А на высотах, столь совершенных,
Где чистых лилий сверкают слезы,
Я вижу страстных среди блаженных,
На горном снеге алеют розы.
(Н.С. Гумилев)
Башни дворца, еще долго видневшиеся за холмами, не давали ему покоя. Раз или два он обернулся в седле и долго, долго, в них вглядывался, будто взгляд этот мог хоть что-нибудь изменить... В левой, он помнил, располагалась тюрьма для государственных преступников, из которой еще никто никогда не бежал, правую Фольтест давным-давно пожелал отвести под свои покои. Но нет, ничего они, эти взгляды, не могли изменить, и рыцарь тронул шпорами бока своей лошади. «Дождись меня, друг… – горькая мысль непрошеной посетила голову Каэла. – Дождись. Не вздумай уходить, не попрощавшись…»***
Странным был 1290 год. Труппа, с которой он провел добрый десяток лет, безнадежно распалась, и он остался один, предоставленный сам себе. Безыскусный железный меч, латаный гамбезон и пара-тройка десятков монет – вот и все, что ему осталось. И конь. Не боевой, конечно, но справный, и звался Гнедок. Зима настала необычайно теплая, каковой не помнили и старики. И Исмена, и, уж тем более, Понтар, так и не замерзли, постоянно лил дождь. Вся Темерия превратилась в одну сплошную лужу, да так, что развезло даже тракты. …в золе запекалась куропатка и пара картофелин. Он кое-как растянул плащ над костром, чтоб его не залило. Пока не заливало, но тыкать палкой в импровизированную крышу приходилось регулярно, и тогда с нее изливались целые потоки. В противоположную от костра сторону, впрочем. Неплохой будет ужин, если не подгорит. Сквозь капли дождя, барабанящие по крыше, сквозь шум ветра в соснах ему почудился другой шум. Гнедок беспокойно заржал, и только поэтому Каэл встал и прислушался. Не почудился. Сталь, крики, конское ржание. Неподалеку шел бой. Каэл двигался от Дориана в сторону Хагги, намереваясь продать свой меч поближе к родным местам, так оно всяко приятнее, всяко лучше… Обязательно подгорит. Он успел уже разнуздать коня и снять с него седло на ночь. Если теперь проделать все это в обратном порядке – кто бы там кого ни бил, все это решится без него. Каэл пристегнул к поясу меч, и пустился рысцою прямо через лес, мало внимания обращая на еловые мокрые лапы, так и норовившие ударить его по лицу. Он успел рассмотреть, что одна сторона глядит рыцарственно и мокро, а вторая куда суше… и совсем по-разбойничьи. Но и эти тоже были верхом и держались куда как более умело, чем можно было ждать от этого люда. Табарды с серебряной темерской лилией, укрывающие доспехи первых, здорово облегчили ему выбор. Он врезался с самого края и подсек коню задние ноги, свалил всадника из седла. Слева кто-то упал прямо в грязь, с размаху, зачавкали прочь копыта. Кто-то страшно закричал – и Каэл не сумел разобрать, что кричат, развернулся, и вовремя – над упавшим, что был темерец, взвился уже клинок. Он перемахнул через лежащего, он принял меч его противника на свой, проскочил по инерции мимо… Вспомнил, чему учил Вольфганг, придержал клинок посередине, задал ему направление и резко развернулся, одною спиной. Рот, разверзшийся в тот момент, когда разбойник – или кто он там был – увидал острие, летевшее ему прямо в лицо, сталь пронзила мгновенно, рассыпав желтоватое крошево зубов. Тело соскользнуло с клинка на землю. Он протянул руку упавшему темерцу, и помог ему встать. Он убил еще одного, получив на память рану в плечо. И не то, чтобы серьезную, но больную – страсть! Серебряные лилии, похоже, победили и теперь пытались допрашивать уцелевшего бандита, сжимавшего обрубок кисти. Поначалу он еще скулил, и совершенно не способен стал к членораздельной речи, потом глаза его закатились. Его с проклятием добили. К нему подошел один из темерцев, снял шлем вместе с подшлемником – седые гладкие волосы у него были да еще черная борода. И одной руки не хватало. Он поглядел на Каэла спокойным, сдержанным взглядом. – Вам не помешает лекарь, юноша, – заметил рыцарь, и голос у него был глубокий. – Вы хоть знаете, к кому пришли на выручку? Каэл помотал головой. Как болело плечо! – Даниэль, давайте его сюда! – выкрикнул совсем юный голос. – Раз с этим мы закончили, я желаю познакомиться со своим спасителем! – Перед вами Фольтест, внук Фольтеста и сын принцессы Адды, – напутствовал его Даниэль, – ведите себя соответственно, юноша. Из-под забрала глядели темные, живые, что тлеющие угольки, глаза, и орлиный нос, и крайняя молодость. Юноша весь был выпачкан в грязи – еще бы, ведь он хлопнулся из седла – но его, казалось, это ничуть не волновало. Он осмотрел Каэла с головы до ног живым, заинтересованным взглядом. – Ты ранен, – заметил он с большой досадою, – ответь мне, ты рыцарь? Каэл замялся. До того, как на родительский замок напали черные, он был оруженосец. В рыцари его так и не посвятили по младости лет, хотя, если бы этого не случилось, года три, быть может, пять... И как к нему обращаться? Впрочем, он вспомнил, пока пауза еще не стала слишком длинна. – Никак нет, Ваше Высочество, – ответил он как мог степенно, – меня не успели посвятить. Война изменила так многое… – Ах да, война, – нетерпеливо заметил юнец. – Отголоски далекой войны! Затем я и здесь. Чтобы навести, наконец, порядок на родных землях. Положить этому конец. Ты уже пролил кровь за меня и за Темерию, так стань же теперь на колено, друг! Он повиновался, и сам принц Фольтест, будущий король Темерии, произвел его в рыцари. Никому бы не пришло в голову в этом усомниться…***
Задумавшись о делах былых, нескоро он обратил внимание на то, что телега с ним почти поравнялась, а Малгожата бранится с Зенаном. Вскоре недовольная женщина спор этот завершила крайне недвусмысленным жестом, попыталась на ходу забраться в повозку, в чем ее постигла неудача – и рука Кеаллаха. Зенан догнал его. – Капитан, – спросил он, белозубо ухмыльнувшись, – вот чо им надо? Не пойму я. – Ну что там у вас? – поинтересовался Каэл, широко зевая. – Ну, я перед ней расшаркался, значится, как полагается… А она мне в ответ «мое горе безмерно!» и еще сказала, чтоб я отвалил, – пожаловался солдат, разводя руками. – Какое еще горе может быть у такой милашки? Мужик бросил, что ли? Так это… ну, недалеко уехали! Может, того, вернемся в Вызиму? Я бы ему наподдал. А она порадуется и даст. – Дурак ты, Зенан. Все бы тебе наподдать. Будет еще, кому наподдать, – пообещал рыцарь, хлопнув его по плечу. – А от специалиста отвали, раз сказала. Родных у нее убили второго дня, вот и безмерно. У нас есть дело, ты помнишь? – Да я бы и тем наподдал, – буркнул Зенан и, помрачнев, оглянулся на повозку. Но и часа не прошло, как он уже вовсю шутил, травил байки, и, в целом, чувствовал себя великолепно. Странное дело творилось с Махакамским трактом – в их сторону, в сторону Вызимы катились и телеги, и возки, и чего только не ехало; пешие брели в своих пропыленных одеждах. И – почти никого было не видать, чтоб в сторону Махакама двигался. Вдоль тракта тянулись леса, неисхоженные, старые, прячущие в своей глубине болота и тайные, кристальные озера. Солнце светило, уже касаясь зенита, и начинало пригревать понемногу, когда с ними поравнялась очередная телега, грохочущая по дороге, и возница, морщинистый, сухой и седой, придержал свою клячу. – Ну и куда вы претесь, дня вам доброго, стало быть, желаю? Куда, скажите на милость? Али хотите, чтобы пропал ваш товар, ни за понюшку табаку, прям как мой? – закричал он бесстрашно, ворчливо и строго. – Поворачивайте-ка оглобли обратно! Нет ходу у Махакама! И замахал на них сухой рукою. – Что значит – ходу нету, а, дед? Мы мыло везем! – поинтересовался Рикард, добившись, чтоб лошади остановились. – Что значит – поворачивай оглобли? Мы в Ривию едем, время деньги, все дела. – То и значит! То самое и значит. Перевал растрясло, камнями завалило, – сообщил старик с нескрываемой досадою. – Пока бородачи разберут, пара недель уйдет, не меньше! А покуда никого не пущают! Каэл вспомнил про кольцо и подъехал ближе. – Нас пропустят, – сказал он уверенно, – спасибо, отец, за участие. – Да никого они не пропустят, вот охота вам лошадям копыта об камни бить? – не сдавался возница. – Краснолюды оне. Вы что, краснолюдов не знаете, а, народ темерский? Да хоть ты принц крови будь! – Из Цидариса мы! – вставил Зенан. – Бывай, отец, – кивнул Рикард, кинул ему монетку и тронул повозку. – Вот дурни! – прокричал старик, глотнув поднявшейся пыли. – Ду-у-р-ни! Выдержав короткий совет, они решили двигаться дальше. Все ж Махакам давно уже был протекторатом Темерии, и, если краснолюды не пропустили сухого старика, и могли не пропустить купцов с мылом, то темерскую делегацию им пропустить придется. Не исключено… Чуткое ухо Овена различило дальше по тракту звуки, каковых на темерском тракте не должно было быть, но, противу этого, каковые время от времени случались. Звуки разбойного нападения и, попросту, грабежа. – Едем! – велел Каэл, долго не раздумывая, и выдал Тоскане шпор. Да и повозка покатила с удвоенным рвением, но вскоре остановилась на обочине – и Рикард резво соскочил с места возницы, всех разогнал изнутри, откинул сукно, что прикрывало и скарб, и оружие. – Ну, парни, шустрите, – велел сержант. «Парни» резво расхватали оружие – мечи, арбалеты, кожаные мешки с болтами. Нильфгаардец невозмутимо стянул чехол с длинного, на армейский манер, лука, приладил к нему тетиву умело. Рядом нетерпеливо гарцевала Тоскана. – А я? – спросила Малгожата у Рикарда. – А ты тут обожди, – ответил сержант, – за телегой присмотришь. – Да погодите! Я ведь могу что-нибудь сделать… – предложила алхимик с такой готовностью, будто б оставаться одной ей улыбалось куда меньше, чем вступить в настоящий бой, но, рассмотрев выражение на лице Рикарда, она уронила плечи, отвела взгляд и буркнула себе под нос. – Может, тракт перекрыть повозкой? – Тракт перекрыть. Ох! Ладно, – проворчал Рикард. – Бери арбалет, бери болты и не суйся вперед. А мы уж приглядим. Каэл спешившись, уже привязал Тоскану к повозке, и торопливым шагом шел по тракту, на ходу поправляя ремни наручей и подтягивая перчатки. Остальные, по приказу Рикарда, растворились в подлеске, и только одна телега и три недоумевающих лошади оставались на тракте. То, что Каэл увидел, ему не понравилось. Телега с оторванной на ямине осью, испуганно ржущая лошадь, убитые, раненые и низкорослая крепкая фигура, что, прижавшись к борту телеги, пыталась отбиться от двух типов, что наработали уже себе на виселицу. Да, подумал Каэл, вот и первые краснолюды. Остальные, трое или четверо их было, просто смотрели. Капитан безнадежно потерял в лесу своих людей, но знал, что Рикард не станет медлить или спешить, что они начнут действовать ровно тогда, когда придет время. – Именем и законом Темерии, оставьте его, – велел он, подходя ближе, – не заставляйте повторять дважды. На него уставились все, даже драку прекратили. Он заметил два арбалета, заметил мечи у остальных – негодные, стальной мусор. Он прямо почувствовал, как в мозгах у них что-то с трудом ворочается, как пытается провернуться мысль. Со хрустом ее заело. Его взвесили, измерили и нашли легким, несмотря на полный комплект бригантной брони. – А то чо будет? Еще раз попросишь нас этого не делать? – ухмыльнулся ближайший к нему. – Отойди и не путайся, мамкин вояка. Нас, видишь ли, малость больше. – Это ненадолго, – пообещал рыцарь, выдергивая из ножен клинок. Когда он подскочил к своему противнику, из шести оставалось четверо. Просвистело из подлеска, и двое упало с полузадушенным хрипом – у первого разом два болта прошили хлипкий нагрудник, другому горло и, верно, позвоночник перебила стрела. Арбалетчик ранило в ногу, и он выпустил арбалет, согнулся, хлопнувшись наземь. – Вперед, парни! – выкрикнул из кустов Рикард. – Пустим их на мыло! Краснолюд, лысый, бородатый, как и полагалось краснолюду, вооруженный двумя длинными кинжалами, был как зверь, именуемый кот, опасен со всех четырех сторон сразу и совершенно неистов. И столь же, впрочем, успешен. Каэл не хотел убивать всех, Каэл рассчитывал взять хоть кого-то живого. Расспросить, сколько его дружков может рыскать в здешних местах, а может, и чего сверху узнать. Он перехватил корд за гарду, намереваясь оглушить своего противника, но у того в глазу наросла стрела. – Не стоит благодарность! – отсалютовал ему Кеаллах. Рядом показалась мордашка Малгожаты, сосредоточенно пытавшейся перезарядить арбалет. – Живьем брать! – приказал рыцарь, и последний разбойник, наблюдая, как обернулось дело, споро развернулся и припустил во все лопатки по тракту. Краснолюд отбросил кинжалы и потянул из-за спины арбалет. Скрипнула тетива. Беглец рухнул с болтом у левой лопатки, неуклюже взмахнув руками.***
Малгожата едва успела покончить с перезарядкой. – Как ты, sorca? – заботливо осведомился Кеаллах. – Все порядок? – Не бей, говорят, человека по роже, – смиренно вздохнула женщина. – Но иногда так приятно! – Понял… – кивнул нильфгаардец. – Вот и славный! У одного из разбойников, заметил Каэл, скорпион был на шее, скорпион, свернувший свой хвост. Рыцарь хмыкнул, решив об этом подумать позже, и двинулся к краснолюду, застрелившему его из своего арбалета. Тот поглядел на него безо всякой приязни. – Ну и нахрена вы приперлись? – фыркнул он со хриплым, нескрываемым удивлением в крепко испитом голосе. – Просил я вас, что ли? Сам бы не справился? Ничего не дам! – Живой нет, Каэл Тренхольд, – грустно заметил Кеаллах, закончив с беглым осмотром тел, – весь мертвый лежит. – Мы спасли твою жизнь, что бы ты ни говорил, – Каэл ответил краснолюду его же взглядом, – эти люди отомщены. И нам нахрен ничего от тебя не надо, кроме простой благодарности. Да и она не слишком нужна. – Ты думаешь, я за них мстил? – в голосе краснолюда прорезалось больше, еще больше неподдельного удивления. – Да я добро свое защищал, дурень! Телегу эту дурацкую! Ой, хрен с тобою. Ульфгар я! Полоски отправились за повозкой и лошадьми. Не стоило надолго оставлять бесхозным мыло на тракте – а ну, вдруг кто-то грязный мимо пройдет, или кому-то повеситься невмоготу, веревка есть, а мыла недостало. Всякое в жизни бывает… Кому ведомо, каких бы любезностей наговорили друг другу рыцарь и краснолюд, если б лошадь, запряженная в его телегу, не рванулась слишком сильно, не разорвала б поврежденную свою упряжь и не кинулась к лесу, не разбирая колючих кустов. Каэл бросился следом. Он не разделял потребительского отношения к лошадям. Хорошо понимал – и не разделял, да и Тоскана была ему верным другом, как до нее был Гнедок. Видно было, где она неслась. Он нисколько еще не сбил дыхания, но остановился, как вкопанный, на краю поляны – дальше росла трава, как зеленое покрывало, и были мхи, должно быть, такие мягкие. В них утопала лошадь и кричала, как человек. Нечем было помочь ей, у него даже веревки не было. Эх, зря бежал, подумал рыцарь, и, будто бы подтверждая его нехитрую мысль, по краю поляны прокатилось рычание. Волки, волков не хватало! Еще голодные, с зимы отощалые – серые спины, оскаленные рты. Один, два, три… Вот и четвертый показался. Их было пять. Рыцарь выбранил их – нипочем им было не прокусить добрый слой льна, шерсти, кожи и стали, если только не свалят, не исхитрятся вцепиться в горло. Не за ним они явились сюда, за утопавшей лошадью.Но кто бы им позволил… Они кинулись разом – зубы, когти, взмахи клинка. Один покатился с отрубленной лапой, у другого не стало головы. – Держись, Каэл Тренхольд! Я помогу немногий, – сзади раздался крик, и Каэл увидел Кеаллаха, взбежавшего на маленький каменистый холм. Длинный лук его скрипнул, когда нильфгаардец без труда оттянул тетиву до самого уха. Взвизгнул еще один зверь, пронесся мимо другой. Заслышав короткий, тут же оборвавшийся вскрик, рывком обернулся Каэл – но нильфгаардец уже лежал на спине, и зверь трепал его за плечо. Недолго ему довелось… скрылась в трясине конская голова, и уцелевшие звери, жалобно поскуливая, кинулись в лес.***
Кеаллах был недвижен, был бледен, из носа его сочились на выбритый подбородок две тоненьких струйки крови. Но куда больше крови натекло у камня, о который он, упав, ударился головой. Каэл припомнил его чёрную мать, и весь его чёрный род до седьмого колена, едва взвалив раненого на плечо. – Тяжелый, собака, – жаловался рыцарь, шаг за шагом возвращаясь на тракт по сломанным веткам, – никогда бы не подумал, что буду… А! Парни! Тут у Кеаллаха что-то с головой… Взгляд Рикарда стал ожесточенным. – Ну и стоила того та лошадь, а, капитан? – фыркнул сержант. – Стоила и не того! – оскалился вдруг Ульфгар. – Ох, Вечный огонь! – едва слышно прошептала Малгожата, только взглянув на раны, на то, что было видно из-под волос, и тут же велела Каэлу уложить его набок. Взгляд ее сделался грозным и жалобным одновременно – и так, должно быть, умели делать одни только женщины. – Разбейте лагерь, – попросила она, торопливо расстегнув дублет и закатав до локтя рукава рубашки; тон этот оказался неожиданно повелительным, – согрейте воду. Рикард вопросительно поглядел на Каэла. – Да что ты тут… – начал, было, краснолюд. – Я прошу вас, – тут же тем же тоном перебила Малгожата. – Выполняйте, парни, – примирительно велел рыцарь, – заночуем здесь, у обочины. Времени еще много. Синие Полоски, едва получив приказ, и прытко, и ловко, и в стороне от дороги подняли большой, круглый, хорошо поживший шатер… в синюю полоску – и Каэл выбранился в мыслях своих. Костер распалили, воды согрели… Малгожата тщательно вымыла руки с мылом, остальной котелок оттащила внутрь, сняла с телеги кеаллахову сумку, потом в шатер внесли и самого пострадавшего. И она выгнала всех их вон.***
Каэл сидел у дерева. Терпение истощалось, беспокойство росло, и краснолюд, попыхивая трубкой, не нашел времени лучше... Ульфгар. Ульфгар, да. До этого он всех разбойников обобрал чуть не до нитки, а парни Рикарда распалили неподалеку большой костер, стащив в кучу тела. – Ты тут главный, как я понял? – поинтересовался краснолюд, пуская колечки. – Ну, так вот оно что. Предложение у меня есть, значит, к тебе. Деловое! – Излагай, – согласился рыцарь. – У вас, значит, есть телега и лошадь. А у меня мое барахлишко, что на спине мне ни в жисть не утащить, – начал излагать краснолюд. – Ну так и вот, значит. Почему бы нам не объединиться? Слышал я, перевал завалило. Ходу нет. А я бы, может, смог договориться, стало быть, – тут он скривился, – с сородичами-то. Дальберг я, а не хрен какой-то, значит, с бугра. Пропустили бы вас… ну, за спасибо, ясен хрен, я помогать не буду. Не на фраера какого напали. Нахрен надо! Каэл призадумался. Предложение, если перевал завалило, было вполне интересное, стоящее предложение. Но вот принимать его хотелось не слишком. Не нравился ему краснолюд по имени Ульфгар Дальберг. А он, очевидно, не нравился краснолюду. – Ну и сколько? – спросил он, чтобы спросить. – Две тыщи, – пожал плечами Ульфгар. – Уж не меньше. Да и на лапу, может, класть придется сородичам-то! Каэл закашлялся. – Да ты сдурел, бородач, – ответил рыцарь, – денег нет, все в оборот пустили. – А что есть? – тут же парировал краснолюд, ничуть не обидевшись. – Мыло есть, – брякнул Каэл. – Сколько? – Два полных ящика. Краснолюд замолчал, лицо его видимо заскрипело от внутренних вычислений. Потом он деловито кивнул. – Больших? – Больших. – Это подойдет, – сказал Ульфгар, потирая ладонь о ладонь. – Но договор подпишем. – Бюрократы, – проворчал рыцарь.***
Когда Малгожата закончила, то свернула дублет подушкою и подложила под замотанную голову Кеаллаха, а сама вышла из шатра в одной рубашке. Уже вечерело, и зубы ее немедленно принялись постукивать, покуда все собрались кружком и ждали вердикта. Кто-то тут же сунул свой теплый плащ. – Жить будет, – ответила она, – теперь нужно какое-то время. Простите, господа, что нарычала. Просто страшно ведь… – Где ты набралась… – начал, было, Каэл. Женщина устало улыбнулась. – Стажировалась, было дело, в хорошей лечебнице, – объяснилась она, – но это все не то. Это не то. Одно дело помогать, смотреть глазами и держать инструмент, и совсем вот другое – нести ответственность за чью-то жизнь… Как он вообще это делает, сукин сын, добровольно… Угораздило же… Она поежилась даже в теплом плаще. – Ну будет, будет, – тепло улыбнулся Каэл, подавая ей небольшую флягу. – Сама же говоришь, будет жить. – А куда вы, собственно, путь держите таким составом? – покосился краснолюд. Он снова дымил табак. – Ходи в гости смело, когда в Темерии нет дела, – ввернул Рикард. – Покуда в Ривию, а там видно будет. Крива дорога торговая… – Крива, значит, – подытожил Ульфгар. – Ага. Купцы, значит. Мыло везете. В Ривию. – Ага! – Из Метин... Четырнадцатый толкнул Зенана локтем в бок, и пребольно. – Из Цидариса! Краснолюд сощурился и хмыкнул, но не сказал ничего.***
Минуло два дня. Полоски охотились, чтоб не тратить припасы, да и забавы ради, бросали кости в компании краснолюда, громко сетуя на отсутствие поблизости какого ни есть борделя, и притащили в лагерь скудных шматов волчьего сала по просьбе алхимика. Каэл ел, отдыхал, писал письмо в Вызиму и предавался размышлениям. Девяносто дней на всю операцию, говорил Тайлер. До именин княжны, вестимо, меньше, но на операцию все девяносто. На горы Амелл, на крепость ведьмаков, на отступление к Яруге и переправу. А там, на родном берегу, будут стоять темерские части. Раз Тайлер обещал – значит, будут стоять. Девяносто дней. Уйма времени. Он успеет. Малгожата же, как единственный человек, кое-что смыслящий в лекарском деле и, при этом, оставшийся на ногах, дежурила у постели раненого и плохо спала, а Кеаллах то открывал, казалось, глаза, то снова проваливался в забытье. И все же, к вечеру нильфгаардец пришел в себя. Открыл глаза, как бывало уже не раз, но теперь их взгляд был осмыслен. Посмотрел в потолок, сдвинул брови, поморщившись, поднял руки и осторожно ощупал голову. Потом так же бережно повернулся на бок, увидав Малгожату, клюющую носом. Коснулся ее руки. Она тут же перестала дремать и вскинула сонный взгляд. – Спасибо, sorca, – прошептал нильфгаардец и едва заметно улыбнулся, похоже, сразу же об этом пожалев. Малгожата взглянула на него, вздохнула с облегчением и, наконец, кивнула. – Никогда больше, – попросила она и отвернулась. Тем же вечером на Каэла насел краснолюд. Оказалось, что есть у него и бумага, и писчие принадлежности, и всё, что нужно. Уселся рядом, протянул кисет. – Угощайся, а то чего, как неродной, значит? – Я не курю, – ответил рыцарь, – может, обойдемся без договора? Слово есть слово. – Э! Нет, – возразил Ульфгар, уже раскручивая чернильницу, – не обойдемся. На бумаге оно все надежней будет. Слову, значит, только олухи верят доверчивые. – Да как хочешь, – Каэл пожал плечами. – Рикард, сколько там того мыла? – Много! – хохотнул сержант. – А ты сосчитай! – Двести пятьдесят кусков, сир Тренхольд, – минутами позже раздался злой голос. – По сто двадцать пять в каждом ящике! После мучений, длившихся не менее часа, после препирательств и трех испорченных листов бумаги родилось, наконец, соглашенье подобного содержания: «Я, нижеподписавшийся, Каэл Тренхольд, рыцарь Темерии, обязуюсь передать 100 кусков мыла (стандартных, весом 100 грамм) в качестве аванса и 150 кусков мыла (стандартных, весом 100 грамм) в пользу Ульфгара Дальберга, краснолюда, в случае, если он проведет караван, состоящий из (и далее списком шло перечисление имен) через Махакам живыми на сторону Ривии». «…и невредимыми» Ульфгар дописывать отказался. – Да откуда я знаю, что вам в голову взбредет, людям, – проворчал он, – может, вы со скал прыгать станете, а я виноват останусь? Не, не пойдет. Королевское кольцо, конечно, должно было придать его словам весу, но упрямые краснолюды… Перестраховаться не мешало, и это явно стоило мыла, самого обычного, дурно пахнущего, серого мыла, никому из них не потребного. У него, например, было свое, и пахло оно не собаками, а лавандой. Пусть забирает, если поможет. Перстень перстнем, а краснолюды – это краснолюды. Ночь выдалась холодная, и Каэл с удовольствием убрался в свою палатку, стоявшую наособицу от общего шатра, и завернулся с головою в одеяло и быстро уснул, но сны снились тревожные. Много было там краснолюдов, сующих ему под нос разных бумаги. Краснолюдов, с каковыми невозможно было договориться так, как ты того хотел – они спорили, спорили, препирались и была для них радость в этом. Каэл почти обрадовался, когда проснулся от шороха. Кто-то ходил рядом с его палаткой... снаружи сияла луна, где-то рядом горел факел, мелькала тень. Он позвал. Никто не ответил. Он натянул сапоги и выбрался вон. Трава, что уже выбилась, молодая, из-под земли, сплошь была в сверкающих искрах инея. На часах стоял Зенан; с факелом в руках он неспешно бродил по периметру. Тень скользнула к опушке. Каэл направился вслед за ней. – Эй, командир, ты куда? Волки, мать их ети, – напомнил солдат. – Не стесняйся, тут места много. – Скоро вернусь, – откликнулся Каэл. Ни терять из вида ночного гулену, ни беспокоить парней раньше времени не хотелось. Судя по росту, это явно был не Ульфгар. – Кеаллах? – позвал наудачу рыцарь. Ему показалось, будто фигура обернулась, но тут же ускорила шаг по узкой лесной тропе. Каэл тоже заторопился, слишком уж далеко уходить, к волкам, в самом деле, не хотелось и ему. Они вышли на лесную поляну, окруженную цепью старых, качающихся осин. Фигура в плаще остановилась у могучего дуба, растущего в самом центре поляны, остановилась и замерла – лицом к дереву, спиной к рыцарю. – Ты зачем еще встал? – спросил Каэл, подходя ближе. – Малгожата браниться станет. Человек обернулся, одновременно с этим сбросив с головы капюшон. Не было у него головы. Один голый череп. – Здравствуй, Тренхольд, – сказал скелет. – помнишь меня? Ты оставил меня в лесу, оставил раненого. Ведь погоня была важнее, правда? Волки растащили мою плоть, дожди выбелили мои кости. Ты помнишь меня? Каэл вскрикнул и отшатнулся, как за спасительную соломинку, цепляясь за рукоять меча. – Почему ты живешь? Почему с тобой не случилось того же? – продолжал рассуждать скелет. – Разве это справедливо, сучий ты сын? – Мы искали тебя потом. Два дня искали, – ответил рыцарь, дрожа от всех чувств разом, да и от холода тоже, – искали. И не смогли найти. – Не смогли или не захотели??? – взревел скелет. Лес не погасил еще этого рева, как стали появляться другие – один за другим, отмеченные смертью, стали появляться они. Не менее трех десятков – все, кого он потерял за годы службы, верной и трудной службы Темерии. Вонзались в него обвиняющие персты, жалобы разрывали уши. Каэл не выдержал и бросился бежать, не разбирая дороги. Прочь, прочь от них! Куда угодно, хоть к волкам в брюхо, хоть в трясину...***
В лагере держали совет. Пришло время сменяться, Каэл еще не воротился, и Зенан решил разбудить не только Овена, но и всех остальных. Синие Полоски были, казалось, бодры и готовы ко всему, Ульфгар бурчал что-то себе, Малгожата отчаянно зевала. Даже Кеаллах и тот выбрался из шатра и стоял, прислонившись спиною к дереву. – Надо искать… – обреченно заметил Рикард. – Я бы мог пройти по следам, – предложил Кеаллах, поглядев на небо, на котором луну заволокло уже облаками, – но ночь темный, надо искать свет. Или ждать утра. – Сейчас факелов настругаем, – кивнул Четырнадцатый. – У меня с собою столько ингредиентов, что могу и ночь сделать днем, – заявила Малгожата, зевнув в который раз, и Четырнадцатый посмотрел на нее с большим интересом. – А с ним такое часто бывает? – поинтересовался Ульфгар. Каэл с криком выбежал из леса, увидал лагерь и пал на колени, схватившись рукой за грудь. Внутри горело, будто он утопал, но, шатаясь, рыцарь сумел подняться на ноги, с лицом, на котором все еще плескались тени черного кошмара. – Что за черт, командир? – к нему кинулся Рикард. – Все в порядке, старина, – отмахнулся от него Каэл. – Все в порядке. Я не ранен, слышишь? Поди к черту, Рикард, оставь меня... – Что за черт?! – повторил сержант. – Ты не хочешь этого знать, – отрезал рыцарь, – и мне никак не поможешь. Едва отдышавшись, он подошел к остальным. – Жить будешь? – спросил он у Кеаллаха. – Ехать сможешь? – Вне всякий сомнений, – не без труда улыбнувшись, пообещал нильфгаардец. – Надо будет поговорить, – заметил рыцарь и раздраженно взмахнул руками. – Всем разойтись! Отдыхайте. На рассвете едем дальше. – Купцы, значит, – пробурчал Ульфгар Дальберг, забивая еще одну трубку. – Ага. Верю. Обождав, пока все, действительно, уберутся в шатер, Кеаллах поудобнее устроился у корней дерева и с терпеливым вниманием взглянул на рыцаря. – Ну, Каэл Тренхольд, ты не молчи, ты говори, – предложил медик, – какой плохой зло с тобою приключилось? Каэл вдохнул, будто с головой ныряя в темный омут. Не в его обычае было делиться своими проблемами с окружающими, он привык решать их сам, но сейчас, но теперь… – Есть у тебя какое-нибудь хорошее, проверенное средство... – он замялся, слова шли со скрипом. – Плохие сны. Мне снятся плохие сны. Кеаллах разом помрачнел. Видно было, что он задумался. – Этот весь снится тебе там? – он повел рукой в сторону леса. – Не в мягкий постель? Каэл с сожалением кивнул. – Этого не может быть, – ответил рыцарь, – значит, это сон. Но кажется таким реальным… – Или галлюцинация, – невесело вздохнул медик. – Есть один вещь, что может тебе помочь. Но я не советую злоупотребить. Вызывает быстрый привыкание и дальнейший отравление весь твой организм. Нельзя пить часто, раз в три дня самый больший... Рыцарь тревожно повел плечами. Вот… лекари, чтоб их перевернуло, вечно запугивают вместо того, чтоб просто помочь. – А что за вещь такая? – спросил он и поморщился. – Тинктура с малый толика змеиный яд, – честно признался нильфгаардец. – Зато будешь спать, как новорожденный младенец. Глядеть и подумать сам, но у меня есть один склянка. Могу сделать еще. – Давай, – Каэл махнул рукою – что угодно, лишь бы видеть такое пореже. Яд? Пускай бы и яд. – Она меня не убьёт? Кеаллах покачал головой. – За этот могу ручаться, – сказал он, – доза тщательно отмерена. Каэл бережно принял склянку и решил использовать ее на следующую ночь. Ни скелетов, ни павших товарищей он не видел.***
Поздним утром четвертого дня миновали они Каррерас – крепостицу, лежащую на берегу Исмены, к которой город налип не волею архитектора, но прихотью случая. Исмена, петляя, сбегала с гор, а они вставали, казалось, уже вплотную, и вширь тянулись, и ввысь, и горные вершины – какие отдавали первозданной белизною вечных снегов, а какие и в облаках терялись, подобно великому Карбону. Сколько расщелин, и тайных нор, и смертельно опасных ледников таилось среди этих скал – ведомо было одним только краснолюдам, для остальных единственной дорогой через Махакам издавна был перевал, именуемый Торговым. Но это только казалось им, что горы близко – на деле было до них еще далеко. Здесь, в предгорьях, почти нагие леса сменились тронутыми зеленью полями, сменились пастбищами и рощицами пушистой вербы. Жар идет из-под земли, из гор, поведал Ульфгар, жар наших горнов, сказал он. Глядя на эти снежные шапки, нависающие вековечной громадой, верилось в это с большим трудом, но и в самом деле стало теплее. Как бы Малгожата, которой захотелось завернуть в город, не расписывала достоинства нежного омлета с хорошо прожаренными томатами, капитан Тренхольд оставался непреклонен – они двигались дальше. Постепенно появлялось все больше пеших, потому что уклон начинал забирать вверх, и лошадям становилось все труднее тащить телегу, груженую скарбом и людьми. В конце концов, на повозке остался один Кеаллах, которого все еще мутило. Он со скуки открыл один из ящиков и присвистнул. – Вот так да! Зачем, ну зачем вам весь этот мыло? – спросил он с коварной улыбкой. – Каждый известно, что нордлинги мыться раз в год, в канун Бельтайна. – А мы продадим, – буркнул Рикард. – Ходовой товар, о! – Я тебе продам, значит, – напомнил Ульфгар, – мое мыло! Мы договор подписали! – Каждому известно, – едко бросила Малгожата, – что жители южных провинций скорпионов едят! – Это случается, – не задумываясь, подтвердил нильфгаардец, – когда другой еда нет. – Ну, а мы моемся... – удивленная, пробормотала женщина. – В бане, зараза, моемся… Был Каррерас, считавшийся городом, имевший и гарнизон, и бургомистра, и был Верхний Каррерас, деревушка на двух берегах бурливой реки, имевшая лишь таверну, старосту, коров, коз, куриц и полтора десятка дворов. Въезд в долину лежал через лес, зажатый между двух высоких холмов, а сразу за ним начинались поля, пастбища и фермы, ломаным полукольцом обнимавшие деревню. И как бы ни мал был Верхний Каррерас, миновав дощатый мост через Исмену, каждый получил, что хотел. Каэл наведался к кузнецу-краснолюду, которому сдал свои подранные зверьем поножи и меч, на котором образовалось разом две непонятных ему щербины, Малгожата получила банный день и вожделенный омлет с помидорами, Кеаллах – то же самое и мягкую подушку, густо набитую свежим пером. С Ульфа достаточно было эля, табака и костей. Полоски, было, отправились на поиски дев без непреклонности во взорах, но под строгим купеческим взглядом Рикарда охолонули и тоже вполне удовольствовались элем и плотным горячим ужином. Был вечер, и таверна кипела жизнью после праведного дневного труда. Два камина, встроенных в стены, давали достаточно и света, и тепла; пучки душистых сушеных трав над ними распространяли свой аромат, столбом дрожал трубочный дым, звучали шутки и смех. После четвертой полновесной пинты Ульфгар только повеселел. Заказав пятую, краснолюд неспешно забил трубку и огляделся в поисках компании. В поисках чьей угодно компании, исключающей душных, подозрительных темерцев и тех, с кем он уже успел сыграть в кости. Взгляд его наткнулся на путника в запыленном дорожном плаще, низко надвинутом на голову, и Ульфгар решил, что этот ему подходит, такой же одиночка, ищущий удачи, как и он, стало быть. Краснолюд тут же потребовал еще пинту за чужой столик и отправился налаживать контакт. Может, и с этим сыграть удастся. – Отдыхаешь, друг? – спросил он хрипло, и, упав на лавку напротив, подтолкнул путнику кружку с дармовым пивом. – Угощайся, значит. Вдвоем-то оно всяко веселей. – Отвали, краснолюд. Не нужна мне ни твоя выпивка, ни твоя компания, – капюшон приподнялся, и под ним обнаружилась узкая, вытянутая челюсть и белоснежные, мелкие зубы, какие бывают у эльфов. – Ты зачем злой такой, остроухий? – удивился Ульфгар. – Может, в кости перекинемся? – Ghoul y badraigh mal an cuach! – разразился вполголоса эльф, сверкнул на него льдисто-голубым негодующим взглядом из-под глубокого капюшона и тотчас же вышел в двери. Краснолюд вышел следом. Он приписывал своей заднице уникальное свойство побаливать задолго до того, как начинались неприятности. И сейчас она болела вполне, вполне ощутимо. На улице никого не стояло, никого не ходило, но он заметил, как закрылась дверь в доме у кузнеца. Ульфгар кругом обошел дом и прислушался, потом заглянул в окно и разом отпрянул, напряженно прислушиваясь к разговору. –… было у тебя время подумать, – прошипел голос его знакомца. – Так что ты решил? – Да ты пойми, не могу я! Не надо моими клинками ничего тут ворошить! Мне жить тут, с ними! – отозвался надтреснутый голос старого краснолюда. – Это вы все по лесам валандаетесь, а я им подковы кую и ножи правлю, да. Паритет, понимаешь! – Не понимаю. Не понимаю! – холодно оборвал эльф. – Ну, Ульрик! Ты же бороду в косы плел, не расстраивай его. Подумай еще раз, иначе по-другому заговорим. Изнутри послышался глухой металлический звук, будто молот подняли с наковальни. Ульрик ничего не ответил, но хлопнула входная дверь. Убедившись, что эльф ушел, Ульфгар вошел к кузнецу, немедля сделав вид, что обозревает дела рук его, но обозревать было особо и нечего. Ни брони, ни оружия напоказ, один сельхозинвентарь да пузатые сундуки на замке. Краснолюд разочарованно вздохнул. – Строго говоря, я уже час, как закрылся, – заметил кузнец, глядя на него исподлобья. – Было открыто, – возразил Ульфгар, тщательно распушил бороду в улыбке и махнул рукою в сторону двери. – А что у тебя был за посетитель, мастер кузнец? Али нездешний? Меня в таверне обругал. А я уж спускать не привык, кулаки, значит, чешутся. – Не пойму, о чем ты говоришь. И это… или выкладывай, что у тебя за заказ, или проваливай. Дел по самую бороду! – ответил Ульрик, но во взгляде у него промелькнул страх – сразу много. Он боялся, кузнец, и знал, чего боится. – Да ладно тебе! – скривился Ульфгар Дальберг, краснолюд, не привыкший упускать своего. – У меня тут солдаты стоят, с полдесятка отменных рубак. Коли заплатишь, так поможем твоему горю. Тысячи хватит. В виде задатка, значит. – Проваливай, – процедил кузнец и потянулся за молотом. – Сам дурак, – сказал ему Ульфгар и вышел. Возникла у него мысль поделиться новостями с заглавным темерцем, но ее он отогнал, как бесполезную и даже вредную. Ну, эльф, эка невидаль. А темерец – поехавший, ночью по лесу бегает и кричит. Всех волков распугал. Нет уж. А вдруг это вообще заразно? Но через орены, через орены-то никакая зараза точно не передаётся! И, успокоившись, Ульфгар пил, ел и спал.***
Каэл проснулся рано, но еще пару часов заставил себя ждать, чтоб остальные как следует выспались в теплых постелях – кто ж мог знать, когда в следующий раз доведется? – и когда оживет деревня. Деревня ожила, но кузница, в которой он оставил часть своего доспеха и единственный меч, кузница, в которую ему велели завернуть с самого раннего утра, оставалась закрыта. Закрыта была дверь, наглухо закрыты были ставни, что запирались изнутри, из дома не доносилось ни звука. Он постучал еще раз, уже ногою. Кузнец не ответил, зато покосился мимохожий кмет и прибавил шагу. – Чего, и теперь молчит? – с крыльца таверны спустился Ульфгар и вразвалку направился к нему. – Вчера, значит, тоже молчал. – Ты это о чем? – удивился рыцарь. – Обо всяких разговорах… ну да неважно, – отмахнулся краснолюд. – Помощь нужна? Али теперь, значит, лбом стучать начнешь? – Лбом не стану, – возразил Тренхольд. – Вещи мои у него. – Так а я о чем говорю, – согласился Ульфгар, – мне вас, бестолочей, через Махакам провести надо? Надо! Время – деньги. Пойдем, ставень открыть попробую. Хоть посмотрим, чо там да как. Они обошли дом сбоку, и Ульфгар извлек блестящий металлический инструмент, состоявший из множества ключей, длинных стальных прутиков, изогнутых под разными углами, маленьких пилочек сродни тем, какими пользуются женщины, и принялся им орудовать. Но закончить свое дело краснолюд не успел. – И что же это вы делаете, чужаки? Вил, никак, захотели в бочину, или добром объяснитесь? – раздался за их спинами скрипучий старческий голос, и, когда они разом обернулись, а Ульф выронил от неожиданности свой инструмент, там обнаружился староста, как лунь седой, и с десяток кметов, вооруженных чем попало, от садовой лопаты до вил с мазками свежего навоза. – Плохая идея была, краснолюд, – шепнул Каэл и примирительно поднял руки. – Добром, добром, отец. – Нормальная! – огрызнулся Ульфгар. – Что ж ты на стреме не стоял? – Ну хорошо, – согласился староста, – объясните мне добром, почему вы хотели обокрасть Ульрика? Каэл оторопел. – Никак нет! – рявкнул он, шагнув вперед. Чтобы его, рыцаря Темерии, обвиняли облыжно в воровстве? – Мы не собирались! Не собирались мы ничего красть… только вернуть мои вещи. Все уже открыто, кроме кузни, а нам в дорогу пора. Старый кмет тяжело вздохнул. Покачал головой. – Вы должны были обратиться ко мне! Ко мне, поймите, – устало укорил он. – Если каждый станет делать, что ему хочется, что это такое получится, скажите на милость? Я тут поставлен спорные вопросы разрешать! – Рай на земле получится, значит, – проворчал краснолюд. – Ну, отец, поставлен, так разрешай! – позволил Каэл. – Якобом меня кличут! Так вот… Дверь у Ульрика крепкая, да и жалко будет такую выламывать, – рассудил староста, – но час уже в самом деле поздний, чего это он… Не бывало такого! Так что продолжайте делать, что делали, а мы уж присмотрим, чтобы вы чего не стянули и кого не потревожили. Продолжайте. Краснолюд выругался, сплюнул и продолжил – разнял ставни, перепилив крючок, на котором они держались, вынул стекло, не издав ни шума, ни скрипа. Чувствовалась рука мастера, нахмурился Каэл. Потом Ульфгар ввалился внутрь, и послышалась забористая, отчаянная, громкая ругань, а вслед за нею распахнулась дверь. – Ну его к черту, – краснолюд был не красен, а бледен; во всяком случае, бледнее обычного, – сами смотрите, что тут. Дерьмо тут, значит. Это было. Был Ульрик, что повесился, протянув веревку через крепкую балку, было синее его лицо и холодные руки; были аккуратно разложенные на столе бригантные поножи, как новые, и тщательно выправленный корд. А еще была записка, что лежала там же, на столе. «Я не предатель, – гласила записка. – И никогда не был предатель. Я не стал сотрудничать, хоть они и предлагали хорошие деньги за оружие из моей кузни. Но они сегодня придут опять. Меня достать уже не смогут, но за оружием придут. За вами придут. Берегитесь. И не держите зла, односельчане. Ничего я плохого не хотел.Ульрик»
Тело сняли и перенесли в другой дом, чтоб к погребению подготовить. – Кто это они? – спросил тем временем Каэл, чуть ли не потрясая письмом перед лицом старосты. – Кого он имел ввиду? Но ответил не Якоб. – Белки, вот кто придет, – сплюнул Ульфгар, – с хвостами, с ушами, значит, как заведено. – Скоя`таэли? – недоверчиво переспросил Каэл. – Последнее время по дороге в Каррерас стали пропадать люди, – сообщил кто-то из кметов, протолкавшийся в дом за компанию, из любопытства. – Это правда, – удрученно признал староста, перечитав записку. – Пятеро уже пропали. Четверо крепких мужчин и одна женщина. – Вы сообщали в Каррерас? – нахмурился рыцарь. – Да сообщали, конечно, – пожал плечами старый кмет. – Но все к чему свелось? А к тому самому, что «когда убьют, тогда и приходите». – Понятно… – вздохнул Каэл. – Понятно, что двигать нам отсюда надо, – напомнил о себе краснолюд. – Написано ведь – придут. И придут же, значит. Я одного видал, допустим. А если их пятьдесят? Двигать отсюда надо. Каэл пребывал в сомнениях. С одной стороны, дело его было слишком важным, чтобы попусту рисковать, но с другой... с другой стороны, определенный запас времени еще был. Запас достаточный, чтобы не уезжать, не разведав, как велика опасность. – Да погоди, Ульфгар Дальберг, сделал ты уже свое дело. Двинем, но позже, – огрызнулся рыцарь и вскинул взгляд на Якоба, нервным шагом обходя просторное помещение, уставленное сундуками. – Известно вам, что внутри? Якоб покачал головою, но сундуки велел вскрыть. Тут же нашелся и ломик, и добровольцы, и дело не составило труда, но староста внимательно следил за тем, чтоб ни в каком кармане не осело ничего лишнего. Странно, что все это Ульрик хранил в закрытых сундуках: гвозди, подковы, незаконченные заготовки, пожитки свои и даже металлолом. Но, что было, то было – порядок в кузнице царил образцовый, ничего нигде не валялось попусту, а было на своих местах. И только два последних, самых неприметных сундука, скорее ящики, чем сундуки, сдвинутые к стене, представили интерес немалый. Было там оружие. И была там броня. Если все эти вещи выковал Ульрик, то кузнец он был знатный, получше, пожалуй, Брендона. А Брендону Каэл доверял, и от добра добра не искал. Рыцарь сел за стол и опустил голову на руки. Нелогично, неразумно, странно, он не сделал бы так – но кто их разберет, этих краснолюдов? – Ульф, кликни Зенана, – попросил Каэл. – Остальные пусть ждут. Ты тоже. А вы, люди, возвращайтесь к делам. Нечего тут отираться… И ведите себя, будто ничего не произошло. – Я у тебя на посылках не бегаю, значит. Тебе надо, ты и кликай, – тут же оскорбился краснолюд. – Ты мне за это не платишь. – Поклажу свою на плечах потащишь? – поинтересовался Каэл. – Не твое дело, – проворчал краснолюд, но до таверны дошел. Долго они с Зенаном сидели. От первого предложения рубануть в кости Каэл отказался, но по полу от двери тянуло сквозняком, в перегородках шуршали мыши, и не принять второе было б уже тоскливо. Сквозь стук костей по полу послышался шорох в замочной скважине. В кузницу вошла торопливая фигура и тут же прикрыла за собою тяжелую дверь. Гость огляделся, и огляделся яркими эльфьими глазами. – Врешь, сукин сын… – шепотом прорычал Зенан и кинулся на него. Но эльф, будто б танцуя, увернулся, стрельнул глазами по сторонам и ласточкой выпорхнул в окно. То самое окно, стекло из которого вынул Ульфгар. – Ну, мертвая… – выпалил Тренхольд, проваливаясь за двери. Эльф был быстр. Сперва, было, он дернулся к конюшне. Но в этот час все лошади, имевшиеся в деревне, были заняты под плугом или возили телеги. Он замедлил бег совсем немного, швырнул нож в сторону Каэла и понесся к мосту. Нож просвистел мимо, но движение воздуха рыцарь ощутить успел. Догнать его Каэл сумел только у самого моста – эльфа подвели волосы, что высвободились из-под упавшего капюшона. Каэл дотянулся и дернул, и тяжелое навершие кинжала по затылку вышибло весь беличий дух. В одном нильфгаардце, подумал рыцарь, умещалось не меньше двух белок; вернувшись в кузницу, он связал эльфа нелицемерно, бросил на пол и повторил кметам свое предложение сохранять спокойствие, непринужденный вид, и вообще разойтись по своим домам, по крайней мере, до выяснения обстоятельств. Пользы никакой это не принесло – люди волновались, вопросов было больше, чем лиц, и только вернувшийся староста, повторив примерно все то же самое, сумел вернуть их к делам насущным. Эльф лежал на полу в луже воды – пробуждение его было быстрым, прямиком из колодца, но ни один метод допроса из тех, какими Каэл владел, успеха покуда не возымел – эльф смеялся и плевал Каэлу на сапог. Дело неприятно затягивалось. – А может, мне тебя и к лагерю проводить, а, dh`oine? – он снова усмехнулся, сплевывая кровью и осколком переднего зуба. – Не стесняйся, так и скажи! – Что я действительно хочу знать, так это то, что у вас было с кузнецом, – холодно спросил Каэл, подкрепляя вопрос действием, – с кузнецом по имени Ульрик. Эльф тяжело откашлялся. – Прошлое, dh`oine. Могло быть будущее, – выдавил он из себя, – но он стал вашей людской подстилкой. Зенан тем временем выбирал себе молот по руке. Этого добра у Ульрика хватало: от самых маленьких, с ладонь величиною, до пудовых. Каэл поморщился. – Не хотелось бы до этого доводить, конечно. Но мы теряем время... – задумчиво сказал рыцарь. – Говори давай, и еще на Беллетэйн потанцуешь. Сколько вас, каковы ваши намеренья и чего следует опасаться? Зенан занес молот, примериваясь, чтобы перебить берцовую кость одним ударом. – Ты можешь убить меня, – окровавленная усмешка эльфа выглядела жутко, – но ее ты не остановишь. Она грядет. – Тише, Зенан. Тише, – повторил рыцарь, махнув рукою, и Зенан с сожалением опустил кузнецкий молот, – этак мы его без пользы дела убьем. Выпускай алхимика. От того, как это было сказано, эльфа пронизала дрожь. Малгожата прибежала очень быстро – распаренная, раскрасневшаяся, с зеленой вязаной шалью, купленной по случаю у кметки и повязанной, как тюрбан, на мокрых волосах, застегнутая на все пуговки до последней. Восхищенно заметила, что после промозглых ночевок лучше бани нет ничего и не будет. Потом она услышала эльфа. Бросила Каэлу взгляд, полный мучительного сомнения, глубоко вздохнула и шагнула вперед. Взгляд ее переменился, похолодел, точно эльф был еще живым насекомым, пришпиленным булавкой, материалом для изучения. Она извлекла из сумки пару флакончиков и что-то ему сказала. Рыцарь не сообразил, что именно – кажется, то была Старшая речь, но эльф сообразил. Заворочался. – Малгожата? – Каэл был удивлен. – Что ты ему сказала? – А с чего ты решил, что мне хочется допрашивать пленных?! Я ему сказала, что он будет гореть изнутри, пока мне не надоест... – алхимик блеснула глазами и заговорила тихо, так, чтоб и он едва слышал. – Не могу сказать, что я их ненавижу. Недолюбливаю – это да. Отношусь предвзято, знаешь ли. Но вот таких, которые хотят огнем и мечом, должно быть, не люблю очень сильно! Мне Зенан рассказал, – закончила она, и на ее точеном лице отразился острый приступ человеколюбия. Каэл решил подумать об этом после, или даже прямо узнать о причинах такой нелюбви, а пока просто отвел женщину в сторонку и спросил шепотом: – Что ты собираешься делать? – Да не собиралась я поить его кислотой. Вы его вон как разукрасили, а молчит! Да и не хотелось бы, все-таки… Как-то это… – она вытянулась и даже привстала на носках, чтоб шептать ему в самое ухо. – Есть одна вещь. Но это чистый экспромт. Я не знаю, как оно будет. Но если вы мне подыграете… – Можешь не сомневаться, – согласился рыцарь. Малгожата коротко кивнула и вернулась к Зенану и плененному эльфу. – Придержи его, – велела она бойцу. – Нельзя, чтоб плевался. Зенан разжал ему челюсти, и Малгожата влила в рот скоя`таэля полную склянку зеленой, вспененной жижи. Эльф вырывался, как рыба, пойманная в сеть, но женщина невозмутимо погладила его по горлу, вызывая рефлекс. – Ждем, – сказала она, поднялась на ноги и отрясла юбку от попавших на нее капель. Темерцы переглянулись, но ждать пришлось недолго. Эльф заерзал, глаза его стали круглиться, наполняясь страхом, самым неподдельным, одинаковым для обеих рас. – П-п-п… – вырвалось из его рта. – П-п-помогите! На п-п-помощь! Алхимик скрестила руки на груди. – Что случилось? – спросила она заботливым тоном. – Что с тобою, где ты есть? Иди на мой голос, ну же, давай! – Не м-м-могу! Здесь в-в-василиски! Их много… зубы! Зубами клацают… обступили меня, – запричитал пленный, с трудом выталкивая каждое слово, – П-п-помогите! Они… голодные! Они… будут есть! МЕНЯ!!! Зенан вдруг страшно зашипел, и Каэл, вспомнив о просьбе, подхватил это дело, стараясь не рассмеяться. – Отчего же мне помогать? Ведь я их королева! Они действуют по моему приказу, – голос Малгожаты стал страшным, и она зашипела не хуже Зенана. – Н-н-нет! Не надо! Что, что я могу сделать? П-п-помогите!!! – взмолился эльф. – Хорошо. Я помогу. Но ты должен верить мне, чтобы я помогла. Верить и все рассказать, все, что знаешь, – проворковала алхимик. – Сколько вас? Зачем вы здесь? Что вы хотите делать? – Мы? Кто – мы? А! Бригада. Да. Да, хорошо, я скажу, скажу, только убери… – конец фразы потонул в крике. Женщина подала знак, и шипение прекратилось. – Говори давай, – позволила она с напряженным лицом. – Нас тринадцать, считая меня. Он повелел наполнить ужасом эти земли, и мы наполним. Мы не одни – нет, не одни! Мы придем этой ночью, и земля запылает. А после ее засыплет снег, – сказал он с блаженной улыбкой, – за все годы наших мучений… Малгожата прянула к нему, подобно змее, вцепилась в воротник, даже приложила его, связанного, об пол. – Где ваш лагерь? – выкрикнула она. – Кто велел? Но эльф больше не отвечал; на губах его так и осталась таинственная эта улыбка. Малгожата стала отыскивать на его шее биение жизни, но не нашла, и с потрясенным лицом обернулась к темерцам. – Но это ведь простой галлюциноген, – озадаченно сказала она, – от этого не умирают! – Если ты решила мучиться совестью до конца жизни, то нахрен надо, – подсказал Зенан, помогая ей подняться, – каждый эльф белка. Даже если нет. Каэл сжал зубы – не каждый, Зенан! Но ее здесь не было, не было ее... – Да не решила я ничего, – проворчала Малгожата и, нервно сглотнув, спросила, – и что скажете? Двенадцать эльфов, это много? – Немало, – согласился Каэл. – Но меньше, чем тринадцать, – подбодрил Зенан. – Ладно. Если все действительно так, то надо что-то решать, и побыстрее, – вздохнул рыцарь, – схожу пока к старосте, с ним переговорю. Обождите меня в трактире. И еды на мою долю возьмите. А то голодный уже, как черт. Якоб новости принял спокойно, только зеленые, с опустившимися уголками, выцветшие от времени его глаза выражали и печаль, и досаду по поводу грядущей беды. И готовность к действию они выражали. – Надо послать гонца в Каррерас, – предложил Каэл. – Самое время приходить. А гарнизон там не худший. – Окрестные фермы предупредить и вывезти надо, – сказал Якоб. – Пожгут ведь все. Люди останутся – с людями пожгут. Хоть просто и для забавы. Я помню. Да что ж опять началось-то… – Надо. Вывозите, – согласился рыцарь. – Дайте мне перо и бумагу, и я черкну в Каррерас слово-другое. Напомню начальнику гарнизона, что Темерия за порогом не кончается. Кто повезет весть? – Мой внук повезет. Он лучше многих в седле держится. Мигом обернется, – гордо улыбнулся староста, принесши и перо, и бумагу, и все что нужно, – только вот, пан рыцарь, а вдруг не успеют солдатики-то до ночи подойти? Каэл кивнул, потемнел, прикинув в уме расстоянье до крепостицы. – Переговорю, стало быть, со своими братьями-купцами, – нехотя решил он. – Авось, чем подсобить согласятся. – Так что же купцы смогут, когда эльфы прут? Веревку намылить предложат? – возразил Якоб. – Есть у нас тут пара охотников хороших, я им скажу. Да и остальные пусть чем-нито вооружаются. – Пусть вооружаются, – согласился рыцарь. – И, вооруженные, в таверне сидят, жизнь свою сохраняют. Ты, отец, купцов моих не обижай. Они же не всегда купцами-то были! А охотников давай, охотники не помешают. Особо если белку в глаз бьют. Письмо Каэл черкнул, запечатав его королевским перстнем, что вернее всего другого должно было воздействовать на начальника гарнизона. Если уж у кого возникнут потом претензии по поводу его выбора, так он и растолковать не постесняется... мальчишка у Якоба рос славный – живой, шустрый, востроглазый, каких немало рождала земля темерская. Когда он только услышал, что ему надо сделать, то весь подобрался, и, хоть веснушки на лице проступили ярче, улыбнулся он гордо, письмо забрал и тут же, обняв напоследок деда, умчался раздобывать лошадь. Еды на его долю, в самом деле, оставили – едва вошел он в двери, едва успел сесть за стол, трактирщик лично вынес ему шипящую сковородку, полную жареного мяса и картошки. Каэл обвел взглядом маленький свой отряд. Все они чего-то ждали. Всем им надо было что-то сказать. – Я считаю, что мы должны оставаться до тех пор, покуда не подойдет отряд из Каррераса, – сообщил рыцарь, – мы сыновья Темерии, эти люди ждут от нас помощи. Это наш долг. Ульф выругался. Кеаллах тяжело вздохнул. Малгожата нервно рассмеялась. – А мимо реданской деревни ты бы мимо прошел? – налегая на стол ладонями, спросила она, сощурившись. – Пускай себе погибают? И уж тем более нильфгаардской, да? – Это другое, – твердым голосом оборвал ее Каэл. – давай не будем… – Жар с равнин, Каэл Тренхольд! – глухо заметил Кеаллах. – Ты не забывай о Боклер… – А я, если хотите знать, мимо любой бы прошел деревни, и совесть меня, стало быть, не заела! – высказался Ульфгар. – Потому что у тебя ее нет? – резко предположила Малгожата. – А ты, я смотрю, в героя поиграть решила, мазелька? – вспылил краснолюд. – А знаешь, когда человек дохнет, он ссытся, срется и выглядит крайне паскудно! – А кто сказал, что я в самую бучу полезу? – возразила женщина, с досадой морщась. – Я, быть может, в подготовке полезней! – Тогда давай чего-нибудь взорвем? – предложил боец, которого звали Четырнадцатый, и глаза у него заблестели. – Наподдам, – улыбнулся Зенан. – Любая пьянка, шеф, – подытожил Рикард. Овен молчал и внимательно слушал каждого. Вокруг них постепенно образовывалась людская масса, волнующаяся и ждущая решений. Якоб поделился информацией скупо и сдержанно, но о том, что на деревню могут напасть эльфы, знали уже все от мала до велика. Те, кто отсутствовал в таверне, во дворах закапывали добро. – Толковые предложения будут, граждане купцы? – спросил Каэл. Малгожата посмотрела на Четырнадцатого. – Взорвем, говоришь? А чем? Зерриканской смеси-то нету… – спросила она. – И что взрывать-то? – Всегда найдется, что взорвать! Например, мост, не вплавь же они полезут? Да и на том берегу между домами я видел узость, можно там заложить, – разулыбался боец, доволен. – Я знаю, как сделать отменную мину. Главное, гвоздей побольше напихать. Хочешь, научу? – Хочу, – кивнула женщина, – научи. Но смеси-то нету! Оба они погрустнели, задумались, замолчали. – Вы мост-то не трожьте, что он вам сделал? – запротестовал кто-то из селян. – Хороший же мост! – Не понадобится – не тронем, – гаркнул на него Рикард. – Тебе что дороже, жизнь твоя или мост, дурень гороховый? В первые ряды протолкался высокий, хорошо сложенный, по-кошачьи грациозный эльф, окинул взглядом всю их компанию и спросил: – Кто здесь за лучников отвечает? Меня запишите, добровольцем буду. – А ты не переметнешься? – Каэл сам ощутил всю бестактность своего вопроса, но не задать его он не мог. Эльф гордо воздел голову. – Да наш он! – послышалось из толпы. – Наш, свойский! – Благодарю, Дерван, на добром слове. Хотел бы, давно в леса сбежал, – ответил он холодно. – Но я не хочу, человек. Здесь мой дом. – Не держи зла, – улыбнулся Тренхольд. – Хотелось бы быть уверенным в тех, с кем, возможно, в бой придется идти. – А во мне ты уверен, значит? – прыснул Ульфгар, и Каэл одарил его тяжелым взглядом. – Ну, допустим, я, – встал Кеаллах. – Пойдем, я буду проверить твой навык. Есть еще желающий? Желающих отчего-то не нашлось. Четырнадцатый с Малгожатой снова переглянулись. – Два ящика… – сказал боец. – Которые нордлингам все равно не нужны, – улыбнулась Малгожата. – Из Цидариса, – продолжил темерец. – Можно попытаться, – согласилась алхимик. Ульфгар упер руки в бока и набрал в грудь побольше воздуха. – Это МОЁ мыло, – донес он кратко и ёмко, – поищите себе другое. – Друг мой Ульфгар, не кажется ли тебе, что не стоит сейчас мелочиться? – спросил Каэл, собрав в кулак все свое терпение. – Им для дела нужно. Пусть берут. – Не кажется! Мне не кажется! Сперва мыло утащат, значит, а потом что, руку в карман мне запустят? Э нет, – краснолюд раздул ноздри и встал, – вы и так втягиваете меня в какую-то жопу, и что, и вам этого мало? Зенан издал неприличный звук. Малгожата демонстративно закатила глаза и зарылась в своем рюкзаке. Достала оттуда мешочек и перебросила Ульфгару, а тот поймал, хоть она его и не предупреждала. Поймал и тут же взвесил на руке. – Этого хватит за ящик? – спросила она с лицом, ясно говорившим о том, что следующим мешочком, если он есть, она огреет краснолюда по лицу и скажет, что так и было. – За ящик хватит, – согласился Ульф. Каэл воспользовался передышкой и начал есть свой обед – пусть остыть сковородка не успела еще, но восхитительно шкворчать уже давно перестала. Четырнадцатый поднялся – сам рыжий, как пламень, высокий, широкоплечий. – Ну, пойдем делать взрывчатку, – напомнил он Малгожате с широкой ухарской усмешкой, – а если не понравится, просто встанешь, оденешься и уйдешь. Рикард хрюкнул в кулак. – О, даже одеваться не стану, – ответила Малгожата, недолго думая. – Так в окно выскочу. Пусть все знают твой позор. Зенан зареготал. – Вы же это не серьезно? – спросил Каэл, прекращая жевать. – Времени нет на всякие шалости. Не удостоив командира ответом, они реквизировали у трактира самый большой котелок и удалились в сторону кузницы, вместе с ящиком мыла и всем алхимическим снаряженьем. – Они же это не серьезно? – спросил Каэл у Рикарда.***
Покуда Кеаллах и те, кто к нему присоединился, дырявили мишень на стене сарая, а Каэла осадила толпа ребятишек от мала до велика, желающих «бить страшных эльфов», вдоль реки у моста, укрытая кое-где кустами, вырастала помалу изгородь из крепких досок. Высотою она была по грудь взрослому мужчине, и в ней торопливо выпиливали бойницы для арбалетчиков. По мосту время от времени шли подводы с близлежащих ферм, и вскоре они запрудили всю главную площадь, и в конюшне не осталось ни одного свободного стойла, и в таверне, в которую нынче пускали без платы – ни единой свободной комнаты. Все лишние бочки, что нашлись, наполнили водою и утвердили возле домов на случай, если белкам вздумается посыпать огненными стрелами. Вдруг заголосили бабы, чьи дома оставались на том берегу, но их успокоил Якоб, пообещав отстроиться всей деревней, ежели дома погорят. Солнце, что только начинало клониться к закату, заволокло облаками, грозившими превратиться в тучи. Со стороны Махакама потянуло знобким ветерком. – Вот непруха… – тихо сказал Четырнадцатый, отирая пот со лба. – Я же так уже делал! – Да погоди еще, – прервала его Малгожата; от напряжения и от страха ее глаза почти сошлись к кончику носа, – камфоры-то мы добавили, но проверить... Котел наполовину был полон вязкого, непрозрачного студня цвета свежей горчицы. Алхимик взяла котел осторожно, за самый край, и едва-едва, не дыша даже, пошевелила им из стороны в сторону. Ничего не произошло. Женщина прямо просияла, убрала руки и села прямо на пол, морщась и потирая ожог на ладони. – Хе… – выдохнула Малгожата. – Стабильно! – А ты молодчина, – заметил Четырнадцатый, – я бы не догадался. Думал, все: взлетаем! – Рожденный ползать летать не может, – отрезала алхимик, – а мне бы еще до Боклера доползти. – Слушай. Ты это… Виноват я, короче. Херню при всех ляпнул и рад, – сказал боец, озадаченно почесывая затылок; он осматривал сундуки в поисках гвоздей и прочего мелкого металлического хлама, – все же видят, как ты на него поглядываешь. Ну, кроме нильфа, собсна, да и шефа, наверное. Не, ну ты его слышала, слышала, да? Ш-шалите! – гаркнул он раскатисто. Малгожата фыркнула. – Ну ляпнул, и ляпнул. Рисковать жизнью на постных щах, должно быть, чертовски утомительно, – ответила она и посмотрела на него недовольно. – Только я не понимаю, какое отношение к взрывным работам имеет то, кто там на кого поглядывает! – Не знаю. Это лучше у Овена спросить. Я-то никогда так не делал, – хохотнул Четырнадцатый и тут же радостно воскликнул. – О! Нашел! Теперь им нужны были бочки, целые, крепкие бочонки с крышкой, что как следует закрывалась. Два бочонка, один для моста, другим решили запереть узость между домами на другом берегу. Изгороди у тех домов были крепкие, добротные были, чтобы разлившаяся по весне Исмена не несла всякий мусор на огороды, а сразу за огородами берег порос зарослями когтистой, злой ежевики. А дорога там была – две телеги с трудом разъедутся, да еще кусты через изгородь выпирают. Там и поставить, в кустах – решил Четырнадцатый. Снаружи стучали молотки и пилы визгливую песню пели. Якоб, и даром, что седой старик, носился по всей деревне, раздавал указания и старался не допускать в свой голос тревогу. Изгородь, между тем, уже заканчивали – добротная вышла, метров двенадцать длиною была, и окон для стрелков имела раза в два больше, чем стрелков было. Но стоило им двоим выйти из кузницы, как на них насел капитан, до того беспокойно меривший шагами зеленую лужайку перед доминой. – Я только недавно понял, зачем вы ушли, – нахмурился рыцарь. – Без доклада, без объяснения. Мы ждем гарнизон из Каррераса, понятна мысль моя неглубокая? – Пока непонятна… – честно призналась Малгожата. – Это значит, что я настоятельно рекомендую обойтись без ненужного самопожертвования, – продолжил капитан, – без неуместного геройства. Особенно дамам. Понятно, Четырнадцатый? – Да, шеф… – вздохнул боец. – Но закончить-то мы можем, а? Тут осталось-то уже… – Можете, – позволил Каэл, – но в следующий раз никакой самодеятельности! Малгожата поглядела на них обоих с видом оскорбленной добродетели. – Погодите-ка, капитан Тренхольд. Позволите мне разъяснить вам разницу между самопожертвованием и работой? – спросила она мягким голосом, метая молнии взглядом. Каэл хмыкнул и скрестил руки. – Гремучий студень может быть чертовски нестабилен, это правда. Мы могли взорваться, это да. Но оказались достаточно хороши, чтобы нет. Знаете… пока я училась, пару раз в лаборатории вылетали стекла, а мне приходилось коротко резать волосы, если они вообще оставались! Но теперь мы достаточно хороши, чтобы обойтись без готовой зерриканской смеси, капитан, – подытожила она, гордо встряхнув темной гривой волос по пояс, небрежно сколотой серебряной узорной заколкой. – Когда вы достаете меч, всякий раз рискуете остаться без головы, м-да? Но покуда она у вас на плечах. Вот то же и тут, капитан. То же и тут… Взгляд Четырнадцатого исполнился благодарности. – Бабы. Хвастливые бабы, – усмехнулся неслышно подкравшийся Ульфгар. – Мой совет, мужики: держитесь, значит, подальше! – Ладно. Я понимаю, – вздохнул рыцарь. – Но в следующий раз докладывайте о своих планах! Покуда мал-помалу темнело, они закончили с минами. Отряда из Каррераса было не видно, покуда, даже на горизонте, но, к сожалению, спешки взрывное дело не выносило. Сперва они на треть наполнили бочонки глиной и, как следует, утрамбовали; по краям с помощью плотного пергамента засыпали гнутые гвозди и прочую металлическую дрянь, в середину заложили взрывчатку и осторожно закупорили оба бочонка. Второй прятался за центральной опорой моста, невидимый с той стороны. Удар, пинок, меткий выстрел в круг, что помечен красным – и в радиусе нескольких метров не должно было остаться живого. Застрельщиком должен был быть Кеаллах, о чем ему и поведали. – Никакой проблема, – улыбнулся лучник и кивнул на крышу таверны, – хороший вид будет оттуда! Крыша эта была двускатной, но относительно пологой. Над нею возвышались две широкие печные трубы, за которыми можно было укрываться от вражеского огня. И неширокие дощечки, прибитые горизонтально по всей длине – чтобы оттуда упасть, надо было стараться, являть талант. Последнюю подводу, что прошла по мосту, разгрузили и оставили рядом, намереваясь перегородить дорогу и укрыться за нею, когда возникнет нужда. Якоб пообещал компенсировать ее утрату, буде таковая случится. С владельцем столковались на поросенка. Ульф зарылся в жидкий стог сена и велел его разбудить, «если начнется, значит». Сверкнула ветвистая молния. Трахнул гром. Выругался Ульфгар в стогу. За мины беспокоиться было нечего, разве что молния ударит… то, что они сделали, не боялось никакого дождя, в отличие от зерриканской смеси. Малгожата передала две склянки – одну для Четырнадцатого, другую для Кеаллаха. – Раз пошла такая пьянка, – вздохнула женщина, – черный яд, господа. – Полезай со мной на крыша, – предложил нильфгаардец, – там безопасный. Спорить она не стала. Эльф занял позицию на крыльце таверны, разложил стрелы с разными наконечниками, размял плечи, ноги размял. Готовился. И Зенан, и Четырнадцатый заняли позиции за изгородью. Каэл и Рикард держались поближе к мосту, у повозки, на случай если придется ее пошевеливать. Да и не любил Каэл арбалеты, не чувствовал в них уверенности, лучше уж ему держаться поближе. А Рикард держался поближе к Каэлу. На всех купцах наросло длиннополое синее стегло, выросли темерские кирасы с набедренниками, выросли легкие шлема. Тут сержант выругался, заметив проблему, и Овен рванул на тот берег, прихватив две жерди и два факела. Дистанция, они забыли про нее – ту, на которой были все шансы и ту, за пределы которой не стоило уже и стрелять. На том берегу послышалась соловьиная трель. – Этот соловей такой же птица, как я император Кальвейт! – крикнул Кеаллах с крыши. Вспыхнула еще одна молния, и Каэлу закололо макушку. Ему показалось, что он видит на том берегу несколько теней, что двигались, перетекали из одной в другую. Он выступил из-за телеги и трижды махнул факелом из стороны в сторону – возвращайся! С другого берега донесся сдавленный вскрик, а потом показалась фигура бегущего, сильно прихрамывая, Овена, подсвеченного дальним факелом – он успел установить только одну, дальнюю вешку, а второй факел отбросил. Рикард и Каэл выстрелили одновременно, целясь в тени, следом тренькнуло из-за изгороди, но ничего не указывало на то, что они хоть в кого-нибудь попали. Овен, пытаясь петлять, как заяц, почти добежал до моста, почти поравнялся с местом, где была заложена мина, как вскрикнул снова, взметнув руки, и как-то подломившись весь сразу, скатился под куст. Каэл рванул к мосту, но Рикард удержал его за руку. – С-сукин сын! Он выберется! Всегда выбирался! – заорал сержант. – Телега! На мост! Давай! Поднатужившись, они столкнули подводу к началу моста. Факел исчез, но занялся дальний дом на том берегу. Из таверны послышались крики. Сухо скрипнуло на крыше, и с того берега послышался крик, послышалась брань, исполнена первозданной злобы. Каэл и Зенан разом выстрелили на звук. Булькнуло. Захлебнулось. С каждой минутой становилось светлее – и молнии хлестали, и стал разгораться еще один дом. – Выманивают, гады, – скрипнул Каэл. На лицо ему капнуло. Горящая стрела вонзилась в подводу. На дороге между домами показалось несколько фигур, одетых во что-то такое, что смутно скрадывало их очертания, укрывало в ночных тенях. Они двинулись вперед, будто танцуя, и дружный залп пропал втуне. – За Темерию! – донесся оттуда срывающийся голос Овена, и все потонуло в грохоте взрыва. Потом только вопли звучали, но и они становились тише. – За Фольтеста… – глухо отозвался Рикард, стискивая зубы. – Покойся, друг. Каэл зарычал. На крыше ближайшего дома появилась фигура, воровато прячась за печной трубой, и он подождал, пока покажется, и тогда выстрелил. Но только, кажется, оцарапал. Стог палил, не переставая, пока в него не вонзилась горящая стрела и сено не вспыхнуло. Оттуда выскочил краснолюд и покатился по земле, сбивая пламя с плаща. Еще одна такая врезалась в крышу таверны и немедленно занялась, а Малгожата, ругаясь захлебывающимся голосом, тут же перевесилась через конек, вырвала стрелу и охлопала пламя плащом, который намочила перед тем, как полезть на крышу. Рядом с ее головою вонзилась другая стрела, что уже не горела. Женщина уронила плащ, тонко взвизгнула и юркнула обратно, на ту сторону, за трубу. Кеаллах стоял так, чтобы другая труба скрывала его наполовину, и шил старательно, не торопясь. Но даже так не каждый его стежок достигал цели, и далеко не каждый нес смерть. Но каждая стрела была смазана черным ядом, и потом могла принести нужный плод. Но не нужно было потом, нужно было – теперь! Малгожата уставилась на него со страхом. У самой у нее теперь колотились зубы, и никак не могли перестать. Четырнадцатый перезарядил арбалет и показался в новом окошке. Не успел он прицелиться, как стрела вошла ему в живот, сбоку, с силой отбросив на спину. Боец заревел, как телок. – Капитан! – заорал Зенан. – Потери! Четырнадцатого подстрелили, суки! – Чертовский черт… – пробормотал Кеаллах и посмотрел на Малгожату, опустив лук. – Я спускаться вниз. Там раненый. – Нет! Нет-нет-нет! – запротестовала женщина. – Ты им не поможешь сейчас! Надо закончить! Сказала она это и высунулась из-за трубы, заприметив эльфа на одной из крыш. Сжала зубы. Попыталась прицелиться. Выстрелила. Раздался вскрик и звук падения, глухого, будто мешок. Она успела уже обрадоваться, как поняла, что выстрел был не ее. Кто-то выстрелил позже. И попал. – Этот белка был твой? – с тенью вины уточнил нильфгаардец. – Да живой я… живой! Бейте… их уже, – подал голос Четырнадцатый. – Ну чо вы как эти? За Темерию, ну! За Темерию, сука, за Фольтеста! Но перестрелка затягивалась непомерно. Эльфы видели лучше, но люди береглись, не показывались почем зря, а эльфов скрывали их плащи. Телега на мосту уже вовсю полыхала. Стоять рядом не было уже никакой возможности, и она теперь скорее мешала, слепила, чем укрывала. – Мы к тебе, Зенан! – крикнул Каэл, обернувшись назад. Из-за изгороди донесся одобрительный гул, а после Каэл почувствовал сильный удар под колено, да такой, что нога подломилась, и он упал. – Ах, курва… – простонал рыцарь. Глубоко под коленом сидела, уже обломанная, стрела. Он попытался встать, и вдруг обнаружил, что не может. Нога не слушалась так, что лучше бы ее не было вовсе. Но болела чудовищно. Из раны хлынула кровь. – Непруха, парни! Каэл ранен! – крикнул Рикард, оказался рядом и перехватил его поперек тулова. – Мы отходим! И эльф, и краснолюд отступили за таверну и пытались стрелять оттуда. Рикард затащил Каэла за изгородь, опустил на плащ и снова взялся за арбалет. – Медика, сукины дети! Живо! – заорал он. – Уже двое! – Я им нужный, – быстро сказал Кеаллах, подхватил сумку и спрыгнул с крыши, не прибегая к лестнице. – Прости, sorca. Белок оставалось пять или шесть, вряд ли больше. Точно никто не знал. Небеса прорвало дождем. Кеаллах, пригнувшись, метнулся к изгороди. Он делал то, что мог делать посреди боя человек, давший медицинскую клятву – он спасал жизни. Кинжалом срезал стрелу у Четырнадцатого, снял с него кирасу и засыпал все брюхо белым порошком, который стал булькать так, что тот даже орать перестал. Каждый новый раз отнюдь не был проще – наоборот, с каждым новым выстрелом все страшнее становилось показываться из-за трубы. И нильфгаардец сбежал… Должен был, вот и сбежал, одернула себя Малгожата. Но как же стрелять… Да если б она могла преодолеть себя… если б она только могла довериться им, открыться перед ними… То никого бы не ранили, никого! И мина, опять же, что на мосту… Она заметила, как на той стороне показалось несколько фигур. Луки у них были наполовину натянуты, и шли они чутко. Слышалось что-то на Старшей речи, слов было не разобрать – далеко, но голос был из тех, что привыкли командовать, короткие, рубленые фразы. Едва ли не ползком перебралась она за трубу, что была поближе, снарядила болт с широким плоским наконечником. Прицелилась. И стала ждать. Бочонок едва было видно. Кеаллах перебежал к Каэлу и натуго перетянул ему ногу, сокрушенно качая головою и бранясь по-нильфгаардски. Змейка сунула голову из сумки, но тут же порскнула обратно. Кровь стала униматься. Все, кто еще мог, стреляли на тот берег, но эльфы вовсе потерялись в дожде. Телега превратилась в угольно-красный остов, и по мосту наметилось движение. «Увидят, как стреляют, остановятся, не пойдут, – подумала женщина. – Это если я промахнусь…» Эльфы двинулись по мосту. «Обязательно промахнусь!» – подумала Малгожата. Болт ударил точно в отмеченный охрой круг, и мост содрогнулся, теряясь во вспышке. Потом ветер доносил только лишь предсмертные хрипы. По мосту, не разбирая дороги, метнулось два силуэта – истрепанные окровавленные лица, разорванная плоть и одежда – метнулись, проломили собою остов догорающей телеги и пали замертво на берегу. Остатки подводы снова стали дымить и тлеть. – Так их! – крикнул Рикард, выходя из-за укрытия. – Кончайте их, парни!***
…Он явился из клубов дыма, подсвеченных пожарами на том берегу. Явился, как демон, и на устах его играла та же улыбка. Он был уверен в себе, этот эльф. И он отличался от тех, кого вел. Нет, не знаками отличия на обшитом мхом и листьями плаще, непотревоженном взрывом, пусть они и позволяли распознать в нем командира. Как отличить простого бойца, который бьется, чтобы выжить, от того, для кого сражения были естественны, от того, кто двигался вместе с битвой в едином ритме? Умение, какое нельзя получить из книг, да даже в тренировках не получить – только самому пройти через смерть и крики, принять их, как естественный порядок вещей. Каэл видел это так ясно. Каэл сам прошел эту школу. А скоя`таэль приближался стремительно, без лишней суеты, и каждое движение было выверено, каждый момент предсказан. Двуручное чудовище в его руках, блещущее незнакомым, матовым блеском, оно будто жило своей жизнью, а эльф и не чувствовал его веса. Каэл, лежа на плаще, приподнялся на локте – крикнуть своим, предупредить, но его крик утонул в прочем шуме, да и был ли он вовсе? Он заставил себя подняться – с проклятиями, которых никто не услышал. Слишком больно. Слишком неправильно, и эта нога, что хуже палки... Но воин — это не только тот, кто берет в руки оружие, это тот, кто может подчинить всего себя единому порыву, и неважно, что он может пасть. Он должен, он должен их защитить... приближающегося эльфа попытались угостить стрелой, Каэл не сумел разглядеть – кто, не стал разглядывать. Он шёл к цели, он пытался идти, с трудом подпрыгивая на одной ноге. Скоя`таэль шел невозмутимо, и с проворством кошки отпрянул в сторону от просвистевшей стрелы. На попытки Каэла он только краем глаза повел, не считая его за противника. Очень зря, сукин сын. Высокомерие губит вернее, чем сталь. Рикард прыгнул ему навстречу, совершая обманный маневр, делая целью ноги. Эльф без труда разгадал не слишком изящную уловку – и меч сержанта с пронзительным звоном отлетел, соприкоснувшись с торруром. что тут же ринулся вниз, спутав гарды, а острие рванулось Рикарду в голову. Хвала Мелитэле, этот тертый калач шлемом не пренебрегал. Следующий удар чуть не развалил ошеломленного сержанта пополам. А может, что и развалил бы, если б не капитан. Каэл дошел. Он оказался близко, достаточно близко к увлеченному своим противником эльфу. И вложил все, все, что у него осталось, всю свою ярость и боль вложил в один удар, неотвратимый, как коса смерти. Скоя`таэль отреагировал, пытаясь изменить направленье своего клинка, и ему это удалось. Почти удалось. Каэл двинул корд, Каэл рванулся вперед и, уже падая, проскользнул вдоль клинка своего противника, прошёл сквозь его защиту, глубоко врубаясь в тело прямо под нагрудником, увлекая его за собой. Перед этим он увидел глаза – миндалевидные глаза, синие глаза, полные удивления. Усмешка ещё не успела пропасть из них, но посерела, поблекла, а в следующий миг сменилась осознанием. Каэл перестал ее видеть. Каэл перестал видеть что-либо вообще. Бой окончился, и только один эльф остался в Верхнем Каррерасе.***
Тогда из таверны торопливо вытекли жители, каждый из которых хотел проверить, насколько велик ущерб, хотел узнать, миновала ли напасть именно его подворье. Раненых внесли внутрь, и в общей комнате, в которой ночевали Полоски, Кеаллах принялся развертывать импровизированный госпиталь, гоняя трактирный люд в хвост и в гриву, то за горячей водой, то за чистой тканью, то за чем-нибудь еще. Якоб присоветовал обратиться к деревенской знахарке, но от подобной помощи нильфгаардец отказался – вежливо, твердо и наотрез. Мост почти не пострадал – только вырвало опору, у которой стоял бочонок, да посекло несколько досок. Хвастливая деваха бродила по дальнему берегу с задумчивым лицом, звонко щелкала пальцами и мокла под дождем. Ульфгар-то тоже мок, но он мок не зазря – он сдирал с эльфов все, что могло представлять ценность, он шарился по карманам, и все это сносил за мост и складывал на телегу. Луки, эльфийские искусные колчаны, сапоги, даже продырявленную болтами броньку – и ту клал. Ее-то можно было отстирать, зашить и кому продать подешевле. Нашел он и беличьи хвосты; что-то не меняется десятилетиями – подумал краснолюд. Только эльфийский двуручник Рикард прибрал особо. Для Каэла. Трофей – сказал сержант и грозно дернул усом. Ульфгар уже закончил, а Малгожата еще бродила, вглядывалась в лица и как будто разглядывала останки. Не выдержал краснолюд, подошел. Да уж, первая мина была мощнее второй. – Слушай, мазелька… Я же тебя предупреждал. Говорил, значит, что паскудно это все выглядит. Вот и послушала ты меня? И ходишь теперь, страдаешь вот это, – раздраженно заметил Ульф, но браниться ему, на удивление, не хотелось. – Уйди, пожалуйста. Не мешай мне. Я не страдаю, я запоминаю, – отозвалась женщина, даже не поглядев на него. – Что из этого было Овеном? – Да неча тут запоминать! Был человек, и нет человека. Да, так уж бывает, – ответил краснолюд. – Пошли со мной, ну-ка! Накатишь пару стопок, что прячет под стойкою местный трактирщик, и попустит, значит, тебя. – Оставь меня, Ульфгар! Отвали! – прикрикнула Малгожата, все-таки повернувшись к нему с лицом, по которому стекала вода. – Вот что непонятного я сказала? – Вот чумная… – бросил Ульф, пожал плечами и направился в трактир. Эльфов свалили в кучу за пределами деревни, но закапывать покуда не стали. Надежда, что гарнизон из Каррераса еще подойдет, едва тлела, но еще оставалась. Овена и кузнеца, помучившись, и сказав много слов, и длинных, и коротких, сожгли еще ночью. Брюхо Четырнадцатого осложнений не показало, хоть Кеаллах и провозился с ним пару часов кряду. Пуститься в пляс боец, конечно, не мог, но шутить, покуда его оперировали, пытался, и через неделю, скорее всего, смог бы ходить своими ногами; с битвами стоило обождать подольше. С ногою капитана Тренхольда все обстояло куда хуже: эльфийская стрела, подлая стрела, расщепляющаяся, перебила нерв, истрепала его так, что и сшить остатки было бы непросто. Кеаллах готов был рискнуть, но надежды, что Каэл когда-нибудь почувствует ногу, ощутит ее своею, не было почти никакой. Медик поделился соображениями с Рикардом, но сержант покачал головой, не соглашаясь брать на себя такое решенье. Жизни командира уже ничего не угрожало, и они решили подождать, пока он очнется и сам примет решение – шить и надеяться на чудо или резать к чертовой матери, не дожидаясь перитонитов. Каэл очнулся наутро…