***
Кровать Чуи не заправлена, одеяло отброшено в сторону, одежда валяется на полу — всё говорит о том, что хозяин покидал квартиру в спешке. Добавим сюда пересказ Коё их с Чуей последнего разговора, и вывод напрашивается сам собой: после задания домой он не возвращался. Дальше всё по отработанной схеме. Ох! Если бы только не приходилось объяснять этой надоедливой девке каждый свой шаг! — Это пустая трата времени, — тянет Юан на его решение вызвать Чуиных подчинённых. — Если б те парни что-то с ним сделали, они ни за что в этом не признаются, — она сверлит Дазая взглядом, а тот, в свою очередь, телефон. Будто от их консолидированного внимания тот зазвонит быстрее. — Ты глава мафии! Со своими ресурсами мог бы давно перерыть весь город и найти его — почему ты до сих пор ничего не сделал? — Это подчинённые Чуи. Они были бы полными идиотами, решив вредить командиру. Тем более пользователю способности. Он превосходит их в силе, в звании, — поясняет он монотонно. — Тогда это тем более бесполезно! — Эти люди — последние, кто его видел, — блять! Ну почему нужно комментировать такие простые вещи? — Ты разве не работаешь в допросной Коё… сколько уже недель? Чем ты там занимаешься? Вышиваешь крестиком? — Я… я просто волнуюсь, ладно? А ты… — она тыкает пальцем в Дазая. — Ты просто сидишь и пялишься в свой смартфон! Скажи, тебе всё равно?! Ещё один дурацкий вопрос. Юан подступает ближе. — Знаешь, — продолжает она, — я не настолько глупа, чтобы клевать на твои уловки. Да, и Чуя, кстати говоря, тоже. — Но, знаешь, я ведь правда, правда начала верить, что твоя забота о нём — не показуха. Что тебе действительно не плевать. Для меня это было из ряда фантастики — ты ведь толком его не знаешь. Но то, как ты обращался с ним в ресторане, или когда заставил овец убрать за собой дерьмо, убедило меня в обратном. Теперь я вижу, как ошибалась. Всё это был лишь фарс. Ни на что больше ты не способен! Как же она сейчас похожа на Чую! Дазая это открытие завораживает и расстраивает. Оба чертовски упрямы и прямолинейны, когда дело доходит до высказывания своего мнения, и при этом настолько честны, что это граничит с глупостью. Оба оживляют пространство вокруг себя, оба такие громкие, дерзкие… За исключением того, что Юан за это хочется выставить за дверь, чтобы своим лязганьем ржавой хлеборезки донимала кого-нибудь другого, ну а Чую… Что ж, Чуя — это просто Чуя. — Скажи, неужели после стольких лет вместе ты о нём такого низкого мнения? Ряд зубов разевается, потом снова захлопывается. Глаза горят презрением и ненавистью, адресованными только ему. — Я думаю о Чуе больше, чем ты когда-либо будешь, — в конце концов выплёвывает она. Дазай вздыхает от такой предсказуемой реакции — хлеборезка, да и только. — У Чуи есть способность, которая делает его одним из сильнейших людей на планете, и в девяносто девяти процентах случаев она ему не нужна. Если бы только ты перестала недооценивать его, и пораскинула бы мозгами! Сейчас у нас нет причин для паники, которую ты тут разводишь. — Я знаю, что он силён, но это не значит, что он не непобедим, — огрызается она. — Или что его нельзя ранить. У меня сложилось впечатление, что за этими стенами толпы людей жаждут того, чтобы заполучить хоть кого-то из мафии! Разве его не могли схватить, просто чтобы выпытать информацию? Хоть таких людей и полно, они обычно очень наивны (кто поумнее, знают, что не бывает пытки страшнее, чем стать предателем). Похитители не опасны — они очень глупы. Во всяком случае, Чуя не мог попасться так просто. — Что-то ещё случилось, — говорит Дазай вслух. К счастью, бессмысленный разговор прерывает приход подчинённых. Заслышав шаги, Дазай занимает место за рабочим столом, пока Юан растерянно озирается. Страх и волнение ей так не идут, что Дазай готов сжалиться: — Встань рядом, — велит он, пока охранники вводят отряд Чуи. Их четверо: Миура, Коста, Шираки, и Ханда. Ну вот, встаёт на место ещё одна деталь пазла. Тем не менее, он подробно расспрашивает их о миссии. Рассказ оказывается ни удивительным, ни полезным: за эспером выехали на мотоциклах; задержание прошло гладко и без заминок; после прибытия эвакуации и зачистки Чуя отпустил их по домам. Единственная важная деталь: Миура с Шираки видели, как Чуя с Кармой о чём-то шептались перед отъездом. Что ж, хотя значимость Кармы стала ясна уже после того, как его не смогли найти ни в спортзале, ни в общежитии, несмотря на многочисленные звонки и даже электронные письма, теперь должна понять даже Юан. Дазай отпускает отряд; принимает звонок от группы, которую отправил в доки искать улики. Они нашли мотоцикл Чуи; по «странному» стечению обстоятельств камеры наблюдения по всей округе были отключены; также кто-то из владельцев заявил о пропаже лодки. Он упорно игнорирует взгляд, которым Юан сверлит его, делая ещё пару звонков. Наконец, когда все подчинённые озадачены, он блокирует телефон и поднимается с кресла. — Собирайся! — Ты… мы знаем, где Чуя? — Я буду знать, где сейчас человек, который знает, где он, минут через пять, — Дазай подходит к стене, касается её ладонью — та выдвигается вместе с небольшой полкой. Он вытаскивает два пистолета и предлагает один Юан. Она тянет руку, но Дазай медлит, не отдавая оружие. — Ты знаешь, как им пользоваться? — Естественно. Я не ребёнок. — Знаешь, умение стрелять не приходит автоматически с возрастом. У тебя есть опыт? Впервые во взгляде, который он получает, есть что-то помимо эмоций. Есть глубина, боль — старая рана. — Я научилась, когда мне было шесть. Так ты дашь мне пистолет? Наверняка это какая-то детско-слезливая история, не блещущая оригинальностью, но вместе с ней Юан выглядит достаточно убедительно, чтобы носить оружие. Он вкладывает пистолет ей в руку без каких-либо комментариев и направляется к двери. Теперь им нужно в гараж. Эх, ехать на лифте без Чуи — тоска: сорок этажей пролетают в полном молчании; в кабине грузоподъёмника невероятно пусто. К счастью, машину ждать не приходится: «Gangsta’s Paradise», ревущая на весь паркинг, сигнализирует, что Альбатрос уже здесь. Телефон мигает о входящем сообщении; Toyota распахивает двери, а их водитель убавляет звук, чтобы тот не превышал болевой порог. — Мы уже знаем место, босс? — спрашивает он, когда все расселись. Дазай показывает координаты, добытые одним из лучших хакеров мафии: всё утро было потрачено, чтобы проверить устройства, которые Карма мог иметь при себе. Его карточка и телефон использовались в одном из мотелей в предпортовом районе около часа назад. — Постойте, — влезает Юан с заднего сиденья, — Чуя там? Или тот другой парень? На лице Альбатроса расцветает неподдельное удивление. Боже! Как он дожил до своих тридцати и достиг положения в мафии, будучи временами откровенно тупым, для Дазая остаётся загадкой. — Ой, привет! Ты Юан, верно? — Да, — не спрашивая, его имени, она обращает всё своё внимание на Дазая. Пихая Альбатроса в бок — пора уже ехать — тот цедит с нескрываемым раздражением: — Ты вообще слушаешь, что я говорю, или просто смотришь мне в рот и киваешь? — ему пора перестать удивляться: Юан не умеет задавать умные вопросы. — Ну, ты не самый последовательный человек, знаешь? — Нет. Чуя с этим справляется без проблем. — Так я не Чуя! — И я с ужасом осознаю это. — Итак, — восклицает Альбатрос, привлекая внимание, — Чуя-кун правда пропал, как говорят, или вы оба просто переживаете из-за пары пропущенных? — Я не то чтобы переживаю, — отвечают Юан и Дазай хором. Стоп. Не кради мои фразы! Лучше бы дальше продолжала истерить. Хотя Альбатросу ответ понравился: — Хей, босс, а она больше похожа на Чую, чем ты думаешь! — Что? — Что это значит? — требует Юан. — Ну, мы втроём были на миссии неделю назад, и они оба дружно отвечали на мои вопросы, прямо как вы сейчас! Повисает пауза. Бля, и зачем он это сказал? К счастью, в этих словах Юан выискивает информацию, за которую можно ухватиться. — Так ты знаешь Чую? — Не так хорошо, как босс, — он подмигивает, — но мы общаемся. Иногда. Ладно, большую часть времени говорю я, но это ведь Чуя — тихий чувак. Из всех прилагательных в мире «тихий» — последнее, что ему подходит. Чуя не молчит. Чуя ярко высказывает своё мнение. Он искрится, когда смеётся, поднимает шум, если выпьет вина. Чуя живёт громко и любит точно так же! — Или ты ему просто не нравишься, — заявляет Юан. — Хм? Я? — Я говорю: Чуя не зажимается, когда со мной. — Так, подожди… — Альбатрос выглядит таким расстроенным, что его почти жалко. — Так вы двое?.. — А? Чел, ты так до конца жизни… — Я имею в виду: ты говоришь: он не сдерживается. — Я имела в виду, что он не тихий! Будешь. — Это всё ещё звучит грязно… Дрочить. — Грязный здесь только ты! В тряпочку. — В свою защиту хочу сказать… Дазай выкручивает динамики на максимум, чтобы заглушить подробности любовных похождений Альбатроса, и тот, хвала богам, затыкается. Вскоре они прибывают на место. Усилием воли Дазай заставляет себя дождаться, пока пять машин оцепят мотель. Его сердце колотится. Он нарушил тысячу правил, просто сюда приехав: подумать только, припёрся сам на задание, куда обычно посылает шестёрок! Чтобы занять себя, пока боевики прочищают здание, он теоретизирует, что, возможно, Чуе подвластен не только закон всемирного тяготения. Когда докладывают о захвате целей, Дазай может покинуть салон. Решительным шагом он направляется внутрь. По зданию как-будто прошёл ураган, но мафиози расступаются перед ним и с почтением отворяют двери — со стороны его появление наверняка будет эффектным. Альбатрос и Юан торопятся следом. Наконец их подводят к двери с выцветшим номером «48», а затем в комнату, не отличающуюся чистотой. Все дети здесь, сгрудились на одной двуспальной кровати; каждому в голову нацелен как минимум один пистолет. Все напуганы и дрожат, как поросята перед забоем. Очевидно, никто, кроме Кармы, вообще не понял, что произошло. Не тратя более времени, Дазай начинает допрос. — Как вы здесь оказались? Карма дёргается, будто его ударили током, тяжело вздыхает и подымает на Дазая глаза… — Я-я хотел спасти мою подругу: она болела, и я не знал, как ей помочь, — бормочет он на грани слышимости. — Когда Чуя-сан спросил, что случилось, и я ему рассказал, он вызвался забрать её у Эйса. Поэтому мы спасли Руби и остальных: иначе бы их убили. А потом мы отвезли Руби в больницу, а потом приехали сюда, и это всё моя вина! Я возьму на себя ответственность! Но поймите, я не мог позволить им умереть! В комнате полная тишина: слышно, как сердце Кармы колотится. И с каждым его прерывистым вздохом, терпения у Дазая остаётся всё меньше. — Где Чуя? Карма моргает. Ответ прямо в его глазах, но парень молчит. Не сводя с него взгляда, Дазай протягивает руку в сторону. — Дай мне свой пистолет, — говорит он ни к кому конкретно не обращаясь. Через секунду знакомая сталь ложится в его ладонь. Убедившись, что тот заряжен, он делает шаг вперёд, наводя дуло на самого младшего. Учащённое дыхание разносится по всей комнате. Маленький мальчик начинает беззвучно плакать. — Может быть, вы подумали, что я здесь ради дружеской беседы. Простите за дезинформацию. Скажи мне, где Чуя, или я пристрелю всех твоих друзей. По одному. — Я не знаю, где он! — стонет Карма; взгляд его мечется между Дазаем и пистолетом в его руке. — Он сказал нам идти, что найдёт нас, когда избавится от погони. Н-но я не знаю: отбился ли он, или что-то случилось. Или он вообще не стал нас искать, когда вернулся в порт — я не знаю! Прошу вас, не убивайте их за мои ошибки. Это я виноват! Ну что за бардак! — Теперь ты объяснишь всё ещё раз, не упустив ни одной детали, — Дазай пилит Карму взглядом, пока не получает дрожащий кивок. Затем он опускает пистолет — не нужно, чтобы мальчик сходил с ума, пока вспоминает важную информацию. Странно, конечно: в комнате ещё двадцать боевиков со взведёнными автоматами, источающими прямую угрозу, но он успокаивается — страх редко рационален. — Тщательно и последовательно. Понял? — Д-да… Следующие пятнадцать минут Карма рассказывает о том, что случилось: о корабле Эйса в Токийском заливе, об ужасных условиях работы и отвратительной охране труда; о прошедшей миссии, глупом большом сердце Чуи и о его стремлении помочь; об украденной лодке, снятых ошейниках и доблестной жертве Чуи, которая совершенно очевидно привела к его поимке. Что ж… Карма оказался всего лишь маленьким ссыкуном, а не шпионом Эйса, как Дазай думал сначала, но вины его это не умаляет. Как бы фортуна не любила ребёнка, он проебался там, где было нельзя. Теперь Дазай еле сдерживается, чтобы не размазать его по стенке без объяснений. — Неужели в тебе нет ни капли верности? — мне интересно, как ты ответишь, малец. Карма моргает. — Вы имеете в виду — хозяину? — Эйс давно уже не твой хозяин. Есть кое-что, за что ты должен благодарить Чую. Он не позволил твоим друзьям сгнить на корабле, решил рискнуть, хотя знал, что его выходка может иметь последствия. Чуя остался, чтобы вы смогли сбежать, а ты даже не поинтересовался, выбрался ли он оттуда! Не рассказал никому, что случилось и не позвал на помощь, — слова на вкус, как кислота; Дазай надеется, что жгут они точно так же. — Поэтому я спрашиваю: где твоя верность? По всему, что я вижу, мне ясно одно: ты, Карма, хотел, чтобы Чуя попался. Это не закончится для тебя хорошо. — Я… я собирался, — наконец шепчет Карма. — Я хотел искать Чую-сана, но нам пришлось ехать в б-больницу, и… — Он останавливается, громко сглатывая, и опускает глаза, — я боялся кому-либо рассказать… — Ты был напуган, — уточняет Дазай. Что мы имеем: предатель и трус?! Он без понятия, что Чуя в нём находит. Может, пора привыкнуть, что тот не умеет выбирать друзей? И имеет ужасный вкус на мужчин. Дазай оборачивается к своим людям: — Хватайте их и держите в подвале, — он решит, как быть с ними, позже. Что-то подсказывает: Чуя закатит истерику, если он просто казнит детей, ради которых тот так отчаянно рисковал задницей. А что касается Эйса… К бесполезным подчинённым у него всегда был малый лимит терпения.***
Чуя не знает, сколько времени прошло с тех пор, как Карма с друзьями уселись в лодки. Может быть, два дня или три. Точно не больше, так как за это время к нему впервые кто-то зашёл принести воды. В горле давно пересохло, но из-за сожжённых нервов, жажда смешалась с другим дискомфортом: в этой мерзко-болезненной каше теперь сложно выделить какой-то недуг. Воду приносит девушка с коротенькой чёрной стрижкой. Она протягивает руку с кувшином, почти касаясь лица, но вдруг останавливается. Нет! Сначала электрошок — теперь это?! Да, когда он был один, то о жажде почти не думал, но вид свежей воды пробудил её с новой силой. Током долго пытать не получится, если не хочешь убить пленника: не наигравшись с ошейником, Эйс вздёрнул его за волосы и надавил пальцем на самые обожжённые места (дальше Чуя не помнит — даёт о себе знать болевой шок). Неужели, в этот раз он попытается сломить его водой? Надо признать, пока это наиболее эффективный способ: боль можно вытерпеть; жажда же базовый инстинкт — она требует немедленного удовлетворения. Чую одолевает тяга, животная и разрушительная: если б у него остался голос, он бы рычал. Но девушка как раз собирается с мыслями, и кувшин вновь поднимается. И тут он замечает одну вещь: её руки дрожат — вот почему это занимает так много времени! Она испугана. Но почему? Неужели думает, что Чуя какой-то зверь, что отгрызёт ей руку, стоит к нему приблизиться. Ну и дела. После нескольких попыток она набирается храбрости донести кувшин до его лица. Чуя с жадностью пьёт, сколько может. Большую часть воды принимают на себя шея и грудь, но плевать — нужно утопить зияющую дыру внутри, пока она его не пожрала. Он давится водой и воздухом, пока ледяные капли обжигают воспалённую плоть, затекают в нос, пробираются по пищеводу. Он пытается вобрать в себя как можно больше… Всё заканчивается слишком быстро; девушка спешно отходит назад. — Ты действительно убил их? — шепчет она сиплым голосом. Чуя пытается понять, о чём речь. Неужели Эйс сказал им это? Что он пролез на корабль, чтобы убить детей? Он бы не удивился, если б Эйс решил применить тактику хорошего полицейского, используя своих подчинённых для получения информации. Вместо этого он заставил всю команду бояться его. Если эти люди будут напуганы, они ни за что не поверят его версии событий, не говоря уже о том, чтобы как-то помочь. Надо признать, тут Эйс ведёт игру гениально. Он готовится к тому, что Чуя останется здесь надолго.***
К моменту возвращения Эйса Чуя успевает забыться поверхностным сном. Тревожную грёзу не назовёшь утешением, да и разрушить её легко: лязг замка, скрип решётки — и вот ты снова купаешься в унижении. Из-под полуприподнятых век Чуя с осторожностью наблюдает, как Эйс втаскивает стул в его камеру и усаживается напротив. Не так давно Чуя перестал на него реагировать. Отчасти от того, что говорить было слишком больно; отчасти же потому, что его ответы явно распаляли Эйса, заставляя ещё больше зверствовать. Да, возможно, вид раздражения на холёном лице и был поводом позлорадствовать, но он точно не стоил той боли, которая неминуемо за ним следовала. Однако сейчас Чуя не может сдержать вопрос: — Пришёл… — некоторое время он борется с обжигающей резью в горле, — чтобы снова меня мучить? — Хочу поговорить с тобой начистоту, — кивает тот. — Хоть мне известно: пытаться вразумлять животных бессмысленно; мне так же ясно, что ты, Чуя, — член стаи. Ты глубоко заботишься о своих. Чуя закрывает глаза — он бы предпочёл пытку ошейником. — Меня поразило, что ты вступил в организацию, которую искренне ненавидишь, только лишь, чтобы вытащить товарища из тюрьмы. Может, это была не единственная причина? Неприятно это осознавать, особенно при таких обстоятельствах, но прав был Дазай: ему действительно пора перестать показывать свои слабости. Может, тогда мир станет добрее к нему — хотя бы не будет бить по самому дорогому? Может, ему тоже окружить себя муаром из разрозненных слухов? — Если разобраться, у нас с тобой один враг, — продолжает Эйс лениво. — Дазай Осаму. Именно он развалил твою организацию, заставил подчиняться себе; именно он держит в заложниках твоих друзей. Разве ты не хочешь поквитаться с ним? Возможно. Может быть, он и хочет. Но в его воображении день дазаевской расплаты сильно отличается от того, что нафантазировал себе Эйс. Он хочет, чтобы Дазай ползал перед ним на коленях. Одного раза было недостаточно, нет! Он хочет увидеть его уязвимым, напуганным, застигнутым врасплох, желательно в результате их честной схватки. Он хочет причинить ему боль, просто чтобы узнать, как выглядит страдание на вечно лукавом лице. Но он не хочет Дазаю смерти. Это слишком тяжёлый наркотик, чтобы так просто от него отказаться. Дазай должен жить. Хотя бы для того, чтобы вновь и вновь наполнять его острыми, будоражащими ощущениями, чтобы он никогда не чувствовал себя одиноким. — Я обещаю, что твои друзья будут рядом. Здесь, под моим покровительством, естественно, зато вы будете вместе всю жизнь. Разве плохо? Да, это, как приглашение в Ад. Уж пусть лучше Чуя страдает один, чем потащит друзей с собой. — Или, если ты настолько великодушен, я могу гарантировать их полную безопасность. Вдали от Портовой мафии… Серьёзно, ты ведь понимаешь, что она избавится от них, как только поймёт, что тебя нет? Тут Чую бросает в сомнения: может ли мафия на самом деле?.. Пойдёт ли Дазай на такой шаг? Да, ему плевать на овец, это точно. Сколько раз он намекал, что Чуя — единственная причина, по которой он терпит их? Но… неужели его исчезновение правда может стать поводом для казни? Что думает об этом Дазай? Мысль, что тот, заметив исчезновение Чуи, примет его равнодушно, кажется абсурдной. Может, он и закатил истерику в последний их разговор, а после пытался задушить Дазая… а после поцеловать… Но он уверен на сто процентов: Дазай не позволит этому спору перечеркнуть всё, к чему он так долго стремился. Он ведь столько времени и усилий вложил в… Нет, Чуя не понимает, во что, но Дазай почему-то думает, что он важен. Зато он уверен: его ум и находчивость не имеют границ. Эйс может считать себя хозяином ситуации, но на деле он лишь игрок, к тому же не очень крупный. А потому говорить он может всё, что угодно: овцы будут в безопасности до тех пор, пока Дазай думает, что они важны. А это так, ведь Чуя не собирается гнить здесь до конца жизни. Через пару дней или неделю, самое большее — через месяц Дазай отыщет корабль. И он увидит: его усилия ненапрасны. От внезапного осознания Чую пробирает на смех. Он честно пытается задушить хохот, потому что рёбра болят, и, о да, сейчас он провоцирует Эйса на «творчество», но звуки рвутся из его груди, и источник их так глубоко, что скоро он оставляет попытки. Он смеётся… смеётся, и смеётся, пока слёзы не выступают из глаз, не устремляются вниз, заставляя морщиться, когда попадают на раны. Это слишком смешно. Вероятно, он сходит с ума, но остановиться не может. А затем Чуя видит выражение лица Эйса, и истерика захлёстывает с новой силой. Вся ситуация, его жизнь, чёрт возьми, его грёбаное воспитание кажутся какой-то насмешкой: со своим даром он мог стать кем угодно на всём белом свете, уж точно большим, чем беспризорник, что спит на заброшках и грабит бензоколонки! Ему выпал шанс подняться на вершину самой могущественной организации Йокогамы! Но он этого не хочет, так как друзья будут сторониться его. Это безумие. — Ты пожалеешь, — чеканит Эйс откуда-то сверху. Чуя в очередной раз пытается отдышаться, когда срабатывает ошейник. После этого становится не до смеха.***
— Я убью его, — повторяет Дазай. — Разберу по кусочкам снизу и доверху. Сначала я сниму кожу со ступней, затем с голеней, затем я срежу его… — Как насчёт того, чтобы сначала успокоиться? — перебивает Коё, садясь за стол. Дазай поднимает взгляд, чтобы послать ей слабенькую улыбку. Это… справедливо: сестрица права, как всегда. — Я спокоен, Ане-сан. Разве ты не видишь? — Я вижу, ты собираешься казнить одного из руководителей, когда в этом нет необходимости. Ты ведь лучше всех знаешь, как важно держать личные чувства в стороне, особенно в нашем бизнесе. — Эйс… обокрал меня. Ты ведь помнишь, как я отношусь к измене. — Чуя-кун украл первым, — замечает Коё, вздыхая. Столь явное проявление чувств — для неё большая редкость. Так что не ясно, кому из них нужно успокоиться в первую очередь. — Я ненавижу этого человека так же сильно, как и все здесь, но, босс, мы с тобой оба знаем, что, если ты пойдёшь в наступление сейчас, будет много кровопролития. Поговори с ним для начала — даже если он совершил измену, он всё ещё твой подчинённый. Дазай обдумывает её слова, скользя взглядом по другим собравшимся. Они встречались таким составом всего два дня назад, но сегодня была неформальная встреча. Она должна стать спусковым крючком карательного механизма: Дазай хочет видеть одного из пяти руководителей мёртвым, но для поддержания доверия и порядка ему нужно узнать мнения остальных и прислушаться (или нет — это вопрос открытый). Пианист понятливо кивает. — Обними его покрепче и ударь посильнее. — С первого дня знакомства я хотел подкинуть ему взрывчатку, — пожимает плечами Альбатрос. Хоть он и не руководитель, но левая рука босса, поэтому у него тоже есть право голоса. — Но я думаю, что консервативный подход будет проще. Всё-таки мы хотим, чтобы Чуя-кун вернулся целым и невредимым, верно? Полковник откашливается. — А вот я всё ещё не вижу здесь проблемы. Босс, этот сопляк отпустил людей Эйса без разрешения — он первым совершил измену. Почему вы не предлагаете казнить его? Слышно, как тишина сгущается в кабинете и трещит от повисшего напряжения. Взгляд Дазая останавливается на мужчине; он криво ему улыбается. — Мужик, может, ты запамятовал, — Альбатрос опасливо подаёт голос, — но мы говорим не о «каком-то мальчишке». — Простите, забыл, что он ещё и игрушка босса. Или «муж» — не имеет значения. Накахара из вражеской организации — с самого начала было ясно, что он нас предаст. Так чему вы удивляетесь? Взгляд Дазая темнеет. — Господин полковник, вы не находите странным, что у Эйса есть логово, которое он долгие годы держал в секрете от мафии? — повисает пауза, заполняемая лишь ходом часов. — И вам не интересно, что Эйс мог хранить там? Была ли для его скрытности… причина? Обвинение, конечно, беспочвенное, но его эхо разносится по залу гулом литавр. Жажда знаний всего и вся всегда была частью обаяния Дазая. Хотя сам бы он назвал её лишь причудой, но многократного преувеличенная слухами, она стала источником невиданной силы: не имеет значения, сколько он знает на самом деле — важно лишь то, что люди об этом думают. Полковник может быть хоть на двести процентов уверен, что Эйс не предатель. Но его коллеги-руководители? В их глазах уровень доверия только что упал со стабильных восьмидесяти до шестидесяти процентов — в такой клетке с акулами, как Портовая мафия, доверие в шестьдесят процентов равно пролитой крови. — Я не… — полковник яростно хмурится. — Я понятия не имею, о чём вы говорите, — бедное простодушное создание: он явно не представляет, насколько виноватым выглядит. — Всё, что я хочу сказать: ошибки были допущены с обеих сторон. Мальчик Накахара, видать, слишком нагл, раз пошёл против руководителя. Скрывает там что-то Эйс или нет, это нарушение субординации. — Эйс тоже ей постоянно пренебрегает, — замечает Коё. — На самом деле, — вклинивается Пианист, — первым делом для соблюдения субординации Эйсу следовало бы уведомить Коё-сан или босса о происшествии, — он пожимает плечами, ёрзая в кресле. — Эйс мог потребовать наказание от своего имени — это его право. Но он, не сказав ничего и никому, взял дело целиком в свои руки — вот это и есть неуважение к иерархии — самый яркий пример. — Этот человек купил исполнительный титул, — кивает Альбатрос. — Что ещё от таких ждать? Побежденный полковник вскидывает руки. — Хорошо, поступайте, как знаете, — он вглядывается в Дазая, и гримаса раздражения на его лице сменяется твёрдой покорностью. — Вы завели нас так далеко, босс. Я буду и дальше доверять вашим решениям. — Уходите, — велит Дазай без лишних любезностей: они и так отняли у него уйму времени. После бурного, но по большей части пустого спора руководители разбегаются быстро и почти бесшумно. Оставшись один, Дазай просматривает список контактов, присланный Гин ещё час назад. Как у одного человека может быть столько номеров? Выбрав нужный, он прислоняет телефон к уху. Ждать приходится всего пару гудков. — Да? — Здравствуй, Эйс. Это я, твой босс, помнишь? На другом конце слышится вздох. — Ну конечно, как можно забыть? Я тебе нужен зачем-то? — Так и есть. У меня завалялась пара твоих вещиц — четырнадцать штук, если точно. Понимаешь, о чём я? — Возможно… — А у тебя — кое-что моё. — А? — Ты вернешь его… скажем, к рассвету? Замечательно. Я так рад, что у нас состоялся этот разговор. И да, Эйс, — тон Дазая падает на несколько октав, — я не потерплю опозданий. Лучше не испытывай моё терпение.