Бенгальский огонь

По потолку ползли отблески уличных фонарей, почти не рассеивая большого безмолвного мрака декабрьской ночи. От этого невозможно было угадать, который час. Четыре утра или, может, уже почти девять? Пора собираться в универ? Кирилл уютно сопел рядом, носом уткнувшись в моё плечо. Его тихое размеренное дыхание не давало до конца развеяться моей собственной тёплой полусонной истоме, и вдруг подумалось, что мне никогда не было так спокойно и хорошо, несмотря на весь пиздец, случившийся за последние сутки. Что мне нравится просто лежать с ним в кровати в обнимку, с пустой башкой, и не думать о том, что будет после восхода солнца. Что мне кажется, я даже смогу полюбить декабри, пусть руки в карманах и сводит от холода. Мысль о том, что Кирилл так близко подкралась незаметно, пронзила чем-то болезненно острым, до покалывания в кончиках пальцев, засела в затылке мучительным желанием прикоснуться. Кожа к коже. Ну да, я же теперь могу. До первых лучшей рассвета я даже могу прекратить постоянно спрашивать себя, какого хрена. Почему я с таким маниакальным упорством тащу себя в самую жуткую бездну из тех, что так старательно обходила. Нике Лесковой нужно выскользнуть из объятий, подхватить свой рюкзак, оставленный в коридоре, и поспешить на метро. Ника Лескова дрожащими от волнения пальцами убирает тёмную прядь с щеки шамана и касается его скулы. От одного этого где-то внутри простреливает, и я порывисто выдыхаю, думая, как бы не разбудить его. Прикусываю указательный палец, чтобы возвратить мыслям ясность, но оторваться всё равно не могу. Тянет где-то в груди, и губы трогает маниакальная улыбочка – надо же, всё уже так плохо. И почему до меня доходит только сейчас? Пальцы спускаются вниз по щеке и дальше – вдоль по линии подбородка, к губам. На костяшки вдруг лёг невесомый едва заметный поцелуй, и у меня аж сердце дрогнуло. Отдёрнула пальцы, как от ожога и задышала часто-часто. – Что такое, кошмар приснился? – сонно мурлыкнул Кирилл, приоткрыв один глаз. Он вообще будто рефлекторно это сделал. Будто и сам не понял. – Нет… Скорее, это был очень приятный сон, – отозвалась с потерянной улыбкой, прижимая руку к груди. Она всё пылала и пылала от его прикосновения. В глаза после такого смотреть было страшно, поэтому я опустила взгляд на его губы, и в тот же момент отчётливо поняла – это было фатальным просчётом. Точкой грёбаного невозврата. Подалась вперёд – не успела ни одуматься, ни испугаться – и прижалась к его губам. Кирилл от удивления даже попыток сопротивления не предпринимал, даже не отстранялся, будто сходу капитулировал. Мягкие расслабленные губы, такие приятно целовать. Отпрянула очень резко, почти в панике, переполошив лисьего духа, свернувшегося в изножье. Жар, ударивший в голову, в считанные секунды сменился льдом осознания: такое обратно не отыграешь, не заберёшь назад. Если бы могла совладать с собой, наверняка бы прошептала в подушку у его плеча задушенное «прости». Просто «прости» и всё, без «мне очень жаль». Потому что – и это самое страшное – мне ничерта не жаль. Будаев посмотрел на меня ошалело. – Лескова, ты… – договорить не смог, у него перехватило дыхание. Одним плавным ловким движением Кирилл сократил расстояние между нами до невозможного, втянул воздух у самой щеки, тыкаясь в неё носом. Выдохнул в приоткрытые губы, и – накрыл своими. Господи. Мы действительно… В первое мгновение я буквально вцепилась в его плечи, даже не осознавая, что, может, делаю больно. От ласковых тёплых прикосновений почти сразу расслабилась, прижалась к нему, заключая в объятиях. Это был не жаркий смазанный поцелуй, с которого мы начали. Этот – медленный, тягучий, из тех, что дают себя распробовать. Ощутить как сначала тебя легонько чмокают в уголок губ, потом чуть более настойчиво, даже немного нагло требуют продолжения, ты чувствуешь его язык на своём, и это такая бесстыдная херня, такая головокружительная. Трепет и блаженство, перемешанные с неловкостью, и каждое мгновение, как пытка: мне уже слишком много, я вся в чувствах. Пока Кирилл жадно зацеловывает меня, я охотно подставляюсь, прямо в поцелуй поскуливая от безысходности и желания, запуская пальцы в тёмные пряди. Что ты, нахуй, делаешь со мной, Будаев. Что ты, блять, творишь. Как сильно меня к тебе тянет. Как ты бесишь меня из-за этого, вызывая аллергию на подкожном уровне. Как я тебя… Прохладная ладонь скользнула под футболку, прерывая поток мыслей, вынуждая буквально подавиться воздухом. Кирилл аж замер от такой бурной реакции, и мне пришлось притираться к нему, бодаться в плечо и грудь, чтобы убедить, что всё хорошо. Мы на мгновение оторвались друг от друга, оба с шумным перебитым дыхании, губы слегка покалывало, немного жгло. Приподнявшись на локтях, я легонько чмокнула его в подбородок, спустилась ниже, задержалась губами где-то между ключицей и шеей. Мох, чёрная смородина, пряный древесный дым – так пахнет от его кожи, и от этого запаха колени дрожат. И тепло чужого дыхания, эта странная спонтанная близость ощущается так явственно, так остро, что я впервые за долгое время чувствую себя живой. Не механически, не по инерции. По-настоящему. Я едва-едва успела переключиться с застенчивых осторожных касаний губами на влажные горячие поцелуи, как майку с меня стянули, прошлись ладонями по выступающими под кожей рёбрами, вырывая невольный восторженный вздох. Кирилл мягко потянул меня вверх, и мы устроились в объятиях друг друга, то прижимаясь совсем близко, ласкаясь друг к другу беспорядочно и доверчиво. – Не боишься? – весело шепнула ему в губы. Вопрос был с подвохом, потому что мне кажется, нам должно быть очень-очень страшно, только я забыла, от чего. – В моём мире не принято отказываться от подарков вселенной. За это ломают руку в трёх местах, – сжимая мои ладони в своих, Кирилл улыбнулся так странно и застенчиво, что не понятно стало, шутит он или нет. Аккуратно, очень бережно коснулся ранки на плече, обнажившейся из-за сползшей повязки, обвёл вдоль края, рассыпая мурашки по ключицам. И это вдруг ощутилось, как что-то безумно личное, очень интимный жест. Я неловко скреблась по ткани его футболки, осознавая, что это уже вообще финиш, я не отдаю себе отчёт, уже ничего не рассчитываю, меня будто течением подхватило и уносит, а я даже сопротивляться не хочу. Откинулась назад, падая на подушки, чтобы немного подышать. Но как бы не так: Будаев весьма вероломно воспользовался этой переменой, чтобы зацеловать мой живот. Остановился там, где было ранение чуть было не отправившее меня на тот свет. Я поймала его пылающий взгляд в полутьме. Кирилл, наверное, как-то понял, что произошло там, в подвале. Догадался по своему заклинательскому наитию. Захотелось сказать, что-то ободряющее, потому что мне вдруг стало больно от его взгляда, но не успела, потому что в следующее мгновение Кирилл припал к коже губами, и я поплыла, судорожно сжимая в кулаке пушистый клетчатый плед. Потянута наверх его футболку, и он избавился от неё одним движением, отбросил куда-то в сторону. Прижав Кирилла к спинке дивана своими боданиями, я повторила пальцами орнамент на его груди, красивое переплетение линий, за которым скрывалось коварное гибельное зло. – Может я смогу сделать так, чтобы его не стало… – Давай сейчас не об этом, – выдохнули мне в макушку. – Когда ты так делаешь, у меня всё внутри замирает. Он накрыл мою руку своей, чуть сжал, обнимая теплом. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль «как бы не влюбиться в этого придурка», впрочем, почти сразу угасла, потому что в следующее мгновение меня ловко перевернули на живот, а потом потянули вверх, заставляя сесть на колени прижимаясь обнажённой спиной, выступающими лопатками к его груди, чувствуя на шее чужое дыхание и… Я ехидно ухмыльнулась себе под нос. Этому шаману стоило, наверное, чуть более прозаично выразиться. «Когда ты так делаешь, у меня встаёт член». Страшно хотелось пылкого грубого секса, чтобы ты больше не хорошая правильная девочка, чтобы тебя натягивали так, что искры из глаз. Кирилл будто это почувствовал, уловил на своём грёбаном тонком плане, переключаясь на более откровенные ласки. Ладонь легла на грудь, в ответ на это я только сильнее прильнула к нему, чувствуя, как пальцы играют с затвердевшим соском. Вторая рука медленно опустилась ниже, и я инстинктивно сжалась, не очень привычная к таким нежностям, очень личным, неторопливым и опьяняющим. Но поцелуй а затылок почти сразу снова меня расслабил, заставил откинуть голову назад, Кириллу на плечо. Чёрт возьми, голову кружит, а ты хорош. Он подвёл итог этим сладким пыткам, только когда я уже откровенно текла. Медленно вернул ладонь на моё бедро, не отрывая от кожи, оставляя на ней след от жемчужной смазки. Потом вдруг замер, будто сомневаясь. – Ты чего? – спросила на выдохе. – Я сегодня вроде как… Кирилл-не-купил-презервативы-Будаев, – сознался он со смешком. – Да я, в общем-то, на таблетках, – ага, благодаря мудаку-Черноусову. – Но как было бы удобно, если бы ты просто попросил о помощи своих духов. И вообще… Кажется, у нас назревает конфликт интересов, ведь грядёт зачёт по межкультурке, – в голосе появились мягкие язвительные нотки. Блять, нашла момент, чтобы пофлиртовать. – Никакого конфликта интересов, – проворковал Будаев, выцеловывая мне шею, – я спрошу тебя по всей строгости. – Хочешь выебать меня ещё и на экзамене? Ах-х-х… Он вошёл так плавно, и я инстинктивно качнула бёдрами, вызывая у Кирилла хриплый прерывистый выдох, впиваясь ногтями в его кожу. Невъебенно. Секс с ним – это как древний трепетный шаманский ритуал, и в поцелуях, и в нашем спутанном судорожном дыхании слышится ритмичный отзвук бубна, чувствуется жар и потрескивание костра, горечь его дыма, и над головами будто сплетается танцующий хоровод духов, пришедших на зов. У Кирилла такой приятный неторопливый ритм, и когда он поворачивает мою голову к себе, чтобы поцеловать, с губ срывается первый за эту ночь тихий блаженный стон.