пение птиц и топот собственных ботинок, ступающих по траве и листьям. Даже запах земли и леса вызывает в глубине сознания искру узнавания. Он когда-то приходил сюда с Иосифом? Рук всегда любил природу и представить себе не может, что не привёл бы сюда своего мужа. Или в какое-то другое, подобное этому, место. Конечно, если бы он решил переехать в округ Хоуп, ему потребовалось бы время, чтобы просто осмотреть окрестности. Когда всё вернётся на круги своя, когда воспоминания вернутся, они смогут отправиться в поход и заснуть под звёздами, не беспокоясь о том, что кто-то попытается их убить. Или, быть может, они делали это сотни раз. Вероятно, они так и сделали бы, если Рук имел право голоса в этом вопросе, в чём он абсолютно уверен. Он уверен, что они с Иосифом из тех людей, что делятся тем, что любят. И, может, у них есть такой дом, как тот, в котором они живут сейчас, дом, о котором они заботятся, в котором они построили свою жизнь. Существует так много вариантов, что Рук не может дождаться, чтобы вспомнить ту жизнь, что они создали вместе. Это похоже на самый желанный подарок, и он только ждёт возможности развернуть его. Если только то, что они забыли, ненамного лучше, чем то, что у них есть сейчас. Это отрезвляющая мысль. Мог ли выжить здесь хоть кто-то, среди всех этих смертей и разрушений, не запачкав руки в крови? Рук должен верить, что хорошие вещи в его жизни компенсируют плохие, и он опасается того, что они вынуждены были сделать, чтобы выжить. Чем дальше он отходит от дома, тем больше видит признаков присутствия других людей. Расцарапанная кора дерева, явно от пуль, хотя он и не видит никаких тел, так что может только надеяться, что тот, кто был здесь, сбежал. Некоторые деревья прогорели до основания, земля вокруг них почернела и обуглилась. Это явление выглядит намеренным, не распространяясь далеко по лесу в любом из направлений. Почти идеальный круг разрушений. Он тщательно следит за тем, как далеко уходит от дома, даже когда его гложет настойчивое любопытство, скребущее в основании черепа, подстёгивающее идти дальше. Там можно увидеть больше, многому научиться. Найти ответы. Но он не предаст доверие Иосифа, подвергая себя ненужной опасности. Он этого не сделает. Он обещал. Рук поворачивается спиной ко всем тайнам, которые может раскрыть лес, и начинает поиски пути к озеру. Он чувствует запах воды ещё до того, как видит её сквозь кроны деревьев. Солнце блестит над озером, превращая его в жидкое золото. Вдалеке он видит самолёт, летающий кругами в поисках того, что как надеется Рук, он никогда не найдёт. Может быть, есть и другие вроде них с Иосифом, которые всего лишь пытаются прожить свою жизнь вдали от этого насилия. Возможно, есть даже люди, борющиеся за то, чтобы вернуть всё к лучшему. Сражающиеся за то, чтобы спасти как можно больше людей. Большая часть озёра находилась под открытым небом, что было слишком рискованно даже в виде награды за свежую рыбу. Но небольшая часть озера скрыта деревьями. Если он правильно рассчитает время, то сможет провести здесь несколько часов днём, полностью скрытым от посторонних глаз. Это оставляет в груди головокружительное чувство радости на всём обратном пути в дом, где он находит Иосифа, сидящим на земле и пишущего что-то в найденном им пустом дневнике, а одна из кур спала у него на коленях. Рук не может сдержать улыбки, расползающейся по лицу, совершенно очарованный этим зрелищем. — Наконец-то уладили свои разногласия? — спросил он, опускаясь на землю рядом с Иосифом. — Судя по всему. Им понравилось, что я решил их проблему с изоляцией в курятнике, — Иосиф поцеловал Рука в уголок губ и осторожно наклонился к нему, чтобы не разбудить курицу. — Мои ноги уже некоторое время как затекли, но я не хотел её беспокоить, — со вздохом признался он. Рук засмеялся и подхватил курицу, недовольно закудахтавшую глядя на него. — Вперёд, возвращайся к себе, — сказал он, подсаживая её к остальным, и помог Иосифу подняться на ноги. Он закружил его, не зная, как иначе выплеснуть всю любовь, обитающую в его сердце. — Чт… Рук? — Завтра я принесу тебе рыбу, и мы пообедаем, как короли, — сказал он, будто сам был не счастлив, питаясь, как выживальщик последние дни. Это уже не ново. — Я понял, — Иосиф смеётся в поцелуй, отводя их обратно домой. — Ты говоришь самые милые на свете вещи.