Тонкие запястья

- Арс, прекрати. - рассмеялся парень, пока историк пытался вытереть влажной салфеткой запёкшиеся пятна крови возле губ, хоть они и были ничтожно маленькими и еле заметными. - С этим ты выглядишь, как Эдвард из Сумерек после охоты. - фыркнул мужчина и довольно хмыкнул, смотря теперь на чистое лицо Шастуна. - Давай покушаем, радость моя. - Нет, пожалуйста. - протянул мальчик, пряча лицо в подушке, чтобы спрятаться от историка. - Да. - ответил историк, легко поднимая его голову. Он взял в руки пачку йогурта. - Ротик открывай, ёжик. - зеленоглазый повиновался, но после съеденной ложки противно сморщился. - Арс, мне плохо. Я не вру тебе, честно. - Малыш, такой номер не прокатит. Кушай давай. - улыбнулся Попов и засунул ещё одну ложку, пока Антон продолжал морщиться. - Арс, я серьёзно. Меня тошнит. Позови пожалуйста Алексея Сергеевича, что-то не так. Мне очень плохо, не как вчера. У меня руки дрожат. - прошептал юноша и Арсений, кинув на него беспокойный взгляд, выбежал из палаты. В коридоре он увидел медсестру, которая видимо была закреплена за реанимацией, потому что она постоянно находилась где-то рядом. - Здравствуйте, позовите к нам Алексея, пожалуйста. Антона тошнит от еды и начался тремор. Ему что-то совсем нехорошо. - быстро проговорил историк, переводя дыхание после бега. - Хорошо, я побежала за ним. Идите пока к Антоше, а то он перенервничает. - крикнула она, уже убегая в ординаторскую к врачу. - Ёжик, с тобой ничего не случилось, пока меня не было? - спросил мужчина, забегая назад к своему Антоше. - Я снова кашлял кровью. - произнёс он и голубоглазый перевёл взгляд на салфетку в руке Антона, на которой виднелось несколько красных пятен. - Здравствуйте, что случилось? - поинтересовался вошедший врач, он сразу же положил стетоскоп на антоновскую грудь и слушал его дыхание. - Мне плохо от еды, и я кашлял кровью буквально два раза, сейчас уже нормально, вроде бы. - Ты вызывал рвоту? - настороженно спросил мужчина. - Не ври мне только, я не буду кричать, если ты это делал, не бойся. Я врач, мне важно это знать, а ругаться будет Арсений. - Нет, не вызывал. А что? - зелёные глаза Антона невинно посмотрели на врача, будто говоря, что подросток не врёт. - Еда до сих пор не может усваиваться. - он перевёл тревожный взгляд на Арсения. - Не кормите его сейчас, ему это только навредит. Я сейчас пришлю медсестру и она сделает укол, чтобы кашель точно не начался снова. Антон, мы сейчас поговорим с Арсением за дверью, не нервничай, хорошо? Тебе это вредно. - Арс... - его глаза стали наполняться слезами. Историк подошёл и поцеловал его в висок. - Ёжик, я быстро, если что-то случится, то зови меня. Я буду за дверью, не переживай так, солнце моё. - Шастун кивнул и вроде бы успокоился. - Что случилось? Почему ему снова плохо? - пробормотал Попов, когда они вышли в коридор. - Потому что еда не усваивается. Он слишком давно не ел, и пока мы начнём кормить его через катетер, обычная еда для него сейчас будет как яд. Мне нужно вам сказать, что его шансы уменьшились, обычно я не говорю такое родственникам больных, но Нурлан взял с меня обещание, что я вам буду говорить абсолютно всё. Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы его спасти, но это правда очень тяжёлый и запущенный случай. Если бы вы обратились хотя бы две недели назад, то шансов было бы больше. Простите, мне очень жаль. - проговорил он, опустив глаза, и ушёл за медсестрой. Алексей стал работать в больнице только два года назад, и ещё ни разу у него не было летальных исходов, он не хотел, чтобы этот школьник стал первым. Щербакову было больно от того, что он ещё более здраво оценивал шансы парнишки, и их почти не было. В любой момент у него просто начнут отказывать органы и тогда всё. Арсений не знал, как ему зайти назад, не выдав своего состояния. Шаст мальчик не глупый, сразу догадается, что с ним что-то не так. Он сразу поймёт, что Алексей не осчастливил его хорошими новостями. Учитель понимал, что, зайдя в палату, он расплачется, смотря на его мальчишку, и даже поцелуи сухих губ Антона не успокоят его, они сделают только хуже от осознания, что это может прекратиться в какой-то момент. У голубоглазого подкосились ноги, но он удержался, уперевшись рукой об стену. Попов не мог до конца осознать его слова. Историк проклинал самого себя за то, что вовремя не отправил мальчика в больницу. Он не имел права винить Алексея за то, что тот прямым текстом говорит, что шансов почти нет, Арсений сам привёз его в состоянии полутрупа, а врачи не всемогущие. Он видел состояние Антона, но доверился семнадцатилетнему подростку, который полгода голодал и решил, что в больницу ему не надо. Правильно говорил Паша, что учеников не нужно слушать даже под страхом смерти, хоть он имел в виду просьбы школьников об отмене самостоятельных работ. Арсений любил его всего. Он любил его зелёные и яркие глаза, которые сверкали каждый раз, когда он говорил о друзьях или о маме. Он любил его пшеничные волосы, которые на концах вились кудряшками и историку всегда было приятно их поглаживать, заставляя мальчика урчать от удовольствия. Он любил его родинку на носу, которая придавала парню немного комичности и милоты, делала его ещё более беззащитным. Он любил его вытаращенные ушки, которые Аляска лизала по утрам, пытаясь разбудить своего хозяина. Он любил его губы, которые он целовал и целовали его, вечно немного сухие и бледные, но уже такие родные для Арсения. Он любил его шею, которую иногда целовал, но чаще всего просто поглаживал или чесал. Он любил его талию, которая была красивей, чем у лучшей модели Victoria Secret, но которую всегда хотелось увеличить и даже иногда зацеловать до синяков, Арсению хотелось перестать так яро чувствовать его рёбра. Он любил его длинные и худые ноги, которые обвивали арсеньевский торс во время поцелуев, ляжки, которые можно было обхватить одной рукой, даже не стараясь. Он любил его запястья, тонкие запястья, которые было страшно трогать, боясь сломать, которые были всегда увешаны кучей браслетов, делая парня ещё более хрупким. Он любил его всего. Его чувство к Антону было неземным, у Арсения не было ни одной пошлой мысли, только искреннее чувство любви. Он утопал в Антоне, не ломая и не разрушая себя. Именно о такой любви пишут в книгах и показывают в фильмах. Арсений и Антон были, как Элизабет Беннет и мистер Дарси, Энн Ширли и Гилберт Блайт, Хейзел Грейс и Огастус Уотерс, Орфей и Эвридика, Дэвид и Виктория Бэкхэм, Джейн Эйр и Рочестер, Джон Леннон и Йоко Оно. Они были бы новой каноничной парой, на которую молились фанаты, если бы они были знаменитостями, и восхищались все люди, знающие их, о том, что такое вообще существует. Всё, что происходило между ними, нельзя было назвать искрой, это был настоящий огонь, который горел и становился больше с каждой минутой. Он разгорался, охватывая своим пламенем всё больше частей их душ. Каждый поцелуй и каждое объятие были словно хворост для костра. Об такую любовь можно было греться даже другим людям. Их любовь была уютной и согревающей. *** - Я не дурак, я всё понимаю. Я знаю, что всё очень плохо. Арс, пообещай мне одну вещь. - серьёзно попросил Шаст, и Попов резко перевёл взгляд на Антона. - Пообещай мне, что если я умру, то ты не поставишь крест на себе. Дай себе время пострадать, погоревать обо мне. Пей алкоголь, плачь и кричи, но переживи это. Спустя какое-то время ты найдёшь себе парня, который будет заботиться о тебе и носить тебя на руках всю оставшуюся жизнь, вы зарегистрируете свой брак во Франции и усыновите ребёнка. Пожалуйста, пообещай мне это, и я буду умирать с чистой совестью. - Прекрати, пожалуйста. - тихо попросил Арсений, зарываясь лицом в ладонях. - Не нужно решать за меня. Я люблю тебя и только тебя. Я хочу заботиться только о тебе и носить на руках только тебя. Я хочу зарегистрировать брак только с тобой и хочу усыновить ребёнка, который будет называть папами тебя и меня. Я не смогу построить то же самое, что есть у нас, с кем-то другим. Ты и сам знаешь, что это невозможно. Не говори о себе так, будто у тебя нет шансов. - Я просто чувствую, что их нет. - честно признался школьник. - Пожалуйста, Арс. - Не смей меня просить такое, ты не представляешь, насколько мне больно от мысли, что ты не будешь рядом со мной хоть один день. Я даже в кошмарах не видел этого. Жизнь без тебя - это нечто за гранью добра и зла. Только долбанный Дьявол мог такое придумать. Я даже знаю, как будет выглядеть мой личный Ад, если он существует. - усмехнулся Попов, накрывая своей рукой антоновскую. - Я тоже люблю тебя. - тяжело вздохнул он и перевёл взгляд на окно. - Попроси Диму приехать, пожалуйста. Я не хочу, чтобы у него осталось чувство вины, и он ненавидел себя всю оставшуюся жизнь, мы должны поговорить. - Я уже звонил ему, пока ты спал. У него телефон выключен. - Арсений бы под страхом смерти не признался самому себе, что он тоже подумал об этом. Хотя себя убеждал, что это было просто желанием помирить двух друзей. - Я очень скучаю по нему и по Окси. Я бы хотел её увидеть последний раз, но не хочу лишний раз её расстраивать. Передай Окси, что она невероятно заботливая и иногда даже заменяла мне маму. Скажи Окси, что она станет невероятным врачом, которая поможет миллионам астматиков, и возьми с неё обещания, что она первого сына назовёт Антоном. Передай Диме, что я совсем на него не обижен, он всегда был лучшим другом и переживал за меня. С него возьми обещание, что он и Окси поженятся и заведут милую собачку. Я постоянно благодарил судьбу за такого друга, как он, и даже завидовал самому себе. - Шастун не смог продолжить, потому что из глаз потекли слёзы. - Антош, пожалуйста, прекрати. - почти слёзно начал умолять его Арсений, прилагая все усилия, чтобы не зарыдать сам. - Я не хочу представлять свою жизнь без тебя. - Ты должен научиться жить без меня, мой любимый историк. - прошептал он, целуя арсеньевскую руку. Попов не успел что-то ответить, потому что его перебила зашедшая медсестра. - Арсений, вам уже пора уходить, время приёмов закончено. - сказала она с грустной улыбкой. - У вас есть пару минут. - она вышла. - Поцелуй меня. - попросил Шаст, Арсений улыбнулся и сделал то, что его просили. - Я так люблю тебя, пожалуйста, никогда не забывай это. Ты невероятный, самый красивый, самый умный, ты достоин самого лучшего. Ты был лучиком света в моей жизни, человеком, который вытаскивал меня из моего болота самоуничтожения и тратил время, нервы и деньги на то, чтобы мне стало чуточку лучше. Находиться рядом с тобой - это уже подарок. Я слишком сильно влюблён в тебя. - из глаз у него потекли слёзы, которые Попов не успевал вытирать. - Пожалуйста, не утони в чувстве вины и в самом себе. Следи за Лясечкой. - Антош… - историк не нашёл слов, чтобы ответить ему. Внутри что-то постепенно ломалось; - Не говори мне, что это прощание, пожалуйста. - Тебе идти пора. Поцелуй меня ещё раз. - у голубоглазого было чувство, что поцелуй был похож на последний, Антон никогда не целовал его так раньше. - Я люблю тебя, Арс, мой любимый историк. - Я люблю тебя, Антош, мой маленький ёжик. Уже завтра я буду здесь, рядом с тобой. *** Арсений вернулся домой, не снимая обувь, он прошёл в спальню и лёг на кровать. Аляска сразу оказалась рядом с ним, облизывая его шею. Попов понимал, что ему нужно поспать, ведь завтра с утра он собирался к Антону, в школе он может не появляться ещё около двух недель. Нурлан сделал ему справку, чтоб тот ухаживал за своим больным ёжиком. Сон будто бы назло не приходил, заставляя историка громко ворочаться. Его съедали мысли, пожирая его надежду и веру. В тот момент им овладел животный страх за близкого человека. Страх - это чувство, убивающее здравые мысли и логику, создающее физическую боль от мыслей. Маленькие дети боятся, что больше не увидят маму и папу, когда их долго нет дома. Школьники боятся, что получат плохую оценку, и их дома поругают и заберут телефон. Подростки боятся, что не сдадут экзамены, и они не поступят в университет, и зарабатывать придётся, подрабатывая официантом в кафе. Взрослые боятся за здоровье своих детей и за их благополучие, надеясь, что они выберут высокооплачиваемую профессию. Старики боятся, что их внуки заболеют и будут грустить, поэтому дарят им конфеты, пока родители ругаются, что ребёнка избаловали. Арсений же боялся за одно длинное, зеленоглазое и ушастое недоразумение, он боялся всеми клеточками своего тела. Он боялся, что это чудо может исчезнуть, что мальчик проиграет долбанной анорексии, которая улыбается, смотря на своё болезненное и сломанное творение, ни капли не сожалея, что довела ещё одного подростка. Видимо куча болезненных и изматывающих мыслей всё-таки утомила Арса настолько, что он смог уснуть. Аляска по привычке положила голову на арсеньевскую руку, и эти двое засопели, один проваливаясь в беспокойные и кошмарные сны, а другая просто мирно похрюкивая во сне. *** Раздался телефонный звонок.