Без золотой клетки

После разговора с доктором, Аято предстояла еще одна важная встреча — с Томой. Ему не хотелось говорить с управляющим. Паренек не был ему противен, наоборот, Тома не раз доказывал главе клана свою преданность, заслужив его доверие. Ситуация с охотой на глаза бога, как пример. Просто тема, которую молодой господин хотел обсудить была весьма деликатна и касалась Аяки. Аято некрасноречив и нетактичен, поэтому он редко заводил душевные беседы о философии, жизни, исскустве и т.д. Но обстоятельства требовали объяснений с обоих сторон, так что да, молодой человек решился на разговор. — Тома, можно тебя на пару слов? — спокойно спросил Аято. — Да. — управляющий чувствовал, что слов будет на пара. — Давай договоримся: ни ты, ни я не напоминаем Аяке, по какой именно причине мы дрались. — Хорошо. Я согласен с вашим мнением, господин. — Спасибо за понимание. Молодой человек вздохнул с облегчением, ведь все прошло гладко. Уже направляясь обратно в кабинет к очередной стопке бумаг (или стопках, так как все обязанности Аяки теперь лежали на нем), он начал задумываться о том, что же дальше будет с его сестрой? Как на этот раз она отреагирует? Тогда девочка проплакала около недели, в обнимку с Моривакамару — своим детским мячиком тэмари. Игрушка таила в своих полосках много детских воспоминаний, в том числе и о родителях, в том числе и о матери, с которой юная госпожа была наиболее близка. Аяка не пускала даже Тому, не смотрела на него через окна, не ела его сладких фруктов и конфет как раньше. Спустя несколько дней из покоев вышел не маленький ребенок, а взрослый и осознанный человек. Она стала серьезнее, сдержанее, будто женская версия брата. Пропали детские шалости, капризы, появились заумные книжки и тренировочная катана для фехтования. Откуда Аято все это знал? Как только болезнь пришла в их дом, он велел слугам периодически отчитываться о состоянии Аяки. Поначалу, его интересовало только ее здоровье, но вскоре он понял, что не сможет часто посещать сестру, поэтому велел докладывать обо всем. Ему самому непросто далась смерть родителей. Он знал, что сестре нужна поддержка брата, однако, времени у главы клана Камисато не было. В итоге Аято и Аяка сглотнули этот удар судьбы, так и не поговорив.

Из воспоминаний

Аято преследовало чувство тревожности. Он не мог сосредоточиться на работе, все падало из рук, ему снились кошмары. Кошмары — обычное явление, когда умирают твои близкие, но отец не проходил в сны Аято. Видения вообще не были связанны с ним. Душу молодого человека больше беспокоила еще живая мать. Он решил, что надо срочно с ней увидиться. Женщина как могла отказывала сыну в посещении, но тот все-таки добился желаемого. Было одно условие: между Аято и матерью будет стоять ширма. Молодой господин сидел на деревянном стуле со спинкой, быстро осматривая рисунок на ширме. Старые каравеллы плывут по морской ткане. Огромная волна преграждает путь морякам и совсем скоро накроет их корабли. Однако экипаж не боится бушующей воды. Они смело подняли алые паруса, чтобы, поменяв направление, выйти из этой бойни со стихией без потерь. — А ты настойчивый, сынок — хрипло сказала мать — весь в отца. — Что говорят врачи? — Разве их догадки имеют значение? Не они решают, когда человеку суждено отбыть в мир иной. — фраза эта звучала сокрушающе спокойно. — Последние дни я стала чувствовать себя лучше, но я вряд ли выздоравливаю. Скорее предсмертное облегчение. — Не говори так, мы с Аякой верим в твои силы. — Аяка… Как она поживает? Ей наверное одиноко. — У нее все хорошо. — он не хотел огорчать мать. — Она конечно талантлива не во всех предметах, зато трудолюбива по рассказам учителей. — Передай, Аяке, что она мой лучик лунного света. Я ее очень люблю. — собрав всю нежность, что копилась пока она лежала в кровати, окруженная молчаливыми слугами, сказала она. — Я передам — пообещал Аято — Мама, можно я посмотрю на тебя? — вопрос прошелся эхом по комнате и настала полная тишина. Женщина не решалась ответить. Может один разок не обернется страшными последствиями? — Так и быть. — разрезав пустоту, ответила мать. И вот она. Кожа желтая, как яичный желток, покрыта мелкой сыпью. Лицо уставшее, веки полуоткрыты, на лбу холодное полотенце. Мать тяжело дышала. Вздохи часто прерывались сухим, колющим в груди кашлем. Она будто постарела лет на двадцать, совсем походила на старушку. Эбола была беспощадна. — Выгляжу не очень, знаю — увидев испуганный взгляд сына, пошутила она. Однако смешок прервал приступ кашля. Слезы нахлынули на лицо Аято. Он, практически взрослый мужчина, сейчас плачет как мальчик, споткнувшийся о камень и разодравший себе все коленки. Волна за волной обрушивались в его голове, как на рисунке ширмы. Но в отличии от экипажа тех кораблей, Аято боялся «стихии грустных чувств». Он хотел сбежать от нее в объятья мамы: — Мама — протянув к родительнице свои руки обратился сын. — Нет, нет. Ни в коем случае нельзя обниматься. — остановила она его словами. — А руку можно взять? — с мольбой спросил молодой человек. — Ладно — немного подумав, согласилась женщина Эта рука после ясно осталась в памяти Аято: сухая, шершавая ладонь, морщинистая в месте сгиба фаланг пальцев, ногти совсем потрескались. — Сынок, солнышко мое, мне пора. Недавно мне во сне приходил папа и звал к себе. — «Нет, нет, только не это» пронеслось в голове у молодого человека — Может мы с папой умерли не в один день, но хоты бы по одной причине — посмялась она. Ее тихий, но светлый смех снова прервала череда сухого кашля. Аято забеспокоился и позвал слуг. — Иди, у тебя еще много дел. — мать не хотела, чтобы «солнышко» видел ее мучения Он вышел из покоев, оставив в них частичку своей души. Даже не частичку, а целый кусок. Теплые ручейки текли из холодных, походящих на снежные сугробы, глаз. Внутри что-то сжималось, будто топя в собственных слезах. На следующий день мать покинула этот мир.