Ты должен быть сильным, ты должен уметь сказать:
«Руки прочь, прочь от меня!»
Ты должен быть сильным, иначе зачем тебе быть?
Темнеет. Стремительно, резко, пугающе. Каждый новый шаг будто ускоряет время, заставляет солнце быстрее спускаться к горизонту, погружать мир во тьму, лишать даже надежды на спасение. Сапоги разрывают слой наста, проваливаются в рыхлый снег, что оглушающе шуршит под ногами. Слишком громко. Очередной хруст заставляет замереть и вытянуться напряжённой струной. Воздуха хватает лишь на жалкий рваный вдох. Дежавю. Чувство липкое, обволакивающее, но не привычно приятное, а дрожащее и мерзкое. Глаза пробегают по ослепительно-грязному снегу, полуразрушенным домам и одиноким неработающим фонарям. На подсознании мелькает тень, за ней вторая и третья, лживая боль проходится по ногам, немой рык закладывает уши. Знать, что будет дальше, куда страшнее пустого неведения. Собственный тихий крик «бежим!» застревает в морозном воздухе. Ларри срывается с места, молясь не споткнуться и не упасть. Это будет означать лишь поражение, самое глупое и невыносимое. Боковым зрением он видит, как все друзья одновременно прибавляют темп, ни секунды не мешкая, не разбираясь, не ожидая объяснений. Ларри не слышит биения сердца, нет, лишь бесконечный хруст твердого наста. Лёгкие больно обжигает ледяной воздух, когда Ларри на миг замирает, оглядываясь. Позади, совсем близко, бежит с десяток зомби. Они падают, врезаются друг в друга, но отчаянно напирают, сокращая расстояние. –Быстрее! – надрываясь, шипит Трэвис и толкает вперёд. Смутно знакомые улицы, словно в тумане, в густом и непроглядном. Ларри оглядывается в надежде ухватиться хоть за что-то знакомое, хоть за малейшую подсказку, но все дома вмиг оказываются совсем неизвестными и неузнаваемыми. Грудная клетка дрожит и бьётся в истерике. Ларри заворачивает за угол, видит, как все друзья направляются за ним и упирается взглядом в высокую стену. Он сам же обрезал им любые пути обхода. Ларри разворачивается и сглатывает. Внутри все в ужасе замирает. Паника подкрадывается сзади и забирает к себе целиком и полностью. Руку сжимает чужая ледяная ладонь, словно принадлежащая мертвецу. На них бежит само олицетворение смерти, а позади – лишь холодный бетон. –Вот ведь подстава, – шепчет рядом Филипп. Им не спастись. *** Тело пробивает дрожь. Ларри едва не вскрикивает, вскакивая и судорожно сжимая в руках одеяло. Теплое осознание приходит лишь через несколько долгих секунд. Он в доме. Всë хорошо. Рядом рвано сопит Сода. Тодд и Нил лежат в обнимку прямо здесь, на расстоянии вытянутой руки. Эшли, свернувшись калачиком, устроилась на кресле. Сал тоже спокойно спит рядом. Все на месте. Это лишь очередной кошмар. Уж должен был привыкнуть, Джонсон. Ларри потирает переносицу и вздыхает. Отвратительно. А всего сутки назад он радовался, что плохие сны, наконец, обошли его стороной. Жизнь – та еще тварь. Он оглядывается, стараясь полностью утихомирить возбужденную тревогу. Жмурится. Просыпаться с каждым новым днём все тяжелее и тяжелее, а ночи все темнее и страшнее. А впереди – тягучая и непроглядная неизвестность. «Естественный отбор», черт бы его побрал. Трэвис сидит в углу, невидящим взглядом уставившись в одну точку на противоположной стене. Глаза опухшие, налитые кровью и невыносимой болью, кажется, уже давно ничего не видят. Он наверняка не спал. Потому что сон не идёт, если реальность напоминает сплошной кошмар. Ларри аккуратно поднимается на дрожащие ноги, поправляет одеяла на Соде и прикладывает тыльную сторону ладони у её лбу – тёплый. От этого уже легче, хоть на йоту, но легче. Он тихо обходит спящих друзей, красочно представляя, как может споткнуться и упасть прямиком на чью-нибудь руку, и выдыхает. Отключи голову, Джонсон, полезнее будет. Несмотря на относительно тёплую температуру комнаты, пол холодный. Холодный настолько, что Ларри начинает переживать за друзей, хоть им и не привыкать – чего только стоит месяц в церкви. –Как ты? – хрипит он, осматривая Трэвиса с ног до головы. Вблизи он выглядит ещё хуже. Ларри искренне пытается сдерживать жалость и сочувствие, что так не любит сам, что так не любит Трэвис. Ответа нет. Ни через несколько секунд, ни через минуту. Молчание медленно переправляется из пустого в тяжёлое и неприятное. –Уйди, – раздаётся еле различимый шёпот, –просто уйди, – Трэвис даже не шевелится и не дёргается. Ноги наливаются свинцом, тело будто каменеет. Ларри не может двинуться, хотя на самом деле просто мне хочет. Оставлять, бросать близкого человека, когда можно быть рядом – ужасно. И пусть он это уже делал много раз. Комната светлеет. Утро полностью забирает свои права у ночи. Могло бы прийти спокойствие, но заместо него вновь навязчивые мысли и тревога. –Свали, пожалуйста, – повторяет Трэвис чуть громче и поворачивает голову. Пронзительный взгляд острым ножом пронзает грудную клетку до самого сердца. Ларри прикрывает глаза и встаёт на ноги. Странная мысль мелькает среди сотен других и натягивает лёгкую горькую улыбку. Он лезет в карман и сжимает в ладони мелкую вещицу. Глупо. Безумно глупо, может, поэтому Ларри достаёт конфету – последнюю из всех, что были, и протягивает Трэвису. Тот удивлённо поднимает брови, но без пререканий забирает. Просто хочет, чтобы от него поскорее отстали. Из соседней комнаты доносится сильный, едва не задыхающийся кашель. Вскоре дверь со скрипом открывается. В гостиную, чуть прихрамывая, входит Фред. Обводит взглядом людей, будто не сразу вспоминает, кто это и зачем находятся в его доме. Кивает проснувшимся и идёт на кухню, напоследок махнув рукой, мол, пошли за мной. –Доброе утро, – машинально произносит Ларри, останавливаясь в проёме. Фред замирает, смеётся и набирает воду в старый чайник: –Добрейшее. Тесная кухонька наливается солнечным светом, ярким и тёплым, словно утро и правда доброе, а не мерзкое и пугающее, словно на душе не кошки скребут, а весело поют птички. За окном сверкает снег. Даже через пыльные и грязные окна можно спокойно разглядеть ослепляющий блеск, едва не слышен весёлый хохот. Природа не знает скорби и долгого беспокойства, она забывает обо всём, стоит только дню закончится. Потому что абсолютно всем плевать хотелось на твою боль. –Чай? – Ларри кивает и следит, как Фред ловко ориентируется среди кучи полок со всякой всячиной: от какого-то мусора до упаковки соли. –Вас накормить надобно, но давайте сами, – он с шумом достаёт две кружки, –сил моих не хватит. –Спасибо. Они молчат. Молчат, потому что все слова сейчас будут лишними и неправильными. Они не нужны. На кухню входит Сал, застегивая протез. Останавливается на самом пороге и шипит что-то нецензурное. Ларри тут же вскакивает и подходит к нему, убирая чужие руки от креплений. –Давай я, – ему хватает нескольких секунд, чтобы раздался щелчок, –просто заело, не парься. –Спасибо, – мычит Сал и поправляет протез. За ним заходит Нил, и Фред встаёт из-за стола, захватив с собой кружку. –Пойду я, нас слишком много. Рыцарю чай горячий нальете, вон на той полке, – он кидает взгляд на одну из полок, –варенье стоит. Ей дайте, сами не берите. Я храню для лучших времён... Или для худших, – добавляет шёпотом и смеётся, –Посмотрим, каких делов снег навёл на дворе. –Там у Соды температура, видимо, – за Нилом появляется Тодд и в знак приветствия кивает уходящему Фреду, –я градусник дал, она мерит уже, – он поправляет рукав свитера и смотрит на часы, –полторы минуты. Проследите там. Ларри быстро просит Сала сделать все по указаниям Фреда, а сам едва не бегом идёт в гостиную. Сода сидит на диване, откинув в сторону все одеяла. Лицо красное, но куда более живое, чем вечером. Глаза с интересом перескакивают с одного предмета на другой и задерживаются на нескольких фотографиях на стене. Она даже намеревается подойти к ним, но Ларри ловко хватает её за плечи. –Утречка, – сухие губы трескаются даже от лёгкой улыбки, запрещая даже секундную и наигранная радость. –Давай-ка сначала посмотрим, что там с температурой, а потом посмотрим, что и как здесь, хорошо? –Ладно, – Сода послушно усаживается на диван возле Ларри и шмыгает носом, –здесь так тепло, – прислоняется головой к чужой руке, –и ты тёплый. –Как батарея или солнышко. –Мне больше нравится «солнышко», «батарея» звучит как-то грубовато, не считаете? –Батареи греют, они хорошие. Ларри не отвечает, лишь мрачнеет. Извечный вопрос, как жить дальше, снова и вновь всплывает в голове, но снова и вновь остаётся без ответа. Безумно сложно даже просто плыть по течению, что уж тут говорить. Желая сбежать от своих мыслей, Ларри пытается переключить своё внимание и находит взглядом Трэвиса, все ещё сидящего в том холодном углу. Рядом к нему пристроилась Эшли, она что-то тихо шепчет ему на ухо, но тот не отстраняется, не прогоняет, а словно внимательно слушает. Они сблизились, слишком сблизились, невидимой нитью связали свои души. Ларри видит, как Эшли прижимается к Трэвису, как тот не уходит от контакта. Одна ночь сумела поменять все. –Давай сюда градусник, – раздаётся рядом голос Сала, –37.8, – озвучивает температуру и протягивает Соде руку, –пойдём на кухню? Я тебе там чай сделал, Нил скоро приготовит что-нибудь поесть. А ещё Фред разрешил тебе взять варенье, хочешь? Он занимает Соду, переводит все детское внимание на себя, за что Ларри до безумия благодарен. –Совсем умираешь как будто, – тихо произносит он, возвращаясь через полминуты. –Ты слышишь меня вообще? Мысленная пощёчина совершенно не приводит в себя. –Да-да, я в порядке, – мир перед глазами идёт пятнами, –Какой же пиздец вокруг творится, – Ларри роняет лицо в ладони и шумно выдыхает. Возьми себя в руки, Джонсон, ради Бога. –Поспи, – Сал садится рядом, –просто поспи. Давай я тебе свое снотворное выдам. На тебя смотреть больно уже. Сал смотрит не жалостливо, а холодно и остро, в самую душу, пробираясь под самое сердце. А у Ларри нет ни сил, ни желания сбегать и прятаться от него. –Нам всем надо просто выдохнуть, – Сал берёт чужую ладонь и сжимает в своей, –мы слишком устали. Устали и потерялись, заблудились в собственных лабиринтах. И тошно от себя до невозможности, потому что нельзя быть такими слабыми и ничтожными, но внутри ни осталось ничего, кроме жалкой пустоты. Ларри жалеет себя даже сейчас, хотя уже тысячу раз клялся, что перестанет, что сможет стать опорой и крепким камнем, что никто и не сможет расколоть. Его клятвы – привычная ложь, не имеющая смысла. Ларри обещает, что станет сильнее, что забудет про свои чувства, что наконец сможет взять себя в руки. Обещает и падает в объятия друга, шепча неразборчивое «спасибо». Если это естественный отбор, то какого чёрта он все ещё жив?