يقبرني

Нас нет, есть ты и есть я.

      — Что за пиздаляндия? Ты что принёс?! Ему нужно много пить после потери крови.       — Бля, я чё знаю, чем человеки питаются?       — Сок хоть принеси, там коробка подписана! А я за аптечкой, тут нахуй зашивать надо. И как он только не сдох…       Чону не сразу понимает, что это не сон. Когда он с трудом разлепляет веки, перед глазами всё расплывается и мир заходится кривой каруселью. Не сдержав жалобного стона, Чону двигает головой и неожиданно чувствует под щекой что-то твёрдое. Он лежит на чьих-то коленях?       — Осторожнее, — предупреждает смутно знакомый голос, и белый свет закрывает большая ладонь. Чону щурится, пытаясь осознать происходящее, и замечает, что на чужом запястье под рукавом есть застарелые шрамы. У него могли быть такие же. И будут, если вспомнить, что он сделал перед потерей сознания. — Лучше не двигайся, а то мало ли.       — Мне… не нужна твоя помощь. Я не, кх, слабак.       — А кто говорил, что ты слабый? — смешок, и Джено расслабляет ногу. Чону узнаёт его голос лишь по успокаивающему и хрипловатому тону. — Ты наоборот боец. Так что вперёд, не сдавайся.       Чону — боец?.. Никакой он не боец. Он всего-навсего беспомощная плакса. Что он может делать? Что в него вселилось, что он решил, будто сможет побороться за Джэхёна? Почему он вообще должен бороться? Что значали те «мы»? Если бы Джэхён объяснил…       — Что ты здесь делаешь?..       — Мы услышали крики. Твоё счастье, что тренировка не началась. Верховный собрал Охотников и старших на дополнительное собрание.       Джено убирает ладонь, и мигающий свет слепит глаза. Чону на пробу двигает безвольно лежащими на полу предплечьями и мигом понимает, что на разрезанные запястья положили тканевые салфетки. Тем временем со стороны коридора нарастает торопливый бег, и перед лицом Чону появляются колени в спортивных штанах.       — Как относишься к апельсинам? Надеюсь, положительно, потому что у нас всего пятнадцать минут.       Джемин усмехается, протягивая Чону прозрачный стакан с одноразовой трубочкой, мокрое стекло обхватывают его бледные пальцы с треснутым лаком на ногтях и сбитыми костяшками. Чону моргает.       Когда Джено мягко надавливает на его выступающие рёбра, Чону с трудом поднимается, перемещается на пятую точку и с удивлением замечает отметины на шее Джемина. В гостиной он был в худи, сейчас одет в футболку с растянутым воротом, и она не скрывает тёмно-фиолетовые, почти чёрные следы чуть выше ключиц. С задумчивой хмуростью взглянув на шрамированное запястье Джено, Чону на автомате тянется за стаканом с апельсиновым соком, но Джемин качает головой и молча подносит к его губам трубочку.       — У тебя пальцы в мясо, пей так.       Чону смотрит на собственные замотанные ладони и возвращается к разглядыванию Джемина. Маленький круг на груди Джэхёна, шрам над бровью у Куна, разорванный рот Сончана, Новорождённые — разве у вампиров нет регенерации?       — Эй ты слышишь меня? — Джемин щёлкает пальцами в сантиметре от носа Чону, и тот вздрагивает. Джено слева изучает его ухо, закрытое всё теми же салфетками. Они есть даже на горле. — Я спросил-       — Отъебись от него! Потом попьёт.       Ынбин останавливается напротив шкафчиков, справа от Чону и стригоев, и ставит на пол тяжёлый ящик из чёрного металла. Чону отстранённо наблюдает, как она поднимает скрипящую крышку и торопливо перебирает содержимое.       — Ты себе там до костей расхуярил, так что готовься, зашивать больно, — вероятно, Чону выглядит растерянным, потому что Ынбин останавливается и выгибает тонкую бровь. — Чё?       — Если стригои перед самой смертью получают какие-то раны, они не заживают?       — Нихуя ты умный. Сам догадался? — Чону слабо кивает, и Ынбин издаёт непонятный звук, похожий на злорадный смешок. Переглянувшись с Джено, Джемин резко дёргает за ворот футболки, и та съезжает назад, закрывая ключицы. — Эти мужики постоянно дерутся, поэтому без шрамов не обойтись, но, если видишь конкретный такой и старый рубец на пол ебала, значит, перед тобой стригой.       — Чону, не стесняйся, если хочешь что-то узнать о вампирском мире, — Джено улыбается, и Чону облизывает пересохшие губы. Странно. Он чувствует себя не так разбито, как ожидал. — Есть что-то, что тебе интересно?       — Это правда, что вам нужно носить с собой священные предметы, чтобы не сойти с ума?       — Да, и это самое фиговое, — цыкнув, Джемин задирает правую штанину, и по его лодыжке скользят чётки. Кожа под ними, как и под крестом Джэхёна, красная и обожжённая. — Колбасить писец начинает без него.       — Сразу? — осторожно спрашивает Чону. Сколько прошло времени с его ссоры с Джэхёном? Он так и оставил крест в гостиной?       — У всех по-разному, — отвечает Джено, пожимая плечами, и они с Джемином начинают говорить по очереди. Ынбин тем временем под ухом Чону вздыхает, поднимает замотанное предплечье и цепляет ногтями первый, пропитанный кровью кусочек. — Зависит от прошлой жизни. Если ты был при жизни убийцей, то ясен писюн тебя быстренько потянет на старое. Ложный Бог знает, на что давить.       — Зачем это всё?..       — Я не в курсах, я вообще в Богов не верю, — Джемин перекатывается через плечо к противоположной стене и пинает пластиковое ведро. Ынбин с предупреждением рыкает, но продолжает молча оголять вскрытое запястье Чону. — Почему они не помогли мне, когда я умирал? Сейчас нахуй мне эта помощь.       — А если Очарование придумали Боги? — очевидно дразня, спрашивает Джено и отклоняется, чтобы опереться на ладони. Допинав ведро до ближайшей кабинки, Джемин включает воду, и стремительные капли врезаются в пластиковую поверхность с грохотом. — Оно тебе тоже «нахуй»?       — Ладно, пхах, тут ты меня подловил.       — О чём вы говорите?       — А, это вампирская… особенность? Не знаю, как назвать, — Джено улыбается, и его щёки округляются. — Лучше не вникай. Очарование это что-то типа Связи, но гораздо глубже. Соединяет души.       — У вампиров есть душа?       — Ничё у них нет. Они монстры, — ворчит Ынбин, и Чону морщится, потому что её маленькие пальцы раскрывают разрезанную кожу.       — Вообще-то, есть! — заявляет Джемин, выключая воду. Пройдя в ту часть душевой комнаты, куда Чону не заглядывал, он выходит со шваброй. — Кстати, Чону, прикинь, мы единственные Очарованные вампиры среди всех Кланов.       — Он чувствует себя пипец важным из-за этого, — смеётся Джено, поднимаясь и пропадая из поля зрения. Чону втягивает воздух через зубы, едва Ынбин стягивает одну из ранок.       — Что за хрень?! — вдруг выкрикивает Ынбин. Чону вздрагивает, так и не привыкнув к спонтанной смене её настроения. — Что за блядство!       — Чё ты вечно орёшь? — Джемин, начавший было отмывать плиточный пол от крови, останавливается и опирается на пластиковую ручку подбородком. — Башка же болит.       — Покажи пальцы! Быстро!       Чону слушается, вытягивая ладони, и Ынбин стремительно разматывает жёсткие пластыри. Джено тоже с интересом наклоняется, и его тёмные брови взлетают на лоб.       — Ого, — Джено округляет губы, переглядываясь с Ынбин, и сбоку слышится стук упавшей швабры. Джемин не остаётся в стороне, и Чону послушно не двигается, позволяя перетягивать своё запястье туда-сюда. — Это из-за Связи человека и вампира? Верховный не говорил об этом.       — Реально, что за фигня? Я же сам видел, что там до костей.       — Может, кровь Джэхёна начала исцелять его?       — Почему тогда он сам не регенерирует? Я его недавно зашивала, — Ынбин хмурится, отворачиваясь к аптечке, и Чону приподнимает брови. Собственные раны не волнуют его, но вот Джэхён... — Ладно, похуй, просто обработаем. Меньше знаем — крепче спим.       — Джэхён поранился?..       — Я же говорила, что эти мужики постоянно дерутся. Заебали.       Ынбин вытаскивает прозрачную бутылочку, упаковку ватных палочек и несколько повязок пластырного типа. Джемин возвращается к уборке, Джено что-то ищет в шкафу около ящиков, а Чону опускает голову к коленям. Джэхён поэтому был необычайно бледен? Он потерял много крови? Как же он теперь будет, если Чону — единственный, кто способен кормить его?       — Всё, не двигайся.       Чону слушается, и ему не остаётся ничего, кроме наблюдения за Ынбин и стригоями. Джемин расправляется с грязным полом за считанные минуты и быстро занимает прежнее место. Джено же наконец находит то, что искал, и вскоре на бёдра Чону кладут сложенную одежду.       — У тебя ещё нет своей, да? — улыбается Джено, заваливаясь на пятую точку и обхватывая колени руками, и Джемин, напоминая кота, давит кулаками на его бок. — Что?       — Нам пора. Хён скоро вернётся.       — Блин, да. Чё я сел.       Джемин встаёт первым, подавая Джено руку, но не спешит уходить. Он смотрит, как Ынбин заливает перекисью водорода ранки Чону, из-за чего тот шипит, и вдруг высоко подпрыгивает.       — Вспомнил. Чону, не хочешь позаниматься с нами уроками самообороны? — Чону задирает голову, механически двигая ладонью вслед за движениями Ынбин, и Джемин показывает ему большие пальцы. Заметив, что Чону хмурится, Джемин машет руками. — Не, я не к тому, что ты дохляк, хотя это так, если честно. Мы хотим подружиться с тобой.       — Зачем?       Джемин не ожидал такого вопроса, поэтому глупо моргает с открытым ртом, и Джено приходит ему на помощь.       — Не думай, что мы похожи на старших вампиров. Уж кто-то, а мы точно никого не обижаем, так что погнали с нами заниматься.       — Кун говорил, что Юкхэй составит для меня программу.       — Пф-ф-ф, зачем тебе эти старпёры? — хрипло рассмеявшись, Джемин виснет на плече Джено и с нажимом проводит по его выбритой брови. — Лучше туси с нами. Старшие вечно зациклены на клановых разборках и прошлом. А мы с тобой и в клубеч-чник сходим, и в игры забуримся.       Чону оглядывается на Ынбин, ожидая, что она привычно закричит и назовёт всех «уёбками», но та не отвлекается от приклеивания маленьких пластырей с котятами на его фаланги. Может, это неплохая идея, раз Ынбин не против.       — Хорошо.       — Отлично.       — Йес, — дёрнув кулаком, Джемин взлохмачивает чёрные волосы Джено и тянет его за ворот худи к двери. — Лан, бывай. Только плиз, не вскрывай себе ничего, пока мы Little Hope не прошли.       — Поправляйся, — с дружелюбным кивком желает Джено, и на губах Чону против воли появляется слабая улыбка. Он ещё не понимает, что Новорождённые хотят получить от него, но решает попробовать и посмотреть, к чему это приведёт. — До встречи, Бини.       — Пшёл нахуй! — верещит Ынбин, бережно вытирая костяшки Чону влажной салфеткой, и он крупно вздрагивает. — Заебали! Вы все пидорасы, кроме Чону!       После, за секунду успокоившись, Ынбин аккуратно заливает прозрачной жидкостью его запястья, и, пока она делает это, Чону пытается прикинуть, через сколько дней оглохнет на одно ухо.       В отличие от особняка «Чхве» дом «Ли» не в состоянии похвастаться роскошным интерьером или огромным количеством пространства, однако Кун уверен, что комнаты «Ли» не такие безличные. Одного взгляда достаточно, чтобы узнать хозяина, и покои Верховного и Минхёна не являются исключением. Кун привык к расписанным стенам и потолку, поэтому улыбается из-за оглядывающихся Сончана и Джисона. Когда-то и у него была подобная реакция на чудаковатые слова и выражения.       L'appel du vide, Ya'aburnee, Duende — Верховный собирал коллекцию со всего света.       — Проходите-проходите, — Донхёк стучит в ладони, подскакивая к столу, и Минхён подаёт ему руку. Забравшись на скрипучую поверхность, Донхёк упирается кулаками в бока и загадочно прищуривается. — Джэхённи, иди ко мне.       Джэхён тяжело вздыхает и показательно неторопливо двигается к Донхёку. Отодвинув и развернув стул, Джэхён грузно падает на него и кладёт скрещенные предплечья на спинку. Джэхён раздражён, но Кун не представляет, что произошло после первого собрания. Он не успел проследить.       — Ты должен благодарить Богов за то, что я достаточно великодушен, — Донхёк выглядит довольным, будто наелся четвёртой положительной группы крови. Остальные стригои тем временем рассаживаются, и места рядом с Джэхёном занимают Сончан и Джисон. Куну достаётся стул в самом конце. — Знаешь, что Её Величество делает с теми, кто трахают людей?       — Ты якшаешься с кем-то из Еды? — удивляется Сончан, не опуская возможности подначить кого-нибудь, и Джэхён вскидывает голову. — Погоди, это чё, Чону? Фу.       — Закрой хлебало.       Сончан оглушительно смеётся, скручиваясь вокруг спинки стула, и Джисон с намёком дёргает его за рукав куртки. Донхёк ухмыляется, опускаясь на корточки, и, стоит ему наклониться, Сончан резко выпрямляется. Достаточно спокойного взгляда, чтобы он перестал смеяться.       — Тебе обязательно лезть в чужие дела?       — Ну что поделать. Я очень любопытный, — забравшись в карман-кенгуру, Донхёк одёргивает чёрную толстовку и разворачивает сложенный пополам лист. Джэхён на его слова играет желваками, и Кун видит, как он сдерживается из последних сил. — Человеческое сердце не способно врать. Помни об этом.       Верховный имеет в виду эпизод в прихожей, когда он напугал Чону, «слушал» его сердце ладонью и чуть не сломал грудную клетку. Яркое и неуместное шоу — то, как Верховный ведёт дела, и, если ты находишься рядом с ним долгие годы, они перестают удивлять. Кун не вправе осуждать. Раньше, до присоединения к Семье Чан, он вёл себя похожим образом. Скучные и тихие убийства не приносили ему никакого удовольствия.       — Но я собрал вас не ради Разорванного Горлом. На повестке дня всё ещё полукровки, — разгладив тонкую бумагу, Донхёк передаёт её Джэхёну, и тот щурится. — Раз вы начнёте активнее выходить в пригород, запомните лицо Хуан Ренджуна. Внеклановые ждут, что скоро обнаружится его труп.       — Он с ними с рождения? — получив фотографию, Юкхэй проводит по ней большим пальцем и поднимает глаза на Донхёка. — Выполнял роль Еды или?..       — Нет, его мать выполняла, а он не с ними. Даже ненавидит их за её смерть, — пересев на пятую точку, Донхёк вытягивает правую ногу и закидывает ступню около локтя Джэхёна. — Успел в Китае дослужиться до старшего сержанта.       — Так он важный малый. Пипец серьёзная мадама, — хмыкает Сончан и, дождавшись очереди, подносит бумажный лист к сощуренным глазам. — У него что, татухи? Верховный, давай тоже сделаем? Я набью на груди «Донхёк-оппа, ты самый лучший», а ты — «Я обожаю Чон Сончана».       — Ага, а на задницы добавим «Вступайте в Клан «Ли», — громко фыркнув, Донхёк двигает пальцами, и Сончан передаёт фотографию Джисону. — И для человеческого возраста он не «малый».       — Сколько ему?       Джисону редко удаётся усидеть на месте дольше пяти минут, поэтому, едва рассмотрев Хуан Ренджуна, он отдаёт скомканный к этому моменту лист и начинает ёрзать на стуле. Кун хлопает его по колену, прежде чем поднять фотографию к лицу.       — Двадцать четыре или пять вроде.       Кун не знает, как должны выглядеть люди в столько лет, но Хуан Ренджун кажется таким же молодым, как и Чону. Это чёрно-белый и нечёткий снимок, так что рассмотреть особо не получается. Сначала Кун замечает тёмные и коротко стриженные волосы, затем — строгий взгляд и, наконец, то, о чём говорил Сончан. Хуан Ренджун с кем-то разговаривает, повернув голову, и Кун вглядывается в чернильные линии на его открытой шее. Кажется, это взлетающая к красному солнцу цапля, и Кун невольно улыбается. Он давно не встречался с символикой малой родины. Кроме того, Ренджун держит штурмовую винтовку, и на его костяшках также чернеют непонятные символы.       — Оставь её у себя, — приказывает Донхёк, когда Кун отрывается от фотографии. — Скажешь, если кто-то найдёт его. Я передам Чхве Ёнджуну.       — Будет исполнено, Верховный, — Кун привстаёт, чтобы поклониться, и Донхёк хищно улыбается.       — Сколько тебе нужно времени, чтобы подготовиться к выходу в пригород?       — Совсем немного, — Кун склоняется ниже с надеждой избежать пытливого взгляда Верховного, но тот знает его достаточно хорошо, поэтому перемещается по столу и стучит по дёрнувшейся щеке.       — Поторопитесь, Глава Охотников. Вечно бегать от прошлого невозможно.       — Хорошо, Верховный.       — Ну чё, мы можем идти или нет? — стонет Сончан, извиваясь на стуле чуть ли не сильнее Джисона. Кун выпрямляется и помогает Донхёку спуститься. Фотографию он складывает пополам и прячет во внутренний карман куртки. — Я хочу поебланить.       — Идите. Джэхённи, ты помнишь, что продолжаешь работать в спортзале?       Джэхён не отвечает, молча задвигая стул с такой силой, что он врезается в стол, и Донхёк провожает его с выгнутой бровью. Кун переглядывается с Юкхэем, безмолвно спрашивая, что случилось, но тот пожимает плечами.       — Какой неразумный стригой покусал его? — театрально ахнув, Донхёк взмахивает ладонями и трёт кончиками пальцев виски. Пригнув голову, Сончан врезается в Джисона и толкает его по направлению к выходу. — Всё, идите. Оставьте меня.       После этого Кун расстаётся с соклановцами в коридоре и постепенно, день за днём, его «жизнь» превращается в рутину, словно не было появления ни Новорождённого, ни Разорванного Горлом, ни Королевы стригоев. Кун делает то же, что и всегда: выполняет мелкие поручения Верховного, составляет с Борой новые маршруты и контролирует работу Охотников. Джисон и Сончан, на удивление, не проказничают, но больше всего Куна волнует Джэхён. Он избегает старших, и спустя время Кун уже не представляет, что происходит в его голове. Такое иногда бывает, но если раньше Кун знал, что Джэхён вскоре перестанет закрываться, то теперь он не уверен.       Единственным, кто приносит в размеренный темп существования Клана «Ли» ощутимые изменения, становится Чону. Кун продолжает учить его искусству чистки оружия, но стать ближе у них не получается. Чону почти не разговаривает с Куном, разве что даёт односложные ответы, и к концу недели тот понимает, что это касается не только его. Чону игнорирует всех, кроме Ынбин, Джено и Джемина.       — Если тебе что-то понадобится, пожалуйста, не стесняйся, — говорит Кун с мягкой улыбкой и открывает дверь в пятачок между подвалами. Чону проходит мимо него с опущенной головой. — Чону, подожди. Может, у тебя есть какие-то вопросы?       — Нет.       Чону оборачивается через плечо, чтобы взглянуть на Куна, и его взгляд пропитан бесконечной усталостью. Кун и раньше замечал, что в глазах Чону скрыты тайные переживания и вечная тоска, но сегодня его пробирает до мурашек. Чону выглядит так, словно ещё чуть-чуть, и перестанет держаться.       — Ты не голоден?       — Я могу молча пойти в комнату? — Чону глубоко вздыхает, горбясь, и Кун порывается за ним, как вдруг дверь от подвала с Едой рывком открывается. Кто-то выбивает её ногой.       — Э, Чону, пиздуй на кухню! Скоро ужин!       Ынбин шуршит объёмной юбкой, и Кун приоткрывает губы, почувствовав сладкий запах. Его клыки удлиняются, и Кун с горечью осознаёт, что до сих пор не может контролировать их. Ладони Ынбин крепко сжимают контейнеры с ещё тёплой кровью.       — Бини, — Кун сглатывает плотный комок вязкой слюны, и Ынбин пинает его по колену.       — Ты почему пропускаешь Кормление? Я не обязана следить за тобой!       — Из-звини.       — Быстро за мной.       Также распахнув вторую дверь объёмной подошвой армейского ботинка, Ынбин грозно марширует в конец коридора, и Кун торопится догнать её. Он слышит обострённым Чутьё, как двигается кровь в контейнерах, и к моменту, как Ынбин останавливается напротив бронированной двери, его пальцы дрожат.       — У тебя десять минут.       Кун едва удерживается от того, чтобы вцепиться в горло Ынбин, поэтому поспешно заходит в маленькое помещение и валится около дряхлой скамейки. Ынбин не медлит. Вручив Куну Еду, она с недовольным бурчанием захлопывает дверь, и глухой грохот отрезает его от внешнего мира.       Хочется поторопиться, но Кун заставляет себя подождать и сначала снимает серебряное кольцо. Едкая боль, обычно защищающая сознание, затухает, и Кун судорожно выдыхает. Ледяная стена под спиной холодит лопатки.       Кун медленно считает до пятидесяти, затем обхватывает контейнер всеми пальцами и вскрывает его клыками. Чувствуя, как остывающая кровь заливает подбородок и шею, Кун жадно глотает каждую каплю, но не успевает опустошить мешок. Его почти сразу выворачивает, и Кун, проклиная всё на свете, опускает голову меж разведённых колен.       Рассмеявшись, Кун сплёвывает на грязный пол и стукается затылком о древний камень. Покормиться с первого раза никогда не получается, и в такие моменты Кун считает себя лишь подобием вампира. Вампира, но не стригоя, ведь стригой-то он как раз отличный.       Забавно, как другие называют Куна идеальным примером для подражания. Забавно, как Новорождённые считают его хёном.       Не-ет, дорогие, Кун не такой.       Верховный не зря напоминает ему о прошлом. Он знает, что Кун выдрессировал себя для того, чтобы отречься от прошлой жизни. Он кто угодно, но только не послушный член Клана. Сложись всё по-другому, и Кун бы продолжил жрать сочное, горячее мясо ещё живых людей. Если бы парни хоть раз попробовали его, они бы поняли, какая это вкуснятина. Жаль, что никто не желает рискнуть.       Зачесав спутанную чёлку, Кун слизывает с пальцев и запястий засыхающую кровь и тянется за вторым контейнером. В этот раз навязчивый голос совести звучит тише, поэтому Кун допивает кровь до конца. Её мало. Он никогда не может наесться, но так даже лучше. Обычно жадность к хорошему не приводит.       Притоптав ногами смятый пластик, Кун с кряхтением поднимается и берётся за ручку. Внутренняя сторона дверь неровная и покрыта вмятинами, и Кун может с лёгкостью приложить ладони к определённым выемкам. Несколько десятков лет назад Верховный запирал его здесь, чтобы вернуть к разумной стороне. Полностью избавиться от стригоя-Куна они так и не смогли.       — Я всё! — кричит Кун, прижавшись губами к щели. Надетое следом кольцо жжёт, отрезая его связь с Ложным Богом. — Бини?!       — Набрасываться на меня не будешь?!       — Нет! Обещаю!       — Пообещай это моим шрамам на бёдрах! — кричит Ынбин в ответ, но замок всё же щёлкает, и бронированная дверь открывается. Ынбин встречает Куна взглядом, полным отвращения и презрения. — Ненавижу думать, что когда-то кровь мамы также была на тебе.       Кун пристыженно опускает голову, безуспешно утирая щёки, подбородок и шею рукавами куртки, и Ынбин протягивает ему вафельное полотенце.       — Мне жаль.       — Нет, тебе не жаль.       Шмыгнув носом, Ынбин разворачивается и покидает коридор со стуком громоздких ботинков. Она права, но Кун не хочет думать об этом. Ощущая себя величественно живым, он переходит в душевую комнату и отмывается, насколько может, но грязь внутри к его огромного сожалению не смыть. Кун никогда не очистится. Его душа навсегда принадлежит Ложному Богу.       Электронные часы напоминают об отъезде Охотников, поэтому Кун быстро переодевается и направляется к гаражу. По неизвестной причине Верховный и Её Величество продолжают проверять командную работу вампиров, и сегодня очередь Сончана, Джэхёна, Ли Джуёна и Ким Минджи. Кун догадывается почему, но не хочет верить. Мирные времена только начались, и прекращать их слишком рано.       Ещё до приближения к гаражу Кун слышит повышенные голоса и неожиданно распознаёт в одном из них Юкхэя.       — Это против правил, Джэхён, вы понимаете, как это опасно? — Юкхэй говорит стальным тоном, который обычно использует для капризных Новорождённых. — Вам нельзя так делать.       — А кто ты, блять, такой, чтобы командовать? Давно Мастеры что-то решают?       — Я ваш старший вампир, Чон Джэхён.       — Да пошёл ты нахуй.       Кун останавливается у входа в гараж и осматривается. Сончан сидит на капоте чёрной машины их Клана и со скучающим видом ковыряет выкидным ножом заклёпки на кожаной куртке, Ким Минджи подле него наблюдает за ссорой стригоев с наклонённой на бок головой. Ли Джуён шумно выдыхает, держась за открытую дверцу машины.       — Разборки «Ли» не касаются «Чхве», почему мы должны выслушивать это?       — Ваше Высочество, подождите, пожалуйста, — Юкхэй взмахивает ладонями у лица, крест на белой верёвочке в его пальцах дёргается, как поплавок. — Вы не понимаете, насколько это серьёзно.       — К чему мне понимать то, что не является проблемой моего Клана? Если он сорвётся, я жертвовать собой не буду. Так, предупреждаю на всякий случай.       Забравшись в салон, Ли Джуён резким движением тянет за ручку, и все вздрагивают. Благодаря этому Юкхэй замечает Куна и тут же подаётся к нему с отчаянным выражением лица.       — Джэхён отказывается носить крест. Хоть вы скажите, что это против правил.       — А почему нельзя? Я, в отличие от вас, никого не убивал и не ел, безумство Ложного Бога мне не грозит. Если оно и затронет меня, я убью только себя. Ой, нет, не убью, я и без этого, блять, ходячее мясо.       Джэхён передразнивает гримасу Юкхэя, и Кун с сожалением поджимает губы. Рубить с плеча не стоит, но и невооружённым глазом видно, как Джэхён день за днём меняется. Внешний вид ни в кое случае не отражает внутренние изменения, однако то, что Джэхён надел куртку вместо плаща, уже что-то значит. Джэхён любит этот плащ, потому что его подарили Кун и Юкхэй.       — Джэхённи, объясни, пожалуйста, что с тобой приключилось? — мягко начинает Кун с едва заметной улыбкой. — Ты… пытаешься против чего-то протестовать?       — Против чего? Ты ебанулся? — Кун невольно ахает. Он настолько поражён, что не сразу собирается с мыслями, в то время как Джэхён продолжает. — Мозги совсем сгнили?       — Джэхён, перестаньте.       — Вы заебали со своей опекой. Я чувствую себя Новорождённым радом с вами.       — Джэхён, прекрати и надень крест, я прошу, — пробует вслед за Юкхэем Кун и делает маленький шаг. Джэхён возвращает сократившееся расстояние к прежнему. — Давай не будем ругаться. Не переживай, наказание скоро закончится.       — Думаешь, оно действительно волнует меня? Нихуя подобного.       — Тогда, возможно… это из-за Чону?..       — Точно, спасибо, что напомнил. Иди нахуй, Цянь Кун, — специально толкнув Юкхэя плечом, Джэхён огибает машину со стороны капота и открывает для Ким Минджи пассажирскую дверь. Ким Минджи, неловко переглянувшись с Сончаном, подзывает его ладонью в перчатке. — Вон Юкхэй, ты тоже иди нахуй.       — Чон Джэхён! — бархатный тон Юкхэя повышается. Кун, не представляя, как поступить, касается коротких волосков у виска. Джэхён впервые ведёт себя столь грубо с ними. — Как вы относитесь к старшим вампирам?       — Я кручу вас на своём члене, — скалясь, отвечает Джэхён и скрывается за машиной. Появившись, он открывает дверь для себя. — Идите в пизду с мнением, что вампиры не могут связываться с людьми. Если он готов бороться за меня, я готов в разы сильнее.       — Он ребёнок, как вы не понимаете?       — А вы определяете возраст количеством прожитого или пережитого? — Джэхён почти садится в машину, но Юкхэй перемещается к ней за вампирскую секунду и удерживает ручку. — Да отъебись ты!       — Быстро надели крест, паршивец, иначе я вздёрну вас на ближайшей осине, — вдруг рычит Юкхэй, швыряя верёвочку в салон, и Кун вздрагивает всем телом. Юкхэя разозлить сложно, и даже Верховный никогда не провоцирует его. Джэхён знает об этом, поэтому облокачивается на спинку пассажирского сидения и молча моргает большими глазами. — Всё, я иду к Верховному.       Юкхэй исчезает из гаража мгновенно. Одёрнув перевернувшуюся куртку, Кун бросается молнией за ним, однако догоняет лишь на третьем этаже у комнаты Верховного и Минхёна. Юкхэй уже стучит, и Кун не успевает остановить его.       — Цянь Кун, Вон Юкхэй, вы можете войти.       Минхён на привычном месте в кресле у закрытого окна читает Библию, Донхёк там же, где его часто можно найти — стоит на столе. Склонившись к доске, Донхёк усиливает изображение Пантелеимона Целителя с помощью темперы, но, услышав приглушённое рычание Юкхэя, останавливается и оборачивается через плечо.       — Я пишу икону. Почему вы отвлекаете меня?       — Верховный, вы не могли бы отменить наказание? С Джэхёном невозможно справиться.       — То есть для тебя скверное поведение является весомой причиной для того, чтобы не наказывать кого-то? — хмыкнув, Донхёк заправляет карандаш за ухо и полностью разворачивается. — Вы забыли, что он натворил?       — Но, Верховный, если Джэхён продолжит терять кровь, это ничем благим не закончится.       — Он снял крест, — добавляет Кун, заставляя себя не съёживаться. Он не любит этот взгляд Верховного. Иногда Кун думает, что лучше бы тот выражал эмоции с помощью слов, как Её Величество. В отличие от неё Верховный прячется за маской весельчака, у которого всё и всегда хорошо. — Я знаю, что Джэхённи виноват, но подумайте, как ему тяжело. И эта ситуация с Чону-       — А кто заставлял его Пробуждать, Связываться и влюбляться? Не нужно перекручивать ситуацию и считать злодеем меня.       Спрыгнув со стола на стул, а там и на пол, Донхёк подходит к замеревшим Куну и Юкхэю и задирает голову. В такие моменты Кун забывает, что один из самых высоких в Клане. Спрятав кулаки в кармане-кенгуру, Донхёк с ожиданием приподнимает брови, и Юкхэй прокашливается       — Хотя бы разрешите ему кормиться. Пожалуйста.       — Ну, так неинтересно. Насколько лет хватит Разорванного Горлом, прежде чем вампирский яд разрушит его тело? Что, если он повторит судьбу матери и хёна? — это привычные загадки Верховного, которые Кун так и не научился разгадывать. Он переглядывается с обеспокоенным Юкхэем. — Не легче ли отдать Разорванного Горлом и Новорождённого и получить секрет? Но как забрать Ким Ёнхуна, если мы договорились не отрубать за это руку Джэхённи?..       Донхёк переходит на неразличимое бормотание, касаясь подбородка указательным пальцем, и шагает в сторону. Пройдя до стены и обратно, Донхёк хмурится и щёлкает пальцами. Минхён отрывается от Библии, и на его лице явно написано о равнодушии к происходящему.       — Что хён говорил об особенной крови полукровок-людей? Часть вампирской крови обезвреживает яд? Что с ними не так, я не помню? — Минхён не отвечает, демонстративно закидывая ногу на ногу, и стучит по циферблату механических часов на запястье. — Айщ, ты опять? Не хочешь проверять, когда нам выпал такой шанс?       — Верховный?..       — А? А, вы свободны, — уперевшись кулаком о край и забравшись на стол, Донхёк вытаскивает из-за уха карандаш и ловко прокручивает его в пальцах. — Цянь Кун, для тебя есть задание. Ближе к рассвету пригласи ко мне Джу Ханёна, это уже согласованно с Её Величеством. О, и пусть возьмёт дневник Древнего Ли Тэёна.       — Подождите, а что насчёт Джэхёна? — когда Кун вежливо кланяется, Юкхэй придерживает его за локоть и играет желваками. — Отмените ли вы наказание, Верховный?       — Да, конечно, оно уже ни к чему, — сделав изящный штрих по левкасу, Донхёк внезапно смеётся, и от этого жестокого и злорадного звука в животе Куна скребётся предчувствие чего-то нехорошего. — Ведь труп не накажешь, верно?       Где бы Чону не прятался, самый крупный воспитатель всегда находит его.       Только сейчас он почему-то выглядит иначе.       — Чону, послушай меня! — лицо неизвестного мужчины размыто и покрыто туманом. Чону брыкается, и его встряхивают за плечи. — Не умирай. Ты слышишь меня? Не умирай!       — Кто ты?..       Незнакомец нависает над Чону угрожающей горой, совсем как самый крупный воспитатель, однако не вызывает прежнего животного страха. Чону пытается освободиться, и в ответ его трясут так, что он чуть не падает с кровати.       — Ты знаешь, что ты необычный парень, да Ты же читал мой дневник, вспомни! Ты не такой, как Бин!       — Что ты хочешь от меня?!       — Все ответы в твоей голове, Чону. Вспомни прочитанные дневники Древних. Ты гораздо умнее, чем думаешь!       — Я не понимаю тебя!       Неизвестный мужчина вдруг стекает на пол, теряя форму и звонкий голос, и его длинные, склизкие руки начинают тянуть Чону за собой. Скрючившись, Чону изо всех сил хватается за простынь, но она предательски съезжает вслед за ним.       — Только не умирай, прошу тебя!       Чону просыпается, свалившись с кровати, и с ужасом понимает, что настоящее не отличается от сна. Кто-то тянет его за голые ноги, оттягивая короткие шорты, и, перевернувшись на спину, Чону замечает Минхёна. Слабые лучи восходящего солнца освещают его мрачный взгляд и тонкие, поджатые губы.       — Что ты здесь делаешь?! Как зашёл без Приглашения?! Где Джэхён- Ты что, язык проглотил?!       Минхён с лёгкостью поднимает Чону и крепко прижимает к груди. Чону сопротивляется, целясь в колено Минхёна, но удар ничего не меняет. Минхён — скала. Чону пытается развернуться, чтобы укусить его, и тогда он сдавливает его запястья до короткой вспышки боли. Чону айкает и, когда Минхён двигается к выходу, дёргает головой назад. Минхён, предугадав это, уклоняется от столкновения.       — Не трогай меня! Отпусти!       Силы быстро оставляют его, однако Чону не сдаётся. Он продолжает кричать, и вскоре у него складывается впечатление, что дом внезапно опустел. Даже на кухне нет Ынбин. Все куда-то… испарились.       Перед дверью на лестницу, ведущую в подвалы, Чону цепляется за ручку холодильника, но его пальцы сразу отрывают от гладкого пластика. Чону вновь изворачивается в надежде укусить Минхёна за запястье, и вместе с характерным треском его язык ловит первые капли крови. Минхёну всё равно. Сложив Чону, точно куклу, он спешно спускается в пятачок и быстро заворачивает в подвал людей. Ынбин строго-настрого запретила Чону заходить сюда, и мимолётного осознания хватает, чтобы поддаться нарастающей панике.       — Вы говорили, что я Разорванный Горлом! Меня нельзя трогать! Отпусти меня, уёбок!       Минхён идёт недолго. Приблизившись к третьей двери слева, он открывает её, затаскивает трепыхающегося Чону внутрь, и все его ранние опасения разбиваются о реальность.       Это просторная комната с отдельной ванной и многими удобствами, но Чону не разглядывает их. Его внимание приковывает изуродованный труп девушки около кровати. Она лежит на спине, её грудная клетка и живот вскрыты, голова почти оторвана от шеи. Чону застывает, прекращая отбиваться, и в нескольких шагах от девушки замечает сидящего на коленях и облитого кровью Джэхёна.       — Тише, тише, — мурлычет Донхёк, бесшумно вытаскивая большой нож из его шеи, и по ней медленно скатываются красные и изломанные линии. — Мы близки к финалу.       — Не трогай… Чону, — грузно выдыхает Джэхён, упираясь ладонью в бетонный пол. Едва Минхён опускает его на ноги, Чону бросается вперёд, но его тут же перехватывают за локоть. — Я же просил.       — А я просил нарушать Правила Древнего Ким Донёна? — склонившись к уху Джэхёна, с улыбкой спрашивает Донхёк и щёлкает пальцами. — Раз мы теперь уверены в том, что другая кровь тебе не подходит, остаётся один вариант.       Минхён грубо подтаскивает Чону к вампирам, также грубо заставляя рухнуть на колени, и прямо сейчас боль от падения кажется ничтожной. Чону невольно айкает, приземляясь на выставленные руки, и Джэхён отодвигается. Донхёк дёргает его за волосы, вынуждая остаться на месте.       — Я не буду есть Чону.       — Мне убить его? — Донхёк подкидывает нож, ловя его за самый конец, и Чону не может сбежать. Минхён мягко держит его за загривок, безмолвно обещая усилить хватку в любой момент. — Либо ты кормишься, либо я выкидываю его Королеве стригоев.       Раньше, до того, как всё закрутилось и резко поменяло направление, Чону не боялся ничего, кроме гибели хёна. Его не волновала собственная жизнь, и иногда, глубоко внутри, Чону желал смерти. В данный момент он не хочет этого. Если умрёт Чону, умрёт Джэхён, и чужая смерть пугает его больше всего.       — Давай, — шепчет Чону, делая вид, что они с Джэхёном одни и холодные пальцы девушки не касаются его голого колена. Закатав рукав спального свитера, Чону переползает к Джэхёну и сдёргивает с запястья повязку пластырного типа.       — Ты поранился? — также тихо спрашивает Джэхён, с хмурым видом осматривая розоватые рубцы, и Чону качает головой. — Что это? Не обманывай.       — Мне зарезать твоего человечка или как?       Донхёк оказывается неожиданно слева, отпинывая неестественно выгнутые руки трупа, и подставляет нож к горлу Чону. Он сглатывает, ощущая, как гладкое остриё упирается в длинный шрам. Джэхён глубоко вздыхает, поднимая запястье Чону к губам, и по нему видно, что он не хочет кусать его.       — Куда спрятался прежний Голод?       Джэхён игнорирует язвительно подначивание, и Чону закрывает глаза. Донхёк шумно дышит ему в висок, благодаря чему Чону машинально сосредотачивается на его дыхании, не желая ни видеть, не слышать происходящее. Его сердце так сильно тарабанит в груди, что грозится вывалиться на трясущиеся пальцы, и Чону сжимает их в кулак.       Мягкие губы Джэхёна оставляют на его запястье незаметный поцелуй, извиняясь, и следующую за ним жгучую боль Чону приветствует с несвойственной смелостью. Он готов сделать всё что угодно, чтобы их с Джэхёном оставили в покое.       За день до самоубийства Хандон-нуна как безумная повторяла, что человек способен привыкнуть ко всему, и Чону вспоминает о её словах с тоской. Когда Джэхён раздирает его запястье до тонких косточек, он не чувствует ничего нового. Чону знаком с таким.       Его с рождения преследует боль.       — Достаточно, — Джэхён не успевает ни перекрестить ранки, ни что-то пробормотать. Донхёк оттаскивает его за плечо и заглядывает в лицо открывшего глаза Чону. — Как самочувствие?       — Отъебись от меня, — цедит Чону, намереваясь плюнуть в Донхёка, как вдруг получает толчок в грудь, и в горле застревают все слова.       — Чону!       Донхёк залезает на него, вгоняя лезвие в шрам Джэхёна до рукоятки, и Чону давится воздухом. Он чувствует, как кожу вокруг раны начинает разъедать, но не может быстро отреагировать. Где-то впереди раздаётся звук борьбы и внезапный грохот.       — Верховный! Что ты творишь?!       — То же, что и ты, — Донхёк насмешливо хмыкает. Зажав запястья Чону одной ладонью, он вытаскивает нож другой, и в левой половине груди Чону вспыхивает новый цветок из огня. — Он мог умереть во время образования Связи. Не думал над этим?       — Он умрёт сейчас! Такие удары смертельны для людей!       — А кто сказал тебе, что это человек?       Донхёк щёлкает пальцами, и Чону видит, как Минхён словно в замедленной съёмке сворачивает шею Джэхёна и ловит его поникшую голову. Чону пытается крикнуть, но из его горла выходит лишь бульканье. Ему не подняться, Донхёк слишком тяжёлый.       — Ну что, где твоя регенерация? Давай, восстанавливайся.       Чону испускает задушенный хрип, потому что, как бы он не храбрился, боль нехило парализует. Донхёк уверенно вспарывает его грудь до солнечного сплетения, танцующим движение спускается к животу, и Чону может лишь заторможенно сопротивляться. Вампирские лица перед глазами тем временем начинают расплываться, и коварный смех Донхёка заглушается.       — Я жду, ну же.       Когда вес с бёдер пропадает, Чону переворачивается на бок и отчаянно скребёт по ледяному полу. С каждым вздохом дышать становится тяжелее, и вскоре Чону только хрипит. Это ли чувствуют умирающие? Чону не знает. Единственное, что он знает точно — Джэхён не Вернётся без его крови и Ёнхун-хён остаётся один. Заманчивый шёпот победил, исполнив давнее желание Чону.       Может, смерть не так прекрасна, как её описывают, но точно сокрушительна.       — Эй, почему ты не восстанавливаешься?       В последние секунды существования Чону видит перепуганное лицо Донхёка. Он держит Чону за щёки когтями, и его беспокойные, искрящиеся алым глаза спустя мгновение потухают…       Мир Чону теряет краски, очертания и звуки.