Им не спастись

      Воздух в доме тяжёлый. Возможно, он просто обжигает лёгкие своим теплом после морозной улицы, но вот уже с десяток минут Ларри не может спокойно дышать. Что-то мешает, царапает горло. Воздух липкий и склизкий. И даже крепкий чай, любезно сделанный Салом, не помогает. Ларри напряжённо стучит по столу костяшками пальцев, закрыв глаза и надеясь, что дурацкое наваждение скорее пройдёт. Страх душит. Внутренности сжимаются от ужаса, а чай подкатывает назад к горлу вместе с тошнотой. На кухне тихо, что странно и правда пугающе. Даже Сода отчего-то притихла, хоть обычно она часто бормочет себе под нос что-то своё или громко рассказывает что-то собеседнику. Но собеседника нет, как и нет чувства безопасности и возможности сказать хоть слово. Наверное. Ларри не может выдавить из себя даже смешка.       Что за чертовщина? –Странные, – повторяет Фред и громко, со звоном опускает стакан на столешницу. Невольно всплывает воспоминание, как Ларри так чуть не разбивал посуду каждую ночью. Были времена, –очень. –Почему? – все-таки спрашивает Сода, тихо-тихо и осторожно, но с невыносимым любопытством, что, как бы она не старалась, оно разлеталось и заражало всех кругом за считанные секунды. –Потому что обычные люди – другие, – размыто бормочет Фред и размешивает сахар. Этот чертов звон режет уши, но Ларри даже не морщится. Не до этого.       Мысль, что прямо на этой старой табуретке когда-то мог сидеть тот мальчик, больше смахивающий на куклу, или девочка с лучезарной улыбкой, не выходит из головы. Ларри прикрывает глаза и едва не видит, как на этой самой кухне когда-то давно летал невыносимый хохот и улыбка. В ту же секунду он слышит запах смерти. Лёгкий, ненавязчивый, но отчего-то ужасно узнаваемый. Смерть не должна иметь запаха или вида. Это не старуха с косой в чёрном одеянии и аромат гнили и пыли. Но ощущение, что смерть точно прошлась по этому дому, заглянув в каждый угол, не угасает.       Ларри чувствует себя неправильно. Нет, он не должен здесь находиться, как и не должны находиться его друзья. Это не их место. Они лишь случайность. Быть может замена, незакрытый гештальт – неважно. Главное, что здесь должны жить другие люди. Ларри ужасно хочет спросить, что произошло, но боится ошибиться или наоборот, оказаться правым. Слоник на шее впивается в кожу, когда он собирается встать и уйти в другую комнату. Ларри покорно остаётся на месте и поднимает взгляд с запятнанной столешницы.       Он все еще не понимает, своеобразный оберег матери спасает и направляет на верный путь или, наоборот, ведет все к ужасным провалам. А может просто все настолько плохо, что даже лучшие пути пахнут худшими поражениями.       Фред сидит напротив и уже во всю буравит его взглядом. Оглядывает с макушки до пояса, быть может, до самых пят, отчего-то кажется, что стол, закрывающий обзор, не такая уж и проблема. Он почти безэмоционально осматривает его, словно желает прочитать настоящую сущность. Вот только способен ли он? Ларри тушуется, и Фред переводит взгляд на сидящую подле Соду. Едва уловимо меняет настороженность на светлую радость, заглядывает в большие ясные глаза и усмехается.       Невыносимо. Что за идиотские пытки? К чему вообще такая напряженность, если еще полчаса назад по телу разливалось что-то смутно похожее на счастье? –Что случилось? – выдавливает Сал сипло и прижимается к стене. Не то от напряжения, не то от банального недостатка места. –Ничего, – удивлённо и открыто сразу же отзывается Фред. –У вас спрашивать надо, – добавляет с досадой и переходит на шёпот, –странные. –Нет, не сейчас, – осмеливается высказать своё предположение Сал, –раньше, намного раньше. –Намного раньше. Мой дед за каким-то хреном оказался героем байки, – пожимает плечами и встаёт, даже не притронувшись к чаю. –Вы чего услышать хотите, нелюди?       Он точно знает, что от него хотят, но избегает темы. Или добивается чёткой формулировки. Или, Джонсон, пора прекращать так много думать. –Фотографии, – хрипит Ларри, на этот раз даже не удивляясь своему голосу. –Что стало с ними?       Глупо, ох, как глупо. И до того бессмысленно, что свои слова поскорее хочется забрать назад и искренне извиниться. –Понять не могу. Вы чего такие настырные? – замирает и говорит раздражённо. –На дворе зомби-апокалипсис, два и два вообще не складывается? А ещё думалось, что котелки варят.       Он обводит взглядом присутствующих в комнате и выходит с кухни, бросая напоследок: –Никого убивать я не собираюсь, если вдруг вас это успокоит. Мне хватило.       Ларри мог бы облегченно выдохнуть, но волновало его отнюдь не это. Картина, где он лежит убитый на полу этого злосчастного дома от рук Фреда, уже по несколько раз всплывала перед глазами, но почти не пугала. Ларри честно не знает, что заставляет тошноту с ужасом стоять в горле, что не даёт спокойно вдохнуть. Он не знает, чего хотел услышать, если история проста до невозможности, если заранее знал, какой будет ответ.       «Сода была катализатором», – повторяется взволнованный голос Тодда. Ларри переводит взгляд на ничего не понимающую Соду и едва не смеётся: невероятное сходство черт лица. Вот, кого стоит благодарить за жизнь в этом доме, за тепло и спальное место. Быть может, Фред бы и плюнул на их усталую компанию в лесу, не увидь этого светлого ребенка.       Но они здесь. Разрешил бы им Господь находиться здесь, если их место на другой стороне или в совершенно другом доме? Ларри не знает и знать не хочет. Благодарность Фреду бьется вместе с сердцем и ужаснейшим стыдом. «Это естественный отбор». Убеждение в обратном в десятый раз за прошедшие сутки уже не вызывает злости или жгучей обиды. Ларри просто уверяется в своей правоте:       Нет, зомби-апокалипсис – случайность и колесо фортуны, которое забирает всех без разбору. Умрут сильные – в живых останутся бесполезные и жалкие. Это жребий, подкинутая монетка с одинаковыми проигрышными сторонами. Фред, как и все остальные, не заслуживает этого. –Опять снег пошел, – шепчет Сода и дергает Ларри за рукав кофты. В ее глазах блестят хрусталики слез.       А на улице опять валит снег. Ощущение, что сейчас самый разгар зимы, что снег идет уже с месяц без остановки. Это тоже совершенно неправильно и глупо. Ларри представляет, как правда завтра утром они соберутся за этим же столом и будут решать, кто пойдет чистить дорогу, а кто играть в снежки. И становится странно смешно. Ларри сажает Соду на колени, прикладывает тыльную сторону ладони ко лбу – теплый, прижимает ребенка к себе и молчит. Потому что слов нет, да и ни к чему они сейчас. Слезы давно превратились во что-то привычное, но до той же степени больное и неприятное, один их вид жжёт и колет. –Дядя Трэвис пошел к дяде Филиппу, да? – спрашивает сипло Сода, наблюдая из окна, как Трэвис растворяется за снегом и горизонтом. Опять. Ларри медленно кивает и сжимает будто совсем крохотную ладошку в своей и старается не вздрогнуть, когда слышит глухой всхлип. –Мы тоже сходим потом? –Обязательно, – отвечает неразборчиво и вновь смотрит на улицу. Еще полчаса назад двор казался маленьким раем, сейчас же – настоящим адом. Но все лучше бесконечной глубокой пустоты.       Соду хочется наоборот от могилы Филиппа оттащить на многие километры, чтобы ни тревожить, ни раздирать раны, но Ларри обещает ей сходить потом. И заранее боится той минуты.       Почему все просто не может хорошо закончится? –Все наладится, – шепчет на ухо, когда с кухни быстро уходят и Тодд с Нилом, и даже Сал, что сначала явно имел намерения быть рядом, –хочешь, устроим вечер историй? Совсем как раньше.       Ларри честно не знает, что предложить ребенку, но готов сделать все, лишь бы увидеть на ее лице улыбку и улыбнуться самому.       Ему порядком надоели эти прятки и ноющая боль, просто хочется ничего не чувствовать, потому что все одно и то же. Бессмысленное, глупое, достающее. Раздражают собственные слезы и отнюдь не из-за осознания слабости, нет, это мелочи. Просто невозможно каждую минуту ощущать столько мерзкое и липкое чувство, что едва не въедается в грудь. Это честно надоедает и со временем наверняка вовсе исчезнет, переплавится в идиотскую апатию. Ларри знает это. –И страшные тоже рассказывать будем?       Сода, кажется, оживает, отрывает голову от чужого плеча и с ясными глазами глядит в самую душу. Ларри нехотя кивает, искренне не понимая, к чему такая тяга к ужасам, если один лишь вид из окна может пробрать до мурашек. –Я уже знаю, чем тебя напугаю! – она натягивает улыбку и вновь выглядывает на улицу.       Ветер с сильным воем и шумом словно хочет пробраться сквозь стены и окна, стучит по ним и все пытается пробиться внутрь, к теплу и людям. Снег слетает с деревьев и с сугробов, волнами проходится по дороге и замирает на несколько секунд. И по новой. Природа страшно непредсказуема.       Ларри щурится, смотрит на лес, что чуть не качается под порывами метели, и хмурится. Стволы деревьев никогда не перестанут маячить, меняться, появляться и исчезать перед глазами, напоминая силуэты зомби. В первые часы Ларри полагал, что этих тварей должно быть меньше, но сейчас отчего-то зарождается страх, что все может быть совершенно наоборот. А они спокойно выходят во двор, ничего не боясь и не переживая, словно находятся за высокими и крепкими стенами, что точно сохранят их, обеспечат безопасную жизнь. Трэвис и Эшли за последние сутки постоянно бродят к кладбищу и проводят там многие часы, пока в край не замерзнут. А ведь в округе и правда легко могут расхаживать зомби, им ничего не мешает. И вот это по-настоящему пугает. Останавливать друзей Ларри не в силах, никто не послушает, потому что сейчас абсолютно плевать на апокалипсис. Быть может, плевать и на смерть.       Разве хоть что-то может сейчас обрести смысл?       Сода соскакивает с колен и уходит в комнату. Она что-то говорит Нилу, но Ларри не слушает. На кухню заходит Тодд и забирает рации. –Возобновим работу с сигналами, здесь есть электричество, так что станет куда легче, – информирует он. –Я бы сказал, что теперь наши шансы спастись увеличились в несколько раз. –Отлично, – Ларри прикрывает глаза и правда радуется, что теперь возможность спасения куда ближе, но мысли его забиты абсолютно другим. –Ходить так на кладбище небезопасно. –Как? – словно и не особо слушает, хотя останавливается возле выхода и облокачивается о дверной проем, ожидая пояснений. Хоть наверняка и сам понимает, что Ларри имеет в виду. –Так. Часто, без хоть какого-то оружия и опасений, – он замолкает, не зная, стоит ли говорить дальше. –Он вообще успевает согреться?       Трэвис будто и правда заходит в дом на жалкие пятнадцать минут, его руки не успевают даже обрести здоровый цвет, как тут же возвращаются на морозную улицу. Эти бедные ладони хочется просто сжать в своих, отогреть и вылечить. Ужасает осознание, что царапины от ногтей становятся такими страшными, что заживать будут невероятно долго, оставят свои следы и будут вечно напоминать обо всем, что происходит. –Ты прав, но что его спасет от зомби кроме быстрых ног и удачи? Огнестрела нет, как бы не прискорбно было это признавать. –Пусть вон топор возьмет! – доносится голос Фреда и кашель. –Действенный способ, проверено.       Видит Бог, Ларри совершенно не хочет представлять, как это проверялось, хоть сначала даже прислушивается к тут же возникшим вопросам Сала, но мотает головой. Спать будет проще, если у него не будет точного знания, какого на ощупь тепло зомби и какая у них кровь. Ларри выглядывает в комнату, смотрит на Фреда, что почти гордо рассказывает, как смог еще в первую неделю убить одну из тварей. И его добрая улыбка кажется еще более жуткой. Но стоит признать, что уважение к этому человеку все растет и растет.       Воображение рисует Трэвиса с топором в руках – становится жутко. Мысль, что при всей той ненависти в глазах, он может убить кого-нибудь помимо зомби, сначала кажется невероятно глупой, а после обретает такой же глупый и странный смысл. Картина собственного тела, лежащего в кровавом снегу, пробирает до мурашек. Ну к черту.