Им не спастись

      Ларри готов поклясться, что таких пустых и безжизненных глаз он никогда не видел. Они серые, без доли намёка на прошлую глубину. Они словно нарисованы. В голове всплывает смутный образ Трэвиса всего лишь месячной давности. Вот только он не имеет ничего общего с тем Трэвисом, что сейчас стоит над свежей могилой. Кроме имени. Он сумел потерять всю свою душу, оставил её за спиной вместе с Филиппом часом раннее. От Трэвиса осталась лишь жалкая оболочка в виде ослабевшего тела, наполненного чистым отчаянием. Ларри больше не чувствует в нём надежду, что ещё недавно пылала где-то внутри. Надежда погибла. Погибла у обоих. Больше они не смогут поджечь друг друга, как спички. Они оба давно сгорели, не оставив после себя ни пепла, ни угля. –Пойдем, его стоит оставить, – тихо говорит Сал, тянет Ларри в сторону дома и вздыхает, когда встречает сопротивление. –Ты не поможешь сейчас, – качает головой и со слезами на глазах смотрит на снег, уже успевший замести новую могилу, –ты знаешь его лучше меня и должен понимать, что ему сейчас никто не нужен.       «Особенно, ты», – повисает в воздухе немое завершение фразы, которую все равно слышат и Сал, и Ларри.       Трэвис медленно опускается на колени и поднимает голову к небу, начиная что-то бормотать, и рвано выдыхает. Это толчок, знак, что сейчас на кладбище должен быть только и только он, не нужны другие люди. Ларри резко разворачивается и быстрым шагом уходит вслед за Салом. Природа вокруг затихает, замирает, словно даёт время успокоиться и отдышаться от бесконечного бега, вот только сейчас наоборот жизненно необходимо сорваться с места и сбежать, спрятаться, забыться. Покой пугает и медленно душит, быстрая смерть куда лучше, чем длительная и мучительная.       Ларри запускает руку в карман куртки, ищет хоть что-то, его устроит даже коробок с одной единственной спичкой. Но не находит ничего. Потому что сам же отдал все друзьям. Добровольно отдал свое единственное спасение. Может, оно и к лучшему. Разве ты заслужил это спасение, Джонсон?       Тепло дома обжигает, Ларри и не помнит, когда в последний раз ощущал что-то помимо леденящего холода. Фред крайне добр, и это пугает, Ларри не хочет доверять этому человеку, но выбора просто не остаётся, сейчас даже осознание, что Тодд не позволил бы оказаться друзьям рядом с опасным человеком, ведь откуда ему знать все тайны абсолютно незнакомого раннее человека? Или знакомого? Ларри мотает головой, пытаясь выкинуть мысли, прогнать этих назойливых мух, и осматривается. В узком коридоре навалены вещи: знакомые и чужие, какие-то куртки, рюкзаки, коробки. На стене висит небольшое зеркало, все грязное и пыльное, старое до невозможности. Ларри протирает его рукавом и смотрит в размытое отражение: грязные спутанные волосы, тёмные круги под опухшими глазами и безучастный взгляд. Он натягивает улыбку, кривую и чуть дрожащую. Как же он жалко выглядит. Но нужно быть сильным, ведь нет причин оказываться слабым.       Из соседней комнаты – гостиной – доносится кашель Соды, болезненный и сухой. Ларри замечает, как наигранная радость мгновенно сменяется встревоженностью. Он сразу скидывает с себя куртку и едва не бежит на звук. За последний час простуда, судя по кашлю, прогрессировала огромными рывками. Сода лежит на небольшом потрепанном диване, укрывшись каким-то пледом. Рядом стоит хмурый Нил и держит ладонь на лбе ребёнка, с каждым новым мгновением, его глаза темнеют и мрачнеют. –Температура, – на выдохе шепчет он, смотря на стоящего в дверях Ларри, –я спрошу, если ли градусник где-нибудь здесь, – кивает сам себе и уходит в соседнюю комнату – комнату Фреда.       Внутри Соды будто течёт лава вместо крови, что и подтверждает градусник, который пришлось искать по всем ящикам и полкам в доме. Ларри в первые секунды не верит ртути, что остановилась около отметки 38.7. Черт возьми. –Как же ты так, а, рыцарь? – качает головой Фред, укрывая Соду ещё одним одеялом. –Она уже заболевала, стресс только пагубно повлиял и продолжает влиять, – шепчет Тодд и устало пробегает глазами по рюкзакам. –К кому мы убрали аптечку?       Эшли отрывает невидящий взгляд от окна и наконец поднимается с пола. Она, чуть не теряя равновесия, подходит к своему рюкзаку и достаёт из внутреннего кармана жаропонижающее. Молча. Без единого слова и вздоха. Она давно не здесь, не в тёплой комнате, она все ещё на том спуске или на холодной могиле, но точно не рядом с друзьями. Ларри успевает заметить, как её пальцы мелко подрагивают, когда забирает таблетки, но тоже ничего не говорит. Смерть Филиппа пошатнула всех. И Эшли была одной из первых. –Дядя Ларри, мне холодно, – сиплый голос Соды пробирает до самых костей. –Сейчас станет теплее, – Ларри встаёт на колени и поглаживает чужую голову, –станет теплее, – повторяет шёпотом.       Но теплее не становится.       Соду пробивает дрожь, озноб накрывает все новыми и новыми волнами, желая вконец утопить, не оставив ни сил, ни воздуха. Жаропонижающее должно облегчать, но, по ощущениям, делает только хуже. Сода залезает под одеяла с головой, сворачивается и сжимается, но продолжает дрожать и заходиться жутким кашлем. Блять. –Может, ей половины таблетки мало? – предполагает Сал, с жалостью прислушиваясь в рваным вдохам Соды. –Нет, – тут же отрезает Тодд, –в самый раз, больше нельзя. Должно подействовать. –Должно, да не обязано, – шипит Ларри, в очередной раз пробираясь под одеяла накрывая лоб Соды своей ладонью. –Горячий, – мотает головой.       Лишь еще через десяток минут наконец приходит долгожданное спокойствие, сон накрывает еще одним мягким пледом, чтобы согреть окончательно. Ларри выдыхает. Слава Богу. Он аккуратно убирает края одеял от головы, чтобы дать возможность проникнуть свежему воздуху. Лицо Соды кажется слишком измученным и потерянным, ресницы чуть дрожат, губы сухие и будто бесцветные. На первый взгляд, она никак не изменилась, просто заболела, но Ларри знает ее с самого рождения и потому прекрасно видит, что внутри Соды с каждым днем радость умирает, гниет и заражает все вокруг. Это её собственная чума, которая передаётся воздушно-капельным путём от одного к другому. Трэвис прав, все держались на одном только смехе Соды. И Филиппа. А сейчас у них ни второго, ни первого.       По спине пробегает легкий ветерок, хлопает входная дверь. На подсознании мелькает страх и мольба, чтобы это был не тот, кто первый пришёл в голову. Но вскоре в гостиную входит Трэвис, тяжелым взглядом обводит присутствующих, задерживает взгляд на Ларри и подходит ближе. –Сколько? – спрашивает тихо, кивая на лежащий рядом градусник. –37.9 было. –Да уж..., – замолкает и садится рядом. –Мама всегда говорила, что все болезни от нервов, – Трэвис задирает правый рукав, ожидая увидеть привычно болтающуюся веревку, но ничего не находит. По лицу мимолетно проходится испуг, и он поднимает молящий взгляд.       Он искренне верит.       Ларри понимает без лишних слов. Веревка вся в грязи, но целая и невредимая через секунду уже покоится на ладони. Она несла надежду и веру, но сейчас в руке словно груда камней. Подвеска матери в виде слоника начинает медленно душить.       Трэвис усмехается и забирает верёвку, пару секунд рассматривает её и заливается почти беззвучным нервным смехом.       Если бы он не потерял её, то Ларри бы никуда не побежал. Если бы Ларри не побежал, то, возможно, у всех был бы шанс добраться целыми и невредимыми до обозначенной точки на карте.       Ларри цепляется глазами за красные полосы на тыльной стороне ладоней. Где-то алыми и мелкими каплями выступает кровь. Сухая кожа не выдержала. Взгляд скользит вверх до искусанных губ, повреждённых, дрожащих и трескающихся от страшно широкой улыбки.       Хочется сжать ледяные ладони, накрыть царапины, согреть и залечить, но стоит только Ларри коснуться чужой руки кончиками пальцев, как Трэвис вздрагивает и отскакивает, поднимаясь на ноги. –Спасибо, – цедит он, бросает измученный взгляд в окно, за которым активно нарастает тьма и холод, и идёт в коридор. Скоро доносится громкий хлопок.       Это ожидаемо, Джонсон. –Я тоже выйду, – хрипит Эшли из угла.       Ларри в страхе поворачивает голову в её сторону, он уже давно забыл, что в комнате есть ещё кто-то. Эш достаёт из рюкзака свой свитер и накидывает поверх остальных кофт. Её движения скованы и резки, словно сложно даётся контроль над телом.  Эшли собирается быстро покинуть комнату, возможно, не хочет вопросов, возможно, хочет просто поскорее скрыться. Но Ларри не даёт: –Как ты?       Она замирает перед самым выходом и медленно оборачивается, прислоняясь к дверному проему. Устало смотрит прямо в глаза, заставляя провалиться очередную в серую бездну. Эш не хмыкает, не натягивает улыбку, не пожимает плечами, как делает это раньше, нет, она отвечает почти безучастно, не выражая ни единой эмоции. Только откуда-то изнутри доносится немой вопль чего-то близкого к отчаянию. –Я в порядке, – привычная ложь, –ты? –Тоже.       Они всегда в порядке. На неправдивых словах всегда без исключения. –Мы справимся, – добавляет Эшли шёпотом, –всегда справлялись.       Ларри неуверенно кивает и, стоит только входной двери в очередной раз открыться и закрыться, роняет голову в ладони. Не справиться нельзя, все слабости давно нужно было выкинуть, но кажется, что Ларри оставил все на своих местах, сохранил, а теперь уже просто не может избавиться. Беспомощно. Собственный прерывающийся выдох чуть отрезвляет легкой пощечиной. Заебал сопли разводить, Джонсон, всех заебал и себя самого в первую очередь.       Нужно спасти остальных, тогда удастся спастись и самому.       На улице уже совсем темнеет, когда Сода рядом переворачивается на другой бок и сбрасывает с себя одеяла, мокрые волосы прилипают к лицу, она слепо проводит ладошкой по ним, но ничего не может убрать. Хмурится и морщится, мотает головой их стороны в сторону и разлепляет глаза. Ларри тут же подскакивает к дивану. –Как себя чувствуешь? – все ещё шёпотом спрашивает, обеспокоенно смотря, как Сода непонимающе бегает глазами по комнате. –Пить хочу, – сипит она, –нормально. *** –Эй, парень, – слышит Ларри за своей спиной и вздрагивает, –все сидишь..., – Фред вздыхает, подходя ближе. –Выйдем?       Лишь через пару секунд Ларри отмирает и поднимается на ноги. Спина тут же отдаётся ноющей болью, от чего он чуть морщится. Тяжёлый рюкзак даёт о себе знать. Поправляет плед и натянуто улыбается, глядя на Соду. Он любит ее. Так сильно, что даже сам не понимает. И пусть он об этом думает и повторяет каждый божий день. –Как зовут-то тебя? Рыцарь говорила, уж извиняй, забыл, – открывается дверь на улицу. Морозный воздух больно впивается в кожу. –Ларри.       Фред кашляет и достаёт из кармана пачку сигарет. –Будешь?       Ларри кивает и шепчет тихое спасибо. Вторая сигарета за последнюю неделю, явное везение. Он наблюдает, как старик чиркает спичкой и тут же бросает коробок, тот пролетает возле самого уха и падает на крыльцо. Фред усмехается и качает головой, делая первую затяжку. –Плохой год, – стряхивает пепел и вновь кашляет. –За что это нам? – задумчиво произносит Ларри, не ожидая услышать ответа, это риторический вопрос. –Это естественный отбор парень, ничего личного, – слишком жёстко и резко, точным и наглым ударом в самое солнечное сплетение. –Гляди, сам не попади под него.       Ларри выдыхает дым, с сожалением смотрит на истлевшую сигарету и думает, что Фред не прав. Если это так, то должен был погибнуть он, а не Филипп, Мэйпл и множество других хороших людей. Они заслуживали жизни, они были сильными. –Почему вы помогаете нам? – Ларри зажигает спичку и отдаёт коробок владельцу.       Пламя жадно поглощает дерево, опасно подбираясь к кончикам пальцев. –Не думаю, что ты хочешь слушать нудные и трагичные истории.       Ларри жмурится и роняет спичку на снег – огонь обжигает.