Бенгальский огонь

Кирилла рвало в ванной. Я стояла у самой двери, вжавшись в стену лопатками так, что кожу саднило. Боль приводила в чувство, помогала отвлечься от ощущения, что стены давят и вот-вот схлопнуться, что ты не можешь ничего сделать в этой ситуации – только ждать. Проходит две немыслимых вечности, прежде чем дверь распахивается и в прихожей появляется Ясса, запыхавшаяся, в персиковой пижаме с кактусами прямо под пуховиком. Скидывает сапоги, разбрызгивая талый снег по коврику, и тут же бросается к брату. У него всё лицо в крови, и дышит он тяжело. – Кирилл, ну как ты так? Опять побочка? У тебя есть запасной план? – Ты… ты мой запасной план, – выдохнул тот сквозь перебивающий слова кашель. – Я не смогу! – Ясса даже отпрянула от него, мотая головой. – Ты же знаешь, я просто сожгу тебя! – Ясенька, посмотри на меня, у тебя всё получится. Ты сможешь! – он немного отстранил её, взял за плечи, заглядывая в лицо. Видно было, что говорить через боль непросто, но Кирилл старался не пугать сестру. – Я в тебя верю. Ты будешь не одна, Ника тебя стабилизирует. Будь ситуация другой, я бы поперхнулась и покрутила Будаеву у виска. Сказала бы, Кирилл, ты что, дурачок? Кирилл, ты что, с дуба рухнул? Я, по-твоему, ебу как это делается? Но по его спокойному серьёзному тону ясно было: то, что он предлагает – это единственная доступная опция. И пусть она даже для Яси кажется неправдоподобной, попробовать мы обязаны. И чем скорее, тем лучше. – Хорошо, ты просто сосредоточься и делай, что нужно. Я об остальном позабочусь. Что от меня требуется? – Внимательно наблюдай за ритуалом, как только увидишь, что энергии вокруг Яси становится очень много или она начинает жечь, развеивай. Давайте приступать, а то я уже свет в конце туннеля вижу. Слабая усмешка. Хоть он и шутил, но мысль свою донёс весьма доходчиво. Медлить было нельзя. Ясса стянула с него окровавленную футболку прямо тут, на полу у ванной, и под ней открылся источник наружного кровотечения, так её перепачкавший: та незажившая татуировка на груди ближе к плечу. Впрочем, теперь я уже не так была уверена в её происхождении. Яся сделала пару коротких вдохов и вытянула ладони перед собой, начала читать тихим отрывистым голосом. Я думала, у меня будет хоть пара минут, чтобы сосредоточиться, но от неё почти сразу пахнуло жаром. Энергии будто было слишком много, она рвалась во все стороны, не давая себя направить, и обжигала обоих. Я попыталась вспомнить то ощущение, которое возникло тогда, когда Егорова змея рассыпалась в воздухе. Что-то на грани между сосредоточенным сознанием и расслабленным, витающим далеко – это было непросто поймать. Будто следуя внутреннему наитию, я упёрлась ладонями в пол, едва не одёрнув их – линолеум успел нагреться до обжигающего. Ты сначала чувствуешь этот жар, как будто он живой. Бьющаяся обнажённая жилка. Потом отталкиваешь. Всё хорошо, это не так уж и сложно. Дышать как будто стало легче на пару секунд. Но воздух начал густеть и липнуть почти сразу же, снова наливаться жгущей горечью. Ясса обернулась ко мне, запинаясь в заговоре. – Всё хорошо, у тебя получается, продолжай. Я была без понятия, насколько у неё получается, просто прошептала то, что ей нужно было услышать. Кирилл если и оставался в сознании, то в очень слабом, дышал прерывисто. И поэтому я снова сосредоточилась на том, чтобы согнать из воздуха трескающийся жар. Губы высохли, я облизывала их поминутно, проводя языком по шершавым трещинам. Страшно хотелось пить, но отойти нельзя было. Глубоко дышать не получалось, из-за сухого горла почти сразу начинался кашель, сбивающий мне концентрацию. Сердце заходилось, я сгоняла энергию даже уже не глядя, даже особо не думая, молясь, чтобы меня хватило если не до конца ритуала, то хотя бы как можно дольше. Когда серая пелена уже начала стелиться перед сознанием Яся вдруг замолчала, окончательно сползая вниз, на пол, ладони чуть-чуть дымились. Она закончила. Затаив дыхание, не смея как-то нарушить наступившую тишину, мы обе смотрели на Будаева. В этом напряжённом полуночном беззвучье он наконец вздохнул. Свободно и тихо. Его больше не мучили ни судороги, ни страшный кровавый кашель. Я обессиленно сползла на линолеум вслед на Ясей, думая, что можно уже сменить неудобное положение, но перед глазами потемнело в какой-то момент и, потеряв равновесие, я упала лицом в Кирилла. Он рассмеялся и притянул к себе ещё и сестру. – Вы обе отлично справились. Спасибо, что вытащили, – обнял нас, сгребая в охапку. – Спасибо. Спасибо. – Кирюн – придурок! – всхлипнула Ясса ему в плечо. – Чуть в тонкий мир не отъехал! – Мы все здесь чуть в тонкий мир не отъехали, – я прошептала растерянно, одними губами, обнимая их обоих так крепко, насколько хватало сил, потому что вдруг показалось, что они страшно дороги мне. Так безумно дороги мне, что я… – Ладно. Кто-то из вас, Будаевых, объяснит, что произошло? – Ты не рассказал ей? О своём проклятье? О… ох ёлки, а ты-то откуда вылезла? – Яся будто увидела меня впервые за вечер. Хотя скорее всего, она просто только сейчас полностью осознала мой феерический видок, рваную толстовку с засохшей кровью, синяк на скуле с содранной под ним кожей кожей и серое, без кровинки, измотанное лицо. – Ладно, давай я в порядок приведу тебя, для начала. Мы переместились в комнату, зализывать раны. Пока Кирилл отмывался от крови, Яся стянула с меня толстовку – не без труда. Поднимать левую руку, ту, где в плечо вошёл осколок стеклянной дверцы, было болезненно. Самого осколка видно не было, скорее всего, он в какой-то момент всё же был выдернут из раны, и кровь уже запеклась. Мы с горем пополам обработали перекисью, потом зелёнкой. Вернувшись в комнату, Кирилл сначала неловко замер на пороге, не зная куда деть взгляд, потом всё-таки прошёл в комнату и сел спиной ко мне, чтобы никого из нас не смущать. Он выглядел уже гораздо лучше, особенно учитывая кончики ушей, трогательно порозовевшие от стыда. Ещё бы, полуголые студентки ночью на твоей хате – к такому жизнь даже шаманов не готовит. Будаев помолчал пару минут растерянно, потом заговорил. – Я соврал, прости. Тот узор, что ты видела у меня на груди – это проклятье. Я получил его, когда мне было чуть за двадцать, на выпускном курсе. Буквально за день до вручения диплома, в ту ночь, когда умерла моя невеста. До сих пор не знаю, от кого такой подарок. Каждый раз… Каждый раз, когда использую шаманскую силу, оно даёт жуткий откат, очень болезненный, как сейчас. Так ещё и бессонница, как побочка, болтаюсь в астрале, потому что делать больше нечего. Поэтому без кофе жизнь – не жизнь. Он рассказывал с грустной улыбкой, опустив голову. И я даже на секунду подумала, что зря его не остановила, потому что если он не хочет делиться чем-то настолько личным, кто я, чтобы настаивать. – Кирилл, не продолжай, если тяжело. Жутко хотелось коснуться его, хотя бы просто руку на плечо положить. Чтобы он знал, что он не один, что он тоже заслуживает тепло. Но Кирилл сидел так, что я бы не дотянулась, а дёргать Яссу, колдующую над перевязкой, было нельзя. Поэтому я просто сцепила пальцы в замок, больно впиваясь ногтями в кожу. Дугуй хээ – цветок в круглом орнаменте, вокруг – то ли лепестки, то ли цепи. Вот что за узор я видела на его груди. Символ бесконечности, вечного течения жизни. Есть едкая ирония в том, что через этот символ проводит свою энергию проклятье. – Тем же летом я сбежал, чтоб не позорить семью. Проклятый шаман – где такое видано? Я стал пробовать способы снять его, искать новые и опять пробовать. И в какой-то момент перепробовал все. Поэтому теперь я просто… живу. Живу свою обычную жизнь. Такую, какая бы у меня была, если бы я родился без дара. И знаешь, в чём-то я даже рад. – Всё было бы хорошо, – Ясса затянула последний узел в моей повязке и открыла шкаф, выуживая оттуда чёрную футболку, Будаевскую, на несколько размеров больше. Я нырнула в неё и утонула почти сразу же. – Но оно понемногу забирает его жизнь. Очень медленно. Как и полагается самым забористым из проклятий. Они оба звучали потерянно. Даже объяснять не нужно было, сколько для Кирилла значит быть шаманом. Через что он прошёл, принимая решение им не быть. Какую пустоту это решение оставило за собой. – Погоди… Получается, что сегодня я… Что из-за меня это проклятие так сильно по тебе… Чёрт возьми, ты знал и всё равно пошёл, и теперь… Эмоции взяли верх, я так старалась весь вечер держать в руках себя, но боль, и нервное напряжение и это внезапное колкое осознание отключили механизм самоконтроля. Я начала запинаться, выдыхая каждую фразу отрывисто, сбивчиво, охрипшим голосом. – Чш-ш, не надо, не договаривай. Это только моя вина, я должен был раньше всё рассказать. И о проклятии, и про твоего весёлого бывшего. Но я хотел сберечь тебя, и за это любую цену готов платить, – он вдруг повернулся, обнял меня так крепко, позволив спрятать в своей рубашке лицо, замереть не веря, что мне всё это говорят. – Я никому тебя не отдам. Ни духам, ни магам, ни экзорцистам. Это ровно то, что нужно было после всего сегодняшнего ада. Я почувствовала, как натянутая внутри пружина слабнет, и ты только сильнее жмёшься к теплу. – Ну, мне надо идти, готовиться к зачёту, я все конспекты в общаге оставила, – непринуждённо объявила Ясса, направляясь в прихожую. – Так что пока, ребята. Оставлю вас. – Давай провожу, – подорвался Кирилл. – Тебе бы полежать, – с хитрой усмешкой и большим сомнением протянула Ясса. – Давай я провожу, – предложила, чтобы не оставаться в стороне. – Да вы что прикалываетесь?! Чтобы кто-то из вас отключился по дороге и упал в сугроб?Оставьте девушку в покое! – Позвони, как придёшь. – Слыш, Будаев! Оставить попытки мной командовать! Я личность самодостаточная. – Слыш, Будаева! Напомнить, кто вытаскивает твою самодостаточную личность каждый раз, как та вляпывается? – Лучше вспомни, кто вытаскивает твою, – Ясса вновь появилась в дверном проёме. – И я не Будаева. – Будь острожна! – Всё-всё, баярта, – она энергично помахала рукой, на ходу натягивая шапку, и выскочила в подъезд. – Почему она так сказала? – задумчиво спросила я, сонно глядя в опустевший коридор. – Что она не Будаева. – Ну, она взяла себе другую фамилию, когда сбежала из дома. Чтобы не вызывать подозрений. А ещё потому что наша ей не нравится, – Кирилл лукаво улыбнулся на последней фразе, в глазах блеснуло озорство. Точно. У неё ведь другая фамилия. Я же видела в списках старост. – Никто не хочет её тренировать, не потому что она девушка, а потому что её сила слишком велика. Есть опасность не справиться. Ты сама видела. – Да, – я задумчиво кивнула, покачиваясь на кровати. Мы остались одни и как-то неловко замялись почти одновременно. Было совершенно неясно, что делать с этим. – Слушай, Кирилл, прости, я… я бы вызвала себе такси до дома, но я не могу подняться, – призналась ему често с беспомощной виноватой улыбкой. – И не надо, – вдруг отозвался Будаев, щёлкая по выключателю и оставляя нас в темноте. Почти без сил свалился на диван, придавливая меня своим весом к пушистому клетчатому пледу, прижимаясь щекой к плечу. И в этой близости снова можно было услышать как стучит его сердце. Тугой искристый комок энергии, добрая душа шамана, дрожащий на ветру бенгальский огонёк. Наверное и минуты не прошло, прежде чем мы заснули, убаюканные теплом друг друга и мягкой обволакивающей тьмой. *** Волны накатывают на влажный серый песок и тут же возвращаются обратно к прозрачной большое воде. В Урочище Песчаном нет связи, чтобы предупредить о визите. Ни проводов, ни вышек, ни ровной прямой дороги. От Харанцев Кирилл шёл сюда пешком, потому что уазик поймать не вышло. Нужную хижину заклинатель узнаёт безошибочно, но в самый последний момент замирает на пороге, загадывая, чтобы тот, к кому он шёл, оказался дома. И прежде чем он успевает постучать, ему открывают дверь. – Сайн байна, Кирилл. Ты проходи, я ждал тебя, – старый шаман встречает на пороге и провожает в дом, где всё пахнет жжёным чабрецом и сквозь неплотно прилегающие доски на пол сочится рассеянный призрачный свет. – Это хорошо, что ты пришёл. Это ты молодец. Обнаружить, что ты не знаешь, что говорить, не так страшно, когда ты пришёл в место, где тебя понимают без слов. Дядя сажает его за стол и ставит рядом бокал с тарасуном, блюдце с кусочком хлеба. – Уезжаешь от нас, Кирилл? – спрашивает с мягкой полуулыбкой. – А чего так? У юного заклинателя чемодан в камере хранения Иркутского аэропорта и рейс в Москву на завтрашнее утро. Чужой незнакомый город и его тихий ползучий август, полный чёртовых неизбежностей. Кирилл никому об этом не говорил. Но дядя словно смотрит в чистую воду озера, что тихо накатывает на песчаный берег в десяти метрах от входа. И озеро открывает ему все тайны и секреты. – Обратился за советом к духам. Они сказали, что лучше уехать. И далеко, – когда заклинатель отвечает, взгляд у него потерянный, но он уже всё для себя решил. – Это правильно, они всегда лучше нас знают, – дядя Сэнгэ смеётся и треплет племянника по волосам, а потом его тон вдруг становится серьёзным. – Вижу, что кто-то навёл на тебя большое зло, да помочь не могу. Но ты сильный, ты теперь уже сам справишься. Это вполне может быть их последней встречей. Пока Кирилл сюда шёл, он так много хотел сказать, но теперь все слова исчезли, будто растворились в свете и пустоте. Так тяжело покидать родные места, край, где ты вырос, где всё с тобой говорит. Оставлять за плечами всё, что когда-то имело смысл, страшно. Вариться в чувстве собственной вины, бесконечно нарастающей, беспредельно жгущей – ещё страшнее. Это тяжело сформулировать, поэтому Кирилл просто утыкается лицом в дядин серый дэгэл и медленно выдыхает. – Ты не горюй, это так нужно, что ты уезжаешь, – старый шаман гладит его по голове, голос у него тихий, немного хриплый. – Значит, у тебя судьба такая. Значит, кто-то очень тебя там ждёт. Мне тенгри не дали своих детей, так это, видимо, чтоб я за тобой присматривал, ты мне как сын. И я всегда буду за тобой приглядывать, даже когда отойду. Ты почувствуешь. Ну, иди попрощайся с Байкалом. И дай я тебя обниму.