Им не спастись

      Весь мир затухает и затихает, но не мертвеет – наоборот, замирает в предвкушении чего-то необъятного, нового и, главное, счастливого. Кажется, Ларри не слышит ничего, кроме биения собственного сердца. Кровь монотонно стучит в ушах и оглушает вместе с нарастающим звоном . Дрожь в кончиках пальцев медленно поднимается до самой кисти, отпуская в вены тяжёлое напряжение. Мандраж бьётся в грудной клетке неверяще и бездумно. Слишком хорошо или слишком плохо – непонятно, ведь все чувства сбиваются и смешиваются, сливаются в одно неразделимое и неотличимое целое. Такое счастье уже давно даже не снилось: казалось ужасно глупым и банально недосягаемым, просто-напросто совершенно не реалистичным. Вмиг жизнь начинает светиться радостью и улыбкой: она за одно утро смогла прогнать любые страхи и бесконечную тоску к чёрту, открыв дверь новым возможностям и свету в мыслях.       Потому что у них есть шанс сбежать и спастись, они смогут сдвинуться с мёртвой точки. Вернее, они уже сдвинулись. Этот шанс нужно использовать, хвататься и никогда ни за что не отпускать.       Ужасно маняще и пугающе, но до того непостижимо, что Ларри с трудом верится в происходящее, путаясь в своих чувствах и эмоциях. Кругом растёт напряжение и суета, они бегают по стенам и потолку, сталкиваются, разлетаются в мелкую пыль и собираются вновь. И от этого всего грудная клетка разрывается в нетерпении и тревоге.       Собранные рюкзаки прислоняют к стене – они полностью готовы. Лишь походный полупустой рюкзак Ларри лежит на полу в открытом виде – готовое место для Соды. Та, к слову, сейчас напряжена не меньше остальных, кажется, что даже больше некоторых. Ларри чуть не видит, как она излучает тревогу и суету, сумбурно бродя по комнатам и расспрашивая всех и каждого, куда они пойдут и что будет дальше. От её нескончаемого потока слов, заглушенного неразборчивого бормотания начинает гудеть голова. Тодд даже аккуратно просит её помолчать и не отвлекать, но ничего толком не меняется. Сода замолкает не более, чем на минуту, сразу после продолжая бормотать не то себе под нос, не то уже обращаясь к сидящего рядом Трэвису. Тодд лишь раздражённо выдыхает, уходя с кухни с картой в руках. –Чего ты? – Ларри притягивает качающуюся из стороны в сторону Соду к себе. Та не может даже спокойно стоять на месте: напряжение так и рвётся наружу, дрожит в крови и роется в чужой голове. –Дядя Ларри, а что там будет? – вместо ответа вновь спрашивает она, словно надеется получить новую информацию, а не уже заевшее "не знаю" или такие же неменяющиеся размытые слова. –Там будет безопасно, – уклончиво говорит Ларри, находя сомнительную лазейку для другого ответа, и улыбается. Он рассматривает, как чужие зрачки мечутся и дрожат, утонув в энергии хозяйки. – Переживаешь? – он хочет ей помочь, пережить эту вдруг появившуюся бурю вместе, утихомирить тревогу, но, к сожалению, не имеет толкового представления, что может сделать.       Сода резко несколько раз активно кивает и даже замирает на месте. Она ждёт дальнейшие слова, пристально глядя в чужие глаза. –Смотри, что у меня есть, – Ларри вдруг накрывает осознание, странная идея, никогда раньше даже не мелькавшая в мыслях, всплывает и загораживает даже прошлые тревоги. Ларри заводит руки за шею и находит пальцами цепочку. –Это талисман моей мамы, она говорила, что он несёт жизнь, – попытка объяснить ребёнку какое-то невероятное значение подвески оказывается чуть сложнее, чем представлялось. Сода рядом поджимает губы и непонимающе рассматривает покачивающегося медного слоника, что Ларри на весу держит прямо перед её носом. –Тётя Лиза считала, что если носить это, то всё будет хорошо.       Ларри ловко застёгивает цепочку на чужой шее и с нежной любовью наблюдает, как Сода сжимает слоника в ладошке, прокручивает пальцами и старается внимательно рассмотреть подвеску. Она с любопытством смотрит то на Ларри, то на слона и даже натягивает лёгкую улыбку.       Он отдаёт ей последнее, что осталось от матери. До ужаса страшно и тоскливо. –Спасибо! – она кидается ему на шею и сжимает в крепких и чуть неуклюжих объятиях в знак благодарности. Ларри ласково поглаживает её спину и прикрывает веки, прислушиваясь к чужому рваному дыханию и бесконечному теплу. –Всё будет хорошо, просто поверь, ладно? – шепчет он и отстраняется. –Постарайся Тодда сейчас не трогать, пожалуйста. Ему нужно в тишине подумать, понимаешь? –Угу, – Сода кивает и разворачивается на пятках, замечая поблизости Трэвиса. Она подходит к нему и шёпотом что-то говорит, отвлекая его от мыслей. Трэвис даже вздрагивает, когда понимает, что обращаются к нему. Он пустым взглядом обводит кухню и замирает на стоящей подле Соде. Кажется, та начинает рассказывать ему про цепочку, но Ларри не прислушивается.       Его внимание привлекает Эшли: та суетливо ходит из угла в угол, из комнаты в комнату и внимательно рассматривает каждую мелочь, словно ищет что-то потерянное или вовсе не понимает, где находится. Рядом чуть расслабленнее бродит Сал, словно хвостиком прицепившись к Эш, временами спокойно бормоча себе что-то под нос или на чужое ухо. –Нож ведь положили? – замирает на месте и спрашивает она скорее себя, чем окружающих, но всё равно получает ожидаемый ответ: –Ты сама его убрала в свой рюкзак, – Сал кивает, –не паникуй, мы взяли всё. А что забудем, то забудем. Значит, нам это не нужно. –Ты слишком спокоен, – констатирует Эшли без явной претензии или принижения, но с несколькими возмущёнными вопросами в голосе. Потому что чужой покой уж больно напоминает банальное безразличие, даже Ларри ловит себя на таком глупом и изначально не верном сравнении. –И без того много причин трястись, свернувшись калачиком, – разводит руками, мол, что ещё с меня взять, и облокачивается плечом о дверной проём. –Не вижу смысла даже для доли тревоги, мы за день спокойно доберёмся до этого лагеря, и здравствует новая жизнь! Никакого в вас оптимизма нет, как на эшафот собираетесь, – он качает головой и наигранно разочарованно вздыхает. Он уже успел отпустить и радость, и суету, оградив себя от лишних чувств. И это даже поражает. –Во, Призрак мне нравится, – раздаётся из другой комнаты хриплый голос Фреда, а скоро на кухню заглядывает и он сам. –По мере поступления проблемы решать надо. Дорога известна, вещи собрали, ну и сидите спокойно, – он замолкает и переглядывается с Салом, тепло ему усмехнувшись. Эти двое редко сходятся во мнениях, но сейчас словно и правда понимают друг друга целиком и полностью. –Но вопрос у меня есть: вы второй топорик к себе сложили на всякий? –У Трэвиса он, разумеется. Они неразлучны уже, – на кухню заваливается Нил, отчего уже начинает не хватать места для спокойного вдоха без напряжения от большого количества людей в одной комнате. Трэвис на чужие слова реагирует немногословно: одними губами шлёт Нила куда подальше и закатывает глаза. –Слушайте, Фред, а у вас какого-нибудь условного ружья случаем нет?       Насмешливая надежда в чужих глазах трескается довольно скоро: Фред чуть не хохочет, присаживаясь на последний свободный стул. Его морщины темнеют при свете неяркой лампы, а ямки на дряблых щеках выглядят скорее пугающе, чем радостно. –А ещё чего пожелаешь? Может мне лекарство от зомби-вируса из тумбочки достать, Голубок? – Фред усмехается и громко выдыхает. –Нет ничего, в общем, иначе было бы слишком просто. Так, Сов, будь другом, налей чайку, я замотался с вами всеми уже.

***

      С приходом ночи суета и тревога и правда чуть тускнеют, растворяются в воздухе и ослабляют хватку, разрешая полноценно дышать без кома в горле и напряжения в грудной клетке. Ларри выпала доля дежурного. Этой ночью – впервые за последний месяц вместе с Трэвисом. Их ночной дуэт даже чуть подзабылся. Ларри правда уже и не думал, что сможет спокойно сидеть рядом с ним и не чувствовать ничего пугающего или напряжённого, не чувствовать ничего. Лишь ровный покой и слабые капли радости. Былой мандраж тоже спадает, оставляя после себя лишь тени и воспоминания. Тусклый свет фонаря освещает небольшую часть коридора, отражается в пыльном зеркале и красиво ложится на профиль Трэвиса. Точный, красивый, словно неземной. Тот чуть не клюёт острым носом, временами вздрагивая и вздыхая. –Если сильно рубит – поспи, – шепчет Ларри и поднимает одну из ног, сгибая её в колене, на стул, –я всё равно не усну в ближайшие часы. –Спасибо, но откажусь, – Трэвис выпрямляется и потирает переносицу, жмурясь, –плохое предчувствие у меня какое-то, – поджимает губы и подпирает подбородок рукой. –Ничего не чувствуешь? –Сплюнь, а, – Ларри хмурится. Нет, у него как раз никакого предчувствия и в помине нет: пропала любая тревога. А ведь обычно она всегда была рядом, хотя бы летала на подсознании и напоминала о своём существовании. Возможно, это и должно напрягать, вызывать хоть какие-то малейшие подозрения, но отчего-то всё воспринимается безусловно правильно. –Опять слишком тихо. Как в первую ночь апокалипсиса, – продолжает Трэвис бормотать себе под нос, явно понимая, что его слышат и слушают. –Странно как-то.       Ларри молчит. По правде, ему совершенно не хочется даже задумываться об этом и терять всё то умиротворение, что сейчас сладко сопит в грудной клетке. Но оставить этот покой не получается: он натягивается струной и прислушивается, стараясь лишний раз не дышать и не греметь ресницами, чтобы уловить хоть какие-то звуки живущего мира. Но не слышит ничего, кроме редких скрипов пружин из другой комнаты и чужого дыхания. Всё и правда словно вымерло, затихло, хотя раньше всегда шипело и шуршало, ведь именно так и должен вести себя любой живой мир. –Не наговаривай лучше. Блять, как же хорошо жилось две минуты назад, Трэвис, зачем ты мне это сказал? – произносит Ларри на выдохе и хмурится. Биение собственного сердца оглушает за неимением любых других звуков.       Но вот доносится слабый вой: то ветер бегает в стенах и пробирается под дверь. И этот затихающий голос природы умиротворяет, успокаивает, вручает веру, что всё в порядке. Уже давно пора отбросить и не давать волю тревогам необоснованным и совершенно не рациональным, уже давно пора перестать накручивать себя по любому пустяку и начать относительно спокойную жизнь. Сал абсолютно прав: причин для тревог может быть море, но вот толка от них не будет никакого. Ларри много лет назад давал себе твёрдое обещание, что перестанет так много думать и переживать, он обещал себе это же и совсем недавно. Так, возможно, стоит плюнуть на всё и, наконец, доказать, что слова были не просто выкинуты на ветер?       Часы идут впёред, проскакивают отметку в два ночи и словно с той секунды замедляются. Спать хочется почти невыносимо, а от представления, что утром придётся по сугробам преодолевать десятки километров и правда становится не по себе. Через полчаса их сменят Эшли с Салом, чтобы каждый успел поспать хоть немного перед своеобразным побегом, но Ларри уже не уверен, что сможет продержаться. Трэвис рядом сидит в лёгком дрёме, проваливаясь в короткие десятиминутные сны.       Ничего не тревожит. И даже тишина перестаёт давить и напрягать, хоть ветер больше не шумит за стенами.       Раздаётся глухой удар. Стук разносится по комнатам электрическим током, от чего Ларри вздрагивает и выпрямляет спину, прислушиваясь. Остатки сна маячат на подсознании и пляшут перед глазами, не давая разглядеть ничего вокруг даже несмотря на свет фонаря. Через пару секунд размытость спадает и растворяется. Трэвис рядом открывает глаза и хмурится, в упор смотря на Ларри. Очередной удар сжимает сердце в тисках и даёт понять: не показалось.       Мысли не успевают даже столкнуться друг с другом, как Ларри вскакивает со стула и бежит в зал, предполагая, что звук доносился именно оттуда. Он проводит светом фонаря по комнате, огибая проснувшихся взъерошенных друзей, но не замечает ничего подозрительного. Быть может, снег с крыши сошёл слишком громко и непривычно? –Что происходит, а..., – начинает было ворчать Нил, но Ларри шипит ему, чтобы тот поскорее заткнулся.       Оглушающий удар по стеклу. Ларри оборачивается к окну и замирает в ужасе: костлявая рука медленно сползает вниз. Кажется, в ярком луче фонаря, отражающегося неприятно и резко, сверкают пустые глаза. –Вырубай, блять, – Тодд подскакивает к Ларри и выхватывает фонарик из рук, резко погружая комнату в непроглядную тьму. –Тихо-тихо, – прерывает он чей-то голос и судорожно вздыхает и чуть не отпрыгивает, когда зомби вновь ударяет по стеклу. С улицы доносятся слабые хрипы. –Подъем, быстро!       Ларри в страхе еще с пару секунд не может сдвинуться с места, ноги словно прирастают к полу. Осознание, что, возможно, они и вовсе окружены зомби со всех сторон, вырисовывает отнюдь не радостные картины. Ларри подбегает к Соде и тут же хватает её на руки, не удосуживаясь даже разбудить. –Тише, – он не даёт ей даже промычать что-то неразборчивое. –Мы уходим прямо сейчас, не переживай только.       Зомби знают, что они внутри. Стуки по окну учащаются, явно не к добру, явно без намёка на то, что они оставят дом в покое. Ларри не понимает, в какой момент накидывает на себя куртку и рюкзак с уже одетой Содой внутри, в какой момент осознанно оглядывает тёмные комнаты в последний раз и выходит в коридор. Дом словно пропитывается морозом и страхом, напрягается и дрожит, готовится вот-вот рассыпаться в пыль. Слишком резко и необдуманно, Ларри надеялся, что никогда не встретиться с зомби в такой ситуации. Все молчат. Наконец, включается фонарик, заглушенный куском ткани, чтобы если что привлечь не так много внимания, и освещает людей с вещами для последней проверки, что никого и ничего не забыли. Ларри считывает в глазах каждого нескрываемый ужас, лишь Фред кажется скорее просто серьёзным и чуть разгневанным, чем напуганным. –Трэвис, это ты накаркал?– только и успевает нервно усмехнуться Ларри, перед тем, как скрипит входная дверь и холодный ветер царапает щёки.       Молитва в мыслях бьётся в истерике.