И околдованный луной,
Окованный тобой,
Я буду счастлив тишиной,
И мраком, и судьбой
(Н.С. Гумилев)
Луна стояла высоко в небе, окутанная густым ореолом, алым, почти багровым изнутри – и ко внешнему краю багровый цвет выгорал до густой синевы, сливавшейся с ночным небом. Едва початое колесо света пронзали два копья, два крестообразных луча, и зрелище выходило таким, что надолго могло задержаться в памяти… оттого Каэл и не жалел, что заступил в караул вторым, после Зенана – удалось даже поспать немного, не встречая старых знакомых и слов вины, брошенных из их мертвых уст. Остальные дрыхли без задних ног – Малгожата измотала их в край. Никто над ухом не выл, но он все равно побыл рядом с Тосканой, скормил ей пару яблок, расчесал гриву… А потом выбрался с корабля и заново распалил костер – волк там, или кто иной, а огня должен бояться. Щербатая луна заливала реку серебром, а дубраву вычернила дотла. Он услышал шаги, он стал поворачиваться – а встретил его предупредительный кашель. Всего лишь Рикард, старая треска… – Да тише ты, что ж так дергаться! – он аж отшатнулся. – Я в разведку ходил. Новости есть, капитан. – Что-то я не видел тебя… – нахмурился рыцарь, – куда ходил, в лес, без приказа? И ты, Рикард?! – Да погоди ты, – оборвал его старый сержант, дернув длинным вислым усом, – ушел, когда Зенан дежурил. Новости есть, говорю. Уработали парни твое вытье. – Парни? Какие парни? – Каэл растерянно оглянулся на корабль. – Да что за новости, говори толком! – Пойдем. Это слышать надо, – Рикард кивнул на лес, – обстоятельства изменились, капитан. – А караул? – сдался рыцарь. – Смотри, если шутки шутить вздумал… Не пожалею, нахлобучу, как есть. – Пойду Четырнадцатого подниму, – вздохнул сержант и заковылял к кривым сходням, – ты иди, догоню. До шуток ли тут… Чем быстрее услышишь, тем лучше будет. Каэл поморщился, распалил факел и, обогнув скалу, направился в лес, где сыскалась тропка, порядком, впрочем, заросшая. Рикард вскоре его догнал и стал показывать дорогу. Кое-где на деревьях виднелись глубокие борозды. Каэлу казалось – он слышит шепот в древесных кронах, но ни слова не мог разобрать. Что-то наверху негромко не то, чтоб позвякивало – скорее, с таким звуком сталкивались глиняные горшки. Рыцарь поднял голову, повел факелом – не горшки то были, черепа. Человеческие черепа, перевязанные яркими лентами, будто гирлянды, повисшие на ветвях… – Старина! Старина, не нравится мне это, – заметил он почти не дрогнувшим голосом, – куда ты меня ведешь? Смотри – и кто, по-твоему, их подвесил? Черепа висели высоко. – Почти уже пришли, – откликнулся Рикард. И действительно – Каэл готов уж был повернуть назад, но они пришли. Вышли на поляну посреди леса, где стоял лагерь. Большой военный лагерь, темерский… Десяток длинных шатров, жаркие костры, у которых мелькали силуэты, свист точильного бруска, запах гороховой каши и жареной дичи, отборная ругань – словом, привычные, родные звуки. Не меньше сотни темерских солдат… что, черт побери, они здесь забыли? К ним тут же подскочил гладко выбритый, высокий молодец без шлема и встал навытяжку. – Капитан Тренхольд, вы пришли… – выдохнул он, – командир незамедлительно изложит вам суть дела… Из ближайшего шатра выступил силуэт в темном шапероне, длинный хвост которого небрежно обхватывал шею. – Вы должны знать, капитан… – тревожно заметил встретивший их солдат и повел рукой в сторону костров, приглашая к огню, – вы должны знать… Обстоятельства изменились. Нильфгаард развязал войну. – Эх, мертвая… Молодец, парень! – вздохнул Рикард. – А я не смог… Каэл открыл рот, ошеломленно моргнул… Всего три слова было произнесено, а значили они – незачем больше спешить в Боклер. Что ему скажут? Как теперь быть? Прорываться с боем через всю географию? А как быть с гражданскими специалистами, как быть с ними?! Каэл открыл глаза – и замер вовсе. Все исчезло. Исчезли шатры, и костры исчезли. Пропал молодой солдат. И даже Рикарда нигде не было видно. Это было хуже всего. – Рикард! – закричал рыцарь. – Рикард, что еще за шутки?! Выходи, где ты есть??? Не было ответа. Молчал сержант, не отзывался, но вместо ответа за спиной у него послышалось рычание. То самое рычание, от которого дрожали звезды, и рыцарь похолодел. Нет, ему не было стыдно – ни тогда, ни потом. Он и не подумал о стыде. Он побежал. Ветви царапали его по лицу, хищные птицы слетали с ветвей, норовили выцарапать ему глаза, а он бежал, бежал, не разбирая дороги, и тяжелое дыхание за спиною то отдалялось, но снова делалось ближе. Мысли нехотя ворохнулись. Не нога у него – протез краснолюдский, а он бежит, и зверь не может его догнать. Так может, и нет никакого зверя, как не было темерского лагеря? Морок, наваждение, сгинь! СГИНЬ!!! Он остановился, поворачиваясь к страху лицом, и выхватил корд, но не было никого за его спиной. Он только отдышаться себе позволил. За деревьями виделся теплый свет – вышел, не потерялся, значит. Горит, горит еще костер. Привидится же такое… «Хвала Мелителе…» – подумал Каэл и побрел на огонь. Не костер оказался – дом, сруб-пятистенок, потемневший от времени, с соломенною крышей и тянутыми пузырем окнами, теплыми и живыми. Колодец был рядом с домом, и цветы росли, в сарае, стоявшем неподалеку, проснулись, закудахтали куры. Каэл не стал стучаться – память о черепах запретила. Кто бы тут не жил, придется ему ответить… Каэл вошел так.***
На мачте покачивался фонарь, освещая мрачные лица – вторая ночь толком без сна никому благодушия не добавила. Четырнадцатый проснулся среди ночи, заметил отсутствие Каэла и разбудил Рикарда. Рикард поднял тревогу. – …все-таки пошел спасать… – вздохнула Малгожата. – Никакого покоя ш этим темерцем, – поморщился Ульфгар, – вечно куда-нибудь вляпаетша! – Да плевал я на ваш покой, – оскалился сержант, – если мы его потеряем, мне голову снимут, и вместо яиц примотают! Другие Полоски вздохнули – видать, такая участь невеселая грозила не только ему. – Мне тоже, – тихо сказал Кеаллах. Все уставились на него. – Мы пойдем искать капитана, я, Зенан и Четырнадцатый – решил сержант, – а вы втроем оставайтесь здесь и ждите. – А если вы не вернетесь? – резко спросила Малгожата. – Если сгинете там? – Не вернутша, наберем команду, – подбодрил капитан Дальберг, – да подадимша в пираты. Будем грабить драккары Шкеллиге и нильфгааршкие торговые шуда. – Идея неплохой, – Кеаллах стиснул зубы, – но давайте-ка нет. Ему может быть нужен врачебный помощь! На том и решили: распалили факелы, взяли с собой еды, будто шли на неделю, капитан Дальберг с грустью прошел вдоль борта, последним покидая свое судно. Тоскана оставалась за старшую. Кеаллах повел по следам – следы у Тренхольда были четкие, с иными не перепутаешь. Протез оставлял тяжелый, глубокий след. Они увидели следы когтей на деревьях – и достали оружие, стали тише шагать. Черепа, подвешенные вдоль заросшей тропы на ярких атласных лентах, продетых сквозь глазницы, провожали их легким тревожным звуком. – Нехороший лес, – сказал Кеаллах, упрямо идя по следам. – Какой черт нас понес пошреди ночи? – глухо проворчал Ульфгар. – До утра обождать никак нельзя? Рикард шикнул на него. Малгожата старалась молчать. Молчать и держаться поближе к Синим Полоскам. – Он стоял здесь. Топтался на один место, – заметил нильфгаардец, когда они вышли на широкую, пустую поляну, – а потом… Потом побежал. Туда, – он указал направление. По примятым кустам, по сломанным веткам уже всем видно было, куда бежал Каэл. – Не нравится, парни, мне это все, – глухо сказал Рикард, – чтоб капитан, и в бегство ударился? Не нравится это мне! Пробрались они мимо лесного озера – вода прозрачной была, настолько прозрачной, что даже в лунных лучах виднелись камни на дне, и вышли к лесной усадьбе – старой, скромной и обомшелой, из ее окон, тянутых пузырем, так и плескал наружу теплый, трепещущий свет. Следы Каэла вели к этой усадьбе. – Приготовьтесь, – прошептал Рикард, подтягивая перчатки, – может быть жарко.***
Жарко было, разве что, от очага. Каэл сидел на лавке, за гладко тесанным столом, от миски рядом с его рукой поднимался легкий парок, порезанные ломотки серого хлеба даже на вид были еще теплы. Сидел он там не один, но явно доброю волей. Увидев их, занявших помещение, рыцарь торопливо встал. Его собеседник, сивобородый дед в заплатанной рубахе, подпоясанной куском веревки, и в таких же штанах, он тоже обратил внимание на ворвавшихся людей, но и вида не подал, что испугался. – Простите, – сказал рыцарь, качнув русою головой, – так уж случилось. – Не думал я, что столько гостей нонеча принимать доведется мне, – старик встал и засуетился, – да вы проходите уж, садитесь, неча в дверях стоять! – Капитан, – укоризненно заметил Рикард, не обращая внимания на старика, – мы беспокоились, капитан. Мы, черт побери, вне себя от беспокойства! – Я знаю… Но я не знал! Ты позвал меня в лес, сказал – дело важное, я и пошел, – развел Каэл руками, – что уж тут говорить, вы садитесь. Воргрид вам все расскажет. – Я позвал?! – взвился сержант. – Воргрид расскажет, чего ж старому Воргриду не рассказать, коль гости дорогие к нему пожаловали, – проворчал дед, – только уж еды помалу достанется, делить придется! Вон сколько вас набежало, как енотов лесных, ей же ей! Поспорив еще немного, спрятали они оружие, расселись за стол и уставились на старика. А он, мало внимания обращая на эти взгляды, поставил перед каждым по миске, в которой крылось по две-три мелких картошины да по небольшому кусочку мяса. Ульф, поковырявшись в своем необъятном рюкзаке, достал один из свертков с походной пищей – это уже повеселее было. – У нас и швоя еда имеетша, – заметил краснолюд. – Вот и прибереги, – посоветовал ему Воргрид, – не смогу я столько ртов прокормить, придется вам самим обустраиваться. Дружок-то ваш тоже сперва не верил, все мечом норовил потыкать в меня. Откуда черепа, откуда черепа…. Так Хозяин решил, не я! – Это мы еще посмотрим, – процедил Каэл, – не думай, что мы смиримся. Расскажи им то же, что рассказал мне. У Рикарда задергались усы. – Обустраиваться? – взвыл сержант. – Да вы с ума посходили! Вставай, капитан, идем отсюда! – Да погоди, сержант, – забеспокоилась Малгожата, дернув его за рукав, – может, важного чего скажет! Рикард согласился и нехотя сел. А Воргрид заговорил – глубокий, глубокий у него голос был, как чаща лесная. Не перебивали они его. –…была здесь деревушка, лет этак тридцать тому назад была, если не запамятовал я, а то и раньше... Так вот, о чем бишь разговор? Ах да, деревушка была, Леснозерье называлась. Сперва хутор на пару хозяйств, опосля, когда дегтекуры да древоделы с теслями подтянулись, ужо и до деревни разрослась в добрую дюжину хат. Да не просто так здесь поселилися: лес здесь стоит вековой, дубы да вязы, а мы, значится, заготовки делали для нужд королевских. Из древесины той остроги ваяли вдоль Яруги, от недруга, стало быть, защититься. Да не только в том причина была... Жила здесь колдунья одна, Велеслава, в травах понимала, болячку какую заговорить могла, али микстуру от чахотки приготовить, умнейшая женщина, словом! Ну и это, нешто дураки… Рядом селиться стали, сталбыть, по соседству пригнездились. Но не тут-то было! Едва завидев наши хаты, она тотчас же прибежала к старосте нашему, да наказала ему строго: вы хоть дома ваши и сколотили на этой земле, но не чувствуйте себя, как дома, в гостях вы здесь. У леса у этого Хозяин есть, и, коли жить здесь хотите – дары щедрые преподносить ему надобно. Ежели примет благодарность вашу, то и зверя пошлет, и от неурожая спасет. Деревья рубить здесь не вздумайте, только те, листва с которых осыпалась и больше никогда не раскроется! – прям так и жахнула. А в чащу и вовсе ходить запретила. А там-то дубы какие стоят, вековые, красота! Послушался ее тогда староста, да и наши, деревенские, спорить не стали. Так и жили мы по соседству друг с другом. Да только вот потом... То ли градоначальник заготовок больше потребовал, то ли жадничать стали, но дары оставлять Хозяину перестали, а в чащу заявились с топорами и это… как давай там рубить! Как-то боязно мне сделалось… больным сказался на первое время. Тогда колдунья попыталась их остановить, но ее не стали и слушать, прогнали, стало быть, Велеславу. С тех пор она никому больше в нашей деревне не помогала, а после и люд стал в лесах пропадать, урожай стал паршивый. И из чащи жуткий вой слышался, такой, что и кровь в жилах стыла! Ух! Староста собрал как-то нас всех и заявил, мол: колдунья невзгоды на головы наши шлет, разберемся с ней, все одно не помогает больше, а только вредит! И пошли самые смелые к ней в дом поздней ночью, ворвались, значит, а она сидит, будто в забытьи, и что-то бормочет себе под нос. Ну и это... Нехорошо они с нею обошлись... Надругались сперва, потом убили, она даже в себя прийти не успела. Когда услышал я это, самым нутром почуял – беда выйдет неладная! И побежал, значится, к алтарю лесному, припал к нему, дары вознес и прощения стал просить у Хозяина… За грехи своего племени... Только я в тот день живым и остался. Остальные, поди, так и лежат – непогребенные… В хате воцарилось долгое молчание. – У людей не должно быть хозяев, – отрезала Малгожата, – паскудное слово, старик. Паршивое. – И что же, весь этот время, – нахмурился Кеаллах, – ты так их и не похоронил? – Я бы похоронил, не смотри на меня так, чужеземец, – ответил Воргрид, – да неможно, Хозяин не велит! Каэл встал, прошелся от стены до стены. – Простите. Я не хотел, – сказал рыцарь, – не хотел подвергать вас опасности. Никого. Но Хозяин или не Хозяин… – он заметно смутился, – я видел темерский лагерь человек на сто, если не больше. Рикард, я видел тебя. Это все было… Как наяву, даже запах гороховой похлебки я чувствовал въяве. Если так, он силен, этот… Да кем бы он ни был! Но это не значит, что мы сдадимся. – Морок, говоришь, наводит? – покосился Ульфгар. – Ну, темерец, ну, лапа еловая! Хорошего ты наварил дерьмеца… – Ну, говори, если знаешь! – потребовала Малгожата. – Да шо тут говорить… Эльфка одна мне шказывала… – нахмурился краснолюд, – шо Леший так может. Шам как дерево, только с рожею, с руками… И с корнями еще, и корни те, как живые – оплетать, душить может ими… Помог им однажды. Шупротив ваш, получаетша, человеков. – Отставить. Выбросьте из головы все эти суеверия, – велел Каэл, – подождем до утра, а там поглядим. Утро вечера мудренее, как няня мне говаривала, бывало. – И говорила она еще… Ну, это… – добавил Ульфгар, – вроде, можно от него отбрехатша… Ешели вены взрезать, да кровью швоей напоить его… – Можете остаться в моей хате, – заметил Воргрид, – в тесноте, сталбыть, да не в обиде. – Спасибо, отец… – кивнул Каэл, в тревоге покосившись на дверь. Расположились они на полу – на соломе, на плащах, на шкурах, которые от щедрот пожертвовал Воргрид, и заснули быстро, ибо спать хотели нестерпимо.***
Утро встретило их пением птиц, тихим шелестом молодой листвы и свежей колодезной водою. Запас еды пригодился: Воргрид исчез, и было его никак не дозваться. Прогулявшись до озера, Каэл заметил на дне, на камнях, клинок – богиня весть, сколько он там пролежал, но поблескивало его тонкое длинное лезвие, испещренное письменами, ни пятна ржавчины на клинке не заметил он. – Как в легенде… – хмыкнул рыцарь, с трудом стягивая сапоги, – Меч из озера… Покончив с завтраком, стали они искать выход к реке, попытались вернуться по собственным следам – и тщетно: следы уводили туда, где лес смыкался непролазною чащей. Каэл, Рикард и Кеаллах из чистого упрямства сунулись, но спустя битый час и едва ли пару преодоленных метров признали тщету всех дальнейших попыток. Этого пути уже не существовало. Деревня здесь действительно была – они набрели на нее, ощупывая округу. Окруженная лесом, ужасающее зрелище она представляла. Любое селенье, в котором ни собак, ни другой живности не видать, где не слышно ни людских разговоров, ни пения за работой, ни ругани сварливых стариков, где не видно людей, их трудов и веселья, должно было пугать. Но Леснозерье стократ было хуже. Окна, выбитые сухими корнями вместе с рамой… Распятый, раскинувшийся в воздухе скелет без головы, и корни, устремившись к небу, уж проросли сквозь грудную клетку, одревеснели… Женский скелет со сломанным хребтом, сжимавший в костлявых объятиях скелет другой, совсем крохотный… у многих черепов не хватало. Все знали, где они есть – на цветных лентах нанизаны. – Надо вырыть большую яму, – повелел Каэл, – плевал я на все запреты! Никто спорить не стал, и каждый подержался за лопату, найденную в одном из домов. Каждый. На дом ведьмы, стоявший наособицу, к северу от деревни, набрели случайно: хотели вернуться к Воргриду, да опять заплутали. Кеаллах осмотрел останки Велеславы и рассудил, что, по-видимому, старик мало чем погрешил против истины. Так оно все и было. Пол-светлицы, увешанной пучками трав, давным-давно иссохших до пыли, занимала даже не печь – шкаф во всю стену, от пола до потолка, и склянки с ингредиентами. Они, плотно закупоренные, предположила Малгожата, могли и доныне не утратить полезных свойств. Но много интереснее были книги – их у Велеславы была целая полка, загороженная светлой, но пыльной шторкой в цветочной вышивке, что поблекла от времени, полиняла. – Вы только поглядите на это… – с восторгом промолвила алхимик, показывая темерцам тяжелый фолиант, в добротном кожаном переплете, с серебряными уголками. – Это же раритет… Только мечтать можно было… – Что ты там нашла? – поинтересовался Четырнадцатый. – Это… Ох, это… – Малгожата, казалось, забыла обо всем, и поверить своему счастью не могла. – Трактат Раффара Белого, вот это что… Он приглашал в Вызиму алхимиков со всего света… и эксперименты… забытые рецепты… Да это кладезь! – Я понял, – кивнул солдат, – сплошная страшная заумь. Лопата пригодилась опять. Четырнадцатый пропал незаметно – вот, помогал рыть могилу для Велеславы, и только закончили со немногими словами для бедной колдуньи, насыпали над нею земли – а его уже нигде не было. Вернулись к дому Воргрида – не было его и там. И старик домой так и не воротился. Дважды обшарили всю округу, выкликали его и по привычному прозвищу, и по имени – оказалось, Четырнадцатого зовут Йозеф – но не нашли и следов. Ни следов армейских сапог, железом окованных, не нашли, ни следов борьбы – с кем бы то ни было. Как сквозь землю он провалился. А может, и провалился. Куда бы они ни шли, на какую бы тропку бы не сворачивали, выходили то к деревне, то к дому старика, то к округлой поляне с дубом, увитым лентами и черепами. Как будто кругами их водило. Как будто насмехался кто. Зато отыскали алтарь – это к нему вели жуткие гирлянды, и даже самый беглый подсчет о том говорил, что черепов на ветвях куда больше висело, чем дегтекуров и дровосеков могло в Леснозерье жить. Намного больше. Широкую плиту из гладкого, до блеска, тесанного дуба оплетали тонкие зеленые побеги, унизывали цветы – свежие, как сама весна. Там же стояла плошка с зерном, превратившимся в камень, и череп оленя висел над ним. Ульфгар подумал, подумал, и выложил на стол сухой дневной паек, укутанный в вощеный пергамент. Подумал недолго, и добавил еще один. – Ты шпи, лишенько, шпи, – сказал краснолюд почти ласково, – незачем о наш бешпокоитша. Выпуштило б наш, мы бы и учапали потихоньку… Каэл терял терпение. Он чувствовал, он догадывался, когда увидит Четырнадцатого. Знал, что он придет… ночью придет, как и все остальные. Но Каэл не собирался его отпускать. Ни его, ни других… этот лес пожрет всех! Когда и второй обход ничего не дал, ни страха в нем не осталось, ни смирения, с застывшим лицом он воротился в дом Воргрида, взял меч, найденный в озере... Так будет правильно, подумал рыцарь. Он направился к алтарю – молча, никому не сказав ни слова. Слов никому не потребовалось – за ним последовали и так. Солнечный день зарос тучами, висевшими низко, будто бы над самыми кронами. На деревьях, окружавших плотным кольцом алтарь, расселись вороны – и закрыты были их клювы, но темные глаза следили за Каэлом. Чем ближе подходил он к алтарю – тем больше слеталось их отовсюду. Сотни… Тысячи воронов! Тысячи клювов. Вдруг стало отчетливо видно, что горят, полыхают факелы в руках у Полосок. День обратился в ночь. – Давай, не прячься, чудовище, – зарычал рыцарь, поднимая клинок, и руны пламенем сверкнули на нем, – выходи, Хозяин! – Не шмей! Не шмей, ублюдок, мать твою! – закричал на него Ульфгар. – Ты погубишь наш вшех! Рикард рванулся вперед, перехватил руку Каэла, удержал клинок, готовый обрушиться на алтарь. – Пусти, сержант… – рыцарь шипел, вырывался, – пусти! Пусть выйдет, тварь, на честный бой… Пусть покажется… Рикард отвесил ему оплеуху. – Очнись, капитан! Охолони! – рявкнул сержант, подкрепив свои слова еще одной зуботычиной. – Давненько я заподозрил, что смерти ты ищешь, что жизнь тебе постыла! – Я должен искупить… – рявкнул Каэл в ответ, заслонивши лицо от очередной зуботычины, – хоть кого-то уберечь должен!!! Рикард пнул его в колено. – Дурак! Полудурок! Ты Темерии должен! Ты им должен! – сержант повел рукой в сторону гражданских. – Жить должен, а не сдохнуть, как распроклятый дурацкий герой! Жить, и выбраться из этого дерьмового леса! Не можешь идти – так зубами грызи, а помирать мне не смей тут! – Совсем в меня не веришь, сержант, – сплюнул Каэл, потирая живое колено, – субординацию нарушаешь. Сгноил бы, да это ж ты… Но отошел, хромая, от алтаря. – Верю, сынок, – тихо ответил Рикард, – потому и вмешался. Вороны следили за ними. Безмолвствовали.***
Небо пролилось дождем и посветлело. Чтобы не мокнуть, вернулись они в дом к Воргриду – передохнуть, перекусить, приговорить бутылочку самогона из нехитрых стариковских запасов. Так и просила душа – не на всех одну, а по бутылочке на каждого. Так делать они не стали. Старик так и не вернулся. Уж не в одном ли овраге они лежат? Усталость прижимала к земляному, утоптанному полу – на поиски стали уходить по двое. Кеаллах с Ульфом вернулись ни с чем. Малгожата жадно читала старинный фолиант, тихая и сосредоточенная. Иной раз глаза у нее вспыхивали, и тогда она брала свинцовый карандаш и делала скупые пометки в небольшом, с ладонь величиною, потертом блокноте. Зенан распахнул двери настежь – таким счастливым его уже пару дней никто не видал. – Мы нашли его... – улыбаясь, поведал боец, – живой, зараза, ест и пьет! Рикард там остался – наблюдает пока… Каэл прикрыл глаза. Помолчал. И велел вести. А наблюдать было, за чем. За деревню вела тропинка – извилистая, узкая, неприметная, но Зенан, провожая, дивился, как не заметили ее раньше. Вела она к руинам беседки на пологой вершине холма, окутанного деревьями и высокой нежной травой – белоснежная летящая колоннада, остатки крыши, разбитые статуи – у одной головы не хватает, у другой рук... Мраморный стол так уставлен был яствами, что и в животах заурчало. Всевозможные фрукты, и виноград, и яблоки, и невиданные вовсе до этих пор, и оленья нога, запеченная целиком, и наполовину разделанная птичья тушка, и серебряные кувшины с кубками… Четырнадцатый возлежал на мягких подушках, полураздет, а нежные пальцы трепали его рыжие кудри, вкладывали в рот виноград. Покойное блаженство было написано на его лице, тихий смех слышался из беседки. Так могла бы смеяться мечта. У мечты были завитки золотых волос и доверчиво распахнутые глаза. Мечта не знала стыда, не нуждалась в нем – между высоких, округлых грудей спускалась золотая цепочка с ажурною подвеской, и больше не было на ней украшений. Тонкой ее талии и певучему голосу могла, пожалуй, позавидовать любая красавица от Яруги до Буйны. Не портили ее ни тонкие, завитые рожки, растущие надо лбом, ни гибкий хвост, подрагивающий в разрезе желтых шелковых шаровар, ни изящные босые копытца. Каэл потряс головою, вспоминая, зачем пришел, и поднялся на холм. – Радость моих небес, – спросила она у Четырнадцатого мелодичным и бестрепетным голосом, отложив кисть винограда на резное блюдо, – познакомишь меня со своими друзьями? Ты столько о них рассказал! – Не тронь его, рогатая баба, – холодно велел Каэл. Четырнадцатый торопливо вскочил на ноги. – Капитан, я хочу тебе рассказать… – заговорил он с мягкой, радостною, теплой улыбкой, раскидав в стороны длинные руки, – пригласить… Всех вас пригласить… – он, кажется, едва был смущен. – Кажется, я нашел свое счастье! – Я не баба. Я Азелина, – надула губки его раздетая спутница, поигрывая тоненькой цепочкой на груди, – будь вежлив и отойди. От тебя разит злобой, так и клубится проклятье над головою! Мне чуть дурно не стало… Четырнадцатый бросил на нее встревоженный взгляд, но она махнула рукой – мол, пустое. Злоба разит, удивился Каэл. Проклятье клубится. Что еще за новости? Рикард шагнул вперед, стараясь глядеть в глаза Четырнадцатому, а не на голые, призывные груди Азелины. – Так, парень, кончай дурить. И так всех на уши поставил, – велел сержант, – в борделях будешь счастье своё искать, дай только выбраться. – Ты не понял, Рикард. Мы… Мы собираемся пожениться, – с большой нежностью взглянув на Азелину, возразил Иозеф, – разве не послужил я Темерии? Разве не отдал ей десять лет и пару галлонов крови? Я люблю ее. Я так решил. – Да ты ее первый раз видишь! – рявкнул Рикард. – Да у нее рога! И копыта! Пошли, найдем тебе нормальную бабу! – Это неважно, – улыбнулся Четырнадцатый, – нет для любви ни преград, ни сроков. Сержант попытался войти внутрь, да силком его вытащить – как вдруг натолкнулся на невидимую, несокрушимую стену. Азелина погрозила ему длинным пальчиком. – А-а-а! – с укоризной покачала она головою. – Так дело не пойдет! – она взглянула на Четырнадцатого, и глаза у нее сверкнули. – Хоть манеры у твоих друзей и никудышные, но, думаю, все равно можно пригласить их на свадьбу! – Да, приходите! Обязательно приходите. На свадьбу приходите, и так, запросто, в кости перекинуться, – согласился Четырнадцатый, – тоже можно. – Гостям тоже нужны подарки! – восторженно взвизгнула рогатая баба. – Я попрошу Хозяина вас отпустить, как нагуляемся! Только помните – ничего себе не берите, все его в этом лесу, все его! – Даже то, что лежало бесхозно? – уточнил Каэл, уставившись на нее тяжелым взглядом. – Все его! Даже череп в твоей голове! – рассмеялась Азелина. – Кроме сундука в кустах за деревней. Это вот не его, там приданое хранится мое. – Ладно. Хорошо. Убедила, чертовка, – согласился рыцарь, хотя недоверчивый, так и сочившийся насмешкою тон не оставлял никаких сомнений в подлинном его мнении. – И когда ж свадьба? – Вот, другое дело! Так бы сразу! – оживилась Азелина, напечатлев на Четырнадцатом долгий поцелуй, полный кипучей страсти. – Все уже собираются. Через четыре дня, прямо на Белтайн! И гости будут, три ночи будем гулять! – Долго, – возразил Каэл, – а побыстрее нельзя? Боюсь, на другое торжество опоздаем. Поговорила бы ты с Хозяином… – Нельзя! Нельзя раньше! – отрезала Азелина, затопав своими копытцами. – Это дело хлопотное! Ответственное! Раз в жизни бывает! Ульф решил наведаться к сундуку, а Каэл понял, что непременно хочет поговорить с нею наедине. Не собирался он верить женщине, из которой растут рога, но все-таки… Все-таки стоило. Он снова встряхнул головою. Быть может, позже и поговорит. Позже, когда она отпустит его бойца.***
– Да, дела… – вздохнул сержант, когда они покинули холм, – да я за своей три года ухлестывал! Чертова колдунья рогатая... – Да у вас у всех чуть глаза не повываливались, – холодно заметила Малгожата, – не стоит его винить. – Если б можно было как-то… – Каэл повесил голову, – как-то выкрасть его по-тихому... – Я уже попытался! – вспыхнул Рикард. – Я, пожалуй, сыграл бы в кости, – задумчиво сказал Кеаллах, – ты как на этот, друг Ульфгар? – Шоглашен, – кивнул краснолюд. И они вернулись обратно. Малгожата проводила их долгим тяжелым взглядом. – Знаете… – сказала она оставшимся, кусая губы, – не вижу ничего плохого в любви. Даже скоропалительной и неразумной. Но мы должны быть уверены, что этот выбор не сделали за него. – Плевал я на его выбор, – отрезал Рикард, – если бы не эта колдунья... Малгожата вздохнула и отвела всех троих в сторону, за деревья, вытащила книгу, что таскала подмышкой, долго искала нужную страницу, а отыскав, показала им и для верности ткнула пальцем. – Закорючки какие-то непонятные… – буркнул Зенан. – Я тоже не могу разобрать… – признался Каэл. – Выше на два абзаца, там, где мой палец! – взмолилась Малгожата. – Там написано по-темерски, клянусь душой! – Несколько капель девичьей крови… – хохотнул Зенан. – Щепотка золотой пыли… – прочитал Рикард и скривил губы. – Если что, у меня только орены по карманам… – Треть испытуемых попыталась убить свою прежнюю возлюбленную, – заметил, поморщившись, Каэл. – И это называется – темерские офицеры… Так согласны вы, или нет? – вопросила алхимик и невозмутимо добавила. – Это может сработать, если кровь подразумевается женская… – Он станет бегать за тобою, как собачонка? – развеселился Зенан. – Недолго, – отрезала Малгожата. Каэл положил руку ей на плечо. – На войне все средства хороши, какие разговоры? Конечно, мы согласны, – ответил капитан, – скажи мне только… Ты что, совсем ничего не боишься? – Никто пока не погиб, – сказала она безо всякого выражения, – ничего непоправимого не случилось. – Ты слабая женщина, – участливо заметил Каэл, – все эти черепа, вороны и рога кого угодно испугают… – Ты прав, Тренхольд. Я в ужасе, – тихо ответила Малгожата, – но бояться будем потом. Рыцарь подумал – и достал золотое кольцо с темерской лилией. – Было у меня немного флоренов, да у Тосканы в седельной сумке остались все, – сказал он. – Осторожно стачивай, не сломай. Его возвращать еще. В доме у Воргрида оставалась еще бутылочка самогона – в рецепте твердо говорилось, что прятать зелье следует в крепком алкоголе и ни в чем ином. Борщ для этого не годился. Ингредиенты отыскались в доме мертвой колдуньи, да и перстень темерский не сломался, не треснул – едва заметно истончился с боков; стряхнув в миску несколько капель крови, Малгожата кликнула Зенана. – Не сочти за труд, – попросила она, посасывая палец, – сбегай за Ульфом. Сидят там, бедняги, взгрустнули без доброй выпивки… Зенан ухмыльнулся, щелкнув каблуками сапог. – Готово? – вскинулся задремавший Каэл. – Минутку, – выдохнула алхимик, добавляя в бутылку ароматных весенних травок. Когда Ульф пришел, бутылка ни цветом, ни запахом не могла выдать своего назначения. – О, пошаботилась, значит, о старом крашнолюде… – обрадовался он. – Шпашу нет на их винище, кишлятина мершкая… И он умчался, довольный.***
Время тянулось, как крутое тесто – пять минут, десять, полчаса… никто не возвращался, и Каэл не выдержал. – Везет тебе, как сам черт! – поразился Кеаллах, глядя, как Ульф подкидывает и ловит очередной цветной камушек. – Везет, как утопцу, – проворчал краснолюд, перед которым камушков высилась уже добрая горка, – толку мне от этой гальки. Давай, мать, на приданое твое играть. – Сам дурак, – обиделась Азелина, – никакая это не галька. Красивые камушки! – Не штоят и гроша, – возразил Ульфгар, – Четырнадцатый, вот шкажи мне. Ешть еще порох в пороховницах? – Чего? – удивился солдат. – Вшорвал бы ты, говорю, што-нибудь? – поинтересовался краснолюд. – Э, не… – пожал плечами Четырнадцатый, потянувшись за поцелуем. – Надоели мне все эти взрывы… Смертоубийства… – Занимайтесь любовью, а не войной, – захохотала, запрокинув голову, рогатая бестия, – сама так живу и всем советую! – Хороший сказано! – кивнул Кеаллах, наполнив самогоном три серебряным рюмкам. – Давайте выпьем за этот! За любовь! Бутылка наполовину была пуста. Азелина лениво протянула руку за кубком – в нем плескалось янтарное густое вино. – Ни шагу дальше, – предупредила она, не оборачиваясь, стоило Каэлу войти под своды беседки, – выйди и говори оттуда. Разит. Рыцарь выругался сквозь зубы. – Хорошо. Мне Иозеф нужен, – заметил он недовольно, – пусть выйдет тогда, что ли… – Ты можешь, луна моей жизни, – кивнула Азелина, – ступай. Четырнадцатый вышел. – А мы там играем, – весело сказал он, – жаль, душа моя не разрешит тебе присоединиться. Чего хотел? – Да, собственно, ничего, – пожал Каэл плечами, – проведать хотел. Малгожата интересовалась, по вкусу ли вам самогон с травками. Мне-то и попробовать не дала, говорит, этому больше не наливать… Тень пробежала по лицу солдата, и он, ни слова не говоря, вернулся под белоснежные своды, откупорил бутылку, принюхался.... – В чем дело, радость моя? – забеспокоилась Азелина. – Не знаю… – тихо сказал Четырнадцатый, – она же алхимик… Я бомбы вместе с нею изготовлял… А Каэл говорит, травки добавляла зачем-то… И зачем бы, какие травки… Азелина вырвала у него бутылку из рук, принюхалась, попробовала на язык… И с выражением крайнего отвращения на лице запустила бутылкой в ближайшую колонну – с такой силою запустила, что по колонне потекли осколки стекла. Она оскалила остренькие зубки, она завыла. – Дьявольщина… – огорченно подумал рыцарь, отступая, – похоже, я все испортил… – Мы, пожалуй, зайдем в другой раз, – торопливо заметил Кеаллах и потянул за собой капитана Дальберга, – в другой раз. – Сука! – выла Азелина, и глаза ее зловеще сверкали. – Стерва! Хотела моего жениха увести!***
Рикард вышел во двор. Зенан молчал. Малгожата множество предпоследних слов сказала ему, и щека у него загорелась, а она стала пинать лавку и вдруг разрыдалась, подхватила юбки и убежала к озеру. «Женщины!» – подумал рыцарь, валясь за стол.***
Вернулся Кеаллах – легким шагом, едва ли не пританцовывая, нильфгаардец шел и напевал что-то себе под нос. Вернулся Ульфгар – карманы у него оттопыривались, он бормотал вполголоса, сам себя обрывая на полуслове, и начинал бормотать снова. Рикард проводил их встревоженным взглядом. Темнело: сержант беспокоился и хотел уже идти за девицею, но она вернулась сама, кивнула ему и зашла в дом – глаза были припухшие, но сухие. Вопрос «кто виноват» повис в воздухе, будто густой трубочный дым. Его не обсуждали, все больше о другом вечном вопросе спорили: Кеаллах предлагал прорубаться к реке, сколько бы времени это не отняло, Каэл настаивал на том, что следует найти этого Хозяина, кем бы он ни оказался. Раз Азелина могла его попросить, значит, должно быть, и они могли. Ульфгар неожиданно его поддержал, заметив, что все свои сухие пайки у алтаря оставил, и уж если не это достойное подношение, то что еще ему надо? Рикард не собирался бросать Четырнадцатого в жадных лапах рогатой бабы. Никто этого не хотел. И все сходились во мнении, что старик Воргрид знал куда больше, чем им поведал, и что найти бы его, если, конечно, жив. На ужин поймали курицу. Двух. – Я умываю руки, – холодно заявила Малгожата, сооружая себе лежанку из соломы, прикрытой плащом, – один план уже изгадили мне. Рубите лес, господа, рубите да прорубитесь. К ней подошел Ульф, уселся рядышком, на край плаща – лицо у него сделалось виноватое, и стал он вытаскивать из бездонных карманов ожерелья с сапфирами, камни разные, золотые зарукавья узорные, и цепочки, и кольца, и два солидных мешочка. – Вот тебе, мазелечка, штоб не груштила, – сказал краснолюд странным голосом, – не надо груштить. Мы выберемша отшуда, и платьев себе накупишь, каких только пожелаешь! Из этого, как его там… Из паутинного шелка! Целую дюжину! В доме Воргрида воцарилось молчание. В голосе краснолюда звучала настоящая, неподдельная нежность. Полоски переглянулись. Каэл вздохнул. – Ульф, ты что такое несешь... – прошептала Малгожата, отодвигаясь. – Забери-ка все это отсюда… Мне это не нужно, правда… – И отнеси, где нашел, – посоветовал Каэл. Капитан Дальберг скрестил на груди короткие руки. – Я, может, и молод, но знаю, – заявил краснолюд, – когда мазелька раштроена, нужно дарить ей подарки! Внимание уделять! – Она не обязана принимать твой подарки, – нахмурился Кеаллах, поднимаясь во весь свой рост, – как не обязана дарить благосклонность для такой, как ты! – Вот тебя не шпросил! – вспыхнул Ульфгар. – А ты спроси, – вздернув подбородок, ответил нильфгаардец, – хочешь, на улице меня спросишь? – Отбой, – рявкнул Каэл, что и крыша подпрыгнула, – завтра будет тяжелый день. Никто даже заснуть не успел – проснулась лесная чаща, завыла. Тоскливый вой заползал в уши, ухмылялся в окна, щекотал луну в небе. Волчьи голоса – множество было их – вторили одному, могучему и пронзительному. – Не удивлюсь, если всем тут волколак какой заправляет, – простонал Рикард, натягивая на уши подшлемник. Ульфгар зашевелился, садясь на своей на подстилке, повесил за спину арбалет, заправил секач за пояс. – Голову ему отрешу, – заявил краснолюд, – мазельке шпать мешает, шкура облезлая… Кеаллах вскочил следом, оттер его от двери. Длинный лук тихонько скрипнул, когда нильфгаардец стал сажать тетиву. – Сам пойду. Ты, должный быть, извелась уже, оазис мой сердце, – вздохнул он с большой досадою, протягивая Малгожате пустую руку, пока на кончиках пальцев отгорал его поцелуй, – нет, не страшись ничего, он не доберется до ты. Мой стрела раньше доберется до он! – Вмеште пойдем! – возразил капитан Дальберг. – Нечего меня затирать! Кто чудище убьет, того мазелька и будет! – Нет… Нет… – прошептала Малгожата, с отчаяньем глядя на Каэла, – Там совсем крохотная приведена была вероятность, побочный эффект… Да как же так, чтоб оба? – Никто никуда не пойдет! – отрезал рыцарь, и, оттеснив обоих от двери, встал перед ней стеной. – Вам что, жизнь надоела? Воя мало? Бабы рогатой мало? – Четырнадцатый в плену. Двое влюбленных юнцов на свободе… – философски заметил Рикард, – диспозиция хуже некуда.***
Малгожата проснулась ни свет, ни заря, и долгое время провела у колодца, накрыв руками лицо. Она ревела. Она ревела захлеб, самозабвенно, как ребенок, которого не взяли на ярмарку. Когда слезы иссякли, она умылась колодезной ледяной водою, расчесала волосы и вычистила одежду. Они не заслуживали распухшего от слез носа. Нельзя было отмахиваться от случившегося. Нельзя было пускать это на самотек, нельзя этим пользоваться, даже если очень хотелось. Они поймут, если им объяснить. А если даже не поймут – ее совесть будет чиста. С Ульфом казалось проще. Ему-то что за печаль… она разбудила его неслышно, попросила выйти на двор, никого не перебудив – и рассказала все. – Я просто хотела спасти Четырнадцатого, понимаешь? – так закончила Малгожата, всхлипнув от облегчения. – Это все не по-настоящему… Это скоро пройдет. Просто… Просто держи это в голове, лады? – Ничего я, конечно, не понял… – краснолюд поглядел на нее снизу вверх, как преданный пес, которому показали миску, доверху полную отборным мясом, – но как по мне, это вшо ерунда. Не может, чтоб зелье… Иллюзия там какая-то… У тебя жеж волошья так и блештят, так и шверкают, как, значит… Как жильная руда при швете фонаря! Што бороды нет, это, конешно, шкверно – но и невелика та беда, значит. Швыкнусь. Малгожата вздохнула, наклонившись, поцеловала его в заросшую щеку. Глаза его округлились – бороду свою он ощупывал с видом лихим и придурковатым… – Ну, ступай, мой герой, – сказала ему алхимик, – и береги себя, слышишь? Не задирай Кеаллаха! – Да нужен он мне, – блаженно проворчал капитан Дальберг и удалился. С нильфгаардцем было сложнее стократ. Они стояли за домом, под яблоней, осыпавшей их белым цветом. Он выслушал ее терпеливо, не перебивая ни единым словом, а после взял ее руки в свои, осыпал поцелуями ее пальцы, привлек к себе, заключая в оберегающие объятья, и прикоснулся губами к ее горячему лбу. Всего раз – но и этого стало, чтоб колени у нее ослабели. – Этот все такой неважный, такой пустой... Я не хочу верить в этот. Я спал, а теперь проснулся. Был слеп, а теперь прозрел, – сказал Кеаллах, и, улыбаясь, глядел вперед поверх ее головы, – зачем же должный я выбирать между долгом и жизнью? Пусть нет у меня сокровищ, прохлада мой сердце, но я небо подстелю под ноги тебе, луну сожму до размеров зерна – она украсит твое чело… Малгожата вздрагивала при каждом новом обещании. – Ты возненавидишь меня, когда это пройдет, – отвечала она, подняв на него горький взгляд. – Лучше молчи, не говори этого. Так будет… – Неможный, – покачал головою нильфгаардец – и отпустил ее, отступил на шаг. Он светился весь – своей безмятежной, счастливой улыбкой светился он. Малгожата стиснула кулаки. Ничего не приходило ей в голову, ничего стоящего, такого, что могло б его убедить. – Нет у меня ни золота, ни земель, – голос его обрел задумчивость, – но кое-что для тебя все же найдется... раньше был подарок от добрый друг, но теперь… теперь я того желаю. Дай мне рука, не спорь, я знаю, ты любишь. Не нужный этот весь, – в его словах звучала отчаянная просьба. Малгожата доверчиво протянула руку. Не спорить лишнего – меньшая плата за такую непростительную ошибку. Это было кольцо, причудливо свитое из тонких полосок темно-синего металла, отливавшего холодным зеленым блеском. Глаза у нее потемнели, она пошевелила рукою, будто б кольцо прищемило нерв. – Двимерит, – заметила алхимик. – Двимерит, – согласился Кеаллах, – мой друг отлил его из своих оков, его и много другой колец. Этот было давно... – То, что нужно, – заявила она, звеня торжеством, – благодарности моей не сыщется предела, твой дар бесценен. И быстрее ветра умчалась на поиски капитана Тренхольда.***
Рикард сидел на крыльце, курил, и невеселые мысли лезли сержанту в голову. Всякое с ним бывало, но такой передряги в его послужном списке еще не было… курил он, поглядывал и слушал – не хватало еще, чтоб эти двое начали перья друг другу под ребра совать! Они, впрочем, тоже пускали дым, а смертоубийства чинить покуда не собирались. – По-мушшки решим? – спросил Ульфгар у Кеаллаха. – Решим, – пожал плечами нильфгаардец. – Ну так вот и пошлушай меня, значит. Ей жрать што-то надо? Пить, в платья разные одеватьша, цацки разные иметь, шоб перед подругами штыдно не было, – заметил краснолюд. – Уж мы-то ш ней такого намутить можем! Вдвоем-то! Золотые ванны принимать штанет! Да она, может, Предназначение швое вштретила! – А нужный ей эти ванны? – грустно улыбнулся Кеаллах. – Мне так не казаться. Руки у нее и без того золотой, у меня тоже не из задница выросли. Дом. Дом построим... от Боклер подальше. Одна сторона – лавка алхимический, другой – кабинет медицинский… Что, съел? – А што, денежек шовшем нет? Ты это… Шперва попробуй живой оштатьша в этом швоем Боклере, – вздохнул краснолюд, соглашаясь на мировую, – я-то шил, шив и шить буду. А вот нащет тебя, паря, уверенности у меня не то што бы гушто. Черный не будет на ней шмотретьша… – В самый дело, – согласился Кеаллах, – мы так говорить, будто б выбрались из этот проклятый лес… Рикард крякнул и почесал маковку.***
Каэл сидел у озера, и, пытаясь решиться, швырял камень за камнем в прозрачную воду. Стоило ль навестить Азелину, выспросить у нее, пока можно, что ж она имела ввиду? Доверять женщине, из которой растут рога, он по-прежнему не собирался, но… Но мысль, что сказанное ею как-то связано с его… с его видениями, что ли – мысль эта не давала ему покоя. Круги разбегались по воде, никаких ответов ему не давая. Камень, что он облюбовал, был широкий, был плоский и крепко нагретый солнцем. – Я облажалась, Тренхольд. Я села с размаху в лужу, – покаянно заметила Малгожата, присаживаясь по соседству, – так что мы квиты. – Извинения приняты, – заметил рыцарь. – Какова была вероятность? – Три процента всего… – вздохнула алхимик. – И то, что их было двое, до шести ее не поднимает! Отворотное зелье, думала я. Они в своем уме, а значит, в безопасности, думала я. Дура, как есть! – Мы боремся, как можем, – хмыкнул Каэл, давая понять, что инцидент исчерпан, – что-то еще придумала? – Да вот, не знаю… Мне подарили двимерит, – призналась она, подскакивая от нетерпения, – понимаешь, Раффар считал, что воздействие на разум при помощи магии или зелий, в большинстве случаев, блокирует определенные секции мозга, которые… ну, которые отвечают за восприятие окружающей действительности… – Ну, допустим. Я в этом не силен, говорю сразу, – ответил рыцарь, – и что же это меняет? – Я могу приготовить зелье, которое снимает эту блокировку, – объяснилась алхимик, отводя взгляд, – вот бред, научно не доказанный! Ты мне еще веришь? – Ты меня пугаешь, – признался Каэл. – Мне нужен перегонный куб, – выдохнула Малгожата, – и твоя кровь. Рыцарь раскашлялся, швырнул в озеро еще камень. – И много нужно? – спросил он спокойно. – Я догадывался, что ты жаждешь моей крови. – Не больше унции, – не моргнув глазом, отвечала алхимик. – У Воргрида был самогон, – припомнил Каэл, нехотя поднимаясь, – значит, и перегонный куб найдется, ежели поискать. По его приказу шесть пар рук взялись перерывать дом старика. Шесть пар глаз искали перегонный куб – в подполе, в сарае, Ульфгар даже в колодец забрался, заслышав про самогон. Нигде его не было, хоть кусты со цветами ворочай, хоть плачь. – Эй! Эге-гей! – послышался ребячий голос из-за кустов. – А старина Воргрид где? Куда волчару старого дели? Он показался – растрепанный ребенок с большущими глазами, с бледной, голубоватой кожей, на худеньких бедрах висела расшитая яркими нитками тряпица, на шее ожерелье из гладких деревяшек болталось, на плече тощая котомка – а больше ничего. – Оденься, малец, – проворчал краснолюд, выбираясь из колодца, – не то проштудишься. – Сам ты малец, а я взрослый ужо, Кузьмой меня кличут, – обиделся ребенок, топнул босой ногою и надул щеки, – третий век на свете живу и не жалуюсь. Куда Воргрида дели, спрашиваю? Гости вы его, что ли? – Гости. А Воргрид по делам умотал, – хмыкнул капитан Дальберг, – нам не докладывался. – А-а-а! Раз по делам, тады ладно! – милостиво согласился Кузьма. – Ух, сейчас перед Беллетэйном дел… Невпроворот! А говорят, говорят, нынче милая Азелина замуж выходит! Вот я и бегу, тороплюсь со всех ног, помогать-то надо! Гости, говорят, будут изо всех мест! Краснолюд направился к нему, и Кузьма будто задумался сперва – а не дать ли деру? – но решил не давать. – Ты мне вот чего лучше шкажи, – попросил Ульфгар, – уж не знаешь ты, куда штарый хрен швой аппарат подевал? Выпить хочетша, штрашть! Да и на праздник нагоню, вшех гоштей, значитша, угощу! – Ты что, покрасть его хочешь? – покосился малец. – Покрасть хочешь, да? – Думай, что болтаешь! Покрашть! Больно надо! – обиделся краснолюд. – У меня швой имеетша, дома, да не один! – Ну-у-у… – лукаво протянул Кузьма, – а что мне за это будет? Если скажу? Капитан Дальберг выгреб из кармана горсть монет – и, вздохнув, протянул ему. – Ну, держи! Кузьма, насмешливо фыркая, покосился на эти монеты. – На что мне эти твои железки? – спросил он, хлопнув Ульфа по ладони, так, что монетки подпрыгнули в воздухе, посыпались на землю дождем. Часть из них Ульфгар успел поймать. – Фейерверки на празднике запущу, – пообещала торопившаяся к ним Малгожата, – и ты порадуешься... И Азелина, – глаза у нее сверкнули, – порадуется. – А это как что? – глаза у Кузьмы так и засверкали. – Огненные цветы в небесах, – объяснила алхимик, описывая руками дугу, – взлетают с самой земли, и… П-БУХ! – Не люблю громких звуков… – вздохнул малец, – а можно цветов, но без П-БУХ??? Малгожата открыла рот, но призадумалась. Каэл вышел из сарая, отряхивая с одежды белые куриные перья. – В сарае не нашел, – досадливо сообщил рыцарь. Большущие, синие-синие, глаза Кузьмы наполнились смертным ужасом. Он приподнял руку, тыча пальцем в Каэла, и отступил назад. Дрожала тоненькая его рука. – А этот черный индивид что здесь п-п-позабыл??? Его т-тоже Воргрид позвал?! – возопил он, давая деру. – Да у него над головою целая т-туча! Туча целая! А-А-А!!! – Эй! Стой! Ты вообще кто таков?! – удивился Каэл, тыча пальцем в сторону Кеаллаха, складывавшего дровницу. как была. – Кого ты черным назвал? Вот он – черный! – Я просил сколький раз… – устало возмутился нильфгаардец. Но Кузьма завопил, будто его режут, вопил и бежал. – Тьфу ты! – крикнул Ульфгар ему вдогонку. – А аппарат-то где? Кузьма! – Да п-подавитесь вы, – выкрикнул Кузьма, скрываясь уж за деревьями, – в дупле аппарат! У озера! Он действительно нашелся, где сказано – широченный был вяз, столетний, и такой у озера стоял один: не пришлось искать долго. По частям лежал аппарат, старый, но справный. Малгожата умчалась к дому колдуньи, дабы запасов ее опять потрясти. – Вы-то шлышали парнягу, нешлухи? – спросил краснолюд. – Штарый волчара Воргрид, значит. Вот што он шказал! Поняли, да, кто наш привечал? Картошечкой угощал… Тьфу, пропашть! – А даже если и так, – Каэл оставался спокоен, – нам хуже уже не сделаешь. – Жаль, – вздохнул Рикард, – с волчарой бы, глядишь, управились бы еще. Но, видать, он тут один из многих… – Он откуда-то пришел, – заметил Каэл, – значит, мы могли бы спросить дорогу! Правда, чудной он какой-то... – Да тут все чудной! – воскликнул Кеаллах. Малгожата вернулась огорченная – все запасы эфира за долгие годы испортились безнадежно, попросту испарились. – В этот срок должен цвести морозник, – с улыбкой напомнил нильфгаардец, – если позволишь, я помогу собрать. И они ушли в чащу, не заметив тяжелого краснолюдского взгляда.***
Этот, синеватый от холода, тоже вопил про черную тучу, совсем как Азелина, вопил, прямо до смерти напугался. Ему, видать, тоже разило... Каэл все же решился навестить бесстыдную чертовку – пусть ее отвечает! Стол за колоннадой все еще полнился яствами – и король бы такого стола не постыдился. Но Азелина не лежала больше среди расшитых подушек – она сидела на самой верхушке колонны, она помахивала гибким хвостом и крохотным, с палец длиною, кинжальчиком правила ногти, придирчиво оглядывая результат каждого своего движения. Четырнадцатого с нею не было. – Ты все-таки пришел, надо же, – промурлыкала рогатая бестия, – можешь оставаться, только не подходи ближе. Если хочешь, можешь выпить вина. – Где Иозеф? – Каэл сжал зубы, не собираясь ни к чему притрагиваться. – Ты его убила? – О, что ты! Как я могу! Я надеюсь жить долго и счастливо, – Азелина обворожительно улыбнулась, но взгляд ее оставался холоден, – так что он в надежном месте. И останется там, покуда… – ее улыбка стала мечтательной. – Ты его не отдашь? – не сдавался рыцарь. – У него есть долг, он будет скучать по отчизне. Что он станет делать в этом лесу? Тут же ничего нет! – О, поверь мне, он не станет, – оскалилась женщина, – я знаю о таких чудных вещах, что в ближайшую сотню лет на скуку у него… Просто не будет времени! Она так провела языком по губам, она так изогнула стан, что Каэл тут же почувствовал, что трепещет. Ну нет уж! – Рассказывай давай, – потребовал рыцарь, – про какую клубящуюся тучу вы все тут кричите? Чем это от меня разит? – Злобой, красавчик, злобой, – промурлыкала Азелина, – кто-то проклял тебя. Кто-то очень сильно тебя ненавидит… – И что же мне с этим делать? – спросил Каэл. Азелина пожала плечами. – Откуда же мне знать, – расхохоталась она, – лучше спроси у того, кто это сделал. – Я понятия не имею, – признался рыцарь, – половина Севера может быть в этом повинна… – Умеешь ты плодить врагов, да? О, это даже звучит героически! Мне начинает казаться, что я поторопилась. Жаль, я не сумею тебе помочь, слишком сильна эта ненависть, – она даже вздыхала певуче, – но есть кое-что еще, и я думаю, ты должен это знать. – Говори, – кивнул Каэл. – Эта стерва, что хотела увести моего возлюбленного, эта стерва, что теперь прячется по углам... Ты знаешь, я ведь не держу на нее зла… Она ведь не от хорошей жизни такая злая, – скорбно вздохнула Азелина, – в ней тлеет огонь, что может пожрать и тебя, и ее саму, и… Она опасна. Приведи ее ко мне. Я желаю помочь. Глаза у нее сверкнули огнем – холодным пурпурным пламенем, в котором он утопал, которому не было силы противиться. Которому противиться не хотелось. Каэл опустился на одно колено и с восхищением взглянул на нее снизу вверх. Она… как она прекрасна! Она милосердна, добра, она – звезда в поднебесье, куда до нее темерским придворным дамам, куда до нее Эттриэль! Все они – лишь бледное подобие неподдельной красоты… – Приведи ее ко мне. Я даже о том позабуду, что мой жених выкрикивает ее имя, – холодно повторила Азелина, – а тебе откроются многие тайны!***
Когда он нашел их, в руках у Малгожаты скопилась немалая охапка весенних цветов – и там не только морозник был. Она щебетала, она смеялась, слушала Кеаллаха и вовсе не выглядела ни злой, ни несчастной. Но Азелине было виднее. Азелина помочь хотела, и помочь, не ведая корысти… – Едва вас нашел, – признался рыцарь, – ну и забрались же! Про волков не забыли? – Не позабыли, – успокоил его Кеаллах. В руке у него был лук с вздетой тетивой, на тетиве – стрела. – Что-то случилось? – забеспокоилась Малгожата. – Нет, нет, ничего, – торопливо улыбнулся Каэл, – Азелина хотела с тобою поговорить. Кажется, дело срочное. Она считает, что над тобой нависла беда. – Беда? Да это не новость! Этот лес над нами навис, – удивилась женщина и смущенно отвела взгляд, едва взглянув на букет, – слушай, мы тут заняты немного, боюсь, на три порции морозника не достанет. – Ты можешь хоть один раз со мною не спорить? – взвился рыцарь. – Хоть один чертов раз не спорить со мной! – Ты странный, темерец, – нахмурился Кеаллах, – я защищу ее от любой беда. Рогатый баба может спать спокойно! – Ты не смеешь называть ее так! – возмутился Каэл, и рука его дрогнула, едва не коснувшись рукояти меча. – Ты не смеешь! Облако тревоги набежало на лицо Малгожаты. – Ладно, уговорил, – вздохнула алхимик, – идем скорее. Букет она отдала Кеаллаху, попросив собрать еще немного цветов. Мрачным, как туча, стало лицо нильфгаардца. Едва они ушли, как бросился он к дому, швырнул цветы перед Ульфом. Капитан Дальберг поглядел удивленно, поглядел – и захохотал в голос. – Ты предлагаешь… – спросил он, едва смог говорить, – предлагаешь ковиршкую шемью уштроить? – Жар с равнин, нет! Что б это не значит – нет! Да ты, дурень, будет ржать, как конь метиннский! – возмутился нильфгаардец. – Они пошли вдвоем! Нехороший, думаю я! – Кто пошел? – не понял Ульфгар. – Куда пошел? – Каэл, и Малгожата, они пошли к рогатый баба… – нетерпеливо объяснил Кеаллах, – а ты слышал, как рогатый баба беситься! – Так бы шрашу и говорил, – позеленел краснолюд, торопливо засеменив к сторону дома. Вернулся он уже с арбалетом. Не стали они никому показываться на глаза, прокрались среди деревьев, залегли в кустах неподалеку от колоннады, ни единой веткой не хрустнув, не спугнув ни единой птицы, и стали смотреть и ждать.***
Азелина все так же сидела на белоснежной колонне, обнаженная до пояса, золотоволосая и рогатая, и помахивала хвостом, и не мог Каэл отвести взгляда, так прекрасна она была. Малгожата держала руки скрещёнными на груди. – Я не стану просить прощения, – стеклянным голосом повторила она, – ты запудрила ему мозги, ты околдовала своими чарами. Значит, я имела право на все. Жаль, что не вышло. – Это элементарная вежливость! – гневно запротестовал Каэл. – Ты сделала ей больно! – Не хочешь, как хочешь, оставим это. Все равно ты ничего не изменишь. Ему предназначено быть моим мужем, он будет счастлив своей судьбой, – возразила Азелина, безмятежно махнув рукой, – давай лучше поговорим о тебе. – Незачем обо мне, – отрезала Малгожата. – Да-а? Уверена? – протянула Азелина. – Ты тяжко страдаешь! Это, и верно, даже хуже его проклятья, – она кивнула на Каэла. – Ты не протянешь даже до конца года, а я, я могу помочь! Ульфгар с Кеаллахом переглянулись – и на лицах обоих отпечатался страх. – Чепуху мелешь. А пусть бы было и так, – ответила Малгожата, – я, знаешь, не верю в судьбу. – Незачем себя губить, – печально возразила Азелина, извлекая, будто из воздуха, крохотный флакончик, – смерть здорово мешает любви. Малгожата сглотнула. Азелина легким движением бросила флакончик, и Каэл поймал его у земли. – Выпей это, – велела она Малгожате, – выпей, и будешь жить. Бледно-желтая жидкость плескалась в хрустале, и сиял на солнце хрусталь. – Не упрямься, – попросил Каэл, – она желает тебе добра. Малгожата флакончик взяла, открутила крышку, принюхалась и улыбнулась – упрямо, одними только губами. Она вылила все на землю – все, до последней капли, а следом брезгливо отшвырнула флакон. – Добра желает… – лицо ее ожесточилось, когда она вновь взглянула на рыцаря, – да выпей я это… Я стала бы видеть, чего нет, и разум бы не вынес! Даже мой! Она стала отступать – шаг за шагом попятилась по тропинке. Глаза Азелины полыхнули пурпуром. Как же она хотела, чтобы этот недоумок увидел чудовище вместо этой человеческой стервы, увидел кожистые крылья, разинутую пасть с зубами в три ряда… Горящие жаждой глаза… – все ее будущее увидел! Но ничего не произошло, иллюзия не подействовала. – Убей ее! – Азелина завизжала не своим голосом. – Убей эту суку! Каэл, не раздумывая, выхватил клинок, но замер в нерешительности. Убить? За что, прекрасная? У Малгожаты дурная голова, и мнит она из себя неизвестно что… но за что же ее убивать? Не так уж сильно провинилась она... нет! Он убивать не станет, но свяжет – и приведет. Вложив меч в ножны, он кинулся к женщине, уставившейся на него своими синими, распахнутыми настежь глазами. Она коротко вскрикнула – и ударилась в бегство. И тогда краснолюд выкатился из леса, кинулся ему в ноги. Каэл упал, покатился, но тут же встал – и тогда из кустов поднялся Кеаллах. Стрела трепетала на тетиве. – Ты! Дважды тронувшийся рассудком рыцарь! – у нильфгаардца задрожал нос. – Держи свой рука так, чтоб я видел! На место стой, иначе пущу стрела между глаз! – Ты меня не убьешь, – спокойно возразил Каэл. – Не убью, – согласился Кеаллах и прицелился ниже, тем временем обращаясь к Малгожате, будто б оцепеневшей, – бежим, мое сердце! Ты разве не видишь, он обезумел от этих чар! – Я. НЕ. БЕЗУМЕЦ! – зарычал рыцарь, и бросился на него. Они были быстрее, потому как проламывались через кусты живыми ногами, но Азелина просила – он не мог ее подвести. Он почти дотянулся, он схватил Малгожату за волосы, но Кеаллах, отбросивши лук, налетел на него плечом. Ульф пнул его под колено, и рыцарь упал. По земле покатились руки, ноги, проклятья и обрывки одежды. – Рикард… – Малгожата, оставив в его пальцах клок своих волос, бросилась к дому, к последней оставшейся надежде, – Рикард! Тревога!***
– ВО ИМЯ ТЕМЕРИИ! Вопль вонзился им в уши, как тонкое жало мизерикорда. – Прекратить! – рявкнул Рикард, и от его зычного голоса с ближайшего дерева тяжело подскочили три черных птицы. Рассыпалась свалка. У Кеаллаха кровоточила губа, капитан Дальберг потирал бок, на растрепанного, оборванного Каэла жалко было смотреть. Рикард был в замешательстве. Долг подсказывал ему одно, здравый смысл велел другое, но темерским солдатом он был не всегда – дольше на свете жил. – Сложите оружие, – мрачно и веско велел сержант, – это касается всех. – Рикард, ты не можешь… – глаза Каэла блеснули гневом. – Я могу, капитан, – возразил Рикард, – параграф 184 устава вооруженных сил королевства Темерия гласит… – Я знаю, что он гласит! – сощурился рыцарь. – Ты уверен, сержант? – Разберемся с этим попозже, – подтвердил старый солдат, – сложите оружие. Арбалет Ульфа, его секач. Лук Кеаллаха, ножи Кеаллаха – третий он вытащил из сапога. Каэл с неохотой вытянул меч, и положил его сверху всего. – Ступайте в дом, – велел Рикард, – и чтобы без глупостей.***
Зенан нервничал. Рикард был спокоен и собран. Каэл и двое других расселись по разным углам и косились друг на друга недобрым взглядом, пока Малгожата горячо и торопливо излагала им свои соображения. – Как я могу тебе верить? Что это за страшные таинства на крови? – спросил Каэл, показывая на Ульфа и Кеаллаха. – Посмотрите, что она сделала с ними! Посмотрите на них! – А што она шделала ш нами? – насупился Ульф. – Ничего плохого не шделала! Один грех, определитша не может! – Тебе нос мало разбить, – сплюнул Кеаллах, – темерец внушаемый. – Но-но нош! – возмутился краснолюд. – Не надо нош! Я зелье с шоплями пить не штану! – Кровь! Почему ты решила, что нужна именно моя? – обрадовался Каэл. – Почему не Зенана, к примеру? Зачем вообще кровь? Ни одно хорошее дело не делается на крови! Ты, может, извести нас всех хочешь! – А Темерия хороша?! – недобро фыркнула Малгожата – В рецепте требуется кровь проклятого, необходимый ингредиент… Азелина ведь говорила, что над тобою проклятье. Возможно, в том и есть корень твоих бед. Возможно, это правда. – Да с чего ты взяла, что она не ошиблась? – возмутился рыцарь. – Нет! Вот мое слово – нельзя тебе доверять. И пить твои зелья нельзя! – Мне можешь не доверять, – позволила женщина, – но неужели не веришь ей? Каэл опустил голову, и Рикард шагнул вперед. – Я услышал, что хотел, – сказал сержант, – и вот мой вердикт… Все примолкли. – Мазель Малгожата шла с нами от самой Вызимы. Ни разу не струсила она, ни разу не отказала в посильной помощи. Если это все для того, чтоб погубить нас в этом лесу, то план больно уж хитрый! Я в такое не верю, – чеканил Рикард каждое слово. – А ты, капитан! Хорошего слова не слышал я от тебя по поводу бабы рогатой, и вдруг переменил свое мнение, хороша она стала. – Я просто разглядел ее настоящую! – выпалил Каэл. – Это подозрительно, – ответил Рикард, – как, впрочем, и все в этом лесу. Пусть делает свое зелье, а вы, а вы будете сидеть здесь. Зенан! Глаз с них не спускай. Каэл нехотя закатал рукав, Рикард провел кинжалом по его руке, и кровь рыцаря до половины наполнила чистую глиняную посуду. Стол вытащили наружу, собрали на нем перегонный куб, и Малгожата приступила к своим трудам – толкла в ступке лепестки морозника, тщательно отмеряла другие ингредиенты… Двимеритовое кольцо треснуло от прикосновений ржавого напильника, треснуло, образовав острую заусеницу, которую алхимик не стала и стачивать. Кровь она добавила в последнюю очередь. Куб работал медленно, очень медленно, всего несколько капель в минуту – кап, кап, кап… Рикард следил внимательно, ничего стараясь не упустить. Время шло. Она сложила в одну кучку все то, что дал ей капитан Дальберг – все украшения, все мешочки, и ждала. Когда упала последняя капля, она кивнула ему, заложив руки за оскорбленно прямую спину, а он постучал в дверь. – Ульфгар Дальберг, выходи! Краснолюд вышел и сощурился. – Хотел поперек меня шунутша, – проворчал он, – нош еще не дорош! Ульфгар Дальберг с улыбкой принял чашку из рук Малгожаты. – Твое здоровье, мазелечка! – сказал он, и немедленно выпил. Чашка упала в траву. Глаза у него округлились, краснолюд покраснел, как вареный рак, судорожно дернулся пару раз и грянулся оземь. Малгожата, вскрикнув, упала перед ним на колени, с ужасом взглянула на Рикарда и стала искать биение жизни на жилистой краснолюдской шее. Робко улыбнулась, когда Ульф зашевелился, раскашлялся и схватился за голову. – Ох, дерьмо… Ох, жопа… – простонал он. – Воды дайте, нелюди… Рикард притащил от колодца целое ведро вместе с ковшом, и краснолюд пил, пил, половину проливал на себя и никак остановиться не мог. Потом бросил ковшик рядом с ведром, крякнул, взглянув на Малгожату. Она молча встала и сунула ему в руки все золото и все мешочки. – Все на месте, – сказала женщина, – все сберегла для тебя. Но украшения лучше верни, где взял. Ульфгар хмыкнул, выуживая из всего этого множества мешочек поменьше. – Это, что ли, тебе, мазелька, – фыркнул он, поднявшись на ноги, – за чештношть, значит. И ушел в дом. Малгожата в нерешительности посмотрела на Рикарда. Взгляд у него был понимающий. Добрый. Как у отца. – Пора… – жалобно сказала она, вновь наполняя чашку, и Рикард позвал Кеаллаха. – Не думай, что я испугался, мой сердце, – сказал нильфгаардец, – этот будет неверный, нам Зенан спорить не разрешил. – Прими эту чашу из моих рук, – прошептала Малгожата, протягивая ему чашку, полную зелья, – прими и исцелись. Он не усомнился ни на минуту. Лицо его вдруг стало беззащитным, таким открытым… Но исказилось, подернулось красными пятнами, и Кеаллах обеими руками тяжело оперся на стол, чтоб не упасть. Подогнулись его колени. – Пить… – прохрипел он, когда все кончилось. Малгожата протянула ему деревянный ковш, полный холодной колодезною водой. Напившись, нильфгаардец встал, и, не сказав ей ни слова, весь сгорбившись, ушел в дом, там сел у стены и в волосы запустил пальцы. Молчал. Каэл вышел сам. – Все живы. Это уже хорошо, – насмешливо заметил рыцарь. – Что ж, дай и мне глотнуть своего варева. Глотнуть и доказать, что ты не права! – Пей, – сказала Малгожата и сунула ему чашку. Каэл выпил, выпил – и устоял на ногах. Лицо его сделалось несчастное, но Малгожаты уже и след простыл. Он посмотрел на Рикарда. – Спасибо, старина, – сказал рыцарь, – не знаю, что на меня нашло… Ты все сделал правильно. – Что, и Тайлеру не напишешь? – хмыкнул сержант. – Нет. Не пишут о таком, – ответил Каэл и оглянулся. – Дай ей побыть одной, – предостерег Рикард, – не надо сейчас оправдываться. Но рыцарь не послушал его.***
Малгожата сидела на камне и швыряла в озеро гладкую гальку – камешки тонули, сделав пять или шесть прыжков. – Послушай, я не хотел… Я правда не хотел, – покаянно заметил рыцарь, – это как туман в голове, будто и не я это был. – Я знаю, Тренхольд, – невыразительным тоном ответила ему Малгожата, пока по бледным щекам текли слезы, – пошел вон!***
Положение их лучше не стало – Четырнадцатый оставался в плену, выхода из леса по-прежнему не было, перспективы лежали в тумане. За окном угасал второй день, но здравый ум и трезвая память кружили голову. Но не всем. – Надо ее скрутить, – предложил Зенан, почесывая затылок, – скрутить и выпытать, где она Четырнадцатого содержит. – Как ты ее скрутишь, дурак? – вздохнул Рикард. – Ты скрутишься. В бублик скрутишься у ее ног и хвостом вилять станешь. Плавали, знаем! – Не напоминай… – простонал Каэл. – А что вы предлагаете? – возмутился Зенан. – Вот просто так сидеть и плевать в потолок? Давайте, может, я не знаю, вместе той жижи хряпнем, что Малгожата наша наварила. Сработало же? Во! Так может, жижа действует и так, превентивно? – Этого мы не знаем. И не узнаем, если не попробуем, – вздохнул Каэл, – слишком уж велик риск! – Наверное, она не станет его убивать. Разве что затрахает до смерти, – с большой неохотой заметил Рикард, – а это не самая плохая судьба. Темерия его не забудет… – Рикард! – опешил Каэл. В дом ворвалась Малгожата – бледная, с горящим взором, она прокручивала на пальце лопнувшее кольцо и вовсе не замечала, как острая кромка ранит ей руки. – Довольно толочь воду в ступе, – звенящим голосом сказала она, – я пойду и поговорю с Азелиной. Я предложу ей пари… – Какое еще пари? – нахмурился Каэл. – Запрещаю. Она тебя с говном съест. – Вы что, правда не понимаете? – удивилась она. – Не понимаем, – согласился Рикард. Она поглядела на всех. На всех, кроме Кеаллаха. – Я поговорю с нею, как женщина с женщиной говорит, – улыбнулась Малгожата, – зелье еще осталось. Если Четырнадцатый, будучи в здравом уме, пожелает остаться с нею… то тут уж нам следует умывать руки. – Чот пока не пойму, – признался Зенан, – зачем ей соглашаться? – Она действительно красива. Она это прекрасно знает, поверьте мне, – продолжила Малгожата, – при такой красоте и полагаться на чары? Неужто она так в себе не уверена? – А. Ну наконец-то! Так бы сразу и говорила, – кивнул ей Каэл, – проще говоря, ты хочешь взять ее на слабо? – Да, – согласилась Малгожата, – этого и хочу. – Она тебя ненавидит, – заметил рыцарь, – ненавидит всерьез. Я бы даже сказал, у нее есть причины. Пойдем месте. Мы станем тебе щитом. – Опять за свое… – вздохнула алхимик. – Вам и близко к ней приближаться нельзя! – Мы не станем, – припечатал Рикард, – но вмешаемся, если возникнет нужда. Малгожата подошла к нему почти вплотную и задрала голову, чтобы смотреть ему в глаза, а не на покрытый трехдневной щетиною подбородок. – Хотела бы я у другого это спросить, но его здесь нет. Поэтому я спрошу у тебя, сержант, – крылья носа у нее затрепетали, – в каком случае можно нарушить слово? У Рикарда дернулся ус. Он быстро глянул на Каэла и невесело усмехнулся. – Ну и вопросы у тебя, дочка, – нехотя ответил сержант, – как же мне на них отвечать? – Честно, старина, – подбодрил Каэл, – никто тебя не осудит. – Смотря какое слово. Смотря кому дала, – предположил, делать нечего, Рикард, – лучше бы не нарушать, конечно. Но если от этого только хуже всем будет, то думать тут надо, смотреть. Ну что, ответил я на вопрос? Кеаллах поднял голову и тихо сказал что-то про северян. – Заладили, чтоб вас... – настаивал Зенан, – говорю, зелья всем хряпнуть да рога ей поотшибать! И пусть попробует чо! – Тебе лишь бы хряпнуть... – простонал Ульф, баюкая голову, – а похмелье потом как от шамой паршивой бормотухи! Но пушкай лучше так! – Спасибо, Рикард. Ответил, пожалуй... – кивнула Малгожата, и стала расстегивать ворот дублета; а расстегнув, вынула цепочку с крупным камнем, граненым в форме слезы, сняла и спрятала в кошелек, что висел у нее на поясе. Туда же улегся и подарок Кеаллаха, скрученный со среднего пальца. – Нужды не будет, сержант. – Посмотрим, – Рикард долго молчал, прежде чем ей ответить. – Ладно, Зенан, сливайте все, – велел Каэл, – надо будет, и хряпнем! Бедному собраться – только подпоясаться: они выступили, захватив с собою все зелье, что оставалось, на случай, если переговоры зайдут в тупик. В благосклонность Азелины мало кому верилось. Покуда шли споры, лес окутала ночь, и лунный свет заливал кроны дубов холодным мертвенным серебром. Полуразрушенные статуи казались призраками, выступающими из темноты. Мужчины снарядили арбалеты, у кого были, и затерялись в подлеске. Азелина выступила из-за колонны бесшумной тенью. Ее одеяние, многослойное, всех оттенков зеленого, скрывало куда меньше, чем требовали приличия, но куда больше, чем прежние желтые шаровары. Она склонила рогатую голову к плечу и встряхнула золотистыми волосами. Точно птица посмотрела на червяка. – Явилась, не запылилась, – насмешливо молвила дьяволица, – что, решила всех под юбками спрятать? И вам там не тесно? – спросила она куда громче, спросила она для всех. Каэл стиснул зубы, проверяя клинок. – Нет, я не решила. Я пришла тебе предложение делать, – флегматично ответила Малгожата, – приведи сюда Четырнадцатого! Если его разум очистится, а он не утратит к тебе любви, я клянусь больше не мешать вашему счастью. Ты прекрасна, Азелина, ты диво, как хороша. Разве же ты не хочешь, чтоб он по доброй воле с тобою остался? Жалкая же ты, если надеешься только на чары! – Что тебе до его доброй воли? – сощурилась Азелина. – Ты докучлива, словно муха! В ее тонких пальцах блеснула сталь – тонкая звездчатая пластинка с шестью изогнутыми, острыми лезвиями. Азелина была быстра.***
Каэл вскочил в кустах. Кеаллах выпустил стрелу – и промахнулся. Никто бы не успел – орион устремился точно в лицо Малгожаты. Она заслонилась тем, что было у нее в руках – два лезвия туго вошли в кожаный переплет алхимического трактата, вошли точно в том месте, где красовались тисненые золотою краской, витые инициалы чародея, так и не ставшего королем. Темерцы заняли позиции, Кеаллах целился из-за дерева. Краснолюд торчал из кустов. – Да эти сраные переговоры давно уже зашли в тупик! – шепотом прорычал Зенан. Каэл был с ним согласен, но Рикард покачал головою. – Ты закончила? – выдохнула Малгожата. – Хватит, Азелина. Приведи Иозефа! Азелина подняла лицо к луне и пронзительно, по-волчьи, завыла –и лес отозвался ей. Из-за деревьев, бесшумно ступая, стали выходить звери – по одному, по два, они не казались оголодавшими, не были тощими, но дыбилась их шерсть, и скалились пасти. Много их было. Много. – Паршивый конец, – философски заметил Ульфгар, – не люблю, когда меня едят. – К бою, парни! – заорал Рикард. – Хорош прохлаждаться! По готовности! – Посмотрим, – захохотала Азелина, – как вы теперь запоете! Малгожата сделала шаг назад – и осталась стоять, упрямо наклонив голову. С одной стороны к ней бросился Каэл, с другой – несколько волков с серебристо-серой, красивой шерстью. И стройный залп, и визг – остался только один. Он осел на задние лапы, и он прыгнул… Огромная масса серой шерсти с рычанием бросилась из кустов. На мускулистом теле, прикрытом кое-каким тряпьем, сидела громадная, седая страшная голова – волк коротко взвизгнул, когда голова эта мотнулась из стороны в сторону, разрывая ему хребет, и смолк навеки. Волколак выплюнул уже труп, отер лапой кровавую морду и с изумлением уставился на самую эту лапу… Волки кружили рядом, не смея к нему приблизиться. Огромный он был – хоть горбился, но над каждым возвышался бы в полтора роста. Он блеснул зеленью глаз. Он зарычал. – Я смотрел за вами... – густой рык едва можно было разобрать, – Велеславу пожалели. Кости прибрали. Проваливайте отсюда. – Не можем... – Каэл стиснул зубы, чтоб не стучали, – мы не можем уйти без Иозефа! – Воргрид... – Азелина рычала не хуже, – ты пожалеешь, старый пес! Я не отдам, что мое! Не спущу! – Смиритесь! Вам его не спасти! – Воргрид, услышав свое имя, заговорил яснее. – Как я не решился спасти ее... Убирайтесь! Прочь отсюда! Бросайте, что взяли здесь, и проваливайте. Не то проклятье... падет... И на ваши головы... Он повел лапой, Каэл проследил взглядом – и увидел тропку среди деревьев, поросшую молодой травою узкую тропку, уходившую на запад... к реке. Мукой исполнился его взгляд, брошенный на тех, кто еще мог уйти, кто еще мог оставить Иозефа одного, кто должен был это сделать! – Ее раньше не было... – пробормотал Кеаллах, – клянусь мой душа, не было! – Все кончено, – глухо ответил Каэл, – мы уходим. Сейчас. Рикард кивнул, пусть бы и заходили ходуном вислые его усы. – Да чтоб я... Хоть раз... – Ульф дергал себя за бороду, – хоть однажды, значит... Никаких деревьев не потерплю! – АЗЕЛИНА!!! – голос прогремел, как набат. Малгожата не двинулась с места, хотя Воргрид стоял, сгорбившись, от нее в двух шагах. Лицо у нее заострилось, как при болезни, глаза пылали, не отрываясь от демоницы, на губах подрагивала торжествующая улыбка. Рыцарь взглянул на Азелину, на свою несостоявшуюся любовь – на ее точеном лице отпечаталось удивление, даже страх. – Бросай! – взвыл Каэл, вырывая у алхимика книгу. – Пойдем же, пойдем! Фолиант упал на землю, распахнув страницы… он рядом швырнул свой меч из озерных вод, и потащил Малгожату за собою. Ульф вытряс карманы – оттуда просыпалось и золото, и кольца, камни и цепочки – да припустил следом. Полоски бросились за ними, прикрывая отступление с Кеаллахом. – Хозяин тебе не простит! – донесся до них яростный вопль Азелины, в котором, правда, не слышно было прежней уверенности. – Попрошу твою голову на блюде мне поднести... Блохастый ты хрен... – Отмучаюсь, – послышался равнодушный рык, – не напугала. И деревья сомкнулись за ними.