Им не спастись

      Ларри чувствует, как в воздухе летает тяжёлое напряжение, как оно больно царапает кожу и мешает свободно дышать. Но это настолько привычно и обыденно, что почти незаметно. Но идиотское давление появляется с новой силой, стоит только перевести взгляд со стены на притихшую Соду. Весь вечер она то смеётся, то молча прячется от всех, поджав губы. Она забивается в угол дивана и обнимает колени, не отрывая взгляда от рассказчика очередной истории. Моментами на её лице даже мелькает улыбка и умиротворение, а в глазах тает лёд. Иногда для этого нужно одного лишь взгляда Ларри и натянутых уголков губ, но иногда не хватает даже достойной шутки Фреда. Сода потеряна, как и все в этой дурацкой комнате. И самое страшное, что никому здесь не помочь.       Здесь нет человека, который смог бы протянуть руку помощи, ведь сейчас нет ни одного, кто мог бы оставаться на плаву, а не погружаться на дно с завидной скоростью. Каждый делает вид и притворяется, что ещё не чувствует твёрдое и холодное дно спиной. Они бы и сами с радостью поверили в эти надежды и сказки, но камни, привязанные к груди, давят все сильнее, мешая дышать точно так же, как и злосчастная тяжесть в воздухе.       Джонсон, самому не тошно от вечных и не меняющихся мыслей?       И нужно быть сильными и смелыми, нужно суметь противостоять всему дерьму. И они продолжают твёрдо держаться, хоть уже и лёжа на дне. И Ларри хочет быть тем, кто правда сможет справиться и поможет справиться всем остальным. Потому в какой-то миг он не выдерживает и подходит к Соде, что вновь свернулась калачиком на диване с пустым взглядом. Он ещё месяц назад клялся, что сможет её защитить от всего происходящего. Так, Джонсон, может, уже пора выполнять свои клятвы, а не просто трусить каждый чёртовый раз? Ларри чуть не вздрагивает от привычной мысли. В точку. Его тревоги не главная проблема. Роковая ошибка следует сразу за ними: абсолютное и глупое бездействие. Он только и может, что тонуть в жалости к самому себе. Слабак, да, Джонсон? Волна злости поднимается внутри вместе с отрицанием. но разбивается о стальную стену. Осознание наносит тысячи ножевых и злорадно смеется. Это ведь чертова и такая простая правда. И дышать вмиг становится чуть легче, может, ощущение лживо и даже подозрительно, но Ларри честно чувствует, как странная уверенность придаёт сил. Он сжимает кулак за спиной и даже приподнимает бровь в удивлении – не чувствует слабости в теле, что преследовала его каждую секунду, отпуская лишь изредка. Странно это все, но не безрадостно. Хочется верить, что останется надолго.       Ларри аккуратно присаживается рядом, пока Нил продолжает рассказывать какую-то свою историю. Быть честным, Ларри давно уже никого толком не старается слушать и вникать, хотя и подмечает, как у Нила моментами вновь становятся заметными морщинки возле глаз от улыбки, как Тодд взглядом кричит на своего парня, когда тот начинает явно болтать лишнего, как в один момент не выдерживает и со всей силы ударяет Нила по плечу и цыкает на него, прося, наконец, сбавить обороты. –Да ладно тебе, – тот закатывает глаза и разводит руками, –но раз уж ты так нагло прервал мою историю, то твоя очередь, – он щурится вовсе не пугающе или обиженно, а скорее забавляясь. Тодд поджимает губы и отворачивается, погружаясь в короткие размышления, но скоро кивает самому себе и вправду начинает рассказывать что-то.       После легкой шуточной перепалки Тодд и Нил улыбаются друг другу пару секунд, но тут же отпускают эту глупую радость. И больше Ларри за ними не наблюдает вовсе, отдавая все внимание лежащей подле Соде. Та поднимает вопросительный взгляд и как-то натянуто приподнимает уголки губ. Непонятно: то было что-то искреннее или наигранное и лживое. В последнее верить совершенно не хочется, это странно и, черт возьми, неправильно.       Лоб у Соды чуть теплый, даже не верится, что еще вчера он едва не пылал настоящим пламенем. –Дядя Ларри, а ты расскажешь что-нибудь? – шепчет сипло Сода, приподнимаясь и приближаясь к самому уху, чтобы не мешать Тодду.       Наклон головы набок. Губы у нее все такие же сухие и потрескавшиеся, немногим лучше, чем у Трэвиса. Ларри уверенно кивает, и Сода, радостно выдыхая, возвращается на свое место, сворачивается калачиком, только кладет голову на ноги Ларри. Тот заправляет ее грязные и растрепанные волосы за ухо и начинает быстро перерывать свою кладезь историй, стараясь выбрать что-то подходящее. Да уж, с этим дурацким зомби-апокалипсисом этот запас потихоньку угасает. Нужно добраться до момента, когда он наоборот станет стремительно пополняться и расширяться. Когда Тодд заканчивает, Ларри опускает взгляд вниз и с удивлением обнаруживает уже сладко сопящую Соду. Уснула. Так и не дождавшись истории от Ларри. Спящего ребенка замечает и Сал, что тут же предлагает сворачиваться. Сода и без того спит плохо, ее явно не стоит тревожить.       Фред уходит к себе, даже не включая в своей комнате свет. Ларри аккуратно перекладывает Соду, она лишь морщится, но даже не открывает глаз. Затекшее тело отдается ноющей болью. Когда все располагаются на своих местах: Сода одна на маленьком диване, Эшли на разложенном кресле, Трэвис, наконец, отодвигается от окна и холодного сквозняка и ложится недалеко от Ларри на пол. Тодд и Нил выходят в коридор, захватив при этом ночник, погружая гостиную во тьму.       В первую ночь все напрочь забыли про дежурства, и от этого становится правда жутко и неприятно. Зомби рядом. Они слишком близко, чтобы вылететь из головы. И в прошлую ночь никто даже не подумал или не сказал, что стоит продолжать следить за улицей с еще большим вниманием. Благо, осознание пришло не так поздно. Небольшое окошко в коридоре, откуда открывается вид во двор и даже на ворота, конечно, не помогает вовсе. Ибо даже если включить тусклую лампочку на крыльце, видимость сильно лучше не станет, а внимание может привлечь такое, что потом не разгрести. Но лучше узнать о нежданных гостях в последнюю секунду, а не после катастрофы. Тодд и Нил вызываются дежурить первыми, потому что больше пока людей – кроме Сала – не находится: Трэвис и Эшли в ближайшее время будут явно не в том состоянии, чтобы внимательно прислушиваться к каждому шороху, а Ларри отчего-то вновь посылают куда подальше. И за какие грехи, спрашивается?       Свет из коридора почти не попадает в гостиную, потому складывается четкое ощущение, что мир погружается в кромешную тьму. И даже в окне нет ни луны, ни звезд. Ларри скучает по времени, когда ночью небо покрывалось россыпью бесчисленных созвездий, когда Трэвис от скуки или просто в порыве известных только ему эмоций начинал показывать на них и рассказывать все, что знал: от легенд до историй из жизни. К таким ночам часто присоединялся и Филипп, который либо хорошо чувствовал лучшего друга, либо просто плохо спал. А иногда даже Сода подрывалась на полчаса, чтобы просто послушать.       Удивительно, что даже совсем недавнее время, что в моменте казалось невыносимым, хочется вернуть.       С этими мыслями Ларри незаметно засыпает. И крепко, почти спокойно, спит до самого утра. Кошмары отчего-то ослабляют свою хватку, отпуская Ларри на целую ночь в чёрную пустоту. И этого честно хватает, чтобы набраться сил на ближайшее время, даже если придётся сутками тонуть в тревоге. Он готов. Готов стойко встретить их, а может и победить, потому что закончилось терпение.       Солнце ещё не успевает толком встать, небо за окном только бледнеет, солнце окрашивает только тонкую линию возле горизонта. Линия медленно поднимается вверх и рассеивается среди тумана. Верхушки елей уже не кажутся такими печальными и опасными. Ларри сжимает ладонями подоконник, прислушиваясь к ветру на улице и сопению друзей. Лоб у Соды чуть тёплый, даже будто ближе к прохладному, и это успокаивает. Ларри прикрывает веки и натягивает уголки губ. Новый день. Значит, он обязательно будет лучше вчерашнего.       Ларри медленно оборачивается на тихие голоса и замечает Тодда, стоящего к нему спиной на входе на кухню. Тот обращается к кому-то, кто, по-видимому, уже сидит за столом. Ларри выглядывает в коридор, пробегает глазами по гостиной и подтверждает свою догадку: Нила нигде нет. Фотографии вновь притягивают к себе, но утром, на солнечном свету, они тоже перестают выглядеть такими жуткими. Хотя осознание, что каждый запечатлённый здесь человек, вероятно, умер или превратился в зомби, пробирает холодом до костей. Ларри всё ещё не знает, что хуже: умереть раз и навсегда или напрочь лишиться рассудка, расхаживать только в оборванной оболочке и забирать у других людей жизни. Быть может, простая смерть намного спокойнее. Тикающие часы перетягивают внимание на себя, Ларри хмурится, не сразу веря стрелкам, показывающим семь утра. Неужели и правда удалось выспаться за это жалкое время?       Он же собирается последовать за Тоддом, что успел скрыться на кухне, но замирает, не успевая даже переступить порог комнаты. Нил, обнимающий парня, молча переводит взгляд с Ларри на гостиную и одними губами шепчет: «пожалуйста». Ларри усмехается, поднимает руки вверх, мол, повинуюсь, и правда уходит назад. Тодд и Нил излучают тепло. Иначе объяснить, почему вдруг на душе становится не так холодно и ветрено, не получается. Ларри прикрывает дверь на кухню, морщась от тихого скрипа, и ищет взглядом Трэвиса. Тот неспокойно сопит на полу, уже ясно намереваясь просыпаться. Не дай Бог от очередного кошмара. В мыслях проносится что-то сродни с молитвой. Ларри искренне просит у Бога покоя, покоя всем близким. Чтобы не мучили кошмары и тревоги, чтобы без угрызения совести они могли натянуть уголки губ.       Трэвис хмурится и поворачивается на другой бок. Ларри натягивается струной и прижимается к стене, словно и правда желает замуроваться в ней. С Трэвисом хочется поговорить. До безумия. Но до ужаса страшно увидеть в глазах холодную злость и жгучее разочарование. Сердце всякий раз замирает, стоит их взглядам пересечься. Всякая попытка начать спокойный разговор оканчивается провалом. Ларри понимает, что им обоим нужно время, время нужно конкретно Трэвису, но просто по-человечески не хочется, чтобы он справлялся с общим горем совершенно один. Надо подставить плечо, протянуть руку и помочь идти дальше, но Трэвис сам не желает, чтобы на него обращали внимание.       Хватит играть в спасателя, Джонсон, будь добр.       Раздаётся сухой кашель и скрип двери. Фред идёт на кухню, по пути кивая Ларри в знак приветствия, но отчего-то замирает на пороге. Осознание доходит до глупого медленно, Ларри наклоняет голову набок, переводит взгляд с Фреда на проснувшегося Трэвиса, что округляет глаза, смотря на кухню, и, наконец, понимает. –Молодёжь, – раздражённо цокает Фред и шире открывает дверь. Тодд и Нил вылетают в гостиную в ту же секунду, держась за руки. –Доброе утро, – шепчет с нажимом, добиваясь приветствия. В глазах играют огоньки забавы и легкого непонимания. –Доброе, – тут же отзывается Нил и пихает Тодда, который замирает возле Ларри, тоже явно пытаясь скрыться в стене, в бок. –Доброе, – вторит тот и опускает взгляд, мечась между смехом и стыдом. –Вот то-то же, – тянет Фред и смеётся, наконец, заходя на кухню, – давайте, кто чем питаться собирается?       На этот раз ответа не следует, но, кажется, будто его и не требуется. Стоит только Фреду скрыться из поля зрения, Тодд закрывает лицо руками и едва не истерично бесшумно смеётся. –Могли бы его остановить, блин, – закатывает глаза Нил и садится на край дивана.       Ларри прыскает, даже не пытаясь скрыть свои эмоции. Это раздосадованное «молодёжь» из уст Фреда все еще отдает в сознании и вызывает волны какого-то мягкого злорадства. Трэвис тоже хмыкает, медленно вставая с пола и первые несколько секунд покачиваясь в поисках равновесия. Вскоре повисает неловкое молчание. Трэвис прячет взгляд в стенах и вылетает из гостиной в ванную комнату так быстро, что Ларри не сразу замечает и понимает, куда он делся.       В груди зарождается жгучий трепет, волнение течет в крови, когда становится ясно, что им и правда давно пора спокойно поговорить, попытаться. Быть может, удача будет на этот раз чуть добрее, и удастся разобраться. Ларри хочет забрать чужие страдания себе. Он понимает, что откуда-то появилось еще немного места, чтобы смять и запихнуть боль в себе в душу. –Трэвис, – зовет он через несколько минут, когда звук воды затихает. Но вполне ожидаемо не получает ответа. –Хватит, пожалуйста, – Ларри прислоняет лоб к двери и прислушивается. Но доносится только глухое молчание. –Трэв...       Раздается громкий удар, от которого тело натягивается струной. Трэвис, прислонившись к двери с другой стороны, рвано дышит. Или Ларри уже просто мерещится. Он зовет его еще раз, чувствуя себя до жути глупым. Нет, удача показывает средний палец, как и всегда. –Уйди, – хрипит, –или я тебе въебу.       Глубокий вдох. –Трэвис, ты винишь себя?       Повисает напряжение, что едва не искрится током страха. Нет, эта идея изначально была обречена на провал. Джонсон, чего ты, черт возьми, ожидаешь? –Ты глухой или тупой?– повышает голос и хлопает по двери прямо возле самого уха. Сердце колотиться с болью и такой силой, что, кажется, сейчас разорвет грудную клетку. –Прости.       И Ларри отходит. Он искренне не знает , что делать, если протянутые руки просто не видят и отбрасывают прочь. Пока требуется лишь смирно и терпеливо ждать. Невозможно же, что они не заговорят больше вовсе? Ларри этого не перенесет. Потому что Трэвис тоже давно стал неотъемлемой частью жизни и лживого счастья.