Им не спастись

Ларри не простит себе, если не добежит или приведет зомби в церковь, если станет виновником чьей-либо смерти. Он уже испачкал свои руки в крови Мэйпл, не подумав заранее, дав ей уйти одной. Может, будь он рядом, все было бы по-другому. Эти мысли бесконтрольно бьются в голове вместе с молитвами и страхом, сжимающим все внутренности. Расстояние маленькое, но даже жалкие тридцать секунд ощущаются, как что-то невыносимо длинное. Кажется, что в любое мгновение зомби повернет голову и обрежет пути спасения. Потому что никто не готов уходить сейчас, рюкзаки не собраны. Они облажались. Ларри думает, что если все закончится хорошо, то больше никогда не допустит такого, будет готов к побегу даже глубокой ночью. Он переступает порог и слышит, как за спиной с оглушительным хлопком закрываются двери. –Эта тварь не заметила, – шепчет Трэвис и, не смея пошевелиться, сжимает ручку так сильно, что на тыльной стороне ладони при желании возможно посчитать выступающие вены. Успел. Успел, блять, спасибо Всевышним. Сода сразу же предпринимает попытку выпутаться из крепкой хватки Ларри, но терпит поражение. Ларри не отпускает, а только сильнее прижимает к себе, сдавливая чужие лопатки. Он устало закрывает глаза и, наконец, выдыхает, борясь с вырывающимися наружу эмоциями. Ларри не понимает, хочет он плакать навзрыд или смеяться в голос, хочет высказать все свои переживания или наоборот молчать ближайшие несколько часов. Потому лишь находит взглядом переживающего Тодда и выдавливает из себя сиплое: –Надо сваливать.  Говорить чертовски тяжело, язык словно вовсе не слушается, а любые относительно сформулированные мысли вдруг бесследно пропадают, прячутся и возвращаются в прежнее хаотичное состояние. Но Ларри говорит самое важное и нужное сейчас. Надо уходить. Неважно куда, главное, как можно скорее. Ведь если в настоящую минуту зомби бродит в сотне метров отсюда, то что мешает ему и остальным прийти, например, этой ночью. Ничего. И именно это пугает. Их группа  не имеет никакого контроля над ситуацией, они даже не в силах убить или задержать своих врагов, значит, нужно просто держаться от них как можно дальше. Ларри давно боялся, что зомби захватят и окраину города. Он не уверен, но свободно разгуливающая тварина явно намекает именно на это. –Зачем? – Ларри свой голос не узнает, он будто пустой, не живой, безэмоциональный. –Зачем ты побежала туда? Что я тебе говорил про улицу? Ларри ослабляет хватку и спускает Соду на пол, подмечая, что еще чуть-чуть, и явно подрагивающие колени он не скроет. –Что там опасно. И нельзя выходить, – после минутного напряженного молчания отвечает та и шмыгает носом. Только заболеть сейчас не хватало, блять. –Но, дядя Ларри! – Сода уверенно вздергивает голову и продолжает с горящими глазами. –Там мама! Я видела, правда-правда!  Ларри сжимает дрожащие пальцы в кулаки и сглатывает, метаясь от мысли к мысли, боясь, сказать что-то лишнее или резкое. Он прекрасно осознавал, что скоро придет время рассказать, но каждый день откладывал, надеясь то ли на чудо, то ли еще на что-то. –Тебе показалось. Глупо, очень глупо, Джонсон. Еще что сможешь выдать? –Почему? Ты говорил, что все будет хорошо. Значит, мама вернется, – Сода топает ножкой, искренне не понимая, почему ее схватили и унесли дальше от матери. –Дядя Ларри, ну чего ты молчишь? Почему? Ну пойдем же к маме, я точно ее видела. Она едва не задыхается от нахлынувших слов и вопросов, а дядя Ларри задыхается от невидимых слез и немых криков где-то внутри себя. Какого черта все именно так? Никто здесь не заслуживает такой жизни. Никто! Так почему же сейчас они стоят и дрожат от холода и страха в какой-то церкви, окруженные толпой зомби и собственными тревогами? Они просят самое малое, что могут попросить. Они просят обычную жизнь. Со всем ее лицемерием, грустью, сложностью и странностями. Но самую обычную, как у всех людей до начала кошмара под названием «апокалипсис».  –Мама не вернется. Резко. Жестоко. Мерзко.  Ларри видит, как яркие эмоции на лице Соды за считанные мгновения тускнеют и исчезают, заменяясь столь пугающей пустотой и полным непониманием происходящего. Или желанием не понимать. –Почему? – вновь спрашивает она, видимо, в надежде получить опровержение, и несколько раз мотает головой из стороны в сторону. –Почему не вернется? Ларри знает, что не сможет сказать. Это и не нужно. Сода еще давно все поняла. Ее шепот, который в силах была расшифровать, наверное, только Мэйпл, совсем скоро сходит на нет. Она вовсе замолкает, устремляя невидящий взгляд на закрытые двери. –Мамочка. Единственного слова достаточно, чтобы разорвать пространство и разбить последние маски на тысячи осколков. Ларри только чувствует, как дрожь накрывает его новой огромной волной, и больше не чувствует ничего. Но это не важно и больше никогда таковым не станет. Непонимание в последний раз мелькает на детском лице и бесследно растворяется в ледяном осознании. Секунда. Первая слеза катится по щеке. За нею вторая и третья. Сода теряется где-то в собственном море и тонет, не в силах всплыть. Она падает на холодный пол и пытается утереть беспоконтрольно льющиеся слезы.  «Нет», – тихо вырывается последнее перед полным погружением на дно. Слишком тяжело. Невыносимо Глубокий вдох и всхлип. Она плачет. Плачет навзрыд, судорожно хватает ртом воздух и захлебывается в неразборчивых словах и слезах, не зная, куда деть себя и свои чувства. Все слишком быстро, резко и чертовски неправильно. Ларри сразу присаживается рядом, прижимая к себе трясущееся маленькое тело, целиком обхватывая его руками, пряча и закрывая от этого мира, будто от этого может стать хоть немного легче.  Хочется поскорее любыми путями забрать чужую боль, мысли, тревоги, крики и слезы. Забрать и спрятать где-то у себя в куче таких же эмоций, которые уже никто и никогда не сможет выбросить и разложить по местам. Не важно. Главное, чтобы Сода не несла весь этот невыносимый груз, который свалился на хрупкие плечи.  Ларри шепчет, что они справятся, больше не находя в себе слов. Слабак. Стыдно признавать, что ему самому нужна помощь и крепкие объятия. Но ведь ему не хуже всех, он еще способен держаться и держать остальных. Ларри же всегда мог, почему сейчас, когда от него требуется опора, он не твердо стоит на ногах?  Кто-то слегка толкает его в плечо – Сал садится рядом. Сжимает наверняка холодные ладошки Соды в своих и аккуратно поглаживает ее по голове, начиная что-то спокойно и монотонно говорить. Он знает, что делать. Ларри пытается слушать, но улавливает лишь обрывки фраз и редкие паузы. Все остальное заглушается всхлипами и невыносимой тишиной. Он знает, что вокруг много шума: и шепот, и вой ветра, и биение собственного сердца. Но он не слышит и не видит ничего и никого помимо Соды. Мозг отчаянно отказывается воспринимать остальной мир, видя перед собой только трескающееся маленькое счастье. Которое он не может спасти. Не сейчас. Он глупо смотрит на трещину за трещиной, сжимает в ладонях осколки, ощущает, как теплая кровь капает с пальцев. Но не спасает. Потому что, блять, слишком ослаб.  Благодарность Салу появляется где-то, где совсем недавно теплилась благодарность Трэвису, там, откуда она никогда не выйдет наружу. Сода затихает. Временами кивая в ответ на вопросы Сала, иногда пытаясь что-то сказать, но не находя сил вымолвить хоть слово. Она не успокаивается, не выбирается на поверхность, но больше не чувствует тех камней, что потопили и прижали ко дну. Ларри обнимает ее и вновь повторяет, что они справятся, хотя сам понятия не имеет, как выплыть. Ларри оглядывает церковь, пытаясь вникнуть в реальный мир, впустить его к себе. Голова раскалывается и напрочь отказывается соображать, но Ларри наконец улавливает другой голос. Филипп держит Эш за руку и что-то говорит, но вот речь разобрать никак не получается. Только знакомое «Кэмб» и фразу, что все будет хорошо. Ларри не сразу замечает на щеках Эшли слезы. Поразительно, что она не скрывает и не убегает, а стоит рядом с чужим человеком. Или уже вовсе не чужим. Думать получается крайне плохо. Тодд  и Нил стоят в том же положении, не шевелясь и едва не боясь дышать. Трэвиса нет. Но вопрос, где он, отлетает почти сразу. Ларри почти все равно. Сал аккуратно берет Соду на руки и относит на скамью. Укрывает ее несколькими спальниками, умудряется даже свернуть чью-то кофту, имитируя подушку и кивает сам себе, видимо, в знак того, что Сода точно заснула. Теперь можно успокоиться самим. Сейчас всем нужен отдых. Пусть даже небольшой, но отдых. Их ждёт ещё более тяжелое время. А Ларри все также сидит на полу, не зная, есть ли смысл и, главное, силы двигаться, что-то говорить и делать. Нужно скорее взять себя в руки и решать, куда и каким образом бежать. Ведь никто толком не изучал пути ухода, только Сал штудировал карту в последние дни. Они вновь облажались. А времени осталось крайне мало. Наверное. Ларри не знает.  Ебаный зомби-апокалипсис. Кто-то хлопает его по спине, откуда по телу разбегаются мурашки. Трэвис стоит с абсолютно безэмоциональным лицом, нависая над ним и что-то говоря. Непонимающий взгляд Ларри, безмолвно просящий повторить, заставляет закатить глаза и чуть раздражённо дернуть чужую руку. –Холодно, говорю. Поднимай свою задницу, Джонсон. Или я, ей-богу, тебя сам подниму. И протягивает руку. Ларри мысленно соглашается, что сидеть на ледяном полу было глупо. Даже покорно старается встать без посторонней помощи. Хотя ему-то что? И не такое переживали. Игнорирование так доброжелательно протянутой руки поднимает внутри Трэвиса очередную волну злости. Он цокает и подхватывает Ларри сам, заставляя опереться о своё плечо. –Спасибо. Может вообще в таком положении остаться?  Попытки стоять без опоры на ногах пресекаются почти сразу же. Потому что падать назад на пол кажется вовсе не манящей идеей. Ларри банально не встанет второй раз. –Твою мать! – шипит Трэвис, когда чужая рука сжимает его плечо слишком сильно. –У тебя же не ноги отказали. Ощущение, что именно они. И ещё мозг, до сих пор не понимающий происходящего. Почему Ларри такой ничтожный, блять? Сал оборачивается, услышав копошения и ругань, и подходит ближе. Ларри даже спиной чувствует сочувственные глаза, которые знает уже много-много лет. Сал смотрит так часто. Аккуратно наблюдает со стороны – он пытается быть незаметным, – или без стеснения пялится в лицо, сидя совсем рядом. Ларри ненавидит этот взгляд. Ненавидит жалость. Он же не умирает, черт возьми! По крайней мере, не показывает. Или все видно? Блять. –Я совсем раскис, да? – Ларри едва не смеется на нервной почве, вдруг понимая, что, возможно, он является не опорой, а настоящим грузом, тянущим точно вниз, а не на верх. Он именно так себя чувствовал, но утешался мыслью, что все же помогает и спасает других. Но ведь это может быть совершенно не так. –Чувак, честно, мы с тебя уже какую неделю хуеем, – после секундной заминки отвечает Трэвис. –Ты раскис меньше всех, держу в курсе. Но да, есть такое, – грустно ухмыляется, приобнимая Ларри, чтобы тот не свалился назад на пол. –Если не знать, – задумчиво говорит Сал, –то вообще нет. А если знать? И что вообще знать? Но Ларри, если честно, плевать.