День тянется за днем, набирая скорость с каждым новым часом. И если первые дни казались бесконечными, наполненными странной густой пустотой, то последнюю неделю сложно восстановить в памяти по дням. Ощущение, что ее и не было вовсе, но новые красные кружочки на самодельном календаре не могут врать, хоть Ларри искренне не помнит, как выводил их по вечерам. Пустота растворяется и вытесняется вовсе, дела заполняют собой все пространство: пихают друг друга, сминаются и втискиваются во временные промежутки, выкидывая даже несколько часов сна. Ларри вызывается почти на все вылазки, спорит, если его вдруг вновь не хотят отпускать, проводит время с Содой, помогает Фреду, чтобы вся компания могла ужиться в доме, не разрушив его в концами, сам сидит над переносной радиостанцией в надежде получить ответы на свои сигналы, он даже умудряется забрать карту у Сала, чтобы если что сразу знать пути отхода. Ларри не даёт себе ни минуты отдыха, чтобы лишний раз не думать и не давать себе повода раскисать. К чёрту эту дурацкую драму, он и без неё может жить и приносить куда больше пользы остальным. И ему даже искренне кажется, что отражение в пыльном зеркале стало куда живее. Взгляд стал куда более сфокусированным и ясным, хоть синяки и мешки под глазами расползаются и темнеют. И Ларри мог бы даже гордиться собой, но пока сил хватает только на идиотскую жалость и ненависть.
Сода выздоравливает в течение ближайшей недели и, стоит только температуре спасть, а кашлю окончательно пройти, она вылетает на холодную улицу едва не с визгом. Зиму эта яркая девочка обожает. По душе ей и метели с холодом, и ясное небо с обманчивым солнцем. А потому через несколько недель она уверенно и настойчиво вытаскивает из дома не только привычных Ларри и Фреда, но и остальных. Валит мокрый снег, из которого за полчаса создаётся Джек – кривой снеговик с одной рукой и откусанным носом. Сода хохочет, когда Фред поднимает её, чтобы она могла прилепить Джеку глаза-пуговки и разглядеть его с любопытством.
–Не холодно тебе, рыцарь? – Фред опускает её вниз и отряхивает чужие плечи от снега.
–Немного, – сознаётся она и поднимает голову вверх, чтобы попытаться рассмотреть лицо снеговика с земли. –Красивый. Да, дядя Нил?
Тот сразу же подходит ближе и оценивающе оглядывает Джека, аккуратно поправляет чуть съехавший глаз и бедную единственную руку. И молчит, долго так молчит, временами оборачиваясь лицом к остальным. Сода едва не прыгает возле него в ожидании вердикта, хотя наверняка знает, что ничего плохого не услышит.
–Вылитый Ларри, – выносит своё решение Нил.
Всё то глупое напряжение, что он успел создать за полминуты лопается и разлетается, не оставляя после себя целое ничего. Эшли рядом беззвучно давиться смехом, прикрывая лицо руками, а Фред не скрывает своих чувств, заливаясь хриплым хохотом. Ларри и не думает обижаться, но наигранно закатывает глаза и цокает. Это глупое ребячество в виде непонятных и частых подколов никогда не закончится. Нил успевает по-дружески уколоть всех и каждого, избегает такой участи только Тодд. И то не всегда.
–Я посмотрю, ты сегодня в настроении распылять комплименты, – бурчит Ларри, облокачиваясь о стену дома.
–Я вообще-то серьезно. Джек красивый. Ларри тоже. Да? –обращается к Соде и сжимает губы в тонкую линию, сдерживая смех.
Сода активно кивает, пока Нил разводит руками, мол, всё, никаких к нему претензий, он только лишь с добрыми намерениями. Ладно, чëрт с ним. Ларри принимает поражение, думая наивно, что проигрыш в одной битве не равен проигрышу в войне.
–Он ещё злой такой, –добавляет с ухмылкой. –Джонсон, имей в виду, будешь мало спать, станешь ещё хуже Джека и Трэвиса вместе взятых.
Трэвис рядом хмыкает, но ничего не отвечает. Только лишь сжимает исцарапанные руки в кулаки и стремительно прячет их в карманы, когда замечает внимательных взгляд Ларри. За каким чёртом он вообще согласился выйти на эту сомнительную прогулку вместе со всеми – загадка со звёздочкой. Но Ларри солжëт, если скажет, что он не рад. Только в такие моменты удаётся относительно спокойно переглянуться и рассмотреть Трэвиса с ног до головы почти без стеснения. Прошло уже почти три недели, а тот продолжает гордо молчать и избегать Ларри всеми правдами и неправдами.
–Идём-ка, – Фред, до того быстро сбежавший в дом, машет рукой с крыльца Соде, чтобы та поскорее подошла к нему. В руках держит какую-то приторно-розовую ткань. Ларри приглядывается издалека. –Вот, чтоб шею не продуло.
Он присаживается, чтобы оказаться с Содой на одном уровне, и завязывает шарф. Ларри хмурится, напрягая память. И осознание привычно обдает лёгким морозом. Точно. Он ни раз бросал любопытные взгляды на этот маленький, словно кукольный, шарф с несколькими вышитыми цветочками. Он и правда скорее напоминает что-то стереотипное девчачье и игрушечное. Видимо, шарф раньше принадлежал маленькой внучке Фреда. Раньше.
–Спасибо! – радуется Сода и обнимает Фреда за широкие плечи, кажется, даже не в силах полностью обхватить его. Она благодарно прячет счастливый взгляд в снегу под ногами и чуть не покачивается от переполняющих эмоций.
–Не болей, – улыбается Фред заботливо и замирает, внимательно разглядывая радостную улыбку и сверкающие глаза. Ларри готов поклясться, что увидел в его глазах глубокую тоску.
С того дня Сода не выходит на улицу без розового шарфа.
Еще через неделю Ларри вовсе теряет счёт времени, забывшись в делах и мыслях. Он не даёт себе продыху, потому что ему так проще и лучше. Так он приносит пользу, а не только одну тоску и пресловутую надежду, что всё равно разбивается на кусочки. Вылазки возобновляются с новой силой, а карта с каждым днём становится всё грязнее и ярче: ребята сами или с помощью Фреда зачёркивают все дороги, что могут нести в себе даже небольшую опасность, и помечают пути, по которым можно будет выйти из леса в стороны других населённых пунктов. Иногда хочется нервно смеяться и ненавидеть себя и всех вокруг, потому что уже слишком поздно. Поздно спохватились. Поздно стали такими серьёзными и недоверчивыми. Неужели для этого нужна была такая огромная жертва?
Трэвис выходит на очередную разведку обстановки за эти недели только несколько раз вместе с Салом, после которых может часами пропадать, запершись в ванной или спрятавшись где-то на кладбище. Все молча принимают решение повременить и больше не выпускают его на вылазки, хоть изредка он сам рвётся и просит дать ему хоть какое-то задание, чтобы не быть таким бесполезным. Сал говорит, что на улице он выглядит ещё хуже и больнее, Ларри не хочет ни видеть, ни представлять.
В остальное время Трэвис словно приходит в себя. Ему понадобилось тринадцать дней, чтобы перестать прожигать пустоту невидящим взглядом. Нет, он далеко не в себе, ему не лучше и даже не легче. Но он, как и все кругом, делает вид, что всё в порядке. Так проще. Никто не способен вынести чужого горя, потому Ларри стыдливо признаёт, что рад этому. Рад, что Эшли уже через несколько дней натянуто улыбается и зарывается в какой-то нетяжëлой работе. Рад, что Трэвис скрывает слëзы и запирается в других комнатах или прячется на кладбище. Ларри искренне считал, что будет способен помочь всем, кому будет нужна эту пресловутая помощь. Вот только он снова и вновь конкретно облажался.
Ларри вообще свойственно ошибаться.
–Помните, вы три дня назад на развилке пошли сюда? – задаёт риторический вопрос Тодд, проводя карандашом на карте от места, откуда в разные стороны расходятся две линии, до ярких чёрных штрихов – этот пусть был засчитан неблагоприятным. –Попробуйте завтра осмотреть другую часть. Если удастся, то можете дойти до реки, – он проводит по тонкой голубой полоске.
–Там должен быть мост и не длинный путь из леса, – подаёт голос Трэвис из угла. –По крайней мере, он был.
–Не переходите на другую сторону, – отрезает Тодд. –В следующий раз сходите, завтра – только осмотр, не стоит тратить столько времени за один раз, – он бросает взгляд на часы, стрелки которых только недавно прошли отметку восемь часов вечера.
Эшли и Ларри переглядываются. Они стали новой парой для дежурств и вылазок, потому что по-другому сложиться не могло. Ларри стыдно. Он подбадривает Эш какими-то уместными-неуместными шутками, старается вывести её на разговор по душам, что иногда у него даже получается. Но с каждым днём ощущает себя всё большим самозванцем. Ведь Эшли не знает, никто не знает, потому что Трэвис держит язык за зубами. А внутри разрастается невыносимая вина, что почему-то совсем не хочет притупляться усталостью и работой. Никто не знает, что Филипп погиб, потому что Ларри разрешил ему остановиться. Потому что он сам остановился, не продолжая бороться. Быть может, поступив иначе, они бы смогли отбиться и сбежать, всё могло пойти по-другому. Но пошло так, как пошло. И потому не получается делить это страшное горе, не удаётся с чистой душой шептать, что всё будет хорошо.
И это невыносимо.
***
–Эш..., – зовёт тихо Ларри, на самом деле искренне надеясь, что его не услышат. Под ногами скрипит снег.
–Да? – Эшли останавливается и оборачивается, поправляя выпавшую прядь волос. Они шли в молчании. Может, лучше бы и продолжали.
–Ты винишь кого-то в его смерти?
Джонсон, что у тебя за дурацкий фетиш на этот ебаный вопрос?
Внутри всё сжимается, как сжималось несколько недель назад. В тот раз, когда он умудрился выдавить из себя этот вопрос Трэвису, это не закончилось ничем хорошим. Впрочем, как и плохим.
Эшли поджимает губы и опускает взгляд на землю.
–Себя, – еле разборчиво отвечает она и хмыкает, пожимая плечами. –Это я должна была упасть. Быть может, тогда бы всё обошлось.
Ларри мотает головой, погружаясь в лёгкую панику. Нет. Ни она, ни Трэвис не должны винить себя. Они не виноваты. Никак и нигде. Это лишь случайность и решение других, не более.
–Ты не могла ничего сделать, – шепчет Ларри, подходя ближе. –Прости, что спросил.
–Всё хорошо.
Ларри хотел поделиться с ней. Потому что так было всегда. Он ещё с самого детства открывался ей, отдавая всю чистую душу. Со временем рвение утихло, но привычка зачем-то осталась. Но сейчас Ларри не знает, стоит ли вообще раскрывать свой рот. Не стоило вообще говорить что-либо.
–Эш, это я остановился, – говорит на выдохе слишком громко для этой дурацкой тишины. Воздух даже на миг сотрясается, но вскоре просто привычно замирает. Эшли непонимающе хмурится. –Филипп... Он..., – Ларри жмурится. Идиот, Джонсон, надо было молчать, –он попросил остановиться. И я его послушал, – что случилось, Джонсон, уже не можешь держать в себе ничего, да? –Мы могли бежать дальше.
Эшли поворачивается в его сторону и почти не мешкается. Прижимается к чужому телу и сжимает в объятиях. Крепких и сильных, по которым Ларри честно давно скучал. Через пару секунд они обрываются и Эшли чуть поднимает голову вверх, встречаясь чужим взглядом.
У Ларри замирает сердце.
Глаза Эшли наполняются холодной яростью и разочарованием, губы сжимаются в единую безэмоциональную полосу.
–Да, – она сжимает кулаки и делает шаг назад. –Это твоя вина, – чеканит твёрдым голосом, глядя прямо в глаза. –Это ты его убил, Джонсон! – едва не кричит, надрываясь. Брызгают слëзы. Ларри не чувствует своих ног и, кажется, не ощущает ничего.
***
Тело сковывается жутким страхом. Ларри дёргается, ударяя лежащего рядом рукой. Дыхание привычно сбивается и сотрясается. Чёртовы кошмары, чёртовы сны, ебаная жизнь.
Ларри открывает глаза и хмурится, разглядывая тёмный потолок. Среди трещин вырисовывается ещё не погасшее в сознании разочарованное лицо Эшли. По спине с новой силой пробегают мурашки, на выдохе пугающие глаза растворяются во тьме, но продолжаю маячить кругом. Ларри искренне страшно. Он точно не переживёт, если увидит такое в реальности. Иногда сны заходят слишком далеко, настолько, что смешиваются с реальностью. Иногда Ларри подрывается от кошмара с чёткой уверенностью, что кого-то сейчас не найдёт в комнате или увидит чужой взгляд, полный гнусной злости и разочарования.
Ларри громко выдыхает и потиракт переносицу. Разглядеть время на часах не удаётся, да и чëрт с ними. Рядом слышится шорох, из-за которого приходится вовсе замереть и затаить дыхание. Джонсон, только не говори, что умудрился все-таки разбудить кого-то?
Его руку накрывает чужая ладонь. Холодная и напряжённая, едва не дрожащая. Пальцы переплетаются сами. И дышать отчего-то в тот же миг становится легче. Кошмар ослабляет свою хватку и растворяется, как и десятки других. Ларри поворачивается голову и чуть не подпрыгивает на месте, сжимая чужую руку ещё крепче. Лишь бы не отпустить, лишь бы не потерять, лишь бы не лишиться странной жалости и доброго жеста.
В нескольких сантиметрах от его лица покоится лицо Трэвиса. Открытые ясные глаза, сейчас отчего-то не кажутся такими ужасно больными. Трэвис смотрит с лёгким испугом, разглядывая каждый миллиметр чужой кожи.
–Кошмары? – спрашивает он так тихо, что Ларри сначала думает, что ему показалось.
–Да, прости, – Ларри хочет чуть отстраниться, чтобы вновь случайно не ударить, но не разрешает себе даже пошевелиться. Трэвис кажется напуганным котёнком, который вот-вот сбежит, если увидит малейшее движение или услышит шорох.
Хватка рук ослабевает, заставляя сердце в страхе сжаться, но Трэвис не убирает свою ладонь. Ларри боится сделать лишний вдох. Остатки кошмара улетучиваются навсегда.
