Им не спастись

Разве враг я тебе, чтоб молчать со мной, как динамик в пустом аэропорту?

      Ларри боится сделать лишнее движение, слишком резко или глубоко вдохнуть, неожиданно вздрогнуть или прошептать что-то глупое и ненужное. Мысли на удивление не сбиваются и не спутываются, нет, они идут чёткой линией одна за другой, перебирая мотивы, страхи и сомнения. Ларри прислушивается к ровному чужому и дыханию и старается навсегда запомнить ледяные касания. Чужая ладонь словно пульсирует, прожигает кожу и парализует. Ларри не верит происходящему ни на йоту. Кошмарный сон и правда растворяется без остатка, заменяясь чем-то приятным и трепетным.       Аккуратный взгляд, брошенный на Трэвиса, поднимает внутри волну чего-то необъяснимого и будоражащего. Тот тихо сопит, прикрыв глаза, но Ларри чувствует его напряжение, ощущает кончиками пальцев. Ларри вновь устремляет глаза на потолок, на этот раз не находя среди трещин пугающих образов и лиц. Он чувствует истинное спокойствие. И отчего-то не верит ему. Всё это тоже напоминает странный и глупый сон, который вот-вот прервётся, закончится, разорвётся, как и все другие счастливые кошмары. Но минута томительно тянется за минутой, чужая рука медленно снимает напряжение и даже становится чуть теплее и живее, а мир не начинает плыть перед глазами. Ларри разрешает себе плюнуть на предрассудки и довериться судьбе. Быть может, этой ночью она и правда оказалась настолько благосклонной.       С Трэвисом давно хотелось делить не дежурства или спальное место, а мысли и судьбы, к нему хотелось прижиматься и воссоединяться, становиться бесшумным порывом ветра посреди этой невероятной бури. Потому что Трэвис идеален и величественен, словно глыба. Он остужает пламя в душе и сжигает до тла одним и тем же взглядом, он спокоен и ровен, но может в страшный миг взорваться яростью и бушующими чувствами. На Трэвиса хотелось равняться. Становится хоть на каплю похожим на это непостижимое божество. Ларри прекрасно осознаёт, что давно успел спрыгнуть с ума из-за этого человека. Потому что по-другому его безумные и пугающие мысли не объяснить. Может, и объяснять не стоит, может, пора уже просто принять и простить себя, а не бояться и отрицать, отбрасывая прочь каждую неправильную и непривычную мысль?       Этой ночью пролетающие мимо эмоции не напрягают, а наоборот расслабляют и дают почувствовать себя в какой-то странной, но безусловной безопасности. Ларри остро чувствует, как чужая рука полностью согревается и сбрасывает напряжение. И от этого осознания хочется ликовать. Ларри прислушивается к сердцу, что уже с несколько минут бьётся о грудную клетку, словно и правда хочет выпрыгнуть, и выдыхает почти спокойно и ровно. Страх разбудить кого-то этим чересчур громким биением мелькает на подсознании, но не одолевает, а лишь маячит туманной и навязчивой тревогой.       Ларри не замечает, как отрывается от мыслей и растворяется во сне. И перед ним желанно всплывает одна лишь густая тьма без кошмаров, разочарования и бесконечного бега от себя и зомби. Эти сны замучили, вытравили изнутри всякий страх ночи, но привили страшное отвращение от осознания, что вновь придётся засыпать, чтобы вскоре вновь проснуться в холодном поту и комом страха в горле. Но в эту ночь всё странно по-другому. Словно нереально. Словно сказочно.       Умиротворение и нечто, граничащее с минутным счастьем.       Утро встречает покоем и улыбкой, морозное солнце ослепляет, пробираясь сквозь тонкие шторы, холод пробегается по костям. Пол по ощущениям словно покрыт тончайшим слоем льда. Но вместо апатии или неприятных чувств, Ларри ощущает, как прохладный воздух комнаты разрезают появившиеся крылья. Он точно знает, что удалось сдвинуться с мёртвой точки. Ему хочется верить, что теперь их отношения с Трэвисом наладятся. Пусть это наивно и даже по-детски.       Ларри садится на полу и оглядывается с полу-улыбкой на лице. Плавно его странная утренняя радость смягчается, но не исчезает, как это бывает обычно, а наоборот остается тихо гореть где-то в грудной клетке. Еще не проснувшаяся Сода спокойно сопит на диване, едва не скинув плед на пол. Ларри поправляет его и, наконец, встаёт. Трэвиса в комнате нет. На кухне за столом в одиночестве сидит Эшли, сжимая в ладонях кружку с горячим чаем. Но приметив в проёме двери Ларри, она еле слышно бросает «доброе утро» и подрывается со стула, подходя к плите. Приветствие застревает в горле неприятным комом. Потерявшийся в темноте и покое образ кошмара вновь всплывает перед глазами еще ярче и навязчивее. На короткий страшный миг появляется сомнение в нереальности сна, но Ларри отгоняет это наваждение.       Джонсон, не сходи с ума. –Выйдем к одиннадцати утра, – Эшли даже не спрашивает, а скорее утверждает, кидая короткий взгляд на часы. Ларри поворачивает голову и удивлённо приподнимает бровь. Стрелки подходят к половине восьмого. И на кой чёрт он вскочил так рано?       Раздаётся скрип двери. Ларри напрягается, не отводя взгляда от часов. Секундная стрелка перепрыгивает несколько цифр. когда боковым зрением он замечает движение на входе на кухню. Трэвис застывает в проёме двери на еще несколько секунд, но молча разворачивается, уходя в глубь гостиной. – Он сегодня странный, –тихо-тихо шепчет Эшли и подходит ближе. – В смысле..., – она поджимает губы, –страннее обычного. Молчит, не отвечает ни на что.       Ларри сдерживает грустный смешок: с ним Трэвис не разговаривает уже три недели. Но слова Эшли по-настоящему напрягают. С чего бы вдруг он стал намеренно игнорировать Эш, если до этого едва ли не только с ней и разговаривал. Маленькая надежда, что всё будет хорошо, начинает биться сильнее о грудную клетку и подкатывает к горлу тошнотой. –Чёрт, – только и выдыхает Ларри.       Потому что никогда нельзя тешить себя сладкими и бессмысленными надеждами, Джонсон. Как же ты еще не понял, потрудись объяснить.       Трэвис стоит спиной к двери, возле окна, не то погружённый в свои мысли, не то просто внимательно рассматривающий скучную и пустую улицу. Хоть там сегодня на удивление спокойно, это привлекает даже внимание Ларри. Это чуть непривычно после нескольких недель откровенных метелей, что с каждым днём напрягали всё сильнее. А сегодня даже ветви деревьев не колышутся от ветра. Ларри отдёргивает себя от улицы, пересиливает себя и делает несколько шагов к Трэвису, пряча ладони в карманы. Боже, пусть всё будет спокойно, пожалуйста, он же просит так ничтожно мало. –Доброе утро, – выдавливает он и замечает, как Трэвис мелко вздрагивает от его голоса. Или неожиданности. Хоть стоит чёткая уверенность, что он точно знал, кто сейчас стоит за спиной и пытается ровно произнести хоть слово. –Угу, – только и отвечает, сжимая в ладонях край подоконника до побелевших костяшек. И глухо молчит. У Ларри внутренности сжимаются до странной боли, а разочарование разрастается от грудной клетки до кончиков пальцев.       Потому что он вновь чувствует, как вера разбивается, впивается осколками в грудную клетку и режет внутренности. –Спасибо, – он старается сделать непринужденный вид, но сдаёт себя явно напряжённым голосом, –кошмары и правда замучили, – добавляет зачем-то, словно хочет объяснить свою резкую благодарность, хоть и не видит в этом никакой необходимости. –Ты как?       Но в ответ ничего, даже никакого раздражённого кивка. Ларри не знает, что чувствует. Внутри поднимаются волны чего-то необъяснимого и пугающего. Не то привычная тоска с порывами сбежать на морозную улицу и, наконец, дать волю прижатым к стене эмоциям, не то настоящая злость с нотками гнева и раздражения. Потому что Ларри просто устал. Это ребячество, детские игры. Которые не приносят ничего хорошего. Почему нельзя просто ответить, объяснить причину, накричать или ударить, если настолько нестерпимо. Но только не молчать, не игнорировать. Идиотские кошки-мышки надоели, уже давно подкатили к горлу. –Почему ты избегаешь меня? – Ларри поднимает уверенный взгляд на миг растерявшегося Трэвиса. Тот поджимает губы и с открытой печалью смотрит, кажется, в самую душу, если не глубже. И не отвечает. –Не молчи. Хватит, Трэвис. –Всё нормально, – он мотает головой и отворачивается, –прости, не контролирую себя.       Он опускает голову и и прикрывает глаза. Ларри с сожалением оглядывает его с ног до головы, впервые не встречая сопротивления в виде своего стыда или резкого ухода Трэвиса. Впервые за долгое время его волосы не золотятся слипшимся жиром, а наоборот чуть сверкают чистотой. Даже не верится, что они такие светлые. Да уж, в доме Фреда до невозможности хорошо, жизнь даже обретает яркие краски. Одна тёплая вода чего стоит, ей-богу. Добрались бы они сюда все целые и невредимые, можно было бы почувствовать искреннее тревожное счастье. Хоть, быть может, не случись потери Филиппа, Фред бы не сжалился, даже Сода не смогла бы пробить эту стену. Ларри знает, что они мешают, что подвергают лишней опасности. Но их не выгоняют. Пора бы уже отпустить эти мысли, Джонсон.       Сухой кашель Фреда, выходящего из своей комнаты, искренне радует. Не придётся терпеть это неловкое и сухое молчание. –Ночь сегодня больно тихая была, – без приветствия говорит он тихо, –странно это, – Фред хмыкает и со скрипом прикрывает дверь. –Трэвис, поможешь маленько сегодня?       Тот в ответ молча кивает и пожимает плечами. Ему всё равно делать нечего.       А Ларри усмехается про себя. Трэвис – единственный, чьë имя Фред сумел запомнить. Или единственный, над кем тот не стал по-доброму насмехаться так долго. Ведь Фред не знал имён, зато знал клички и сокращения. И подбирал с такой завидной точностью, что на них и правда откликались, почти не привыкая. Хоть, вроде, они вполне обычные и непримечательные. Ларри так и остался «парнем», не жалуясь, Тодд с Нилом умудрились заработать себе общее прозвище «голубки», после того злосчастного утра, из-за которого Тодд всё ещё продолжает заливаться краской, а Нил – смехом; Сода ещё в первый час знакомства получила себе кличку «рыцарь», а Эшли за пару недель сменила себе несколько прозвищ: от – уже не оригинального после окрещения Ларри – «девицы» до «совы». А над Салом пришлось думать без малого трое суток, пока в одно утро заместо приветствия Фред не назвал его «призраком». И даже по просьбе смеющегося Сала объяснил свой выбор словами, что устал резко отыскивать его взглядом где-то рядом, мол, он слишком неприметный. С этим Ларри искренне не согласен, уж кому, если не ему, знать, насколько Сал может быть приметным. Но спорить, конечно, никто не стал.       А над Трэвисом Фред сначала смеялся, примеряя ему прозвище «отмороженный», но уже через несколько часов бросил это дело, начав называть его исключительно по имени. Резко и удивительно странно. Имена и правда от Фреда звучит непривычно и настораживающе. Хоть Тодд и делился, что искренне завидует Трэвису в этом плане. –Надо будет перетаскать всякое барахло в сарай, – объясняет Фред, подходя ближе и чуть понижая тон, чтобы не разбудить никого. –Там ещё лишний топор валяется, не хочешь забрать? – улыбается и смешно щурится, кивая в сторону входной двери. –А, Трэвис? Будешь от зомби отбиваться с двумя топорами в руках, ну?       Он явно требует ответа, хоть какой-то реакции и заинтересованности в разговоре. Фред специально, не скрывая намерений, выводит Трэвиса на эмоции, на сухой диалог и на свежий воздух вне одиночества. И делает с таким упорством, что Трэвис сдаётся под его нажимом всё быстрее. –Юлой крутиться буду, ага, – закатывает глаза тот через пару секунд молчания и мотает головой. –Спасибо, откажусь. –Зря, – тяжко вздыхает Фред, –я один раз предлагаю, – предупреждает с серьёзным видом, но не дожидается никакого ответа, даже короткого кивка. –Скучный ты, – констатирует уверенно и разворачивается в сторону кухни. –Сов, а тебе топор не нужен? Разнесёшь врагов в щепки – обращается он к Эшли со смехом, будто стараясь принизить Трэвиса за его отказ.       Ларри чуть не прыскает, стараясь продолжать держать лицо. Трэвис хоть и раздражённо цокает, но чуть приподнимает уголки губ. И этому остаётся только удивляться. Фред точно владеет какой-то чёрной магией, не иначе. –А давайте мне, – возникает Нил, высовываясь из коридора с любопытством и искрой в глазах, –буду ценить и беречь, обещаю! – серьёзно кивает и морщиться, сдерживая открытую улыбку.       Фред задумчиво переводит взгляд с него на Трэвиса, рассматривает Эшли, стоящую в проёме двери, и поджимает губы. –Э-эй, ну нет, кому-кому, а тебе я не доверю, – широко улыбается Фред и кладёт руку на чужое плечо, снисходительно похлопывая. –Уж извиняй, я пожить ещё хочу, – замолкает, –в целом и невредимом доме, – добавляет с нажимом и смеётся, когда Нил в ответ раздосадованно вздыхает.       Ларри натягивает улыбку, бросая короткий взгляд в сторону Трэвиса, что хватает с кресла свою куртку и накидывает на плечи. Нет, он так просто не оставит эти кошки-мышки, время прекращать. Он добьётся осмысленного разговора. Он добьётся Трэвиса, чего бы это не стоило. Потому что больше не в силах сдерживать себя и выплёскивающиеся чувства.