Сгоревшие Во Славе.

В какой-то момент Гриндельвальд, должно быть, заснул. Иначе он не смог бы проснуться от запаха шипящего бекона. Он моргнул, открыв глаза, и увидел, что прислонился к краю дивана, а когда сел прямее и без палочки очистил свое тело, он повернулся и увидел Куини Голдштейн в крошечной кухне. Она осторожно размахивала палочкой, жарила яйца и обжаривала бекон, и выглядела очень красиво, стоя там в своем темно-фиолетовом бархатном халате. Она не заметила, что он проснулся, и тихо напевала, готовя с помощью своей палочки. Гриндельвальд довольно грубо откашлялся, и Куини обернулась, одарив его обаятельной улыбкой. -Доброе утро,- вежливо поздоровалась она. -Я просто подумала, что мога бы на скорую руку приготовить что-нибудь поесть. Вы любите яичницу с беконом, сэр? -Да.- Гриндельвальд медленно поднялся с дивана и понял, что она смотрела, как он спит. Его щеки слегка вспыхнули при этой мысли, при мысли о том, что она видит его поникшим и уязвимым. Ему нужно было восстановить господство. Сейчас. Он медленно направился на кухню и сказал ленивым голосом: -Тебе нравится готовить для людей. Это заставляет тебя чувствовать себя очень полезной. Когда людям нравится твоя еда, ты чувствуешь, что сделала что-то стоящее. У Куини слегка приоткрылся рот, и она выглядела немного пристыженной. Она повернулась к своим кастрюлям с едой и быстро прекратила готовить, прежде чем они могли сгореть. Ее фарфоровые щеки порозовели, и она пробормотала: -Просто мне всегда нравилось готовить. Мне становится хорошо, когда я кормлю людей. Гриндельвальд не поблагодарил ее за яичницу с беконом. Он молча съел их за маленьким столиком и позволил ей без единого слова вычистить и убрать его тарелки и столовые приборы. Он провел остаток утра, читая старый том о восстаниях гоблинов, который лежал на каминной полке, а Куини сидела на краю кровати, вертя большими пальцами. Как только Гриндельвальд почувствовал, что твердо восстановил, кто именно был главным, он спросил: -Хочешь книгу? Здесь, над камином, их несколько. -Они на английском? - осторожно спросила Куини и подошла. Гриндельвальд об этом не подумал. Книга, которую он читал, была на немецком языке. Он наблюдал, как Куини водила пальцами по корешкам ограниченного набора книг, и услышал разочарование в ее голосе, когда она сказала: -Все они французские или немецкие. Я слишком тупа, чтобы понять. -Куини, - усмехнулся Гриндельвальд, - ты понимаешь гораздо больше, чем большинство людей. Он вытащил Старшую палочку и вызвал французский любовный роман. Он поймал его левой рукой и направил на него палочку, осторожно бормоча: "Англоверто". Он открыл книгу и ухмыльнулся, затем закрыл ее и протянул Куини. Она в замешательстве нахмурилась, подошла и взяла у него книгу. Она открыла ее, и ее глаза немного выпучились. Она счастливо улыбнулась и прочитала по-английски. -Жанетта и Мариен: Повесть о горе и скорби в Марселе. Вы перевели ее. Гриндельвальд наблюдал, как она радостно отнесла книгу обратно на кровать, где снова села и начала читать. По какой-то причине то, что я сделал ее счастливой, было волнующим переживанием. Его сердце бешено забилось, когда он увидел эту ухмылку, наблюдая, как она сидит и так удовлетворенно читает. Почему его волнует, спрашивал он себя, счастлива ли его слуга? Его вообще не должен волновать уровень ее радости в любой данный момент времени. Это было несущественно; все, что имело значение, - это ее эффективность, ее лояльность. И все же. В середине дня Гриндельвальд закончил свою книгу и встал, стоя у окна и глядя на пышное снежное покрывало на вершине скалистой горы. Он вздохнул от осознания и, засунув руки в карманы своих черных шерстяных брюк, сказал вслух: -Он не вернется в этот коттедж. Он ушел. Гриндельвальд услышал скрип кровати позади себя, когда Куини встала, а затем услышал стук ее каблуков по деревянному полу - она переоделась в аккуратное черное шерстяное платье несколькими часами ранее. Она подошла, встала рядом с ним и осторожно спросила: -Как вы думаете, куда он делся? -Вероятно, в Англию, - предположил Гриндельвальд. -Он думает, что готов убить Альбуса Дамблдора. Он не хочет делать это как мой слуга; он устал служить людям. Он убежал, чтобы выполнить мою просьбу без моего разрешения. Вот во что я верю. Куини тяжело вздохнула.-И вы пошлете людей в Англию, чтобы они погнались за ним? Чтобы выследить его? Сэр? Гриндельвальд повернулся к ней лицом: -Я поеду в Англию за мальчиком. И ты пойдешь со мной. -Я? - Куини выглядела шокированной, но Гриндельвальд объяснил. -Последнее, что мне сейчас нужно, - это вторгнуться в Англию с разношерстной армией в поисках пропавшего без Вести изгоя. Это нужно сделать правильно. Внимательно. Только я и мои Легилименты, спокойно работающие, чтобы найти мальчика и убедить его... -Чтобы встать в строй? - подсказала Куини, и Геллерт кивнул. У Куини слегка закружилась голова, когда она дышала. -Тогда возвращаемся в Англию. Когда мы уезжаем? Сейчас? -Нет, - сказал Гриндельвальд, качая головой. -Мне нужно время, чтобы отправить сообщения в Вену, чтобы Винда и другие знали, что я уезжаю. Нам придется упаковать чемоданы. И я хотел бы пройти мимо Призрака хопалонга. Отсюда в Париж, из Парижа в Кале, из Кале в Англию. Нам нужно быть готовыми скрываться все время, пока мы там, - мощные Чары Преображения и Разочарования. Куини оглядела маленький коттедж и полушутя сказала: -И вот я как раз собиралась предложить открыть бутылку огненного виски, которую нашла сегодня утром в шкафу. Гриндельвальд покачал головой и ухмыльнулся. Он снова уставился в окно, туда и вниз, на построенный им замок, и вытащил руку из кармана брюк. Он потянулся к пальцам Куини, скользнул своими в ее, и услышал, как у нее перехватило дыхание. Он взял ее за руку, без палочки наполнил и вызвал ее чемодан, держа его в правой руке, и бросил взгляд на Куини. Затем, не сказав больше ни слова, он аппарировал обратно в Нурменгард, забрав ее с собой и обойдя свои многочисленные тщательно построенные обереги.

***

Это была самая ясная ночь, которую Гриндельвальд мог вспомнить за очень долгое время. Он уставился в небо и сжал в руке бутылку огненного виски, задаваясь вопросом, пытался ли кто-нибудь когда-нибудь по-настоящему сосчитать звезды. Можно ли это сделать? Внезапно он почувствовал себя очень маленьким, думая о звездах, и это ощущение его не волновало. Он вернулся в свой кабинет, снова отхлебнул из бутылки огненного виски, и у него закружилась голова. Он не был пьян уже много лет. Он был слишком занят обретением власти, чтобы ослаблять себя алкоголем. Но Куини раньше вложила ему в голову эту идею, идею напиться вместе, и после того, как они вернулись в замок для логистики, он взял бутылку прекрасного огненного виски из магазинов замка и открыл ее для себя. Теперь он был глубоко погружен в бутылку и чувствовал это. Он скользнул в свое прочное кожаное офисное кресло и провел пальцами по своим теперь уже растрепанным льдисто-светлым волосам. Он хотел, чтобы она была здесь, подумал он. Ему хотелось поцеловать ее. Как это было нелепо. Как глупо она его выставила, с выпивкой или без нее. Она сделала из него идиота, целуя ее в лоб, обнимая ее в лесу, позволяя ей извиваться над ним в освещенном огнем коттедже. Он хотел ее сейчас. -Куини! Он выкрикнул ее имя резким лаем, как будто она каким-то образом могла услышать его сквозь слои дверных проемов и коридоров между ними. Она, конечно, не ответила; наверное, она примеряла пятнадцать оттенков помады или что-то в этом роде. Гриндельвальд отхлебнул еще огненного виски, и оно обжигающе горячим и злым попало ему в горло. Он медленно моргнул и поднялся, чтобы встать из-за стола, шатаясь вышел из своего кабинета и распахнул двойные двери в коридор с помощью магии без палочки. -Куини! - снова крикнул он, делая еще один глоток. Хватит, подумал он. Если он выпьет еще, его может стошнить или он потеряет сознание. Он уничтожил пугающе пустую бутылку огненного виски, уронив ее и грубо взмахнув рукой, прежде чем стакан ударился о мраморный пол. Даже будучи глубоко пьяным, его магия была мощной. -Куини! Внезапно он услышал ее - прекрасную оркестровую музыку, Волшебную оперу под названием "Иветта, любимая всеми". Его проигрывали на усиленном фонографе в одной из гостиных. Гриндельвальд нахмурился и неровными шагами направился на звуки музыки. Он сглотнул, в ушах у него закружилось, а в ушах зазвенело. Он ворвался в гостиную и увидел, что Куини стоит, глядя в окно на ночное небо, слегка покачивая бедрами в такт музыке. -Куини. Она быстро обернулась; должно быть, она не слышала, как он кричал, перекрывая звуки музыки. Гриндельвальд прошел дальше в комнату и зацепился ногой за угол плюшевого бархатного дивана, слегка споткнувшись. Он схватился за спинку дивана и уставился на Куини, которая направила свою палочку на фонограф и убавила громкость. Она убрала палочку и тихо заметила. -Вы пьяны, сэр. -М-м-м.- Гриндельвальд поднялся и пожал плечами. -Разве ты не хотела выпить огненного виски в коттедже? -Я просто пошутила, - испуганно сказала Куини. Она подошла к нему и поправила мантию, упавшую с одного из его плеч. Он понял, что был в полном беспорядке. Он сглотнул и что-то пробормотал ей, повинуясь инстинкту и импульсу. -Ты на вкус как мята. Глаза Королевы расширились, и она прошептала: -Я использую мятное зелье по утрам и вечерам. Гриндельвальд энергично кивнул и навис над ней, слушая, как музыка на записи перешла в красивый двухступенчатый ритм. Он знал эту оперу; кордебалет вышел и танцевал во время этого эпизода. Танцевали… Он протянул левую руку и взял правую Куини, и она казалась смущенной, пока он не положил правую руку на ее узкую талию. Она молча положила левую руку ему на плечо, и Гриндельвальд начал раскачиваться. Это было грязно. Он был пьян. Он был так пьян, но она, казалось, не возражала. Она просто смотрела на него, как будто он был луной и звездами, как будто он был нарисованным закатом, как будто он был совершенством. Она посмотрела в его мутные, странные глаза, и он понял, что от него разит огненным виски, когда он пробормотал ей: -Завтра мы уезжаем в Париж, а затем в Кале. Я уверен, что мне придется принять Зелье от Похмелья. Утром у меня будет раскалываться голова. Куини тепло улыбнулась ему и спросила, когда они двигались в своем неуклюжем танце: -Почему вы так много выпили, сэр? -Я действительно не знаю, - признался он, и он не знал. У него не было для нее подходящего ответа. Было ли это потому, что ему нужна была его Обскур, чтобы его планы по кончине Дамблдора не были сорваны? Было ли это потому, что он просто не был сильно пьян так долго, что это просто казалось запоздалым? Или это была она? Он не знал. Он медленно моргнул, не в силах удержаться, чтобы немного не споткнуться, а затем прекрасная балетная пьеса закончилась, и пластинка на фонографе закрутилась в резкой тишине. Ноги Куини перестали двигаться, но она держала левую руку на плече Гриндельвальда, а другую крепко держала за его руку. Она уставилась на него, стоя в неловкой танцевальной позе, без музыки, которая вела бы их, и прошептала: -Вы сожгли меня заживо. Гриндельвальд с трудом сглотнул. -Я создал это пламя, чтобы впускать только верных. Ты прошла через него, потому что была верна ... -Нет.- Она осмелилась прервать его, и по какой-то странной причине она не мога заставить себя вспомнить. Она покачала головой и облизнула губы. -Я была никем. Ничего. А потом я прошла сквозь это голубое пламя, и вы словно создали меня из ничего. Вы... заставили меня жить. И мне нужно, чтобы вы знали, что я... Она все еще держала его, держала за руку, держала за плечо, и пластинка нетерпеливо вращалась, когда игла царапала ее. Гриндельвальд почувствовал себя более пьяным, чем когда-либо, когда поднялся на ноги и спросил самым ровным голосом, на который был способен: -Что ты хочешь, чтобы я знал, Куини? Ее прекрасные широко раскрытые глаза наполнились слезами, и она тихо сказала: -Я бы тысячу раз сгорела ради вас. Вот и все. Внезапно Гриндельвальд огрызнулся. Все внутри него, каждая крупица самообладания и собранной, учтивой манеры, растворилось. Он отпустил руку Куини и, схватив ее за талию, подтолкнул к стене. Она тихо взвизгнула от удивления, особенно когда ее спина ударилась о стену, а пальцы Гриндельвальда прошлись по ее грудной клетке. Он наклонился и крепко поцеловал ее, сжимая ее губы своими и зная, что сейчас он ужасно неуклюж. Он облизнул ее нижнюю губу, прикусил ее, просунул язык ей в рот и прижал его к ее губам. Она тихо застонала, ее руки взлетели к его черному бархатному жилету. Она притянула его ближе, удивив своей наглостью, и он понял, что она сильно его хочет. -Это может означать только гибель, - подумал он. Они оба пребывали во взаимной тоске. Ничего хорошего из этого не выйдет. Но ее волосы под его ищущими пальцами были похожи на шелк, а ее голос вибрировал у его рта, и на вкус она была как мята. Поэтому он не мог остановиться. Нет, я никогда так не целовал Винду, у него возникло внезапное желание успокоить ее. Почему его волнует, что она знает о Винде? Он должен был заботиться только о ее выступлении для него, но теперь он прижал ее к стене, в то время как пластинка оперы просто крутилась и крутилась в ошеломленном молчании. Ее пальцы обхватили материал его жилета, прижимая его ближе, и он сжал ее талию, когда запустил руку в ее золотистые волны. Он снова поцеловал ее, гадая, насколько сильно у него был вкус огненного виски. -Я совсем не против вкуса, - пробормотала она ему в губы, и внезапно Гриндельвальд понял, что его Окклюменционные щиты дрогнули в пьяном состоянии. Он зажмурился и отругал Куини. -Держитесь подальше от моей головы, мисс Голдштейн. -Мне очень жаль, сэр. -Она тяжело дышала, глядя на него, ее губы были в красивых синяках от поцелуев. Она призналась: -Я и не пытаюсь; вы очень много думали об этом. -Хм.- Гриндельвальд крепко запер свой разум, затем с некоторым усилием пробился сквозь алкогольный туман и честно сказал: -Мне нужно лечь спать. Завтра напряженный день. -Хорошо. -Куини казалась более смущенной, чем когда-либо, и он снова мог прочитать неуверенность на ее лице. Гриндельвальд уставился на нее, прямо в глаза, немного опустил свои Окклюменционные щиты и подумал про себя. Никогда не было ничего подобного, Куини. Ни с кем. Тогда он запер свой разум, как в хранилище Гринготтса, чувствуя внезапный стыд и насмешку над собой. Что, черт возьми, он только что сделал, показав ей подобную мысль? Какие безумные идеи она могла бы развить из этого? Ничего хорошего из этого не могло получиться. Но Куини только немного поплакала и очень решительно прошептала: -Вам следует немного отдохнуть, сэр, потому что завтра мы с вами отправляемся на очень важное задание. Для общего блага. -Для общего блага, - кивнул Гриндельвальд и медленно попятился от Куини. Он снова споткнулся, и она протянула руки, чтобы поймать его за жилет, точно так же, как он поймал ее с помощью магии в лесу. Внезапно они снова переплелись, и он на какое-то безумное мгновение подумал, не пригласить ли ее поспать в его постели. Она сделала бы больше, чем просто спала, подумал он, и ему живо представилось, как он снимает с нее платье и видит, как выгибается ее спина, когда он заставляет ее... -Куини. -Его щеки вспыхнули, но она, казалось, поняла, что одному из них нужно положить конец безумию. Поэтому она провела пальцами по его бархатному жилету и на мгновение закрыла глаза, словно вдыхая его. Затем она очаровательно улыбнулась ему и сказала теплым голосом: -Я иду спать, сэр. Я хочу быть очень хорошо отдохнувшей и готовой завтра. Я намерена делать для вас хорошую работу. Мы найдем Аврелия и вернем его в ваше лоно. Я соберу свою расширенную сумку. Большое вам спасибо за танец. Я буду… Я благодарна за этот танец. Спокойной ночи, сэр. -Спокойной ночи.- Он смотрел, как она торопливо выходит из гостиной, слушая, как ее каблуки стучат по полу всю дорогу по коридору. Гриндельвальд вытащил Старшую Палочку и направил ее на фонограф, осторожно вынув пластинку и положив ее на стол рядом с плеером. Он использовал свою палочку, чтобы снять иглу с проигрывателя, а затем в гостиной стало тихо и тихо, и Гриндельвальд был пьян и одинок. Несколько часов спустя он лежал в своей постели, проваливаясь в сон, трезвея, его разум был загроможден. Ему нужно было найти Доверие. Ему нужна была смерть Дамблдора. Ему нужно было, чтобы его последователи продолжали свою работу здесь, в Австрии. Ему нужно было прикоснуться к Куини Голдштейн. Нет. Почему она была такой агрессивной, как насекомое, жужжащее в его черепе? Гриндельвальд зажмурил глаза и понял, что он сделал в своем глубоко пьяном состоянии. Он ослабил свою Окклюменцию и показал ей, что она особенная. Она была уникальна. Она была одинока в его переживаниях. Что за опасный поступок, подумал он. Что за глупый, глупый, опасный поступок ты совершил. Но все его отвращение к себе и ругань не помешали ей появиться за его веками, когда он погрузился в сон. Она была там - вторгалась - и все же ее присутствие погрузило его в самый глубокий и успокаивающий сон, который у него был за последние годы. И когда он проснулся утром, готовый отправиться в Париж, он был отдохнувшим и решил перестать бороться с ней. Некоторые сражения не стоили усилий.