Им не спастись

И ты умрешь. И ничего плохого, поверь, при этом не произойдёт.

      Ларри ненавидит чувствовать себя слабым, беззащитным, безоружным. Это сразу же возвращает его в детство, когда он был маленьким мальчиком, что не успел познать мира, его жестокости и мерзости. Когда трава казалась зеленей, а солнце – ярче. Ларри любит детство за беззаботность, но в той же мере ненавидит его всей душой. Маленький, глупый, беспомощный мальчик, который совершенно не понимает, что делать дальше, – вот, кто он. Никакой не рыцарь.       С кухни доносится сухой кашель Соды. Сал тут же встаёт с дивана и ободряюще хлопает по плечу. –Знаешь, что бы сказал Филипп, увидев тебя?       Смех встаёт поперёк горла. Что бы он сказал? Обязательно про то, что нельзя сидеть с таким кислым лицом. И обязательно понимающе кивнул. Потому что Филипп был сильным человеком, ведь переживал все то, что переживают остальные, но держал в себе. Филипп был тем, на кого Ларри искренне хотел равняться. –Он бы сказал, что если день прожит без улыбки, то он прожит зря, – отвечает на свой вопрос Сал. –Все будет хорошо.       Глупая и бессмысленная фраза больно режет по сердцу. Так больно, что Ларри вздрагивает и прикрывает глаза. –Ты веришь в это? – возможно, должна была звучать насмешка, но заместо него – надежда. Самая искренняя молитва. Невыносимое желание услышать тихое и правдивое «да». –Нет, – Сал неприятно сжимает плечо и, сам того не подозревая, разрушает на миг появившуюся веру, –но мы сделаем все, чтобы было именно так. Прорвёмся. –Спасибо, – шепчет и тоже встаёт, –обязательно прорвёмся.       Сал уходит на кухню, а Ларри лишь смотрит ему вслед, внимательно вглядываясь в его силуэт. Изменения почти незаметны. Будь Ларри более нормальным, и не понял бы, но он слишком хорошо видит, как Сал словно врастает в землю, прижимается к ней. Больше не тянется вверх, хотя раньше едва не подпрыгивал, делая очередной шаг.       Люди не железные. Они не роботы.       Чужой пристальный взгляд словно протыкает насквозь до дрожи. Трэвис все так же сидит в углу, не мигая, и прожигает Ларри тяжёлыми и пустыми глазами. Лезвием безжалостно проводит по ещё живым кусочкам души. Будто желая добить окончательно. Ларри ежится, едва не чувствуя, как внутри все переворачивается, сбивается в кучу и вырывается наружу. Эшли незаметно уходит, не говоря даже единого слова. Скрывается в другой комнате, а Трэвис даже не дёргается.       Осознание, что Ларри совершенно не знает, что делать дальше, как пощечина. Резкое, сильное и до жути отвратительное. А делать что-то надо, срочно. –Трэвис? – свой голос он не узнаёт. Ещё с минуту назад привычный, сейчас же лишь невыносимый, жалкий, хриплый.       Тот не отвечает, даже не отводит взгляда. Он не здесь.       Он мёртв. Пуст. Ему плевать.       И это хватает за самое сердце, больно сжимает, выжимает все живое и выворачивает наизнанку. Без эмоций, словно ничего не происходит. Молча, словно его и не существует вовсе. –Пожалуйста, – Ларри сглатывает, –скажи хоть что-нибудь, – не слышит. –Трэвис?       Он знает, что должен молчать, что должен заткнуться и перестать пытать человека. Знает, но продолжает делать обратное, потому что не может сидеть, сложа руки. Его съедает вина, медленно уничтожает. –Отъебись, – выплёвывает Трэвис и поднимает взгляд, проникая куда-то глубже, чем в душу. –Хочешь узнать, как я? – улыбается саркастично и резко взмахивает руками. –Сдохнуть хочется. Упасть на снег, чтоб замело к чертям собачьим.       Провалиться сквозь землю и исчезнуть, лишь бы не видеть этих безумных и отчаянных глаз. –Получил, что хотел? – Трэвис встаёт на ноги, повышая голос. –А теперь, будь добр, отъебись. Иначе я за себя не ручаюсь, – шипит сквозь стиснутые зубы и уходит.       Ларри дёргается в его сторону, хочет схватить за руку, развернуть, высказать все, что варится внутри. Но замирает.       Сколько можно, Джонсон?       Лучше бы он ударил. Избил до смерти. Кричал надрываясь и говорил напрямую, что ненавидит. Все лучше этого взгляда яростных глаз и шёпота, шёпота, шёпота с желчью.       Ларри хотел бы лежать рядом в этом идиотском снегу, держа чужую руку, стараясь сохранить уходящее тепло. Он был бы рад.       Смерть никогда не манила к себе. Она ласково тянула свои длинные мерзкие пальцы, но от них хотелось лишь сбежать. Забыть и никогда не вспоминать. Смерть пугала. Неизвестность, страх, тревога. Есть ли что-то дальше этой жалкой жизни? Рай, ад, перерождение? Или липкая пустота без чувств и эмоций? Ларри искренне хотел спастись от смерти. Она всегда казалась концом всему в этом чертовом мире, последней жирной точкой и шагом после финиша. А конец куда хуже твари-жизни. Смерть никогда не казалась светлым спасением и выходом. Нет. Смерть – это самое дно, из которого никак не выбраться.       Легче не будет.       Если вдруг его не станет, разве что-то сломается или хотя бы потрескается?       Исчезнуть, испариться, умереть, чтобы больше не чувствовать. Безумно страшно признавать, что Ларри искренне этого хочет. Он познал ценность и хрупкость жизни. Он изо всех сил цеплялся за неё ещё сутки назад, а сейчас желает только отцепиться поскорее.       Ты такой идиот, Джонсон.       Громко хлопает входная дверь. Запоздало чувствуется холодный ветер, что пробегает по ногам. Доносится смутно знакомый голос, как из тумана. А Ларри смотрит в окно, наблюдая, как Трэвис, на ходу натягивающий куртку, уходит все дальше и скрывается в метели за ветром и снегом.       Тело пробивает дрожью, и, наконец, помимо гулкого звона и липкой тишины слышится что-то ещё. Смех. Детский. Радостный. Кажется, что он не звучал рядом несколько десятков лет. –Дядя Ларри! – едва не визжит Сода, отходя от безудержного хохота. –Идём сюда скорее!       Ларри забегает на кухню и подходит к ребёнку, что залез на самый подоконник и прижался к стеклу, будто наровя протиснуться сквозь него. Резкий и глухой стук. Сода дёргается и вновь смеётся.       Фред стоит в нескольких метрах от дома, лепит снежки из только что выпавшего снега и атакует своего маленького оппонента. Только вот Сода под надёжной защитой – за стеклом – и совсем без оружия и патронов.       Ларри чуть улыбается под задыхающийся хохот, глядя, как очередной снежок летит мимо, попадая куда-то в стену дома. Фред и сам смеётся и что-то говорит, вот столько слов не разобрать – не слышно. Сода поворачивается к Ларри и тихонько просит: –Можно на улицу? Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! –Надо сначала выздороветь, – ласково напоминает Сал, –а потом ты ещё покажешь Фреду, кто кого победит.       Сода обиженно надувает губы, мол, нашли проблему. –А ты отправь Ларри вместо себя сегодня бороться, – предлагает Нил и ставит тарелку с только что сваренной кашей на стол. –Заодно посмотришь, какой он игрок. Если хороший, то бери к себе в команду, – шепчет и подмигивает, –лишним не будет.       У Соды аж глаза загораются от этой идеи. Она ловко спрыгивает с подоконника, подбегает к Ларри и обнимает того за ногу. Тот искренне улыбается и гладит ребёнка по волосам. Её длинная коса давно растрепалась, но все ещё стойко держалась на последних силах. –Будешь вместо меня?       Сода поднимает голову и смотрит такими большими и умоляющими глазами, что Ларри, который хотел аккуратно отказать, не может даже отрицательно мокнуть головой.       Где же вся твоя хваленая стойкость и непоколебимость? –Ладно, – он быстро сдаётся под таким напором, –но только один раз, – поднимает Соду на руки и сажает за стол. –Давай завтракай, не зря же Нил тут старался. –Вот-вот! В этой каше столько моих жизненных сил и любви, прочувствовать надо, – добавляет Нил и тянется к полке с банками. Громкий и сильный стук заставляет его вздрогнуть всем телом и чуть не упасть с вареньем в руках. Он сжимает полку мёртвой хваткой и замирает. –Черт бы вас побрал! –ругается и выдыхает.       Фред стоит совсем близко и продолжает стучать по окну, жестами прося открыть его. –Аккуратнее там, – хрипит, кивая в сторону Нила, –я, знаете, не располагаю кучей продуктов, – он замолкает. –Рыцарь, чего нос повесила? Поиграем мы с тобой, ещё не вечер.       Сода натянуто улыбается и согласно кивает. Да уж, эти двое создадут тот ещё убийственный дуэт. –Сегодня вместо меня дядя Ларри будет, – важно отвечает она, перемешивая кашу в тарелке.       Фред хмурится и удивлённо поднимает бровь, переводя взгляд на Ларри. Но тот лишь разводит руками, как бы отвечая: «А что с меня взять?» А брать и правда нечего. –Ладно, ребёнок, будь по твоему, – не спорит. –А теперь все собирайтесь и выходите ко мне, будете отрабатывать своё прибывание, – он усмехается, встречая несколько непонимающих взглядов. –Вы видели, сколько снега нападало? Спину мою пожалейте, нелюди. –Поняли. Сейчас выйдем, – кивает Тодд. –Только..., – он переходит на шёпот, зная, что его легко могут услышать, –Эш не трогайте. И Трэвиса, если он придёт. –Умник, я ещё в ваших именах ни туда, ни сюда, – Фред прикрывает окно. –Мне главное, чтобы выйти во двор было возможно, – он тяжко вздыхает, но понимающе кивает, конечно, он даже не собирался никого тащить силой.       Сал сразу же плотно закрывает окно, ворча под себя про холодную погоду и сквозняк. И Ларри с ним полностью согласен. –Чур, я дома!       Сал хватает Нила за руку, не давая ему сесть на табуретку. Тот возмущенно закатывает глаза и не встаёт, выдыхая что-то про несправедливость. Сода отстранённо наблюдает за мелкой потасовкой и опускает взгляд на стол. –Эй, – Ларри наклоняется к ней, когда Сал с Тоддом выходят с кухни и вытаскивают за собой Нила с какими-то чуть не дикими восклицаниями, –если день прожит без улыбки, то он прожит как?       Если бы Филипп наблюдал за ними, то точно залился бы искренним смехом. –Зря, – заканчивает Сода и поднимает голову, –я же улыбалась. –А ты продолжай, – Ларри подмигивает и обнимает её со спины, –все будет хорошо.       Очередной снежок в кухонное окно ясно даёт понять, что его ждут на улице.